В Эрре в 10 день сентября на площади перед зданием управы остановился автомобиль. Это была маленькая открытая машина желтого цвета со свисавшей сбоку длинной пыльной оливковой веткой. Из машины вышли трое мужчин в желтой военной форме, они вытащили красную книжку, и все трое начали ее листать.
Было 10 сентября, четыре часа пополудни. Двумя днями ранее внезапно пришло известие о перемирии. Сначала никто этому не поверил. Как раз в тот день была ярмарка, и люди занимали всю дорогу, единственную большую пыльную, лишенную деревьев деревенскую дорогу, ведущую в город. По обеим сторонам ее и на площади стояли корзины с хурмой, бродили куры и свиньи и располагались лавки старьевщиков с развевающимися на ветру длинными розовыми сорочками и чулками. Среди хрюканья свиней и звуков дзафолетто[1] вдруг пришло известие, что война окончена. И так и было, об этом сообщили по радио. Люди тогда бросились обниматься, а потом пошли в остерию и всю ночь пели. Сапожник из Борго Сан Джакомо, Спондò, он был красным[2] и в молодости его за это избивали и даже сослали на острова, казалось, сошел с ума от радости. Он разъезжал из конца в конец деревни на велосипеде, каждого останавливал и говорил: «Спондò выиграл войну!».
9 числа больше никаких новостей не было. В Эрре отключили электричество, и радио молчало. 10 прибыл желтый автомобиль и трое мужчин в военной форме. На ту же самую площадь, где была ярмарка и где люди пели и танцевали после известия о перемирии. На ту же самую площадь, куда вечером 26 июля выбросили картотеку фашистов и, глумясь, на нее мочились .
Когда прибыли трое мужчин в желтой военной форме, деревню мгновенно облетел слух, что это иностранные солдаты, которые говорят друг с другом на непонятном языке. Люди думали, что они англичане, и тут же выбежали поглядеть. Но Секондина сказала: «Это немцы!» Секондина была женой Биссеколо. Биссеколо в юности пять лет жил в Германии и сейчас говорил по-немецки с этими вновь прибывшими солдатами. «Бегите, это немцы!», сказала Секондина.
Тогда все бросились бежать. Они не знали, куда им бежать, бежали по переулку, выходящему в поля, у женщин на руках были дети, и фонтаном лились слезы. «Что они сейчас будут делать?», говорили они, «сразу убьют нас с детьми?». Те, у кого дети были в детском саду женского монастыря, теснились у монастырского колокола, чтобы расхватать своих детей и вынести переулком, выходившем в поля. Вскоре деревня затихла и опустела, и только время от времени раздавался звон монастырского колокола.
Мужчины в военной форме, казалось, были не очень удивлены. Они ничего не сказали. На площади оставался только Биссеколо, который говорил по-немецки и немцев не боялся. Он там стоял перед ними в своем зеленом фланелевом костюме и рассказывал, что в юности пять лет жил в Германии. Мужчины резко спросили его, где старший сержант карабинеров.
Но старший сержант уже был предупрежден, он вышел из казармы и направился к площади навстречу военным. Это был высокий малый, со смуглым лицом, черными напомаженными волосами и кривоватыми ногами. Один из трех военных направился к нему, чтобы переговорить, остальные остались с Биссеколо у машины.
Немец сказал: «На Асколи Пичено?» Он был молодым, с румяным лицом и вьющимися каштановыми волосами. Под легкой тканью брюк вырисовывались его жирные и крепкие ляжки. На поясе у него был кожаный ремень с заткнутым за него пистолетом. Лицо старшего сержанта позеленело, он чувствовал, что на лбу выступил пот, но не решался его оттереть.
«Нам нужно в Асколи Пичено», сказал немец, «Вы не подскажете, это правильная дорога?». У него был спокойный, уверенный и приятный голос. Старший сержант с усилием сглотнул слюну. Потом вытащил из кармана носовой платок с траурной каймой, так как у него недавно умерла мать, и очень медленно вытер лоб, подбородок и руки.
Немец сказал: «Нам говорили, что можно проехать также отсюда. Нет ли у Вас карты?» Он очень хорошо говорил по-итальянски. У него были зеленые глаза с темными, густыми ресницами. От него пахло вином. Старший сержант сказал: «Пройдемте в казарму».
Через полчаса немцы сели в машину и покатили в сторону Монтереале. Они забрали карту старшего сержанта. Биссеколо дал им две бутылки пива. Потом он говорил, что они угрожали ему пистолетом, но это была неправда, он ведь всегда был лжецом.
Когда немцы уехали, люди вернулись из полей, вернулись женщины с детьми на руках, все собрались на площади и набились в лавку Секондины обсудить, что делать. Биссеколо со своей тележкой пошел в город, и все говорили, что он пошел, потому что боялся схлопотать как следует за то, что говорил по-немецки и подарил бутылки. Секондина была не виновата в том, что у нее такой муж, потому что с ее чахоточным лицом, она первая натерпелась от мужа, который отказывал ей даже в хлебе, а врагу подарил пиво. Все спрашивали ее, о чем говорили Биссеколо и эти трое военных, и она сказала, что они говорили, что отступают в северную Италию, так как боятся американцев. Этому никто не поверил, что они так сказали, но Секондина настаивала и клялась, что они прямо так и сказали. Джулиано делла Торретта сказал, что нужно было взять их в плен, а этот болван старший сержант их отпустил. И больше того, даже отдал им топографическую карту, так что им будет легче найти дорогу.
На следующее утро приехала новая немецкая машина, на этот раз грузовик. В нем сидели шесть или семь мужчин с отличными винтовками. На площади были Джулиано делла Торретта, брат священника и пекарь Лореттуччио. Грузовик проехал по дороге и поднял облако густой пыли, а когда он исчез за поворотом, они посмотрели друг на друга, как на полных идиотов, а Лореттуччио сорвал берет и бросил его на землю. Джулиано делла Торретта сказал: «Не нужно было их пропускать. Дураки мы, что их пропустили». Они сходили за бревном, лежащим перед домом Лореттуччио и перегородили дорогу. Вскоре приехал другой грузовик и перед бревном резко вильнул в сторону. В нем сидели пятеро немцев. Джулиано делла Торретта и Лореттуччио облокачивались о стену, а брат священника ушел под предлогом того, что у него заболел живот. Немцы прокричали что-то на своем языке, но Джулиано делла Торретта и Лореттуччио стояли на месте, куря и уставясь в землю. Тогда один из военных выхватил пистолет, быстро повторяя то, что им раньше прокричали, и когда он говорил, вся его шея надулась. Джулиано делла Торретта и Лореттуччио убрали бревно с дороги, и грузовик скрылся за поворотом. Джулиано делла Торретта и Лореттуччио вернулись в дом. У Джулиано делла Торретты не было никого, а у Лореттуччио было семеро детей, семь смертных грехов, которым никогда не хватало похлебки. Лицо немца с пистолетом уже не выходило у него из головы, хоть он и остался жив, благодаря чуду и помощи Мадонны.
С того дня проходило так много машин, что их было невозможно сосчитать, они ехали в облаке густой пыли и исчезали за поворотом. Какие-то с оливковой ветвью и флагом Красного Креста на крыше, другие, как рыбы, длинные и блестящие, еще — пятнисто-зеленые, стрелой мчались вперед. В Эрре никогда не было такого зрелища и пес Аттилио, Боскетто, был застрелен за то, что целый день выл. Некоторые машины были итальянские с надписями Турин или Генуя на борту, но солдаты в них сидели немецкие, в военной форме и с винтовками наперевес. Люди уже больше не убегали в поля, а стояли на пороге своих домов и глазели с открытым ртом.
15 сентября пришло известие, что немцы заняли ближайший город. Они реквизировали две гостиницы и бензохранилище. Они прогуливались по красивому городу, как по своему дому, сидели, ели мороженое и пили вино.
Старший сержант снял форму и больше не был похож на себя прежнего, и еще два карабинера перестали носить форму и избавились от винтовок. У Ариелле, самого молодого карабинера, была большая заплата на брюках, и его теперь никто не боялся, а девушки больше не обращали на него внимания, и это его огорчало. Однажды прибыли республиканские фашисты, но никто их не испугался, потому что все их хорошо знали. Один был Варгас, подестà[3] Эрре, другой был сыном фармацевта из Монтереале. Они пошли к ветеринару, отобрали у него сапоги и вдребезги разбили его радио, потому что он слушал сообщения из Лондона. В Эрре не было другого радио, так что больше уже ничего не было известно ни о войне, ни обо всем остальном.
5 октября в Эрре появились двое английских пленных. Один из них был негром. Они спустились с гор, рубахи на них были рваные, но их ботинки были красивыми и прочными и было понятно, что их сшили в Лондоне. Они спустились с гор и появились на площади, и все крутились вокруг них и приветствовали, как спасителей. Лореттуччио все спрашивал, когда прибудут их товарищи, и каждый еще сильнее радовался от того, что в деревне были эти пленные. Но немецкие автомобили продолжали нестись стрелой, так что спазм схватывал живот, а звук клаксонов разрывал воздух, стихая далеко за поворотом. Они привели пленных к старшему сержанту. Старший сержант с усилием сглотнул слюну и послал за Джулиано делла Торреттой. Пришел Джулиано делла Торретта в надвинутом на глаза берете и с трубкой в зубах, и старший сержант спросил его, где бы, черт возьми, их спрятать. Джулиано делла Торретта немного подумал, и ему на ум пришла Назарена, которая жила далеко от деревни на берегу реки. И тогда он тогда со старшим сержантом повел туда пленных. Назарена была старой девой со следами ожогов на лице и слепой на один глаз, потому что в детстве она упала в костер. Назарена хотела только белого, а другого, черного, не хотела. Им потребовалось какое-то время на то, чтобы ее уговорить.
7 октября, через два дня после того, как пришли пленные, в остерию Каньячетты пришел немец. Он был сержантом, звали его Отто Келлер. Так он сказал, он говорил немного по-итальянски, и еще, перед тем, как сесть, тут же рассказал, что у него никого нет, что вся его семья погибла во время бомбардировки Кельна. Он обнял Каньячетту и назвал ее «mutti»[4]. Он был пьян еще даже до того, как начал пить, было видно, что он уже пришел опухший от вина, и Каньячетта, дочери которой было четырнадцать лет, втолкнула ее в уборную и заперла дверь, боясь, что он ее обесчестит. Немец был молодой и толстый, с круглым и белым, как луна, лицом. Он обнимал Каньячетту, танцевал с ней по кругу и пил много вина. Каньячетта, повязанная пестрым платком, с глазами, прикованными к двери уборной, помирала от страха, но все равно притворялась, что смеется и хлопала немца по плечу. В тот вечер в остерии никого не было, но какой-то черт вдруг принес Антонио Трабанду. Он вошел и увидел немца, тот танцевал с Каньячеттой вокруг стола и пел на своем языке. Каньячетта, когда увидела Антонио, стала ему подмигивать, намекая, чтобы он убрался. Антонио быстро спустился с лестницы и направился за своим охотничьим ружьем, которое он зарыл в саду в ожидании дня, когда оно ему пригодится. Он давно хотел убить немца и с утра до вечера думал об этом со страстью, которая не давала ему покоя. Он вернулся с ружьем, прицелился прямо в немца, и тот свалился на пол, перевернув бутыль с вином. Каньячетта начала кричать, и девочка, запертая в уборной, тоже начала кричать и стучать кулаками в дверь. Прибежали старший сержант и Биссеколо, брат священника и Лореттуччио, и все уставились на немца и не знали, что делать. Каньячетта выла, как дьявол, а Антонио Трабанда стоял неподвижно, сжимая ружье, и вдруг задрожал, и ружье выпало у него из рук.
Через три часа приехала серая и блестящая, как форель, полицейская машина и два мотоциклиста со множеством пулеметов. Все побежали из деревни и бросились врассыпную в поля, но Джулиано делла Торретта не двинулся с места, потому как ему не нравилось убегать, а смерти он не боялся. Так он и остался ожидать смерти на пороге своего дома в берете, надвинутом на глаза, и с трубкой в зубах, но когда пришел немецкий офицер и схватил его за пиджак, он мгновенно вытащил пистолет и начал стрелять. К несчастью, он ни в кого не попал, они убили его прямо на пороге.
Антонио Трабанду нашли в винограднике священника, потому что из-за этой дрожи, которая его охватила, у него не было времени убежать подальше. А старшего сержанта нашли по дороге в Борго ди Сан Джакомо вместе с сестрой, которая убегала и тащила стеганное одеяло с кровати, так что они ее тоже схватили и привели на площадь. На площади они убили всех, одного за другим: Антонио Трабанду и Спондò, старшего сержанта и сестру старшего сержанта, Лореттуччио и брата священника и по ошибке убили еще Биссеколо, того, который так хорошо говорил по-немецки. Остальные в полях слышали треск выстрелов и дрожали, вжавшись лицом в траву, с желанием больше не возвращаться домой.
Май 1945
Примечания
[1] Дзафолетто — род свирели
[2] «Был красным» — коммунистом
[3] Подестà — глава городской администрации
[4] Mutti — мамочка по немецки
Перевод с итальянского сделан по изданию Natalia Ginzburg “Un’ Assenza. Racconti, memorie, cronache”, Einaudi, 2016
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2022/nomer10/fejgina/
