От автора: этот текст я написал в 2003-ем году. Он нигде не публиковался. Привожу его со своими нынешними комментариями, которые мотивирую тем, что я за эти девять лет стал – в определённой мере – другим человеком.
Эссеистические работы Пришвина многие современники называли «резаной лапшой». Казалось, что любой может писать эдак – всё, что взбредёт ему в голову – километрами. Выяснилось, что не любой. Жанр «свободного эссе» очень коварен. Он выставляет на обозрение все качества пишущего; если это – глупость, мелочность, претенциозность, пошлость, их никуда не спрячешь. Некуда прятать – всё на виду. Многие на этом жанре здорово подставлялись.
Так трудно преодолеть «искушение Розанова» – искушение писать о чём вздумается, не сообразуясь ни с конкретными целями, ни со стройностью композиции. Начать с одного, продолжить совсем другим, а завершить – третьим, вовсе не лезущим ни в какие ворота.
А нужно ли преодолевать это искушение? Может хоть раз следует дать волю своему сознанию? Пускай работает, не снисходя до того, чтобы оформлять результаты собственных трудов в нечто завершённое. Что придёт на ум, то и придёт.
Авось, получится.
***
Наше время – время разрушения и гибели каких бы то ни было идеологий. Ни одна из идеологий не работает. Все дискредитированы. На месте идеологий безраздельно воцаряются мифологии.
Идеология строится на логических аргументах, она в принципе верифицируема, мифология же – неверифицируема и базируется на соответствиях и эффектах.
Коммунизм, к примеру – идеология (с сильнейшей мифологической подкладкой). А вера в то, что люди произошли от дельфинов – чистой воды мифология. Кстати, она соответствует древним тотемическим мифам – новое есть хорошо забытое старое.
Идеология требует продуманной тактики поведения (мир подчинён таким-то и таким-то законам, поэтому следует вести себя так-то). Мифология требует исключительно обрядности. Мифология никогда ничего не доказывает, она презирает доказательства. Мифология объявляет желаемое реальным. Она всегда построена на невероятном факте, в который надобно поверить.
Мифологическое мышление – мышление с поломанной шкалой делений. Для такого мышления если сорок девять меньше пятидесяти, это означает, что сорок девять равно нулю. А если же пятьдесят один больше пятидесяти, это значит, что пятьдесят один и миллион – одно и то же.
Особенно неприятно то, что мифологическое мышление победоносно утверждается в современной Православной Церкви. Церковь тем и отличается от секты, что она признаёт человеческий разум – об этом писал Честертон. Положим, Православие не прошло через Реформацию, поэтому честертонам в нём не очень уютно. Но какие-то представления о здравом смысле в Церкви всё же должны оставаться, иначе она станет неотличима от языческого капища…
Ныне в церковных кругах упыри начинают реабилитировать Гришку Распутина. Какой позор! Опять – на те же самые грабли!..
В те годы я недооценивал мощь мифологического мышления. А жаль. Человек – существо мифологическое.
В одной из сказок Андерсена есть присказка: «позолота вся сотрётся, только кожа остаётся». Идеология – это «позолота», мифологии – это «кожа».
Хотя, конечно, стихию мифо-подпочвы нам необходимо контролировать, чтобы она нас не поглотила.
***
Около пяти лет я руковожу городским литературным объединением. Практика этой работы научила меня несомненной истине: не только бескультурные люди должны научиться слушать культурных (это само собой), но и культурные также должны уметь слушать и понимать бескультурных. Культура – это диалог. Она должна обеспечивать все условия для возможности диалога. Если культурные, умные, начитанные – «грамотные» – начнут хамить бескультурным, глупым, неначитанным – «простецам», «простецы» получат законное право хамить «грамотным» – в ответ. А поскольку «простецов» заведомо больше, чем «культурных» и они заведомо сильнее «культурных», вся культура будет затоптана. Только и всего.
Согласен с каждым словом.
***
Обычно считается, что цель культуры – сохранение нравственности. Это не так. Содержание культуры – не нравственность, а чувство меры, чувство вкуса. Культура по своей природе не столько этична, сколько эстетична. Она даёт представление о гармонии, в том числе и о гармонии между нравственностью и свободой. Именно поэтому дидактические прописи – вне культуры. Но тексты Владимира Сорокина – также вне культуры, они нарушают конвенцию с другой стороны.
Культура борется не столько с безнравственностью, сколько с безумной и избыточной «нравственностью». Для талибов совершенно нравственно уничтожать буддийские памятники культуры, потому что с точки зрения благочестивого магометанина они – предмет идолопоклонства. Для боярина допетровской эпохи безнравственно позволять незамужней дочери выходить на улицу из терема – на неё будут смотреть мужчины. Для русского купца девятнадцатого века безнравственно разрешать детям читать книги («орудия разврата»), зато вполне нравственно (по крайней мере – привычно и не зазорно) кутить на ярмарках с девками. Для современного политкорректного американца безнравственно делать женщине комплименты. Для тоталитарной секты безнравственны даже родительские отношения (для них безнравственно всё, что отвлекает от задач секты).
В принципе, картина везде одинакова: человеку свойственно окружать себя запретами. Задача культуры – преодолевать неадекватные страхи. Именно поэтому культуре негоже по-сорокински или по-виктор-ерофеевски пакостничать. Пакостничанье дискредитирует культуру как таковую и играет на руку тупому фундаментализму. Не следует забывать о том, что многие относятся к культуре с недоверием – как купцы девятнадцатого века. Для многих культура – «сатанинское искушение». Надо ли превращать культуру в действительное сатанинское искушение – как Сорокин?
Засилье сорокиных в культуре может привести к тому, что верхние этажи культуры обрушатся, после этого в силу вступят мифы докультурного происхождения. Отчасти это уже происходит.
Чем активнее «элита» будет рекламировать Владимира Сорокина, тем больше «неэлита» будет читать и любить Григория Климова.
Добавлю…
Я думал, почему история России в ХХ веке оказалась такой кровавой, такой наполненной многочисленными и бессмысленными жестокостями. Что именно виновато в этом?
Марксизм? Нет. Марксизм – всего лишь теория, да к тому же реально работающая, объясняющая социальное бытие (но только в рамках западного общества, и до второй половины ХХ века). В России были «чистые марксисты» – меньшевики; особого зла они не принесли.
Виновница всех зол – этика.
В самом деле: где этика – там ответственность, где ответственность – там вина, где вина – там наказание, где наказание – там репрессии, где репрессии – там ГУЛАГ и расстрельные рвы.
В иные периоды советской истории к станкам относились лучше, чем к людям – потому что к станкам не подходили с этическими мерками.
«Если враг не сдаётся, его уничтожают». Перенесём это правило на станок… «Если станок не работает, его ломают…». Глупо? Да, очень глупо…
А человек, между прочим, точно такой же «станок». Если осознать это, можно избежать зла по отношению к нему…
***
У американского детективщика Росса Макдональда убийцами всегда оказываются не бандиты, не подонки общества (в его романах много тех и других), а самые «приличные», самые интеллигентные люди с незалеченными комплексами.
И то правда. Бандит прекрасно знает цену своей и чужой жизни. Он понимает, что такое смерть. А «приличный человек » – пребывал весь свой век в оранжерее; где ему было получить представление о жизни и о смерти? Зато ему с детства запрещали ковыряться в носу – и теперь свобода ковырянья в носу для него – главное. За неё он безболезненно убьёт кого угодно.
Советские люди – макдональдовские «приличные граждане», которым запрещали ковыряться в носу.
Как я не люблю этот язык советских недосказанностей, равняющий ковырянье в носу с трагедией. Создающий такие условия, что ковырянье в носу становится причиной трагедий. Это неразличение вещей действительно значимых и вещей совершенно пустячных – именно оно – привело к тому, что «советские интеллигенты» – люди с чудовищными комплексами, причем их комплексы базируются на сущих пустяках. И во имя этих комплексов «советские интеллигенты» способны на любое преступление. Полная аналогия с героями Макдональда, со всеми этими брэдшоу и тэппинджерами, интеллектуалами-маньяками.
Пустословие по советскому образцу опасно тем, что мифы создаются автоматически, из неопределённого значения слов – и эти мифы претендуют на объяснение всего мира, поскольку накладываются на архаические архетипы. Кантовская ситуация – за объективную реальность человек принимает часть собственного сознания, услужливо преподнесённую ему безразмерным советским словом – и гоняется потом за этой мнимой «реальностью», как лемовский космолётчик за бликом света.
Причина многих реальных гнусностей – язык, который увёртывается, желает именовать явления «приличным образом» – и дожеманивается до того, что создаёт понятие, включающее в себя страшные преступления и пустяки – одновременно. Пустяки приравниваются к преступлению и табуируются. Ношение бороды подпадает под одну статью с предательством Родины. После этого очередной брэдшоу ради осуществления возможности делать пустяки идёт на преступление (ведь для него пустяк неразрывно связан с преступлением). Если ношение бороды в одном пункте с предательством Родины, стало быть, ради ношения бороды можно и Родину предать – эти понятия как бы равнозначны.
Боже мой, ну почему советские бонзы не разрешали интеллигентам ковыряться в носу – носить бороды, сложно писать, читать Николая Гумилёва, вставлять в тексты шпильки «против властей» и торговать по мелочи?
Советский Союз погубили не советские пороки, а сугубо советские добродетели – не базирующиеся ни на чём. Грех в мире есть, он существует сам по себе, все христиане это чувствуют и понимают. Советский человек не знал этого и считал себя идеально добродетельным. Когда он открыл для себя «историю своего рода» (а всякая история всякого рода полна крови и грязи), он не выдержал открывшегося и покончил с собой (как с советским человеком). История в духе пророческого (и гнусного) фильма «Покаяние» – внук узнал о злодействах деда и застрелился. Надо было на похоронах этого внука рубануть на манер арцыбашевского Санина:
– Покойный был дураком, всю жизнь занимался глупостями и умер из-за глупостей.
Всё это пошло по второму кругу. Советских плюсов нет, но все советские минусы – остались и усилились.
***
Я терпеть не могу два «шедевра перестроечной кинематографии» – фильм Абуладзе «Покаяние» и фильм Элема Климова «Иди и смотри».
Вот где интеллигентская истерия развернулась в полную мощь…
«Покаяние» научило всю страну выбрасывать останки предков из могил на помойку. Забавно, что в мифологии выкапывание мертвеца однозначно обозначает вызывание духа этого мертвеца. В «Покаянии» выкапывали – как бы Сталина. То есть призывали дух Сталина вернуться из астрала в человеческий мир. Вселяйся, мол, в кого хочешь, мы тебя ждём. Так сказать, добро пожаловать… Типичные результаты работы советского интеллигента. О мифологии он представления не имеет. Он вообще ни о чём представления не имеет. И выходит – «сделать хотел грозу, а получил – козу».
А это визгливое «Иди и смотри», внушающее отвращение не только к войне, но и к жизни… Помню, как по всей стране школьников водили на сей шедевр. Дело государственной важности. Каждый советский ребенок обязан ознакомиться с истерическими припадками безумного интеллигента. Действительно – иди и смотри.
Какие коды были внесены тогда в коллективное бессознательное советского общества – один Господь ведает.
И это – тоже по второму кругу…
***
Фильм «Аткинс» (про индейцев и «белого», попытавшегося найти с ними общий язык и нашедшего этот язык – но погибшего в зазоре между двумя цивилизациями; в главной роли – Олег Борисов).
В фильмах семидесятых-восьмидесятых годов ужасно раздражает вся эта старческая рефлексивность, вся эта станиславщина, все эти мечты о «слиянии с природой», вся эта идеализация «детей природы». Очень наивно.
Ещё в этих фильмах бесит нарочитый запрограммированный пессимизм (конечно же, ужасно «тонкий и культурный»). Советский Союз семидесятых-начала восьмидесятых – Византия времён упадка.
Но кретинизм Голливуда бесит в тысячу раз сильнее. Если выбирать между сверхтонким, но никчёмным, эгоистичным и разрушающим себя стариком или между тупым подростком, не обещающим в дальнейшем ничего – таким же одинаковым, как и миллионы его сверстников – я, разумеется, выберу старика. Чеховский Гаев заведомо лучше Баттхеда. Однако «побеждённые» могут вызывать у меня симпатию только по той причине, что я знаю, каковы «победители».
Марк Аврелий лучше примитивного гладиатора-качка Коммода. Но Марк Аврелий – наставник и отец Коммода (есть версии, что Аврелий – не физический отец Коммода, но он – его духовный отец, в этом нет никаких сомнений).
Советские интеллигенты – аврелии, которые на смертном одре подают свой голос за Коммода, делают его своим наследником.
Теперь я думаю иначе…
Мир европейского кино – мир нормальных взрослых людей. Может быть, плохих, грешных, преступных, бездарных – но нормальных и взрослых.
Мир голливудского кино – мир сказочных персонажей. Тогда я активно не любил сказки. Теперь отношусь к ним с равнодушием.
Мир позднесоветского кино (семидесятых-восьмидесятых годов) – мир подростков. Милых, хороших, умных, любознательных, добрых – но подростков.
Герои большинства современных российских фильмов и сериалов – не люди вообще. Это – термиты или земляные осы в человеческом обличье…
***
Пересмотрел знаменитый фильм Андрея Тарковского «Жертвоприношение» и остался совершенно равнодушным. От начала и до конца – всё воспринимается одинаково. В «Сталкере» хотя бы были чисто советские «примочки», на которые я реагировал; злился, но реагировал. «Жертвоприношение» же – стерильная скука, претензия перебергманить Бергмана. Искусство, не цепляющееся ни за какую национальную культуру. Даже за шведскую. Космополитическое искусство в полном смысле этого слова.
К концу фильма я стал желать, чтобы хотя бы одна деталь прорвала бы этот летаргический фон – чтобы приёмник заиграл бы не траурную музыку, а летку-енку, чтобы в кадре вдруг появились бы Панкратов-Чёрный и Харатьян. Чтобы возникло бы что-либо из иной эстетической системы. Потому как нельзя три часа работать в одной и той же сонной эстетике.
Герой закатывает занудный десятиминутный монолог о грядущей войне. Его маленький сын не замечает этого, подкрадывается к отцу, хочет с ним поиграть. Герой, сбрендивший от предчувствий, бьет ребёнка. Разве это не разоблачительно? Но для режиссёра это само собой разумеется, он – на стороне героя-истерика. Мир «Жертвоприношения» – мир, в котором дети не могут играть. Он бесспорно нуждается в Харатьяне.
А сюжетная основа… Приходит мужик к женщине – к любой – пускай даже к самой кроткой – и говорит: «Если я поимею тебя, цивилизация избежит угрозы мировой войны». Это же стопроцентно смешно. Неужели Тарковский не видит того, что это смешно? Значит, весь его сюжет высосан из пальца. Значит, фильм антиреалистичен в самом плохом значении данного понятия. Тогда и говорить не о чем.
Это и есть – пошлость – так серьёзно относиться к себе и к своим идеям.
Сейчас я более спокоен к этому.
Но всё равно – отдам «Жертвоприношение» за сериал «Пуаро» (с Дэвидом Суше)…
***
Андрей Тарковский и Леонид Гайдай – эти два имени в последнее время почему-то оказываются для меня связанными. То один знакомый скажет, что Тарковский – для интеллектуалов, а для остальных – Гайдай. То, наоборот, другой знакомый заметит, что не любит Тарковского, и предпочитает ему Гайдая.
Я бы не противопоставлял этих двух режиссёров. Они работали в очень разных жанрах, но каждый – в своем жанре – был мастером. Однако на любом пути нельзя быть застрахованным от пошлости. Каждому предначертана встреча со своей разновидностью пошлости. К сожалению, «Жертвоприношение» Тарковского не избежало пошлости. Некоторые диалоги из «Сталкера», увы, тоже являются пошлыми. Но и все последние фильмы Гайдая – пошлость.
Из опубликованных документов я знаю, что Гайдай относился к Тарковскому очень хорошо, любил и ценил его, поддерживал на заседаниях кинематографистов (в отличие, кстати, от конкурентов по «интеллектуально-поэтическому кино» – Алова и Наумова, которые Тарковского везде топили). Интересно узнать, как Тарковский относился к Гайдаю. Хочется верить, что – тоже хорошо.
Узнал. Очень плохо относился. Это его не красит.
***
Я прочитал сборник воспоминаний о Майке Науменко… Никогда не любил Науменко и не мог объяснить себе, почему я его не люблю. Теперь всё встало на свои места.
Науменко бескрыл – это самое точное определение. Точнее не придумаешь. Мир его песен – серенький, удушливо тёпленький, заплесневелый, и поразительно неподвижный. В этом мире – малярийная атмосфера. Никакого движения воздуха. Полное безветрие. Штиль. Марево.
Лозунг жизни Науменко: «Оставьте меня в покое. Живу как хочу. Идите куда подальше с вашим духовным ростом». Во всех воспоминаниях это идёт открытым текстом. Все прекрасно понимают, что подобная установка и погубила Майка.
В довершение всего – Майк был воинствующим атеистом, что вполне согласовалось с его жизненной позицией и вытекало из неё. Судя по всему, он был добр – и только, добр тёплой, комнатной добротой (ни Шевчук, ни Гребенщиков, ни Кинчев – не добры). Ещё у Майка был вкус к стилю, но и это почти никак не проявилось. Майк говорил: «зачем?» – и всё останавливалось на полпути.
Понятно, что сформировало такую установку. Судя по семейным воспоминаниям, у Майка были ужасные родители – непрошибаемо слепая и глупая мать (типичный библиотечный работник, жрица «высокой духовности») и отец, помешанный на «воспитании воли» и «самоформировании». Человека, выросшего в таких условиях, будет тошнить от малейшего упоминания о «работе над собой».
«Ты – дрянь» – это идёт от того же редукционизма, от сведения сложного к простому, от «живу как попроще». То, что совпублика приняла всё это как революцию, показывает её убожество. Впрочем, все скоро убедились, что «революционер» во всём инертен и оставили его «сидеть на белой полосе».
«Уездный город N» – лучшая песня Науменко, но и в ней – столько духовной лени, столько штампов и банальностей, столько нежелания смотреть вглубь, столько «абы попроще»…
Стоило ли так горячиться? Сейчас Майк мало кому нужен. Через десять лет он не будет нужен никому.
***
Чёрный треугольник: коммунизм – либерализм – фашизм.
Именно в такой последовательности: вслед за коммунизмом – либерализм, а вслед за либерализмом – фашизм.
Должен ли быть из всего этого выход? Можно ли вырваться за пределы треугольника, определив четвёртый (светлый и почти невозможный) угол? Да.
Этот четвёртый угол – традиционная сословная система, основанная на сосуществовании и взаимной работе четырёх каст: людей труда (шудр), людей торговли (вайший), людей оружия (кшатриев) и людей мудрости (брахманов). Говоря другими словами, рабочих-крестьян, купцов, воинов и жрецов-правителей.
Коммунизм – всевластие шудр, людей труда, либерализм – всевластие купцов, а фашизм – всевластие воинов. Во всех трёх случаях – перекос, извращение.
Я, кстати, понемногу начинаю становиться монархистом. Вовсе не потому, что желаю примкнуть к чудакам, распевающим «Поручика Голицына». Монархическое движение ныне напрочь дискредитировано подобными чудаками. Я – монархист в ином, в розановском смысле. Розанов писал о том, что настоящий монарх – человек, который никогда не борется за свою власть – она принадлежит ему по праву рождения. Поскольку монарх наделён всем, его естественное желание – творить добро повсюду. Монарху не за что бояться, нечего оберегать, не с кем конкурировать. Всё устроено так, чтобы он благодетельствовал подданных, не имея к тому ни малейших препятствий. Демократический же политик – зависим от обратной связи, он должен делать то, что хочет от него электорат, это значит, что он сам должен влиять на электорат, воспитывать в нём определённые желания. Чаще всего случается так, что слепой ведёт слепых.
Я не люблю демократию. Демократия построена на обожествлении коллективного бессознательного. Коллективное бессознательное для демократии – высшее божество. Но я хорошо отдаю себе отчет в том, что представляет собой коллективное бессознательное. Ничего божественного в нём нет. Поклоняться ему – всё равно, что поклоняться ветру или медведю – можно, но не нужно. Ветром или медведем надо управлять – они созданы для этого. Точно так же и коллективное бессознательное существует для того, чтобы им управляли. И если оно, подобно дикому медведю, ещё не откусило человечеству башку, то потому, что демократические правители хоть в малой степени, но являются самодержцами. В России же монархия – никуда не исчезала. И это хорошо.
В конце концов, мне противно слышать апелляции к себе (как к «народу») из уст тех, кто борется за власть. Я не хочу быть соучастником гнусностей политиков. И я знаю, что чем меньше политики будут апеллировать к народу, тем меньше гнусностей они совершат во имя народа.
При монархии могут взорвать карету с царём (это – профессиональный риск монарха, подобно тому как сгореть – профессиональный риск пожарника). Могут пронести бомбу в дом царского министра и угробить уйму людей, виновных только в том, что они оказались в данный час в данном месте. Но при монархии никто не станет взрывать дома с людьми ради влияния на «общественное мнение».
Уберите «общественное мнение» подальше от меня! Я буду рад этому. Не надо апеллировать к моей личности. Мое дело – подсчитывать стопы в хорее Блока и писать стихи, дело крестьянина – выращивать хлеб, дело купца – торговать, дело воина – защищать всех силой своего оружия. А сейчас – ни стихов, ни хлеба, ни торговли, ни защиты. Одни только «рейтинги» вприкуску с «общественным мнением».
А всё равно – от демократии и «общественного мнения» никуда не денешься… Ну, значит, и от фашизма никуда не денешься…
***
Я убедился в замечательности традиционной сословной системы на собственной шкуре – от противного. Я служил в армии в течение года. И весь год мне не находилось места, хотя я, как мне кажется, владел многими профессиональными навыками, которыми не обладали мои сослуживцы и был бы способен принести большую пользу – на своём месте. Скажем, в редакции военной газеты. Если бы армейская структура была бы устроена чуть посложнее, чуть поразветвлённее и не была бы так зациклена на типичной для России «этике лишений и трудностей» – какое-нибудь место в этой структуре для меня непременно нашлось бы. Увы, этого не случилось… Доходило до смешного. Однажды врач порекомендовал по состоянию здоровья не привлекать меня на работу типа покраски потолка кочегарки. Было решено, чтобы я остался в штабе дивизиона. Но в дивизионе для меня не нашлось места. Меня спустили на ступень ниже, потом – ещё ниже. Короче говоря, в итоге я вернулся туда, откуда возвращался, а поскольку солдат не должен бездельничать, я, естественно, оказался на покраске кочегарки.
За этот год я понял, что такое – быть человеком, которому не нашлось места. На гражданке я огляделся – и увидел вокруг себя сотни несчастных, которым не было места. Вот тогда-то я затосковал по сословной системе.
В обществе, выстроенном на основе этой системы, филологам не пришлось бы красить кочегарку, а астрономам – перебирать овощи в овощехранилище. Затем что каждый в нём – на своём месте, приобретённом от рождения. Ребёнок, родившийся в крестьянской семье, знает, что ему на роду суждено быть крестьянином. Он – не никто. Он – крестьянин, он несёт это звание, как корону. Если он очень постарается, то сможет выучиться и стать писарем, врачом, инженером, филологом, чиновником, министром. А если не захочет выбиваться из круга – останется крестьянином, что тоже неплохо, ведь он будет заниматься тем, к чему приучен с детства. Сословная система не допускает движения вниз по социальной лестнице, она допускает только движение вверх. Крестьянский сын может возвыситься до ученого. А дворянский сын – никогда не окажется в роли землепашца (если он не – единственный в своём роде – Лев Толстой). Можно не беспокоиться – и учёных будет достаточно, и землепашцев – в норме: крестьянские дети (примерно на девяносто процентов) не захотят резко рвать со своим кругом – это и страшно, и трудно.
Сословная система предполагает то, что у каждого есть своё место и все по этой причине счастливы. Нынешнее состояние общества создаёт прямо противоположную картину: каждый от рождения – никто. Ты думаешь, что ты – личность? Сначала впишись в существующую систему. И не забывай что она предельно проста, и что ты никогда не получишь то место, на которое рассчитываешь. Ты желаешь стать поэтом? Но обществу не нужны стихи. Стало быть, ты никто, а звать тебя – никак. Ты уже не хочешь быть поэтом? Ты решил стать врачом? Извини, дружок, но в твоём микросоциуме пятьдесят врачей, а ты – пятьдесят первый. Опять же, ты никто, а звать тебя – никак. И так далее…
Всё это напоминает очень жестокую игру: детям дают девять стульчиков, а детей – десять. По сигналу взрослого все кидаются к своим стульчикам. Один – не успевает и выбывает из игры. После этого оставляют восемь стульчиков. И так до последнего оставшегося участника…
«Американская мечта»: в нашей стране каждый разносчик пиццы может стать президентом. Зачем мне становиться президентом? Я хочу занять то место, к которому готовился всю жизнь, оно прихотливо, но скромно. И разносчик пиццы, если он не болван, не польстится на возможность стать президентом. К чему ему это? А ведь он ещё и может сообразить, что его дурят. Стань, братец, никем, и ты получишь одну квинтиллионную возможность стать «самой большой шишкой». Типичный лохотрон.
Кажется, я нашёл своё место – и успокоился. Но как быть тем, кто ещё не нашёл места и не успокоился?
***
Я не обольщаюсь в отношении себя. Я – слабое животное, мутант, чёрный кролик с белым подшёрстком, портящий породу. Я – махровая роза. В природе существо, подобное мне, не выжило бы и часа – природа не предусматривает чистую эстетику, в ней нет эстетических категорий. Но люди на девять десятых живут по законам природы (не осознавая того). Только на одну десятую они вне природы. На эту одну десятую моё присутствие в мире – плюс. Как присутствие в мире диковинной розы, которой можно любоваться. Я чувствую, что существую для красоты – в этом моя судьба и источник всех моих драм. Я не хочу быть «полезным», потому что не могу быть «полезным» – глупо спорить с собственной судьбой, которая почему-то не сделала меня «полезным». Идея, что все должны приносить пользу, глубоко враждебна мне. Это – самая враждебная для меня идея. В любом варианте. В коммунистическом ли (человек обязан быть полезным для пролетариата и прочих бедняков). В рыночном социал-дарвинистском ли (человек должен быть полезным для потенциальных потребителей-покупателей). В нацистском ли (обязанность человека – быть полезным для своей нации). Во всех вариантах эта идея отрицает меня. Таким уж я уродился – бесполезным. Я честно пытался заниматься «массовым производством». Но что бы я ни делал, даже (условно говоря) одноразовые стаканчики, в итоге у меня всё время получался севрский фарфор – красивый и не нужный никому, помимо немногих ценителей. Моя судьба – производить фарфор. Именно поэтому мне так симпатична традиционная сословная модель общества, позволяющая человеку не только быть «полезным», но и – иногда – жить «для красоты». Кстати, каждому человеку. Аристократу, купцу, крестьянину. Крестьянские песни – разве это не самодостаточный эстетический феномен? Именно поэтому ныне фольклор почти умер, он не котируется, всем подавай попсу… Я уверен, что в обществе, построенном на сословной системе, нашлось бы место и такому производителю странностей, как я.
К слову, советское общество, в принципе, стремилось к подобной модели. Номенклатура – ведь это же новое дворянство. Грубовата-с? Так ведь и средневековые князья с баронами тоже были изрядными мужланами. Я уверен, что если бы советская социальная модель сохранялась бы и дальше, в третьем-четвёртом поколении номенклатура начала бы давать своих буниных и набоковых.
Она и так уже начала их давать.
Несколько истерично. Но верно. Ну, фарфор так фарфор…
***
Лапша готова. Можно кушать. Можно вешать себе на уши. Кому как захочется.
Прошу к столу!..
2003 – 2012 гг.
