Апельсины на Хермоне
Назову их Таня и Аня. «Они студентками были» филфака и подружками. Субтильная манерная Таня была со странностями, описанными психиатром в ее медкарте. Аня, наоборот, оборотистая высокая в теле здоровая девица с детским голосом и желанием быть особенной.
Попав как-то вместе в Москву зимой, они купили пакет апельсинов. Есть апельсины они сразу не стали. Начитанные Рождественским, они зашли в случайный двор и раскидали их по снегу. Это было фантастически красиво. Зажегся фонарь, и от зрелища стало невозможно оторваться.
Вдруг из подъезда вышла старушка-жиличка. Не поняв, в чем дело, она принялась распинывать апельсины с дороги со словами:
— До чего дошли! Уже апельсины порченые продают. Их и до дому не доносят.
Сейчас Аня в Израиле. Судьба ее задалась. И только зимой, если выпадает редкий снежный день, она покупает апельсины и долго едет на своей корейской машине на гору Хермон. Там она разбрасывает апельсины по снегу и долго стоит рядом, приводя в боевую готовность сирийских пограничников.
Предатель
Утром мы с папой должны были поехать на базар, купить картошки. Я на велосипеде назад бы с мешком вернулся, а он оттуда прямо на работу хотел идти.
В июле жара наступает рано, но двухэтажный пристрой еще отбрасывал на улицу широкую полосу прохладной тени. В ней я и присел на цокольный выступ дома, пока папа во дворе привязывал пустой мешок к багажнику, чтобы мне было мягче сидеть. Было тихо, пыль на дороге улеглась за ночь и воздух был прозрачен.
Сверху, из открытого окна коммунальной кухни, доносились негромкие голоса и позвякивание посуды. Из двора выбежал мальчишка и рванул в переулок. Это был Илюшка, третьеклассник, салажонок, я с такими не водился. Чуть погодя, следом выскочил Лешка, мой одногодок и кореш. Остановился, повертелся в недоумении и спросил:
— Куда Илюшка побежал?
Оба они жили в пристрое, по их виду было ясно, что они уже успели поссориться и Илюшку ожидает расправа. Да мне-то что, махнул я рукой в переулок. Там же три стороны: два конца улицы, на которой наш дом стоит, да переулок, что упирается прямо в дом. Мамаша Илюшкина высунулась со второго этажа и обозвала меня Иудой. Мы с Илюшкой были евреи и обычно его мать была ко мне добрее, чем к другим.
Вскоре вышел папа и мы, наконец, тронулись.
Всю обратную дорогу с рынка я ехал медленно, осторожно. Мешок с картошкой оказался еще тяжелее, чем я ожидал, и велосипед то и дело заваливался. И еще я боялся тормозить педалью назад, цепь и так все время слетала, а ручного тормоза на нашем велосипеде не было. При этом я хотел быстрее вернуться, потому что потом мы шли с пацанами на реку и играли в футбол в роще, пока поле свободно. И вообще все было, как обычно, в каникулы: футбол, черемуха, речка, обед в мед институтской столовке напротив дома, пустое слоняние по городу, попытки попасть в кино без билета.
Перед сном я вспомнил утро и долго не мог уснуть. За что она обозвала меня Иудой? Дура проклятая.
Понт в Венеции
Мы уже уходили через площадь Сан-Марко, как вдруг нас догнала красивая молодка. Видимо, она издали учуяла нашу русскую речь.
— Вы же говорите по-русски? Где здесь замок дюжей, не скажете?
— Замок дюжей? Впервые слышу, — я переспросил и получил снова замок дюжей, — Замок дюжей? Что это такое?
— Наверное, Дворец дожей. Вам нужен Дворец дожей? – вступила жена.
Тут и я догадался о чем речь.
— Ах, Дворец дожей! Так вот же он, у вас за спиной, — и я жестом предложил ей обернуться.
В этот момент к нам, слегка запыхавшись, подбежал ее спутник. Этот русский типаж был ясен с первого взгляда: бандит. Самец гоготнул: «Замок дюжей, гы-гы-гы». И весь расклад их отношений стал прозрачен. Замок дюжей оказался не оговоркой или заминкой памяти, а каноничным бандитским понтом.
Между тем, красотка продолжила.
— А там интересно? Стоит пойти внутрь? — задала она классический, один из двух самых глупых вопросов.
В ответ я слегка поморщился и, глядя ей в глаза, проникновенно шепнул:
— Трудно сказать. Кому как.
И, уже отворачиваясь, почти через плечо добавил:
— Нам, скажем, было ужасно интересно!
И тут же я с наслаждением устыдился: она выставила меня снобом! Как не порадоваться! Такому примитивному чуваку, как я, это удается очень редко.
Нет, определенно. Уже не впервые я утверждаюсь в правиле: никогда не разговаривай в поездках с русскими незнакомцами.
А началось в Севилье со Вдульсинеи Тобольской. Одним движением языка Прекрасная Дама была превращена в сибирскую маруху. Знал ведь, что дома у них давно замечено, еще в Донецке с «анной ахметовой».
Взятие Рейхстага
Наконец-то мы получили бесплатные билеты для посещения Рейхстага. Нас по счету пропустили в просторный пустой предбанник. Здесь мы должны были дождаться, когда предыдущая группа удалится полностью. Ожидание скрашивал кулер с питьевой водой и стопкой одноразовых пластиковых стаканчиков. Увидев это, моя жена решила набрать воду в маленькую бутылочку объемом в 2 стаканчика. Она подошла к установке и принялась наполнять бутылочку, придерживая кран-клапан и следя за струей и уровнем.
Я окинул взглядом зал и увидел, как массивная сторожевая баба в казенном адмиральском мундире побагровела и стала пробираться из своего угла к моей жене, видимо, с целью объяснить ей, что такое орднунг. Жена уже наполнила бутылочку и, завинчивая крышку, подходила ко мне. В это время молодая маленькая японка, приободренная поступком моей жены, подошла к установке и тоже открыла свой маленький термос-кружку. В этот момент сторожевая баба и достигла своей цели.
Я не знаю немецкого, но, благодаря мимике, жестам и интонациям, понял всю тираду сторожевой бабы:
— Как вы можете, гейша? Разве вам не понятно, сёпуку-тян, что из этого краника можно только пить. Выносить воду с собой категорически запрещено. Вот же для вас, премного уважаемых чурок, написано на доходчивом немецком. И не смейте оправдываться! А вдруг вы прольете воду и кто-нибудь другой, такой же бандит, поскользнется, фурштюкнется и повредит себе какой-нибудь член. Кто тогда будет оплачивать страховку?! Гёте?!
При этом ее лицо меняло цвет от насыщенного мясного до мертвенно-бледного и наоборот. Жесты были сдержанны, но сжатые кулаки не скрывали страстного желания обнять и простить. И только губы амбивалентно метались по лицу.
Японка, не мигая, смотрела на нее глазами, словно созданными мигать.
На меня речь сторожевой бабы в мундире, произвела сильное впечатление. И, стоя поодаль, я совершенно ей подчинился. Внезапно я искренне решил избавиться прямо сейчас и здесь от всей имеющейся у меня жидкости. И я, наверное, верноподданно опростался бы, но жена тронула меня за рукав и сказала, что пора, что группу уже запускают. Меня отпустило, сделав пару шагов, я оглянулся: напряженная и бледная японка была сухой.
— Сильная женщина! — понял я, — Воспитана самураями и с тех пор никого не боится, даже культурных белых людей.
Рим
В ноябре в Риме темнеет рано, к тому же это здесь самый дождливый месяц, что стало понятно уже на месте. Но зато наша гостиница оказалась удобно расположена, метрах в 50-ти от фонтана Треви.
Вечером накануне отъезда мы с женой в который раз возвращались пешком с пьяцца Попполо, заглядывая во все занятные галереи. Уже ближе к гостинице, когда стало окончательно темнеть, мы оказались на длинной узкой площади заставленной лавками букинистов. Мы решили побродить и здесь, выискивая на прощанье что-нибудь стоящее.
Площадь была выложена крупным темным булыжником, мокрым из-за недавнего дождя. Слабый свет фонарей разливался по мостовой.
Из-за поздноватого для туристов часа книжные лавки стали одна за другой закрываться. Становилось еще темнее оттого, что лоточники выключали подсветку, Город как будто отворачивался от нас с женой. Появилось чувство заброшенности, и усталость после многочасовой прогулки выказала себя ломотой в суставах.
В это время среди городских шумов я услышал музыку с небес, какие-то тихие ангельские голоса. Я не успел толком расслышать и понять, что это, как музыка прекратилась. Еще несколько секунд я прислушивался, потом решил, что это слуховая галлюцинация, шагнул неопределенно вперед, придумывая, чем занять длинный вечер в этом сплетении эпох и стилей… Как вдруг музыка грянула снова. Теперь мы оба слышали негромкие голоса, словно пролившиеся на нас с небес. Хоровое пение гулко отражалось в колоколе площади. А еще через несколько секунд мы различили на противоположной от нас стороне колонну одинаково одетых подростков, вероятно, какого-то церковного хора. Поющая на два голоса колонна приближалась к нам. Ангельское обаяние нарастало. Мы были в Риме, и вся его история вдруг выбилась из-под суетных впечатлений и звучала утешением, снизойдя до нас.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer11/alipovecky/
