От автора
Человек так устроен, что скорее поверит в нелепое и ничем не обоснованное предсказание удачи, чем найдет в себе силы признать очевидную близкую беду. Вот и мне, мирному литератору и сельскому доктору, еще недавно казалось, что великие трагедии принадлежат ушедшей истории и писать о них положено таким же великим поэтам и летописцам – падение Трои, разгул чумы в Европе, гибель Марии Стюарт, Гомер, Боккаччо, Бродский… Поэтому настигшая нас недавно волна новой эпидемии, почти невидимой, да еще с гордым звонким именем Корона, никому не показалась серьезной, пока не начала душить и убивать людей тысячу за тысячей. А вскоре началась еще одна трагедия, и оказалось, что в современной жизни, без какого-либо Наполеона или германского фюрера, можно обрушить мир так же бессмысленно и беспощадно.
Кто-то из мудрых сказал: “Если не можешь ничего сделать, хотя бы расскажи об этом”. И спроси, позволю себе добавить, спроси не гения, но смертного страдающего человека:
-
Легко ли постичь историю и сочинить балладу, будучи слепым?
Уместны ли страсть и секс в окружении смерти?
Может ли равнодушие всего одной женщины на многие годы отравить, вознести и унизить?
И на все вопросы один и тот же ответ – уместно и возможно, когда есть любовь. Наверное, пришла наша пора встать и выйти навстречу болезни и войне все с тем же единственным ненадежным оружием. Хотя никого она, конечно, не умеет спасти, эта любовь, разве только всколыхнуть вечную призрачную надежду.
Итак, несколько повестей о любви в окружении войны и смерти.
Еще один январь
«Ничто не стоит сожалений…»
(Иосиф Бродский)
Нета
Нета договорилась уже неделю назад, что будет дома весь вторник, начиная с двух часов. Точнее назначить не получалось, потому что продавец ехал издалека, а пробки сразу после прекращения карантина возобновились. Вернее, не возобновились, а нахлынули с такой силой, будто все два года эпидемии люди только и делали, что покупали машины, а сейчас, наконец, выехали их обкатывать. Да еще январь стоял дождливый как никогда. Дедушка Йозеф любил январь, говорил, что он напоминает начало мая в Германии — ливни и грозы, молодая трава, радуги на полнеба. Давно не вспоминала любимого деда, а в последнее время накатило с новой силой. Все из-за дома, конечно.
Вторник получался наиболее удобным, так как в понедельник она дежурила, то есть имела полное право на следующий день уехать пораньше. Право-то имела… Если быстро сделает утренний обход, выпишет счастливчиков после коронарографии и успеет принять новеньких на завтра. Тогда останется только проверить назначения, подписать истории болезни – и вперед, спокойно уйдет раньше на два часа. После тридцати часов беспрерывной работы в кардиореанимации.
Примечательно, что даже в разгар эпидемии, шеф отказался переводить Нету в коронное отделение.
– Я не могу полностью оголить кардиологию! Или кто-то считает, что от инфаркта больше не умирают? Никаких болезней кроме вируса не существует, их отменили?!
Одного из ординаторов перевели в самом начале, как только открылось специальное инфекционное отделение. Потом, не без скандала, перешел Ави Горен, потом Шварц. А Нета Файнберг, тридцати четырех лет от роду, единственная женщина в их дружном врачебном коллективе, осталась спасать кардиологических больных и проводить срочные коронарографии (о плановых никто теперь не мечтал). Вот такая история.
В прошлом году она сдала, наконец, последний из череды бессчетных экзаменов и тут же, не успев испугаться, превратилась из бесправного ординатора в самостоятельного штатного врача прекрасного кардиологического отделения одной из лучших в стране больниц. Шеф сам предложил! Именно ей и только ей одной из трех успешных выпускников, так что остальные двое парней неделю ни с кем не разговаривали. Благо, никто в тот день не мог догадаться, что вместо восторга и благодарности ее накроет нелепое, совершенно неуместное и неприличное огорчение. Хорошо, не разревелась, как идиотка.
Почему-то весь последний год ординатуры Нета была твердо уверена, что ставка в отделении ей не светит! Не светит – значит, можно не огорчаться понапрасну, уехать в какой-нибудь сельский уютный городок, открыть кабинет в местной амбулатории и мирно лечить гипертонии. Главное, не забыть послушать трубочкой каждого больного, иначе ты вовсе не врач в глазах сельских старушек. И вот теперь предлагаемая блестящая карьера также отличалась от ее планов, как новое скоростное шоссе от сельской тропинки, бегущей среди горячих от зноя полей и лугов. И вело это шоссе строго в обратную сторону от Нетиного будущего дома. Нарядного уютного домика с черепичной крышей, густо заросшего кустами бугенвиллии. Да, именно так, наглыми белыми и лиловыми цветами до самого неба, так что не разглядеть ни авокадо, ни мандариновых деревьев, и только от калитки до крыльца среди травы и камней тянется веселая дорожка из роз.
Мама любила повторять, что Нета словно в насмешку уродилась не в мать или отца, а исключительно в деда, Йозефа Файнберга – такая же тощая длинная и лопоухая, и такая же «йекке», то есть отличница, зануда и педант. Хорошенький смех! Мало того, что Нета с детства носила короткие стрижки, чтобы скрыть позорные уши, что она всегда первой стояла на ненавистной физкультуре и никогда не могла нормально подобрать брюки – либо коротки, либо широки в поясе – она еще должна была выносить их общее семейное разгильдяйство! Скажите на милость, можно ли бросать вчерашние носки под кровать, оставлять на столе яичную скорлупу, крошки и грязные чашки, надевать кроссовки с комьями земли на подошве, да еще шлепать в них по чистому полу?! А брать без спросу любимую юбку старшей сестры, а потом засовывать ее, мятую и облитую соком, на нижнюю полку шкафа? И при этом обе сестры и самый младший брат Том, наглец и всеобщий любимчик, оставались безнаказанными, а мама смеялась именно над ней.
– Йекке и есть йекке, гены не переделаешь! Кто мог представить, что мой ребенок станет убираться в доме два раза в неделю?! Я уже шагу ступить боюсь от этого блеска.
И она заливисто хохотала и смахивала передником крошки со стола прямо на пол
Нет, конечно, Нета любила свое суматошное семейство, притерпелась ко многим выходкам сестер и брата, но все-таки решила, что лучшим решением будет сбежать при первой возможности. Она и сбежала сразу после армии, оставила их большую шумную квартиру в Раанане и сняла собственную комнату в районе университета, совсем небольшую, но очень чистую и светлую комнату с прилегающей личной душевой. Родители согласились оплатить первый год, а потом она нашла подработку в библиотеке университета, очень удобно, и никто не смеется. В квартире, состоящей из салона и трех спален, жили еще два студента, вернее, иногда ночевали, если хотели успеть на первую пару. Оба соседа оказались намного старше Неты, оба после армии успели погулять по белу свету, имели постоянных подруг и жилье, а общую квартиру сняли «на всякий случай», потому что один не хотел каждое утро стоять в пробке на Тель-Авив, а у второго оказалась красивая, но слишком вредная возлюбленная, приходилось периодически от нее сбегать. Поэтому они, к большому везению Неты, решили сдать третью, самую лучшую спальню с душевой, какой-нибудь девушке – и дешевле, и за порядком будет следить. Лучших соседей не придумаешь!
Нета еще в школе решила поступать на медицинский факультет. Во-первых, хорошая правильная работа на пользу людям, во-вторых, гарантированный порядок и чистота. И полная независимость, потому что у врача высокая зарплата! И родители дружно поддерживали – ясное дело, еврейский ребенок должен быть врачом или адвокатом. Правда, требовался отличный аттестат и не менее 700 баллов по психометрию, поэтому мама весь Нетин последний школьный год ворчала, что слишком высокий балл нужно требовать от гениального ученого, а врач не должен быть ненормальный гением, а как раз наоборот – разумным человеком без тараканов в голове. К счастью, ее дочь оказалась тем самым редким случаем, когда абсолютно заурядный, ничуть не гениальный человек получил 740 по психометрию. Просто Нета с первого класса была отличницей, не без влияния дедушки Йозефа, конечно.
Вот кто был настоящим отличником! Любая работа в руках деда, даже ремонт мелкой полочки, становилась совершенством, он обязательно сверялся с собственноручно нарисованными чертежами, оттачивал карандаши до идеального острия, и сам был таким аккуратным, что хотелось умыться и причесаться прежде, чем с ним заговорить. Книги у деда хранились на специальных полках, выстроенные как солдаты, причем не только по темам и авторам, но и по росту, что вызывало тихие насмешки со стороны родителей. Никакие старые книжки, даже совсем детские, которые он покупал когда-то Нетиному папе, дедушка не разрешал выбрасывать, только любовно менял местами. Кроме того, Йозеф знал наизусть очень много стихов, правда, на немецком языке, но Нета вскоре научилась понимать. Тем более, дедушка и говорил с ней по-немецки. Только с ней одной! И только ей одной он рассказывал о красивом домике с черепичной крышей и резными ставнями, где на балконе и подоконниках росли цветы герани, в кухне сверкали начищенные кастрюли, тонкие расписные чашки благоухали сладкой травяной настойкой, а на большой кожаном диване, закутавшись в пушистый вязаный плед сидели мама с маленьким Йозефом и читали волшебные непонятные стихи. Ему так нравилось читать с мамой, и учить буквы, и считать до десяти, и до двадцати, и до ста. И потом, когда Йозеф начал учиться в школе, все учителя восхищались его знаниями и прекрасными отметками. А весь секрет заключался в том, что мама научила своего мальчика никогда не ложиться спать с невыученными уроками. Так что не только рост и уши, но и привычки Нете достались от дедушки. Совершенно правильные привычки, кстати! Потому что она давно поняла, что лечь спать c невыученными уроками так же неудобно и глупо, как мыться в куртке и зимних ботинках. Будешь потом стоять и мямлить перед всем классом как дура.
Нета рано поняла, что дедушка, как и она сама, не слишком счастлив в их шумной квартире. Пока сестры и брат были маленькими, они беспрерывно орали и прыгали на батуте, установленном прямо посреди салона, так что телевизор приходилось смотреть через их головы. А когда все, наконец, подросли и ненавистный батут исчез, Том страстно возлюбил музыку, записался в школьный оркестр и целыми днями с упоением репетировал. Конечно, на ударных, кто бы сомневался! А обе сестры либо ссорились и спорили, либо приглашали полный дом подружек, так что Нета приспособилась делать уроки в ванной комнате. Дед при этом тихо отсиживался в своем любимом углу среди книг и даже к ужину не выходил, пока их неутомимый музыкант не засыпал.
Вот тогда она и начала мечтать о доме.
Она так ясно представляла этот дом, будто уже не раз в нем побывала. Уютный веселый дом с красной черепичной крышей, с белой каменной лестницей, толстой дубовой дверью и разноцветной цветущей дорожкой меж камней и цветов. Нарядной, горячей от солнца дорожкой от крыльца до самой калитки. Пусть дедушка забудет, наконец, злую холодную Германию! Правда, такому дому больше подходила полненькая хозяйка с ловкими загорелыми ступнями, крутыми бедрами и копной темных вьющихся волос, а не длинная белобрысая Нета. Плевать! Зато, она выберет для Йозефа самую просторную и красивую комнату с книжными полками и кожаным диваном. Пусть и герань растет, ей не жалко, только не в саду, а на личном дедушкином балконе, можно выбрать отростки всех цветов и рассадить в тяжелых глиняных горшках. И тогда ночью, если старика одолеет бессонница, он сможет погулять и полюбоваться своими любимыми цветами, не выходя на лестницу. А еще когда-нибудь Нета и сама станет мамой, и они будут сидеть втроем, она, дед и маленький сын, на уютном огромном диване, в раскрытые окна станут заглядывать яркие звезды, уличные кошки, одуревшие от жары и аромата цветущих деревьев, затянут любовную песню, а они будут смеяться и читать хором красивые непонятные стихи.
Дедушка умер в первый год ее службы в армии. Прилег на кушетку в своей комнате, плотно закрыв дверь, чтобы не напугать Тома, и навсегда закрыл глаза. Никто не ожидал, потому что он совсем не болел, только все больше уставал и все чаще смотрел на синий поблекший номер на своей руке. Нетин папа даже строил планы, как они все вместе поедут в Германию, вспомнят погибшую семью, посмотрят на памятник жертвам Холокоста в Берлине. Ведь раньше дедушка категорически отказывался разговаривать о Германии, слышать не хотел ни одного слова о возможной поездке в свой родной город, а тут вдруг задумался и почти согласился. Нета в тот день была на сборах в Негеве, полдня добиралась на попутках, чтобы успеть на похороны.
Книги дедушка оставил папе, сестрам и Тому завещал подарить по новому мобильному телефону, а Нете достался конверт, подписанный по-немецки. В конверте лежала нарядная картинка с пряничной избушкой и гномами на крылечке и чек на первый взнос за будущий дом.
Горевать и жить лучше всего одной, вот что она поняла в тот год. Без ненужных разговоров, причитаний и подсчетов, сколько дедушке было лет. Да, много лет, и что это меняет? Можно меньше любить человека, если он старый? Можно не тосковать по теплой сухой руке на своей щеке, по тихой ласковой скороговорке Du bist mein bestes Mädchen, du bist mein kluges Mädchen. Кто теперь погладит, посидит рядом, защитит от грусти и боли?
Что ж, она продолжит жить за себя и за дедушку – выучится на врача, родит сына, купит тот самый дом, о котором они вместе мечтали. Правда, не мешало бы еще выйти замуж, ну с этим тоже разберемся!
Какой ясной и простой казалась дорога в двадцать лет! И как ее прекрасные планы отличались от реальности. Все, начиная с замужества. Надо признать, что Нете не особенно везло с поклонниками. И дело не только в сомнительной внешности, она уже давно поняла, что любая самая некрасивая девчонка может закрутить роман, если она беззаботна, кокетлива и уверена в себе. Оставалось родиться беззаботной и кокетливой, а не положительной, несгибаемой как столб йекке.
Ее первый роман начался в армии еще до смерти дедушки. Не нужно говорить, что подобные отличники и зануды чаще всего попадают в специальное армейское отделение, условно называемое разведкой. Некий аквариум для умников, где требуется знание языков и высокая концентрация внимания. Как раз для Неты Файнберг и Алона Берковича. Они даже отдыхали одинаково – сначала убирали посуду и мусор, оставленные предыдущими дежурными, ставили телефон на повышенную громкость и только потом каждый укладывался на свою кушетку, подложив под голову привезенную из дома личную подушку. Идея подушки принадлежала Алону, и можно не уточнять, что на дежурстве он даже не целовался. Но бывали отпуска и праздники, родители искренне радовались, что у девочки появился бойфренд, и когда они вместе приезжали на выходные, даже Том не лез без спроса в Нетину комнату. Правда, с сексом вначале у них не очень получалось, не удовольствие, а мучение какое-то, но Алон храбро заявил, что все будет отлично. Даже кошки и собаки прекрасно справляются, а они, люди с высоким интеллектом, тем более разберутся, нужно просто почитать пособия. Сравнение с собаками вызывало мало вдохновения, но они были молоды, нравились друг другу и в конце концов «разобрались».
Все рухнуло, когда Алон не прошел на медицину. Нета со своими безумными баллами прошла с первого раза, а Алон, круглый отличник, разумный и правильный человек – нет. Хотя сдал на 680, прекрасный балл. Мама оказалась права, из-за высокого конкурса отсеивали всех кроме явных гениев. Дополнительная несправедливость выяснилась позже – ребята, сдававшие психометрий на арабском, сплошь и рядом получали высокие отметки и намного легче проходили на вожделенную медицину. Нета училась с ними потом в одной группе, нормальные грамотные студенты, но ничуть не лучше и не умнее Алона.
Сколько она уговаривала, утешала, предлагала подождать год, пока он пересдаст психометрий, ничего не помогало! Алон либо молчал, либо начинал кричать, что не желает напрасно унижаться и пересдавать тупые экзамены, что он уже сейчас запросто проходит на электронику, через четыре года поступит в какой-не будь Интел или Филипс и начнет зарабатывать больше любого врача. На самом деле, он боялся, что опять не пройдет, Нета прекрасно это понимала. И еще он привык всегда быть первым и лучшим, а тут она со своими успехами!
Больше нечего вспоминать. Нета поступила в Тель-Авивский университет, а Беркович на электронику в Технионе, как и предполагалось, он получил диплом с отличием, успешно прошел собеседование в большой американской фирме и уехал работать в Калифорнию. Да, перед самым отъездом он женился на симпатичной медсестре, года на три моложе Неты, хорошо хоть на свадьбу не пригласил.
Что ж, история с Алоном оказалась по-своему полезной, потому что последующие два года, самые трудные годы сплошной анатомии, гистологии и неорганической химии, ей смотреть не хотелось на парней. Училась себе спокойно, жила в собственной комнате, мирно общалась с соседями. Появились несколько новых подружек, в основном девчонки из группы. Мама пыталась расспрашивать и давать советы, но быстро поняла, что не надо. Дедушку похоронили, сестры и Том дружно росли, не давая скучать родителям, что ж, если старшая дочь уродилась синим чулком, ничего не поделаешь. Лишь бы все были здоровы.
Наверное, для утешения родителей Нета так долго терпела своего следующего спутника жизни. Рыжий болтун и лодырь, безнадежный неряха и ласковый любовник, Ронни играл на бас-гитаре в неком отчаянно выживающем оркестре в Старом Порту. На концерте они и познакомились, Нета просто не придумала что ответить, когда наглый рыжий гитарист вдруг повесил свой бас на гвоздик и подошел к ее столику, поэтому послушно пошла танцевать в его объятиях под громкие аплодисменты не слишком трезвой публики. В ту же ночь ее чистенькая, скромная как гувернантка комната потеряла девственность, благо оба соседа отсутствовали, и надо признать, это была не самая плохая ночь.
На следующее утро Нета проснулась под громкий храп новообретенного обольстителя, посмотрела на грязные носки под кроватью, мятые джинсы на священном как молитвенник атласе по анатомии, с ужасом поняла, что опоздала на контрольную… И ничего не стала делать. Плевать, она никому ничего не должна. Зато интересно будет посмотреть на лица родителей, когда они увидят ее нового друга. Через неделю Ронни окончательно к ней переехал вместе с басом, запасной парой ботинок и сковородкой для жарки чипсов. Надо отметить, он не особенно спрашивал согласия, поэтому и возражать не пришлось.
Это была очень смешная и нелепая жизнь. Нета не вполне понимала, чем Ронни занимался по утрам, поскольку сама уходила очень рано (небось дрых и доедал остатки ужина из холодильника), зато к ее приходу он всегда сматывался, и если бы не крошки на столе и мокрое полотенце на полу в душевой, все история походила бы на случайный дурацкий сон. Каждый раз Ронни уверял, что репетирует, изображал ужасную усталость и творческие муки, она тихо смеялась, злилась, принципиально уходила в библиотеку, но не решалась спросить, когда, наконец, появится достойная оплата его всепоглощающего творчества. Денег катастрофически не хватало. Еще вчера казавшаяся приличной зарплата в библиотеке сгорала за несколько дней. За комнату она по-прежнему платила сама, но сознательно не хотела поднимать этот вопрос, дураку понятно, что ее друг поселился ненадолго. Нета научилась покупать фрукты на рынке перед самым закрытием, когда уставшие продавцы резко сбрасывали цены, а то и бесплатно выставляли в проходах полупустые ящики. Пита с яблоком или бананом служили вполне сносным завтраком, а за ужин отвечал Рони. Правда, отвечал не слишком щедро, зато сковородка для чипсов не простаивала. Нет, бывали дни, когда его оркестру удавалось прилично заработать. Тогда вся компания срочно мчалась на Алленби в жуткий как ночной кошмар, но очень модный паб, горланили там до утра, литрами пили во славу искусства горькое вонючее пиво. Прямо из горлышка и не разбирая, где чья бутылка, чего она категорически не выносила. Понятно, что потом сии честные труженики заваливались спать, и только скромная студентка Файнберг до утра читала очередную главу из Харрисона. Поскольку нет большей глупости, чем приходить на занятия с невыученными уроками.
Родители, увидев в первый раз ее нового избранника, страшно удивились, особенно папа, он даже не нашелся, что сказать, зато Том пришел в бурный восторг, особенно от гитары. Впрочем, мама тоже скорее одобрила – все-таки ее нескладная старшая дочь не одинока. Нета часто думала, что родители в большой семье трудятся больше, но переживают меньше – умыл-накормил, вот и славно, не будешь же с каждым ребенком горевать из-за глупых детских огорчений!
Начинался шестой год обучения, а она все никак не решалась выбрать специализацию. Гинекология категорически не нравилась из-за родов, жестокое издевательство природы над человеком, вот и все! Детские болезни делились на две противоположные категории – либо банальные сопли и простуды, либо тяжелейшие наследственные синдромы, уродства и даже смерти. Хирургия сначала безумно заинтересовала (вот где нужны ловкие руки и аккуратность дедушки Йозефа!), но потом наступило разочарование. Диагноз чаще ставили терапевты, будь то эндокринологи или онкологи, а хирургу оставалась ремесленническая работа, путь и сложная. Не зря раньше хирурги и цирюльники считались коллегами. Оставалась семейная медицина, тогда можно спокойно уехать из города, поселиться в домике с розами… Правда, скорее Нета поступит в отряд космонавтов, чем Ронни переедет в деревню. Значит, придется решать без Ронни.
Год стажа предполагал ротацию в разных отделениях согласно составленному в ректорате графику, Нета начинала с приемного отделения, потом ортопедия, потом кардиология…
Да, только через четыре месяца стажа она попала в кардиологию. Пришла, как всегда любила, на полчаса раньше, хотя в первый день не принято поручать стажеру что-нибудь важное, и принялась оглядываться с явной симпатией — чисто и четко почти как в хирургии, но спокойнее и интереснее. Она уткнулась в пачку электрокардиограмм, мирно тикали мониторы, симпатичный немолодой толстяк, доктор Шехнер, с упоением доедал бутерброд, сестры готовились завозить на плановую коронарографию первого больного.
– Доктор Шехнер, кардиолога срочно в приемное отделение!
– С утра и сразу срочно? Прям очень срочно? Боли в левом плече после долгого сна, ха-ха, или сердцебиение во время секса?
Доктор с сожалением доел бутерброд и, подтягивая мятые зеленые штаны, отправился к лифту.
– Завозите планового, я быстро.
По коридору мчались санитары с каталкой. Именно мчались, беззвучно, как в старом кино, и человек на каталке не произносил ни звука, только мучительно тянул воздух синими губами. И лицо его прямо на глазах из красного становилось синим, больше она ничего не успела разглядеть. Может быть, легкое облачко, метнувшееся в окно. Нет, не могла она увидеть, как уходит жизнь из тела, что за глупости! Наверное, от ужаса придумала. Следом за каталкой, тяжело припадая на правую ногу, бежал Шехнер.
– Комната готова?! Кислород на полную. Плановых к черту уберите из коридора!
Он чуть не налетел на Нету, врезался плечом в дверь.
– Что стоишь на дороге! Этими займись, внутрь не пускай!
«Эти» — трое молодых людей – дружно выбежали из второго лифта и рванули к двери.
– Нет, нет, подождите пожалуйста, туда нельзя! Там стерильность.
Взрослый парень, девушка и совсем молодой солдатик резко затормозили, девчонка тут же начала рыдать. Нета села на один из стоящих в коридоре стульев и жестом пригласила их присоединиться.
Они послушались, мгновенно послушались, как дети. Трое совершенно разных по возрасту ребят были неуловимо похожи, и похолодев от ужаса она поняла, что все они — дети человека на каталке.
– Его уже взяли, не волнуйтесь! Всех плановых отодвинули, а его взяли. Прямо на коронарографию. Доктор Шехнер замечательный специалист, вам повезло, что он на месте! Просто очень повезло.
Она только запомнила, что старший парень высокий. Намного выше ее самой. И лицо очень хорошее, бывают же на свете приятные хорошие лица. Кажется, никогда никто не смотрел на нее так доверчиво. Доверчиво и благодарно, нашел главного спасителя! Она почему-то вспомнила ледяную улыбку Алона, потом смешливую гримасу Ронни. Какие придурки оба! Солдатик всхлипнул и вытер рукавом потное детское лицо.
– Тут попить можно где-нибудь?
– Конечно, есть автомат прямо напротив лифта. Но лучше никуда не ходите, я принесу.
Стеклянные двери в кардиологию были покрашены изнутри непрозрачной светлой краской, но вокруг рам оставались полоски обычного стекла. И она, уже войдя в отделение, уже увидев молча сидящего на стуле Шехнера и каталку с накрытым простынею телом, все продолжала смотреть сквозь такую полоску на троицу в коридоре, на трех детей вот сейчас, прямо на ее глазах, потерявших отца. И в первую очередь на высокого парня с таким хорошим родным лицом, который через несколько минут узнает ужасную правду и примет этот груз на всю оставшуюся жизнь.
– Left main 100% – сказал Шехнер. Никакого шанса, работали уже на трупе. Иди, скажи им.
Она так отчаянно замотала головой, что слезы брызнули в разные стороны как у куклы в мультфильме.
– Ладно, уйди с глаз, я сам скажу.
Сквозь ту же узкую полоску она видела, как Шехнер медленно вышел к ожидающим, как разрыдался солдатик и еще отчаяннее заплакала девушка. И вдруг высокий парень посмотрел Нете прямо в глаза. Он ее точно видел сквозь ту же прозрачную полоску, видел, как она глупо беспомощно вытирает глаза и нос форменным зеленым рукавом. И оба понимали, что они больше не встретятся, потому что врач обязан спасать и утешать, а не распускаться и плакать. А если ты не умеешь спасать, то и не лезь к людям, сиди дома и жалей самого себя!
Собственно, тот случай все и решил. Нета осталась в кардиологии даже когда ротация продолжилась в других отделениях, никто никогда не возражает против дополнительных рук, особенно рано утром и на дежурствах. Все к ней привыкли, поручали открывать вены и зажимать бедренную артерию после коронарографии, и по окончанию стажа она первой получила место в целевой ординатуре. Она уже давно знала, что 100-процентную закупорку главной левой артерии не может купировать сам господь бог, потому что сразу прекращается подача крови к остальным сосудам сердца, правда остается срочное шунтирование, но ведь у Шехнера не было даже четверти часа на подготовку к операции. Если бы встретить того парня и все ему объяснить. Или просто посмотреть в глаза, он бы сразу понял. Но даже номера телефона не осталось. Конечно, Нета могла поднять историю болезни из архива, посмотреть имя и адрес, но зачем? Напомнить и огорчить без нужды?
В тот же день она, не раздумывая, выпроводила Ронни из своей жизни, аккуратно упаковала сковородку, в отдельный пакет сложила в сумку полсотни нестиранных носков и маек. Ронни страшно обиделся, требовал причин и объяснений, лез обниматься и даже предложил частично оплачивать квартиру. И как она его терпела целых три года, ума не приложить?
Больше особенно вспоминать нечего. Случайные знакомства, случайные связи – будто доел обед с чужой тарелки. Страшно не хватало времени на занятия, голова лопалась от обилия материала к экзаменам. Про сами экзамены лучше вообще не вспоминать! Да еще коллега-ординатор, веселый приветливый Ави Шварц, под конец наплевал в душу. Зачем было так ласково смотреть в глаза, провожать ее домой после работы, дарить цветы и пирожные, словно юный возлюбленный, и при этом спать со всеми дежурными сестрами и даже с замужней санитаркой Таней. Оказывается, все кроме Неты давно знали!
– Доктор Файнберг, можно ли быть такой непримиримой старомодной барышней? Человек должен расслабляться, особенно на нашей работе. Извини, если огорчил. Я искренне считал, что у нас с тобой могут сложиться серьезные отношения. Даже хотел предложить съехаться.
Козел, что еще скажешь.
Кстати, вопрос жилья требовал срочного решения. Нета жила все в той же квартире, правда теперь только со вторым соседом, которого звали Рои, поскольку первый официально женился, наконец, на давней подруге и купил собственный дом. А Нета и Рои решили не искать нового жильца, а просто поделить пополам оставшийся платеж и жить себе спокойно и привычно. Лишняя комната очень пригодилась для склада зимней одежды и случайных гостей. Они оба уже работали, оплата была вполне терпимой, но квартира все больше нуждалась в ремонте – то сыпалась штукатурка, то прямо с мясом вылетала вешалка из стены, уж не говоря о холодильнике, который постоянно грозился умереть.
– Знаешь, — как-то субботним вечером сказал Рои – пожалуй, я женюсь на Зоар. Она вредная, конечно, но я понемногу притерпелся, зато красивая и готовит хорошо. Все равно когда-то надо заводить семью и собственное жилье. Ты думаешь на эту тему?
В том-то и дело, что она думала! Думала постоянно потому что больше всего хотела вернуться к самой себе и своим мечтам, то есть купить дом и родить сына. А что? Денег накопилось достаточно, считая взнос дедушки Йозефа, родить сегодня можно и без партнера, мама поможет найти хорошую надежную няню. Нета уже месяц назад записалась к известному специалисту по искусственному оплодотворению. Говорят, в банке спермы даже указывают цвет глаз и рост потенциального донора, она выберет похожего на деда.
– Я давно думаю — Рои можно было рассказать все, как родственнику — ординатура окончена, деньги есть. Но не знаю, как именно искать, потому что я хочу купить дом. Не новый, но хороший и уютный, со старым садом.
– А как же на работу ездить?
– Что-то придумаю! Можно сутками работать один-два раза в неделю и еще взять полставки по месту жительства. Вот только где найти такой дом?
Вот тогда Рои и сказал, что есть отличный вариант. Бывший сослуживец продает прекрасный дом, причем срочно. Причем, не торгуется, только хочет основную сумму получить наличными. И еще он хотел бы первый месяц остаться жить в одной из комнат, пока не найдет новое жилье. Заодно обещает помочь с мелким ремонтом и покраской, если потребуется. Классный парень, можно доверять как себе самому!
И они договорились, что в ближайший вторник после дежурства Нета уйдет пораньше и будет ждать Рои и потенциального продавца прямо у себя дома. Лучше не ехать сразу, бог знает куда, а для начала познакомиться и обсудить условия и возможные варианты.
Эрез
Многие люди любят с умилением вспоминать собственное детство – мол, счастливая беззаботная пора. Раньше Эрез искренне пытался их понять – неужели не обижались по пустякам, не страдали он невнимания, не дрались? Неужели он один такой идиот, не умел и не ценил заботливую хохотушку маму, добряка отца, лучшего на всю жизнь друга?
Мама постоянно что-то затевала и придумывала, да еще требовала восхищаться ее идеями. Например, назвать всех троих детей на одну букву алеф: Эрез Дрори, Элинор Дрори и Эльдад Дрори. Как мило, не правда ли? Будто они всю жизнь будут вместе на радость родителям, а не разлетятся по свету, как все нормальные люди! Зато в детстве Элинор запросто залезала в его дневники и нагло читала любые записки (в том числе от Майи!) поскольку написано «для Э. Дрори», видали такую паршивку?
Кроме того, мама обожала ремонт. Каждый год в их доме что-то перекрашивали, ломали и строили, мама бегала по дому с чертежами, чужие дядька без стука заходили в любую комнату, волокли плитки и доски. Но как-только закончился глобальный ремонт и дом превратился в совершенство, то есть яркую игрушку, где полки на кухне сами выезжали и убирались, жалюзи открывались от нажатия кнопки, а по всем углам, к ужасу маленького Эльдада, деловито сновал робот-пылесос, как мама затеяла новый проект, на этот раз — сад!
Вместо забора теперь предполагались посадки бугенвиллии разных цветов (доски никогда не лучше живой природы!), а от крыльца до самой калитки — дорожка из роз. Очень нарядно и радостно! Особенно, если вам не приходится постоянно удобрять кусты и срезать сухие бутоны, так что все руки от пальцев до локтей покрываются глубокими злыми царапинами. Главное, папа со всем соглашался! Конечно, он просто линял на службу и просиживал там до глубокой ночи, ведь работы в саду вполне можно поручить старшему сыну.
Очередным маминым увлечением стал кот. Обыкновенный рыжий кот, каких десятки бегают по помойкам, но мама уверяла, что ее кот особенно красивый и нежный, что жестоко и неправильно кормить его заурядным сухим кормом, когда есть парная печенка, и что какать коту полезно только в совсем свежий чистый песок. Оставалось угадать с трех раз, кто именно таскал домой чистый песок и потом выбрасывал грязный.
А в школе был Шахар. Шахар Коэн, красивый наглый преуспевающим везде и во всем одноклассник Эреза, постоянный спутник с первого класса и до самого выпускного. Эрез был выше всех в баскетбольной команде, учился на самой сложной программе по физике и математике, участвовал в горных походах и марафонах, то есть мог бы считаться первым номером по всем пунктам. Мог, если бы не Шахар. Главное, Шахар по-своему рвался с ним дружить, приглашал на дни рождения и вечеринки, но тут же принимался дразнить или хвалиться собственной ловкостью. Лучше не вспоминать, сколько они дрались в младших классах, сколько бегали наперегонки, по очереди вырываясь вперед, пока, наконец, возлюбленная всей школы Майя Полак не сделала свой выбор и не ушла с выпускного бала в сопровождении Шахара Коэна. Что ж, не каждому дано родиться коэном.
Лучше не рассказывать, что они призвались в один день, оба попали в танковые войска, в одну бригаду и, что особенно возмутительно, в один экипаж. Конечно, Шахар – командиром, а Эрез – наводчиком. Еще один парень, Фридман, получил должность механика-водителя, а четвертого ждали через несколько дней, но не дождались, потому что в августе 2006 их глупейшим образом подбили совсем рядом с границей. Фридман, надо признать, был классическим шлимазлом и даже шуруп завинчивал в обратную сторону, поэтому он первым и получил ранение, пустяковое ранение в макушку, только кожу содрало, но кровь хлынула потоком, заливая глаза.
– Берешь Фридмана и уходишь – хрипло крикнул Шахар – без разговоров!
Фридман, ослепший и обмякший как куль, оказался жутко тяжелым, Эрез сначала волок его за ремень, потом все-таки сумел взвалить на спину и только тогда оглянулся на свой танк. Вернее, на то, что осталось от его танка, после второго попадания. Видимость получалась неважной, потому что рядом горел еще один, и ребята как раз выпрыгивали из люка, но Шахара среди них не было.
На этом все соревнования закончилось, Эрез остался первым и единственным, и даже Майя через несколько месяцев позвонила и пригласила в кино. И он бы пошел, наверное, если бы мог хоть в уме дотронуться до этой дуры после всего случившегося. Родители Шахара отказались от торжественного военного кладбища и выбрали для сына тихое, заросшее травой и цветами местное захоронение рядом с покойной бабушкой. Эрез заходил днем, когда заведомо никого не встретишь, приносил горячие белые камни с соседнего поля, молча стоял в изголовье. Здесь лежал его друг, единственный друг на всю жизнь, а он даже не попытался его спасти.
Нет никто не обвинял и не задавал вопросов. Наоборот, им с Фридманом выдали отпуск на две недели для поправки душевного здоровья. Башка Фридмана зажила очень быстро, только длинный кривой шрам напоминал о былых сражениях. Но Эрезу было плевать на Фридмана, он в любом случае избегал их совместных встреч, даже на ежегодный сбор бригады старался не приходить.
А тот отпуск пригодился хотя бы потому что десятилетний Эльдад оказался не один дома и сразу смог позвать старшего брата, когда мама потеряла сознание на пороге кухни. Ни с того, ни с сего потеряла сознание, так что глаза закатились и губы совсем посинели, только по дороге в больницу пришла в себя. Она тут же стала ругаться и одновременно смеяться над своими детьми-паникерами, просила повернуть домой, но смеха хватило ненадолго. Через четыре месяца мама умерла от неоперабельной опухоли головного мозга. Главное, в их семье больным всегда считался папа – диабет, порок сердца, еще какие-то страшные слова – все это относилось к папе. А мама, которой никто не давал ее пятидесяти, только посмеивалась и раскладывала по коробочкам папины разноцветные таблетки – утро, обед, вечер.
Эрез принял на себя сад и розы, Эльдад — кота вместе с кормлением и уборкой, а раскладывание таблеток перешло к семнадцатилетней Элинор, как самой аккуратной. И она справлялась прекрасно и четко, три коробочки в день, но все равно отец пережил маму только на восемь лет.
Удивительно, что больше всего из того дня Эрез запомнил молоденькую докторшу, тоненькую коротко стриженную светловолосую девчонку, больше похожую на испуганную десятиклассницу. Как она надеялась, что больной выживет. И как отчаянно смотрела на них сквозь окрашенную дверь. Эрез практически не мог разглядеть, но все равно знал, что смотрит и плачет. Она не решилась выйти, как жаль, что она не решилась выйти, он бы объяснил, что никто ни в чем не виноват, что у отца было очень больное сердце, да он еще беспрерывно курил после маминой смерти. Милая родная девчонка, может быть, единственная в жизни, стояла в двух шагах, но не смогла подойти к нему, как не смог подойти Фридман к родителям Шахара, даже на похоронах не смог.
Эрез несколько раз порывался вернуться в ту больницу, но ведь не знал даже ее имени. Совсем молодая, явно практикантка, наверняка давно перешла куда-то. И что бы он ей сказал?
Черт знает какие воспоминания ударят, когда второй час сидишь в пробке. Зря он договорился на вторник – рабочий день, январь, дождь опять зарядил, так и до утра можно простоять. Но выбора не было. Тем более, покупатель готов платить наличными. Во всяком случае, обещает. Бедный-бедный мамин дом, вот и пришла пора расставаться.
Нельзя сказать, что у Эреза после всех прошедших событий были строго определенные планы на жизнь. Пока Элинор училась в Хайфском университете, а Эльдад служил в армии, он сам успел окончить электронику в колледже Брауде – не так престижно, как Технион, зато сдал в три года всю четырехлетнюю программу и сразу устроился старшим техником на завод. Вполне приличный, хотя и скромный завод технологического оборудования. Главное, стабильный график и близко добираться — не до престижа, когда ты старший в семье. Това как раз переехала к ним жить, стало немного спокойнее и уютнее, хотя Элинор не слишком жаловала подругу старшего брата и про себя называла телкой.
Това жила в том же городке-поселке, в детстве ходила в ту же школу, но так проигрывала по сравнению с Майей Полак, что Эрез многие годы ее просто не замечал. Вернее, впервые заметил, когда она стала заходить к ним домой. Многие женщины приходили первое время после смерти мамы, приносили горячую еду, приглашали Эльдада в гости, но из молодых – только Това. Она часто оставалась помыть посуду или просто поболтать и постепенно Эрез привык и привязался к ней как привязывается одинокий человек к другому одинокому человеку, пусть они и не подходят друг другу.
Первые время их совместной с Товой жизни Эрез помнил плохо, душило горе от потери родителей, страшила ответственность за судьбу младших, периодически снился Шахар в новенькой военной форме. Това работала воспитательницей в местном детсаду, неплохо готовила, помогала с покупками одежды и обуви для Эльдада. И спать с ней было намного лучше, чем одному – мягко и тепло. Эрез почему-то был уверен, что брат и сестра навсегда останутся жить в их общем доме, и хотя Элинор не знала отбоя от поклонников и вполне могла рано выйти замуж, он максимум допускал этого потенциального мужа как дополнительного жильца в своем доме. Что ж, ни образование, ни жизненный опыт не мешают человеку оставаться наивным идиотом.
Сразу после окончания службы в армии Эльдад уехал. Сначала отправился в Индию, потом в Таиланд, это все было терпимо, многие израильские ребята рвались путешествовать после армии. Но еще через год, вместо того чтобы вернуться домой и поступить в университет, как все нормальные люди, этот балбес перебрался в Южную Африку и устроился на работу в какую-то подозрительную фирму по продаже продуктов Мертвого моря. Зарплата неплохая, хозяин обеспечивает проезд и жилье (по трое в комнате!), больше добиться ничего не удалось. Эрез рвал и метал, кучу денег угробил на телефонные переговоры (вотсап его умный брат нарочно не подключал), Элинор со своей стороны плакала и поминала родителей, которые умерли бы во второй раз от поступков младшего сына, но ничего не помогло.
Несколькими месяцами позже сама Элинор торжественно объявила, что у нее появился очень хороший постоянный друг, руководитель проекта в большой фирме, и не далее как через неделю она переезжает к означенному другу в Тель-Авив, на съемную квартиру. Да, она все решила, ей между прочим двадцать восемь лет, а не пятнадцать, да она готова их познакомить, но лучше бы встретиться в ресторане и без посторонних (быстрый взгляд в сторону Товы). Нет, ни при каких условиях они не собираются жить в поселке, пусть даже брат предложит не дом, а мраморную виллу с бассейном. Потому что не каждый готов (опять взгляд в сторону Товы) с молодых лет пасти кур и варить коту диетический суп.
Это уже был камень в его огород. Мамин рыжий любимец сильно постарел за прошедшие годы, но все-таки являлся частью прошлой прекрасной жизни, и Эрез на самом деле варил ему рыбный суп так же тщательно, как подрезал розы и подкрашивал рамы и скамейку в саду.
– Что ж – сказала вполне довольная Това – твои сестра и брат на самом деле имеют право выбирать и решать. Кто сказал, что ты обязан нянчить их обоих до старости, когда нам давно пора подумать о собственной семье и детях. Я бы вовсе продала этот дом и купила хороший пентхаус в новом районе — с подземной стоянкой и без лишней возни. Элинор права – твои розы кого угодно достанут, не говоря про кота с его песком и какашками. Вот еще долгожитель на нашу голову!
Эрез задумчиво смотрел на шумную женщину в тапках и шортах, открывающих некрасивые полные ноги, на ее небрежно закрученные волосы, лоб в капельках пота, злые глаза. Что происходит? Как он допустил в свою жизнь чужого ненужного человека? Зачем жил с ней без любви и уважения, зачем напрасно обнадежил? Разве он хочет детей, похожих на Тову? Толстых маленьких неопрятных крикунов?
Они расстались очень нехорошо, с криками, слезами и оскорблениями с ее стороны и его угрюмым тупым молчанием. Даже Элинор по-своему пожалела несостоявшуюся невестку и посоветовала подарить ей в качестве компенсации поездку на Кипр. Но она не могла скрыть как довольна их расставанием, абсолютно довольна, эта мелкая паршивка всегда понимала своего брата.
Что ж, достаточно одного такого опыта, чтобы хватило на всю жизнь. Эрез не стал монахом, но с тех пор встречался с женщинами исключительно на нейтральной территории. Всегда можно арендовать отель или заказать поездку в Эйлат.
Так пролетели еще несколько лет. Элинор продолжала жить в Тель-Авиве, успешно продвигалась на работе, подготовила собственный большой проект. С ее другом Эрез давно познакомился и даже сдружился, хотя про себя считал порядочным занудой. Но сестра выглядела вполне счастливой и в один веселый летний день продемонстрировала новое кольцо с аккуратным недешевым бриллиантом. А старший брат как последний идиот начал ворчать на пижонство и ненужную трату денег и даже не сообразил, что она получила предложение руки и сердца! И хотя Эрез постоянно экономил и брал сверхурочные, чтобы сестра не платила за жилье, на свадьбу требовались совсем другие расходы.
Он продолжал жить один, хотя и понимал, что такая жизнь глупа и неправильна, но еще глупее жениться на ком попало! Может, стоит уехать? Разделить наследство, купить небольшую квартирку у моря? Эрез все больше, словно прощаясь, лелеял привычный порядок в доме, пересаживал розы, отремонтировал обе ванные комнаты. Кота, тихо умершего в любимом углу под маминым столиком, решил похоронить в овраге. Выкопал аккуратную яму, положил большой светлый камень. Дом все равно придется скоро продать, зачем оставлять незнакомым людям свои могилы.
Наконец, прозвенел последний звонок. Их непутевый малыш Эльдад, которому как это ни странно, уже стукнуло двадцать восемь, прислал радостное письмо! Оказывается, он давно открыл свой бизнес, купил машину, живет с очаровательной подругой, тоже израильтянкой, и в скором времени намерен жениться. Фото прилагается. Кроме того (слава богу ковид заканчивается!), он затеял дальнейшее расширение своей фирмы, планирует пригласить наемных рабочих, поэтому ужасно-ужасно извиняется, но хотел бы попросить Эреза оценить их общий дом. По завещанию родителей, каждому положена треть, ему бы хватило с головой на все расходы!
Буквально в тот же день позвонила Элинор. Они наметили, наконец, день свадьбы. Первого марта, первый день весны, классно, не правда ли? И теперь ее жених предлагает купить собственную квартиру. Он накопил на первый взнос, поэтому если добавить часть суммы и еще взять ссуду можно потянуть на Тель-Авив! Брат приглашается в гости в любое время, пора ему потусоваться среди молодежи, сходить на концерт или в театр. Благо маски отменили, есть шанс заглянуть в лицо будущей жене.
Фридман
Наступил назначенный вторник. Нета очень удачно и легко отдежурила, быстро провела обход и уже в двенадцать поехала домой. Интересно, кто продает дом и почему так срочно? Вдруг, там произошла авария, требуется большой ремонт? А может человек срочно уезжает за границу? Или, наоборот, разводится с женой? Или кто-то умер? Обычно старики продают дома, когда один из двоих умирает. Ужасно об этом думать! К сожалению, выбирать одной очень трудно и времени мало, через месяц подходит очередь к специалисту по оплодотворению.
В дверь постучали. Десять лет они собирались повесить нормальный звонок, да так и не собрались, болваны. И Рои как назло где-то застрял, хотя обещал к двум часам быть дома. Мог бы и не опаздывать ведь договорились! Постучали еще раз, более нетерпеливо. Прямо рука судьбы какая-то! Она тряхнула головой и побежала открывать.
Конечно, можно узнать человека даже после единственной встречи шесть лет назад при крайне трагических обстоятельствах. Но все-таки она не привидение, чтобы так остолбенеть! Вот уродка.
– Здравствуй, ты меня вспомнил? Мы виделись тогда… в реанимации… Ужасный случай! Знаешь, я все эти годы хотела тебя встретить и объяснить…
– Да, конечно, я тебя хорошо помню. И тоже все эти годы хотел тебя встретить. И объяснить… Объяснить, что бывают случаи, когда никто не виноват. Никто не виноват, а вина остается, вот в чем штука! Мой друг и командир погиб в тот момент, когда я вытаскивал из танка другого парня.
– И вытащил?
– Да. Вполне успешно. И теперь мы оба с этим живем. Хотя экспертиза показала, что второе попадание сразу за первым не оставляло шансов, но я даже не попытался…
Она подошла и обняла его. Молча обняла как старого фронтового друга. Очень хорошего, давно потерянного друга. И повела обедать в неубранную кухню, как приглашают только своих, налила суп в уютную фарфоровую миску, подогрела вчерашний шницель.
– Я сама только с дежурства, вся еда вчерашняя. Но вкусная, честно, особенно суп. Попробуй, я мастер по супам! А ты, наверное, к Рои пришел? Он с минуты на минуту будет, у нас встреча назначена с одним человеком.
– С каким Рои, с Фридманом? Ты что, живешь с Фридманом?!
– Ха, конечно, с Фридманом. Мы напарники, напополам квартиру снимаем. Уже десять лет, почти родственниками стали. А теперь он собрался жениться, представляешь? И планирует съехать. А я тоже задумала одну ужасную авантюру, даже страшно сказать вслух. Я хочу купить собственный дом!
Можно ли практически незнакомому человеку выкладывать все свои завиральные мечты и планы, рассказывать про дедушку, кожаный диван, немецкие стихи? Но он так внимательно слушал, даже переспрашивал! И тогда она не удержалась и наболтала про бугенвиллии до самого неба, и дорожку из роз, и белую каменную лестницу. Хорошо хоть до банка спермы дело не дошло, да и то потому, что он встал и достал ключи от машины.
– Ой, извини, болтаю как ненормальная. На самом деле я в жизни ни одного растения не посадила. И сада у меня никогда не было. Одни глупые мечты. Я еще кота мечтаю завести, обязательно рыжего, но в съемной квартире разве заведешь! Дико смешно. Я понимаю, что розы колются и требуют специального ухода, а бугенвиллии, наоборот, забивают все растения, я читала в гугле. Но ведь не сложнее, чем кардиология, правда?
Он явно думал о своем и поэтому ответил невпопад.
– У тебя дождевик есть? Самый простой, но плотный, вон как зарядило. Хорошо, пусть куртка. И кроссовки не надевай, в минуту промокнут. Лучше какие-нибудь старые сапоги. Рванули! Засветло успеем.
– Рванули – согласилась Нета, не совсем понимая, куда и зачем. Но ей было абсолютно все равно, куда с ним ехать и зачем. На улице все сильнее стучал дождь. И небо стало темным, почти вечерним, но почему-то казалось, что сияет солнце.
– А как же Рои?! – вдруг вспомнила она – Рои Фридман. Мы договорились встретиться с продавцом дома.
– Рои оставим записку, он поймет. Или уже понял. Кстати, меня зовут Эрез. Эрез Дрори, а тебя?
– Нета. Доктор Нета Файнберг, солидно звучит?
Он обнял ее, очень спокойно, по-домашнему обнял и поплотнее укутал в куртку.
– Солидно. Но возможны и другие варианты. Как тебе фамилия Дрори? Кстати, розы не требуют особого ухода, нужно только привыкнуть, а вот бугенвиллии придется прилично подрезать. Правда, не раньше начала марта, в январе слишком холодно.
Зачем пустые сожаленья
Тебя тревожат и томят,
Без божества, без вдохновенья
Не простоять, мой милый брат.
Январь, бесцветный и жестокий,
Былого легкого вина
Не принесет. Ушли до срока
Единственные имена.
И не слышны, едва хранимы
В душе. Ах, что нам черный снег,
Когда любимые любимы,
И не расстанутся вовек!
Сияет на домашней елке
Твоя картонная звезда,
Давай обнимемся надолго,
Нет, лучше просто навсегда
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2022/nomer12/minkina/
