***
Сбегает тропинка к широкому долу,
качаются травы над нею, шурша…
По дому, по дому, по Тихому Дону
болит и тоскует бродяга-душа.
Полынные склоны, песчаные плёсы,
прибрежный, в жердёлах густых, уголок,
подросшая дочка и русоволосый,
худой, голенастый, как птенчик, сынок…
Нет, неизгладимы и в памяти вечны
и эти картины, и эта тоска,
и пыльной дорогой спустившийся вечер
к подножью цимлянских оранжевых скал!
Куда б ни ушла я, в какие бы дали
меня ни пытались года увести,
не будет острее, чем эта, печали
по дому, по Дону, по молодости…
***
Нет дней похожих на Святой Земле,
нет вечера и утра равнозначных.
Рассвет сегодня утонул во мгле,
вчера же был – и не представить ярче!
Вчера был вечер – тихий, голубой,
сегодня рвёт и треплет тучи ветер.
С утра мой сад – таинственный такой,
и вдруг – жара, не хочется ответить!
Морит, да так, что спится на ходу,
и лучше сразу уходить под крышу.
А тридни ночь сияла, как во льду,
в час полнолунья, говори – не слышу:
так околдовывают тишина
и блеск – нигде не виданный, нездешний…
А марь холмов, а небо цвета льна,
а жар закатов – всех тонов черешни!
Гляжу на золотую полосу –
след только что ушедшего светила, –
и кажется: барашков я пасу
на поле, по жнивью, в час детства милый…
ИЕРУСАЛИМ
Крик муэдзина на минарете,
звуки шофара1 и праздничный звон
колоколов в ослепительном свете
раннего утра… Так помниться он
будет видавшим и ныне, и присно
город, давно покоривший сердца
разных народов, чьи чувства и мысли
связаны верою с ним до конца.
Белые, чёрные, смуглые лица,
сотни наречий и сотни имён
центров, окраин… И вправду столица
мира и трон Всемогущего он.
Вот я, Масличную гору осилив,
сверху гляжу, словно с самых небес,
на купола золотые России,
на потрясающий храмовый лес!..
Эти зубцы древних стен мне знакомы
с детства по книгам священным и снам,
но удивительно кажется новым
вид их в просторе, открывшемся нам.
Толпы паломников, гидов, туристов,
щёлканье камер с разных сторон –
всё умолкает: в сиянье лучистом
солнечных далей открылся Кедрон2…
Столько надгробий не видела сроду!
Здесь к новой жизни протянется мост.
Но… обрести дорогую свободу
всем ли поможет престижный погост?..
Спуск к «Магдалине»3 тропой «серпантина».
доброй привратницы ласковый взор.
Мрамор. Ступени. Запах жасмина.
Запах России… Мы входим в собор.
___
1 Шофар – рог, в который по праздникам трубят иудеи.
2 Кедрон – долина пересохшего потока, обращённая в кладбище, у Золотых ворот Древнего города.
3 «Магдалина» – русский храм Марии Магдалины.
НА ГРАНИ
Луны затенённой скобка –
на грани небытия…
Едва различима в топком
пространстве ночном и я.
Подобно луне – на грани
реальности и мечты,
слиянья простых желаний
с поэзией красоты:
полоски зари – с водою
и лесом береговым,
коня – с золотой уздою,
со рвением беговым…
Коня – с той страной далёкой,
куда нам не доскакать…
Луны затенённой скобка
Закрылась. И – не видать
ни зги в мировом раскладе:
кто ты? И кто я? Кто он?
Чего мы так рвёмся ради
за скобки, за небосклон?..
А скобки, блеснув подковой
летящего в ночь коня,
расширятся в око новой
Вселенной, где нет меня…
В ХРАМЕ МАРИИ МАГДАЛИНЫ
В тишине. В покое, полном чувства
соприкосновенья с дорогим…
Русский храм. И русского искусства
веянье. Здесь бедный пилигрим
отмякал душою… На колени
становлюсь и я, шепча своё
слово благодарности…
Ступени
к раке «лизаветинской». Её
мукой обретённое блаженство
на Святой покоиться земле –
воздаянье силе совершенства,
к счастью, не затерянной во мгле
революций, войн и святотатства.
Наклоняюсь с нежностью привета
от России помнящей, от братства
верящих в неё… Е-ли-завета…
Светлая великая княгиня…
Рядом чудотворная икона –
Матерь Бога нашего Мария,
Образ Одигитрии – исконно
странствующих посох и заблудших.
Слева – Магдалина, свет надежды
на возможность достиженья лучших
дней, когда и мы откроем вежды
и созреем для живого дела,
для Пути, для подвигов горячих…
Как глядела… Как она глядела
на дорогу, полную незрячих!..
РАДУГА
Красивы дождевые облака
и дождик, серебрящийся на солнце,
и радуга, и игры ветерка,
и неба ярко-синие оконца,
открывшиеся между облаков,
плывущих в направлении востока,
и листья, перебегшие легко
дорогу и застрявшие в высоком
кустарнике…
Всё это я за пять,
не более, минут преображенья
в природе, выйдя утром погулять,
увидела по мере продвиженья
обычного: вдоль улицы и вниз
по склону, по изученным ступеням…
Вот тут она и выплыла, как из
пиано выплывает песнопенье
торжественное: синяя гряда
холмов сферообразных, на чьём фоне –
огромная, и вправду божий дар,
та радуга! Та радость мне…
Кто помнит,
как в детстве мы плясали под её
сияющей дугой, лупя босыми
ножонками по лужам, тот поймёт
меня и мои чувства…
Опостылев
когда-то сам себе, он, может, тоже
увидит это чудо, и оно
пускай на миг, на краткий миг, но всё же
вернёт его в то детское «давно»…
МАРЬ
Как силён, однако, сизый этот зной!
Кипарисы, вставши тёмною стеной,
тень подержат надо мною полчаса,
пока жёлтая до рези полоса,
словно времени пролившийся песок,
не накроет моей обуви носок,
и отступят… Знак, что надо топать вспять.
Кошки, выстелив ступени, мирно спят.
Перешагиваю их, боясь хвосты
повредить им, они прыскают в кусты.
По ступеням: вниз – сначала, вверх – потом –
ухожу, скрываясь в мареве густом.
Обернусь: и – где-то дом мой, где-то я?
Ощущение почти небытия…
