Я композиторам завидую:
У них и музыка, и слово.
Вадим Ковда
Я уже много лет пишу об отце. И продумывая, как мне откликнуться на его столетие, долго сомневался — как мне не повториться, как не надоесть? Ну, прямо по Евтушенко:
Боюсь читатель ты ладонью
Прикроешь тягостность зевка.
Прости мне кровь мою чалдонью,
Но я опять тебе долдоню…
и т.д.
Но в памяти всплыли отцовские авторские вечера, после каждого из которых Эдуард Колмановский выходил на сцену и сердечно благодарил за свой успех соавторов-поэтов. Вот о его отношении к поэзии вообще и к стихам для песен в частности я и хочу рассказать в этой статье. Вот тут мне есть, что добавить к уже написанному.
Эдуард Колмановский, один из самых ярких советских мелодистов, пришёл к песне сравнительно поздно. В юности он достаточно успешно развивался как классический музыкант. И поэзия его интересовала только высокая. В 1937 году на одном из композиторских конкурсов, посвящённых столетию со дня смерти Пушкина, четырнадцатилетний композитор получил премию за романс на стихи великого поэта «Слыхали ль вы?». Вот так рано проявилось его нежелание считаться с привходящими обстоятельствами, если стихи увлекали. В данном случае совсем юный Эдуард не побоялся конкурировать со всем известной музыкой Чайковского на эти же стихи. Через много лет Колмановский напишет «Любимая, спи!» (стихи Евг. Евтушенко) «Женщине, которую люблю» (стихи К. Кулиева), «Диалог у новогодней ёлки» (стихи Ю. Левитанского) — всё это «вторым экраном», то есть когда песни других композиторов на эти стихи уже получили известность. Есть ещё один пример его приоритетному стремлению самовыразиться, не взирая на любые противопоказания. Отец был влюблён в поэзию Булата Окуджавы — к сожалению, безответно. Окуджава вообще не признавал советскую песню, и если и сотрудничал с композиторами, то только в пространстве кино- или театральной песни. Отказал он и отцу. Тем не менее однажды папа написал музыку на его очень известные стихи: «Эта женщина — увижу и немею». Это случилось в пору романа Эдуарда с его будущей второй женой Светланой. Видно стихи были предельно созвучны состоянию композитора. При этом было понятно, что просить разрешения у автора стихов на исполнение не очень удобно, поскольку сам же Окуджава написал музыку на эти стихи и его песня давно и успешно звучала в авторском исполнении. Да и вообще после отказа Окуджавы было неприятно для отца обращаться к нему. Всё это было понятно Колмановскому и до того, как он взялся за эту песню. То есть он писал её для себя. Этот случай чётко характеризует позицию Эдуарда Колмановского. Для него всего важнее было творческое волнение. И беря в работу вдохновившие его стихи, композитор добивался прежде всего художественного результата, самовыражения, а остальное — перспективы звучания, раскручивание, коммерческий успех — было для него второстепенным…
Эдуард Колмановский
Из ряда сочинений, созданных Колмановским во время обучения в консерватории, выделяется цикл романсов на стихи Роберта Бернса. Некоторые их них вошли в репертуар очень известного в 40-50-х годах певца А. Доливо. В этих романсах проявился дар композитора к тонкой стилизации. Дар, который впоследствии в полной мере развился в театральной музыке Колмановского. Его профессиональная карьера началась с музыки к мхатовскому спектаклю «Двенадцатая ночь». Работа с таким драматургическим материалом, сотрудничество с таким поэтом, как П. Антокольский, с такими режиссёрами, как П. Массальский и В. Станицын — всё это как нельзя более соответствовало тяге Эдуарда Колмановского к высокому искусству. В последствии, когда я уже учился в консерватории у Д. Кабалевского, отец и мне говорил: «в каком бы жанре ты не работал, ты должен писать такую музыку и на такие стихи, чтобы это было не стыдно показать твоему профессору».
В жанр песни композитор пришёл уже будучи художником и профессионалом самой высокой пробы. В последствии на многочисленных проработках, о которых я уже достаточно написал, даже его гонители всегда отмечали высокий профессионализм Эдуард Колмановского…
После окончания консерватории он сочинял симфоническую и камерную музыку, которой, однако, не мог найти применения., О песнях даже не думал. Но вскоре выяснилось, что в качестве вольного художника неизвестному композитору невозможно содержать семью, и с помощью бывшего своего учителя В. Шебалина Колмановский поступил на всесоюзное радио в качестве музыкального редактора. Вот тут ему пришлось заниматься разной музыкой, в том числе и песнями, к которым он неожиданно для себя почувствовал вкус. Но по-настоящему окунуться в эту стихию Колмановскому было суждено лишь после «Двенадцатой ночи», где он познакомился с Владимиром Трошиным, исполнявшим самую музыкальную роль — Шута. Именно в исполнении Трошина зазвучали первые песни Колмановского, получившие известность и прежде всего «Тишина» (стихи В. Орлова). После этого песня стала основой творчества Колмановского. Но знаменательно, что наряду с такими мастерами этого жанра, как М. Матусовский, Л. Ошанин, Евг. Долматовский, И. Шаферан, М. Танич, Н. Доризо, Л. Дербенёв, М. Пляцковский, отец сотрудничал с поэтами, которые были редкими гостями в песне, а некоторые из них работали только с отцом, который их в этот жанр и привёл. Назову Евг. Евтушенко, В. Солоухина, С. Михалкова, К. Ваншинкина, Р. Гамзатова, З. Вольшонка, К. Кулиева, А. Кешокова, А. Прокофьева, а в области театральной музыки его соавторами были Д. Самойлов, М. Светлов, С. Богомазов, Г. Поженян.
В конце своего творческого пути отец снова обратился к классикам мировой поэзии — Ж. Беранже, М. Цветаевой и опять же к Пушкину.
Эдуард Колмановский был бескомпромиссен и по отношению к тем стихам, которые сочинялись на готовую музыку. Уложиться в прокрустово ложе размера (как правило весьма не классического), продиктованного мелодией, попасть в её настрой, и всё это без художественных потерь для стиха — с этим мог справиться далеко не каждый отцовский соавтор. Пожалуй, только Евтушенко удавалось так подтекстовать музыку Колмановского, чтобы стихи полностью устроили композитора, и песня пошла бы в народ. «Бежит река», «В нашем городе дождь», «Вальс о вальсе», «Старинное танго» («У меня есть тайна…») — во всех этих случаях стихи сочинялись после музыки.
При всём уважении к литературному корпусу надо признать, что главным соавтором отца был Марк Бернес. Без него не родились бы две самые значительные песни Колмановского. Именно Бернесу принадлежит идея преобразить в песню стихи Ваншенкина «Я люблю тебя, жизнь!».
И «Хотят ли русские войны?» тоже заказ Бернеса. Ему же принадлежит и название песни, судьба которой совершенно уникальна. Какая ещё песня становилась особенно актуальной спустя более шестидесяти лет после её появления? Какую ещё песню цитировали в ООН? По какой ещё песне вот уже сколько лет ходят ногами? Ей-богу стОит порассуждать об этом поподробнее. В советское время сочинялись тысячами песни о миролюбивой политике нашей страны. Некоторые из них исполнялись на праздничных концертах и передавались по радио. Авторами таких песен были, как правило те композиторы и поэты, которых называли «гимнюками». Но все эти стерильные музыкальные интонации и идеологически выверенные стихи были не нужны людям. Эти песни не стали репертуарными. Люди не пели эти песни за столом, а сейчас никто и не вспомнит ни один из этих благополучных опусов, воспевающих борьбу коммунистов за мир. Почему же «Хотят ли русские войны?» — песня вроде бы тоже на эту тему — получила популярность, которой мог бы позавидовать шлягер о неразделённой любви? Почему не было певца, который не исполнял бы её практически в каждом концерте? Потому что эта песня не восхваляет миролюбивые чаяния народа, партии и правительства, а выражает чувства каждого человека. Уже названием песни авторы объявляют о действительном положении вещей: мир боится огромной страны с мощным ядерным потенциалом и с диктаторским режимом. И авторы не грешат против правды, не говорят, что для этого страха нет оснований. Они лишь выражают свою горечь и обиду за русский народ, настрадавшийся в войне, а теперь не по своей воле представляющий угрозу миру. Тема песни — обращение к мировой общественности с призывом не путать воинственные выплески Хрущёва типа «Мы вам покажем кузькину мать!» или «Мы вас похороним!» с тем, что сказали бы по поводу войны и мира русские матери и жёны, русские сыновья лежащих под берёзами солдат. Песня совершенно не виновата в том, что народ можно обмануть, провести на мякине — кстати, не только русский; разве не памятно, как страшно был обманут немецкий народ? Так или иначе песня осела в народной памяти и, может быть, ещё придёт время, когда «Хотят ли русские войны?» будет петься с чистой душой.
Поскольку Бернес был прежде всего драматическим артистом, он придавал решающее значение прежде всего слову. Его требовательность к стихам была очень близка Эдуарду Колмановскому. Марк Наумович часто сводил поэта с композитором. Ваншенкин и Колмановский даже не слыхали друг о друге, пока Бернес не свёл их в работе над песней «Я люблю тебя, жизнь!». Впоследствии отец не оставил без внимания ни одно из предложенных Бернесом стихотворений. Но и музыкальные пристрастия у них были одинаковые. Оба ориентировались на городской романс. Творчество Эдуарда Колмановского часто подвергалось проработке за размагничивание гражданской темы романсовыми интонациями. Это относилось и к «Я люблю тебя, жизнь!» и к «Хотят ли русские войны?», и особенно к «Журавлёнку». Между тем интонацией городского романса пользовались ещё русские классики с целью сделать какого-то эпического героя как можно более человечным. Достаточно вспомнить главную арию Руслана, где наряду с героическими попевками имеет место самый настоящий романс. Я имею в виду, например, музыку вот на эти строки:
Быть может, на холме немом
Поставят тихий гроб русланов,
И струны вещие боянов
Не будут говорить о нём.
Ни один сколько-нибудь значительный советский композитор, работавший в жанре песни, не прошёл мимо традиции городского романса. Но каждый раз, когда лирические интонации проникали в песню гражданского содержания, это возмущало руководителей от музыки. Однако лишь такие песни не только подхватывались, но и прошли проверку временем.
Активное участие Бернеса в создании песни значительно усложняло этот процесс. Ведь поэту и композитору часто бывало нелегко прийти к общему решению. А тут надо было совпасть втроём. Но феноменальное чутьё Марка Наумовича было едва ли не решающим фактором не только достижения полноценного художественного результата. Всё, что отец написал для Бернеса, становилось популярным — «Я работаю волшебником», «Перекрёсток», «Я улыбаюсь тебе», «Когда разлюбишь ты», «Всё ещё впереди». Я раньше думал, что исключение составляет песня «Американцы, где ваш президент?», поскольку сложности международной политики помешали ей выйти в эфир. Но оказалось что и эта песня популярна в русскоязычной Америке. Уж не знаю, каким образом такое могло случиться. Это сложное творческое содружество знало и критические моменты. Конечно, это замечательно, что Колмановский подходил к песне с планкой высокого искусства. Но иногда его академический перфекционизм зашкаливал. Например, когда песня «Хотят ли русские войны?» была уже совсем готова, отец заявил, что Евтушенко должен доработать рефренную строчку. Папа сказал, что раз в конце каждого куплета эта строка повторяется на разную музыку, то и стихи должны меняться. Он напевал примерно так: «Вам скажут русские, ответят русские, хотят ли русские войны». С точки зрения классика это, наверное, было бы логично, но для песни — губительно, она стала бы громоздкой. Я не вспомню, кто уговорил отца не трогать рефрен, но думаю, что Бернес.
Ещё одна важная категория соавторов композитора-инструментовщики. Врождённое акустическое чутьё, консерваторское образование, опыт работы над музыкой к мультфильмам, где требуется виртуозное владение оркестровыми красками, создающими острую характеристичность персонажей — всё это сделало Эдуарда Колмановского непревзойдённым мастером инструментовки. Евтушенко ему говорил: «Ты выигрываешь на проигрышах!». Но на пике своей востребованности, отец порою не успевал в срок сделать какую-то партитуру и вынужден был искать помощника. Надо сказать, что есть много инструментовщиков, прекрасно знающих и чувствующих оркестр, умеющих создавать оркестровые «вкусноты», но даже не стремящихся подчинять свое мастерство конкретным художественным задачам. Они напоминают известного гоголевского героя, который назубок знал буквы, но не понимал, что из них складываются слова. Композитору очень трудно найти инструментовщика-единомышленника, который бы делал партитуру, помогающую раскрытию содержания песни. Как и многие мои коллеги, я, например, отвергал помощь инструментовщика, который по окончании первого разговора о будущей работе даже не просил дать ему полный текст песни. А иные представители этой профессии были склонны к иллюстративности, их партитуры были слишком пёстрыми, поскольку они искали разные оркестровые краски чуть ли не для каждого слова. Так что эта работа требует кроме чисто ремесленного умения — художественного такта и даже определённой мудрости. Эдуарду Колмановскому с его приоритетами пришлось долго искать соавторов в этой области. Тем больше я испытываю желания упомянуть музыкантов, чьи инструментовки отец ценил иногда больше собственных. Это В. Кнушевицкий, В. Гамалия, П. Сауль, В. Полежаев…
Эдуарду Колмановскому было недостаточно сочинять только песни. Он очень любил кино и особенно театральную музыку. Но и вне заказов время от времени композитор сочинял чисто инструментальные пьесы, например оркестровую юмореску «Кто быстрей?» или увертюру «Начинается день». Но только слово подсказывало ему мелодии, имевшие всенародный успех. Показательно, что его ни разу не привлекли к работе над спектаклем, где бы не было песен. Сотрудничавшие с отцом поэты постоянно показывали ему свои стихи, не связанные с жанром песни и очень ценили его мнение, поскольку он был не только литературно эрудирован, но имел особый вкус к стихам.
Пристрастие к высокой поэзии — один из факторов, придававших песням отца «лица не общее выраженье», а это вызывало непонимание и даже раздражение на разных ступенях управления культурой. Не хочу повторяться в гневных обличениях музыкальных чиновников и сановных композиторов (тех же гимнюков),травивших отца. Жизнь давно расставила всё по местам. Думаю, тут надо поставить точку, процитировав главного литературного соавтора отца — Евгения Евтушенко:
Зачем их грязью поливали?
Талант-талант, как не клейми.
Забыты те, кто проклинали,
Но помнят тех, кого кляли!
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2023/nomer1/kolmanovsky/
