Мой давний друг (в течение последних 66 лет, с момента нашего поступления в 1956 г. на 1-й курс физфака МГУ) Дан Рогинский переслал мне из Иерусалима в Москву вопрос «Правда ли это?» по поводу текста «МАМА СОЗДАТЕЛЯ СОВЕТСКОЙ АТОМНОЙ БОМБЫ ЖИЛА В ТЕЛЬ-АВИВЕ», полученного им в рассылке одного из героев еврейского движения в СССР Вольфа Залмансона. Было нетрудно установить, что этот давно гуляющий по интернету текст принадлежит Петру Мостовому, но при многократных пересылках неизвестные «соавторы» весьма нелепо его дополнили. Ниже мой комментарий — на правах в некотором смысле эксперта по истории Атомного проекта СССР, каковым я стал, будучи со-составителем книги о моем отце «Экстремальные состояния Льва Альтшулера» (Москва, 2011), автором книги «Сахаров и власть. Уроки на настоящее и будущее» (Москва, 2021) и ряда публикаций по данной теме.
Да, всё правда, мать Юлия Борисовича Харитона (1904–1996) актриса МХАТ Мирра Яковлевна Буровская (сценический псевдоним Мирра Биренс) действительно умерла в 1947 году в Тель-Авиве. И, конечно, об этом, так же как о «враждебной» сущности отца сверхсекретного физика, было хорошо известно компетентным советским органам. В датированной 20 июля 1959 г. Автобиографии Ю.Б. Харитон пишет, что его отец, Борис Иосифович Харитон,
«в 1922 г. был административно выслан за границу в составе идеологически чуждой интеллигенции (на знаменитом «философском пароходе» — Б.А.). Жил в Риге, был редактором эмигрантской газеты «Сегодня». Дальнейшая его судьба мне неизвестна».
В комментируемом материале верно говорится, что Б.И. Харитон сгинул в подвалах НКВД после оккупации Латвии советскими войсками в 1940 г.; и, думаю, Ю.Б. Харитон, находясь внутри «железного занавеса», ничего об этом не знал и знать не мог.
В той же вполне официальной Автобиографии Ю.Б. Харитон пишет о своей матери, что она после развода с отцом уехала в 1910 г. в Германию, «где вторично вышла замуж за берлинского врача М. Эйтингона. До 1933 года жила в Берлине. В 1933 году переехала с мужем в Тель-Авив».
И вполне справедливо автор комментируемого текста удивляется, что еврея с такой биографией родителей, да еще и беспартийного (Ю.Б. Харитон — член КПСС с 1956 года) в апреле 1946 г. Берия утвердил Главным Конструктором главного центра Атомного проекта СССР КБ-11 (позже «Арзамас-16») в г. Сарове. «Это и по сей день остается загадкой», — сказано в комментируемом тексте, и вот с этим утверждением трудно согласиться. И совсем странно звучит утверждение, которого нет в оригинальном тексте Петра Мостового: «Секрет истории: как антисемиты Сталин и Берия доверили такой сверх секретный проект 3 евреям ???.». — Названы имена Ю.Б. Харитона, Д.А. Франк-Каменецкого и Г.Н. Флерова (кстати, полукровки, но с другим знаком, чем у автора этих комментариев).
В действительности, среди работавших в КБ-11 ученых — пионеров создания советской А-бомбы — евреев было не трое, а гораздо больше, но немало было и потрясающе талантливых русских: Евгений Забабахин, Константин Крупников, Виктор Некруткин, Николай Дмитриев («У Коли — может, единственного среди нас — искра Божия. Можно подумать, что Коля такой тихий, скромный мальчик. Но на самом деле мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией», — сказал Я.Б. Зельдович А.Д. Сахарову, когда впервые знакомил его со своими теоретиками) и многие другие.
Но концентрация евреев в первичной команде советского А-проекта действительно была огромна. В своей великой книге «Воспоминания» Сахаров, иронизируя по поводу антисемитизма московских «атомных» чиновников, пишет, что, когда в середине 1950-х наверху решили создать на Урале «параллельный» и конкурентный «Арзамасу-16» ядерный центр («Снежинск-70»), то:
«Министерство явно протежировало второму объекту. Вероятно, далеко не случайно там была гораздо меньшая еврейская прослойка в руководстве (а у нас Харитон, Зельдович, Альтшулер, Цукерман, я, грешный, хотя и не еврей, но, быть может, еще похуже, и многие другие). Министерские работники между собой называли второй объект “Египет”, имея в виду, что наш — “Израиль”, а нашу столовую для научных работников и начальства (“генералку”) — синагогой.» (Конец цитаты Сахарова).
Что касается главного посыла комментируемого текста о «загадке» и «секрете истории», почему «антисемиты» Сталин и Берия допустили в проект такое количество евреев, то, по-моему, тут нет никакой загадки. Сталин был патологическим антисемитом, план организации в 1953 году советского Холокоста для него был естественен. Но команду А-проекта формировал Берия, головой отвечавший перед Сталиным за успех дела. И, будучи прагматиком, он понимал, что ориентация на анкетные данные привлекаемых ученых — это гарантированный провал мероприятия.
Был ли Берия лично антисемитом, не знаю. Идеализировать его мы не будем, о его страшных преступлениях хорошо известно. Но историческим фактом является то, что именно он, став реальным хозяином СССР сразу после смерти Сталина 5 марта 1953 г., прекратил «дело врачей». Конечно, он сделал это не ради евреев, а чтобы обвинить в «нарушении социалистической законности» и уничтожить смертельно для него опасных конкурентов в НКВД (Рюмин и Ко), вознесенных Сталиным в последние месяцы его правления и готовивших по поручению Сталина массовую депортация на Восток советских евреев. И, возможно, спланированных Сталиным в качестве инструмента ликвидации Берии.
Два небольших дополнения к вышеприведенным комментариям.
1) Известно, с каким энтузиазмом, с полной отдачей творческих сил работали тогда ученые — участники советской атомной эпопеи, евреи и не евреи. Все они были убеждены в необходимости восстановления ядерного равновесия СССР и США, в том, что они спасают наши города от судьбы Хиросимы и Нагасаки.
Из воспоминаний моего отца:
«В то время таким оружием монопольно владели Соединенные Штаты Америки. И это вызывало в нашей стране ощущение незащищенности и большой тревоги. Помню, как однажды летом 1946 г. я шел по Москве со знакомым, командовавшим в годы войны артиллерией корпуса. Был ясный солнечный день. Посмотрев на пешеходов, мой спутник провел ладонью по лицу и неожиданно произнес: «Смотрю на идущих москвичей, и на моих глазах они превращаются в тени людей, испарившихся в огне атомного взрыва». У всех, кто осознал реальности наступившей атомной эры, быстрое создание советского атомного оружия, нужного для восстановления мирового равновесия, стало «категорическим императивом».»
Из «Воспоминаний» А.Д. Сахарова:
«Я не мог не сознавать, какими страшными, нечеловеческими делами мы занимались. Но только что окончилась война — тоже нечеловеческое дело. Я не был солдатом в той войне — но чувствовал себя солдатом этой, научно-технической. (Курчатов иногда говорил: мы солдаты — и это была не только фраза.) Со временем мы узнали или сами додумались до таких понятий, как стратегическое равновесие, взаимное термоядерное устрашение и т.п. Я и сейчас думаю, что в этих глобальных идеях действительно содержится некоторое (быть может, и не вполне удовлетворительное) интеллектуальное оправдание создания термоядерного оружия и нашего персонального участия в этом. Тогда мы ощущали все это скорей на эмоциональном уровне.»
А старейший сотрудник Теоротдела ФИАНа и замечательный человек Давид Абрамович Киржниц, у которого перед войной расстреляли отца и который, в отличие от большинства, уже тогда ненавидел Сталина и советскую власть, говорил мне незадолго до своей кончины в 1998 году, что после войны он согласился работать на А-проект (хотя была возможность увильнуть), поскольку понимал, насколько велико у США искушение воспользоваться ядерным преимуществом и одним ударом по Москве покончить с «империей зла». Сознавая реальность такого страшного события, Д.А. Киржниц считал своим долгом участвовать в работе по его предотвращению.
Не буду вдаваться в бесплодные рассуждения, были ли оправданы эти совершенно искренние убеждения и опасения. Процитирую тут сказанные много позже слова двух непосредственных участников тех давних дел. Когда заходил разговор о внутренних установках ученых — участников советских ядерных проектов, Виталий Лазаревич Гинзбург (участник термоядерного Н-проекта, много позже Лауреат Нобелевской Премии по физике, с которым я был знаком с пеленок — моих, см. эссе «Три друга — Альтшулер, Гинзбург, Цукерман») отвечал известной еврейской хохмой: «Хотел бы я быть таким же умным вчера, как моя жена сегодня».
А Яков Борисович Зельдович незадолго перед смертью в 1987 году с горечью заметил:
«Как мы радовались успеху испытания тогда, в августе 1949 года! Но ведь это позволило Сталину в июне 1950 года начать Корейскую войну, одну из самых кровавых в истории».
А в октябре 1973 года во время войны Судного Дня, когда войска Израиля перешли Суэцкий Канал и двигались к Каиру, Зельдович собирался покончить с собой, если СССР нанесет термоядерный удар по Израилю. Из воспоминаний Зинаиды Фрейдиной, вдовы близкого друга Я.Б. Зельдовича Ильи Михайловича Лифшица:
«Однажды в октябре 1973 года Яков Борисович пришел очень мрачный, спросил: «Леля дома»?» — и прошел в кабинет, закрыв за собой дверь. (Илью Михайловича домашние звали Леля). Довольно скоро он ушел такой же мрачный. Илья Михайлович молчал несколько дней, а потом сказал, что Яша сообщил ему, что он узнал, наши собираются применить атомную бомбу в войне Судного дня. Если это произойдет, то Яков Борисович покончит с собой, оставив письмо. Если он оставит письмо рядом с собой, то оно, конечно, исчезнет, поэтому он оставляет письмо, а уж Илья Михайлович не даст ему затеряться. Но все обошлось благополучно, и письмо Яков Борисович забрал.»
О том, что тогда в Политбюро всерьез обсуждался вопрос о ликвидации Израиля, я слышал и раньше. Технически тут не было проблемы — курсировавшая в Средиземном море советская подводная лодка с термоядерными зарядами выполнила бы любой приказ командования. Раздражение советского руководства можно понять, поскольку победа Израиля в войне Судного Дня фактически перечеркнула все 18-летние (с 1955 года) усилия по перетягиванию на свою сторону арабский Ближний Восток. И поражает пугающая перекличка эпох: как только Кремль терпит сокрушительное поражение (на БВ в 1973-м, на Украине — в 2022-м), то тут же в гневе хватается за «ядерный кинжал», возникает реальная угроза применения ядерного оружия.
2) В комментируемом тексте сказано, что в 1949 году с объекта «Челябинск-40» на Урале в «Арзамас-16» был доставлен «плутониевый шарик диаметром 80-90 мм и массой 6 кг.». Но критическая масса плутония-239 — 11 кг. То есть доставлены были две полусферы, масса каждой из которых около 6 кг. Соединение этих полусфер влечет атомный взрыв. Отец рассказывал, что в августе 1949 года у них в цеху стояла эта готовая к употреблению конструкция А-бомбы, причем она была доведена до состояния, близкого к критическому (Зельдович говорил, что «она не могла не взорваться»), поэтому от нее шел мощный поток нейтронов. А когда приезжавший из Москвы в Саров их министр Борис Львович Ванников (еще один еврей в советском ядерном проекте) подходил к стоявшей в цеху А-бомбе, то счетчики Гейгера начинали захлебываться. Почему? Ванников был очень полным человеком, нейтроны отражались от жировых складок его живота, и их поток на счетчики увеличивался.
Борис Альтшулер
Москва
2 января 2023 г.
Личная страница:
http://right-child.ru/boris_altshuler_ru.html
Новейшие выступления декабря 2022 г.:
https://ihahr.org/articles/vystupleniya-posvyashchennye-d-saharovu-v-kontekste-sovremennoy-tragicheskoy-situacii
То же на английском:
https://www.rightsinrussia.org/altshuler-14/
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2023/nomer1/altshuler/
