«Хочу, чтоб после меня осталось что-то осязаемое»
Беседа с Ириной КАЛУС
Ирина Калус. Сегодня у нас в гостях Андрей Строков, с которым читатели могут познакомиться в этом номере по рассказам «Рождество» и «Стальное сердце». Андрей Анатольевич, давайте поговорим немного подробнее о мотивах, которые привели Вас к занятиям литературным творчеством. Вы уже немного рассказывали об этом читателям «Паруса» в рубрике «Знакомство с автором», давайте попробуем углубиться в этот вопрос. Что послужило основным импульсом? Это происходило сразу или постепенно? Был ли этот путь прямым или Вы шли извилистой тропой? Считаете ли это некоей заданностью в Вашей судьбе? Знали ли об этом заранее — в юности, например? Вот сколько ответвлений в одном вопросе! Итак…
Андрей Строков.Импульса не было, был путь, который продолжается и сейчас. Человек-автор во мне родился и рос вместе со мной. И мы вместе с ним идем по пути, который изначально был тропинкой, а сейчас потихоньку превращается в хайвей. Не без участия «Паруса»:). С учетом анализа прожитого, вполне можно считать, что некая заданность в судьбе существует. Собственно, на вопросы ответил:). А теперь разверну и углублю.
Я про это мельком указывал в своей автобиографии в «Парусе». Родители, пока учился в младшей школе, работали недалеко от дома. Часто приходил к ним. У отца давали почертить на кульмане, а у мамы — целое тайное королевство в лабиринтах книжных стеллажей. Сумрачное и опасное! Вырос я среди книг и чертежей. Эдакий бумажный Маугли.
Читал — запойно, заполночь, под одеялом, с фонариком. А в школе пацанам рассказывал, размахивая руками, в лицах и с выражением про Шерлока Холмса с доктором Уотсоном, Аллейна Эдриксона, проф. Челленджера.Добавлял от себя немало.
Мы жили в местах боев Курской дуги, за пятиэтажкой начинались поля и перелески со следами окопов, воронок. Всякие военные артефакты, опасные и не очень, не просто нас окружали, мы жили среди них. Патриотическое воспитание - термин, набивший сейчас оскомину — было органично вокруг нас, дышало гарью боев, скорбью потерь и гордостью за победы.
С военным патриотизм связаны и мои первые попытки литературного творчества. Неподалеку был лесок, внутри него попадались наши винтовочные гильзы, а вокруг леска находили россыпи гильз немецких. И вот, во втором классе, у меня родился рассказ. Не подневольное сочинение, а именно нашло вдохновение. В нем наши бойцы из последних сил отстреливались из леса, а их окружали немцы на мотоциклах с пулеметами. Жаль, он не сохранился, сейчас было бы любопытно.
Более продвинуто я выступил в 10-м классе. Написал заметку в журнал «Техника-молодежи» про самолеты с вертикальным взлетом и посадкой. Тема серьезная. Я с 7-го класса выписывал «Зарубежное военное обозрение», взрослый специализированный журнал. Не для каждого. Делал выписки, рисовал таблицы, придумывал свою армию гипотетического государства. Такое вот творчество.
Вот, написал, и неожиданно получил вежливый ответ на официальном бланке. Это был отказ. Но все равно, меня заметили, и это был триумф! И опять не сохранилось. Ну, всякие стенгазеты сочинять-рисовать — это всегда было в охотку, на радость классной руководительнице и комсомолу.
Монетизировал литературное творчество тоже довольно рано. Была в те времена мода писать в дембельские альбомы (на флоте говорят — дэмэбовые) панегирики владельцу альбома в стиле указов Петра I или русских былин. Я это на конвеер поставил, сочинял и печатал на печатной машинке «Ятрань». Печатать научился, доступ к машинке был. Сослуживцам — друзьям — безвозмездно, прочим — за гонорар — сгущенка, чай, печеньки из чипка (военный магазин), в основном.
Это ведь самый необходимый навык для писательства. Что это за писатель, который на машинке не умеет, все рукописи сдавались в машинописном виде. Я на этом неплохо зарабатывать начал на 2-м курсе, после службы на флоте. Взял машинку в прокате, повесил объявление — народ в очередь стоял. Расценки за страницу от 25 коп за простой текст под диктовку до рубля, если срочно.
А с компьютером я был на «ты» с первого курса, это 84-й год. Сначала на машинах огромных «ЕС ЭВМ», потом подтянулись IBM PC/XT и 286-е. Когда диплом печатал -балдел от возможностей редактора «Лексикон». На потоке у нас только два диплома были на компе напечатанные. А ведь это — важнейший технический навык для творчества, всплеск писательства сейчас — это напрямую следствие компьютеризации.
Вот так, прокачивая скиллы, я и двигался вперед. Во взрослом возрасте начал сочинять смешные и несерьезные стихи, на злобу дня или в посвящение кому-то. Без целей публикации. Отец мой, в свое время, в этом сильно преуспел, у него был талант, а у меня так, навык. Он и серьезные писал.
Ну и разные технические, рекламные и юридические тексты яписал всегда сам, даже будучи директором, получалось неплохо. Всякие инструкции, обоснования, претензии, ответы на претензии, наполнение сайта и прочее. А вот серьезно заняться творчествомполучил возможность только недавно, когда организовал себе пенсию.
Для творчества нужно иметь свежую голову и минимум бытовых неудобств. Не зря советские писатели жили в Переделкине, на Капри, в разных санаториях.
Вот и я сейчас живу на курорте, творить сам Бог велел.
И. К.Получается, внутри всегда жила и некая внутренняя потребность, безусловно вытекающая из наследственных факторов, окружения, обстоятельств и жизненного опыта, но источник её всё же — где-то глубоко внутри Вас. Вот это и хотелось бы понять. Услышала попутно в Вашем ответе одно из своих любимых понятий — «вдохновение». Каковы же его основные источники именно для Вас?
И второй вопрос: многие наши классики, преодолевая жизненные невзгоды, испытывая колоссальные бытовые неудобства, а подчас находясь на волосок от смерти, создавали свои произведения, иногда отдавая себе отчёт, что за это они могут лишиться жизни. Могли бы Вы в подобной ситуации продолжать что-то писать? Или, как человек, отдавший годы военной службе (как сказали бы индусы, настоящий «кшатрий»), словам предпочли бы действия?
А. С. Потребность самовыразиться была всегда. Во дворе меня звали «профессор» или «профессор кислых щей» — когда хотели унизить. Удивительная советская специфика: профессор, интеллигент, умный — это ругательства. И получал часто по лицу. И сам давал. Но чаще, все-таки, мне доставалось. Вот, тогда и стали формулироваться ответы на подобные вопросы.
Отстаивать свое мнение нужно. Но при этом не забывать, в каком обществе мы живем. Тогда, во дворе, хоть какие-то благородные понятия существовали: «по чесноку, один на один, до первой крови, лежачего не бьют, без свинчаток»… Хемингуэй жил в демократическом обществе, поэтому умер, когда сам захотел. А Кольцов совсем не так. Хотя, в Испании рядом были, одно дело делали. Думаю, Вы поняли, о чем я.
Да, кто-то жизнь положил, и на бытовые неудобства не обращал внимания.
А другие классики получали колоссальные бытовые удобства. Эти мне больше нравятся. Поэтому честный ответ — не смог бы писать вопреки всему. И действия мои были бы направлены на устранение этих бытовых неудобств, в первую очередь. Если при помощи творчества, то это — высший пилотаж.
Вдохновение — основополагающий принцип любого творчества. Даже борщ хороший сварить нельзя без него.
Лично у меня оно связано и с началом написания — появлением сюжета, и с концом, когда это читают и хвалят. То есть появился интересный сюжет, и все: тут включилось вдохновение. Пошла работа, без этого порыв увянет, потом — результат. И хочется снова это испытать. Такая волна, которую надо оседлать, тогда будет вечный двигатель.
Но чаще оседлать не удается, тут нужно ждать. Оно само не может выйти наружу, без внешнего воздействия, триггера. Это может быть женщина, просто «прошла как каравелла по зеленым волнам», желтый лист, белый Эльбрус, какое-то воспоминание или событие. Я никогда заранее не знаю, что это может быть.
Муза должна быть обязательно. Каждое мое произведение кому-то адресовано, есть какой-то «крестный родитель», это я и называю музой.
Вот — свежайший пример логической цепочки: рассказал про свой первый детский рассказ — пожалел, что не он сохранился — вдруг подумал «а почему бы не восстановить» — тут же родилась канва: мальчик и отец гуляют по лесу, находят артефакты, отец рассказывает о войне и параллельно, в другом времени, там же гибнет боец, у которого такой же сын. И все это в процессе беседы, включился параллельный процессор. И уже руки чешутся. Вот такой триггер.
Кто-то использует в качестве стимулятора, скажем, абсент. Но это не мой путь.
И еще, я уверен, что у профессионалов все по-другому. Они умеют включать его по плану. Есть у него договор с издателем на три романа в год, сел — и пишет. Скажем, 10 страниц в день. А мне надо ждать.
Короткий ответ на этот вопрос: нет какого-то конкретного источника, формулы достижения, специальных упражнений. Все спонтанно. Поэтому — я не профи.
И отдельная сложная тема — это поиск сюжета. Без сюжета оно ко мне не приходит.
И. К. Андрей Анатольевич, с сюжетом, разворачивающимся в двух временных плоскостях, мне кажется, получился бы отличный рассказ. Во всяком случае, идея мне очень понравилась. Озвучиваю не вопрос, а предложение: напишете? Пожелаю Вам вдохновения!
Ну а я, тем временем, продолжу нашу беседу. Человек берётся за перо (или «мышку»), его посетила Муза, и вот — рукопись готова. Мы встречаем автора на том этапе, когда поставлена точка и нужно продвигаться дальше. Произведение зачитано близким и друзьям, автор услышал похвалы и критику, возможно, вдохновившись на новые подвиги. Что дальше? Как выйти на более широкую и менее предвзято относящуюся аудиторию? Нужно ли вообще к этому стремиться? Что это даёт автору и означает для него?
Каков Ваш личный опыт подобных переходов на следующую ступень? Насколько это сложно или, наоборот, просто для современного автора? Доступ в интернет есть у всех — может быть, это такое своеобразное автоматическое «авторство по умолчанию»?
А. С.Спасибо за пожелание. Ну, теперь, хочу или нет, писать этот рассказ придется:). А может быть, это первый шаг для перехода на профессиональный уровень? (Прим. ред. — Рассказ «Андрейка» уже написан и Вы также найдёте его в текущем выпуске «Паруса», см. рубрику «Сотворение легенды»).
Мой путь начинался с деловых бумаг, об этом упоминалось выше. Читатели и критики там были самые взыскательные, ну и монетизация автоматическая, раз я получал свою зарплату.
А вот публиковать что-то художественное долго желания не было. Были сомнения в качестве. Вопросы качества и художественного вкуса для меня на первом месте. Получил возможность только года три назад, когда переехал жить в Кисловодск, появилось время, и голова очистилась от производственных проблем.
Лично в моем творчестве между окончанием работы над произведением и публикацией есть еще один важнейший этап — работа с редактором. Не все, но значимые, тексты проходят через этот этап. Мне невероятно повезло, не у каждого есть такой стартовый капитал, как наличие опытнейшего профессионального филолога в качестве добровольного редактора. Преподаватель университета и автор учебников, Маргарита Готман, находит время, чтоб поковыряться в моих текстах, потыкать меня носом в разные недочеты, давая мне тем самым уроки. Я упомянул ее в своей авторской анкете в качестве своего учителя, и, пользуясь случаем, передаю ей огромную благодарность.
Очень важно преодолеть болезнь «последнего мазка»: в безуспешных попытках улучшайзинга можно так и не окончить работу, а профессиональная редактура сильно в этом помогает.
И еще хорошими университетами для меня стало сотрудничество с «Парусом», за что главному редактору так же хочу выразить свою признательность.
Теперь переходим к сути. В прежние времена автор начинал с публикации в заводской, местной, региональной прессе, ну а высшим достижением было попасть в толстый журнал типа «Юность» или альманах солидного издательства. Тут была важнейшая процедура — редакторское сито, отделяющая пустую породу от золотых крупинок. И чем выше уровень издания, тем это сито мельче, тем качественнее опубликованный материал.
А сейчас мы имеем безграничную возможность писать и публиковать тексты любого качества в неограниченном количестве. Это и хорошо, и плохо одновременно.
У автора есть два пути. Путь первый: писать много, торопливо, а недостаток качества заменять маркетинговой активностью. Соцсети и разные площадки дают зеленый свет в первую очередь таким авторам. На контенте среднего качества, используя агрессивную маркетинговую политику и много упорства, можно быстро заработать высокие рейтинги, тысячи фолловеров и неплохие донаты. Но это — не путь самурая.
Второй — это публикации на серьезных ресурсах со строгим редакторским подходом. Например, то, что предлагает «Парус». Находясь в окружении правильных авторов, качественного контента, начинающий автор становится в один ряд с ними и имеет возможность повышать свою квалификацию. Это — путь для сильного духом «начинашки».
В современных условиях нет другого начала, как самиздат в интернете. Выбрал «Яндекс Дзен», он меня устроил за возможность прямого общения с комментаторами, визуализации (я ей придаю большое значение) и, что не так развито у других, — «подбрасывания» читателю материалов по интересам. Там много чего не очень хорошего в организации, да и ресурс не литературный в целом. Я потренировался «на кошках» и заморозил канал полтора года назад. Мавр свое дело сделал.
Заодно обкатал псевдоним Андрей Костров (псевдоним — огонь!), но дальше решил двигаться под своей фамилией, для литератора тоже очень удачной. Это к вопросу об изначальной предрасположенности:).
Перешел на «Литру», там публика чисто литературная, уровень контента покачественней. Вещи среднего уровня (я их называю «нетленки») выкладываю там, прочтений даже больше, чем на Дзене. И на «Литре» так же присутствуют широкие возможности поднятия рейтинга не литературными способами. Но счастье для меня не в рейтингах.
Счастье в публикациях на ресурсах, назову их «редакторскими». Это уже не самиздат, это — принципиально другой уровень! И вот, два рассказа взял «Парус» (не всё, из того, что я ему предложил), один рассказ — альманах «Новое слово», и вот это для меня действительно важно. Это — пропуск в мир профессионалов.
Ну и еще интересная задача, хоть и самиздатовская, но тоже другой уровень. Издание бумажного сборника рассказов за свой счет. Для меня бумажная книга — это настоящая книга, а читалка и гаджет в руках, это не то. Здесь, кроме зрения, задействованы все органы чувств: обоняние — запах типографии, а потом библиотеки, осязание — упругость бумаги; слух — шуршание страниц, и даже можно на вкус попробовать.
Книга со временем меняется, как вино или сигара. Только она не одноразовая, она помнит всех, кто ее касался, а тем более, кто ее читал. Среди страниц она может хранить забытую закладку, денежку, засохший цветок или лист. Капли от кофе или слез. Пометки. Или шрамы.
Я набираю годный материал, а это должен быть объем хотя бы 15 условных печатных листов, для меня это много. Придумал и подготовил оформление: колонтитулы, буквицы, построение материала. Подбираю иллюстрации, там будут в основном фотографии, сделанные мной в разное время, материалы из моего архива и музея. Очень, очень интересная работа!
В общем, хочу, чтоб после меня осталось что-то осязаемое, не подверженное наличию вай-фая и заряда батарейки. Чтоб при свечах читать можно было. Чтоб ISBN был и штрих-код.
Напечатаю сотню экземпляров, разошлю друзьям с автографом, раздам в библиотеки. Чтоб стоял я на полках между Стендалем и Стругацкими:). «Определенно, тщеславие — мой самый любимый из грехов».
Вот таков мой «путь самурая», ступени развития. Для меня переход со ступени на более высокую ступень — это потребность, это кайф, когда получается.
Подводя итог, скажу, что публикация — это процесс, неразрывно связанный с вдохновением, один из его источников. И отличная школа. Главная составляющая имиджа автора. Перефразируя поговорку — «ты тот, где тебя публикуют». Основное условие формирования читательского круга. А для кого-то еще и способ заработка, но для меня это совсем не главная цель.
И. К. Да, в мире серьёзной литературы испытание богатством сегодня особенно и не угрожает авторам — видимо, создавая необходимую долю «сопротивления» для реализации творческих замыслов.
Мне кажется, Вы глубоко правы, говоря о первичности качества, силы духа и ощущения того, что ты идёшь по своему пути — и реальность это подтверждает. Наблюдаю, как современные авторы разных направлений, да и я сама (осознав это ещё на заре становления «Паруса», когда честно пыталась ответить себе на свой же,вроде бы здравый для любого редактора вопрос: нужно ли нам стремиться к «популярности», к вовлечению как можно более широкого круга читателей?), на своём опыте прожив это, пришли к мысли о том, что «литература первого ряда» никогда не станет массовой в полном смысле этого слова. Безусловно, под лежачий камень вода не течёт и некий баланс внутреннего и внешнего должен быть. Но, пожалуй, важнее принцип соответствия, притяжения подобного к подобному, поиск «своих» — «попутчиков», единомышленников, с которыми легко можно было бы двигаться вверх. И вот здесь хотела бы спросить: есть ли у Вас образ «своего читателя»? Чем он отличается от других?
А. С. Прежде, чем ответить на вопрос, немного вернемся к теме монетизации. В старые времена авторы писали для собственного удовольствия, не получая гонорары за публикации в журналах. А жили за счет собственных доходов от крепостных или жалованья за госслужбу. Рылеев и Бестужев в своей «Полярной звезде» только начиная с третьего выпуска впервые стали предлагать гонорары с целью привлечь лучших авторов.
А сейчас некоторые альманахи просят с авторов деньги за публикацию. Полагаю, что берут в печать всё, за что оплачено, не взирая на качество.
Читатели — это попутчики, верно замечено, как и авторы, в чьи ряды я стремлюсь попасть. Я изначально о них вообще не думал. Хотя, с точки зрения маркетинга, об этом должен был думать в первую очередь. А потом, когда тексты пошли «в люди», вдруг увидел, что они не всем нравятся, не всем понятны, не всем интересны. Как же так, я ж ночами не спал, а они вона как! Думаю, все начинающие авторы через это проходили.
Можно очертить круг читателей по законам маркетинга и бить четко по этой цели. А можно сформировать свой круг посредством своего стиля. И тот, и другой подход имеет право на существование.
Постепенно читательский круг сформировался сам собой, когда количество текстов дошло до некой «критической массы» и сформировался мой стиль, или манера, уж не знаю, в чем принципиальное отличие. Я вставляю в произведения очень точные подробности, штрихами или развернуто, связанные с жизнью разных лет, от 20-х годов прошлого тысячелетия до нулевых текущего. Я перебрасываю героев во времени и пространстве, часто с исключительной целью показать эти детали жизни и географии. Например, по «Рождеству» можно смело изучать быт, нравы, географию 20-х–40-х годов на Нижней Волге.
Мое любимое время — это когда телевизоры уже появились, а пульты к ним — еще нет. Когда чтоб записать нужную музыку, надо было брать свой магнитофон в чемодан и идти к товарищу. Чтоб позвонить родителям — идти на переговорный пункт. Письмо писать ручкой и ждать неделями ответа. За книгой пойти в магазин, к товарищу или в библиотеку. А сделать фото — ну, это целый производственный процесс. То время, когда прогресс развивался огромными скачками, но чтоб использовать его достижения, нужно затратить усилия.
Вот отсюда пришел костяк моего читателя — мои более-менее ровесники. Люди вдруг узнают знакомые им с детства или по рассказам родителей детали и начинают мне доверять. В них просыпаются воспоминания, а мы устроены так, что лучше помним хорошее.
В дополнение к ним я жду прихода молодого поколения, поколения моей дочери, далекого от тех вещей, которые были для нас привычными. Те времена зачастую окрашены либо строго в черный цвет, либо строго в розовый. И это очень вредит. К сожалению, многие авторы, погрязшие в пропаганде, слишком увлекаются крайностями. А у меня подход без истерии и пропаганды. Поэтому хочется, чтобы ко мне пришли молодые, я очень надеюсь на «Парус» в этом отношении.
Хочется думать, что мой читатель отличается интеллектом и любопытством. Один такой для меня важнее сотни недалеких фолловеров. Поэтому я здесь, а не в массовой блогосфере. Я в «Парус» пришел не только, чтоб пройти через строгое сито редакции и быть в достойной компании авторов, я пришел сюда за читателем, воспитанным в правильных литературных традициях. Вот и будем друг друга совершенствовать, поднимать себя по лестнице вверх.
И. К. Мне вообще очень импонирует образ «движения вверх». Вот и Вы отметили, что для Вас это — большая радость. Связано ли желание такого «восхождения» исключительно с литературным творчеством или есть и другие сферы, опять-таки — внутренние или внешние, смежные или обособленные — где было бы интересно так продвигаться?
А. С. Для меня литературное творчество — это как раз один из пунктов в списке этих самых сфер. Я «нужные книги в детстве читал». И из них вынес простые правила жизни, необходимые для мужчины: он должен быть образованным, защитником, добытчиком, почитателем женщин, плюс иметь набор навыков благородного человека: фехтование, стрельба, музицирование, сочинительство и декламация, иностранные языки, верховая езда, танцы, рисование. Ну, такой Денис Давыдов с компьютером.
С образованием все нормально, со службой повезло очень сильно. Прошел на ракетном крейсере 20 000 миль, побывал в разных портах, базах, заводах, штабах и на кораблях. В бизнесе тоже неплохо все было, начинал в 90-е, позже создал несколько производств.
А вот с остальным было не очень. Сначала что-то мама не разрешала, потом — то времени не оставалось, то финансов не хватало. В итоге, достигнув некого уровня, лет после 35, начал наверстывать. И в фехтовании себя попробовал, и в танцах (спортивные бальные и фламенко), коней и четырехногих, и двухколесных осваивал, стрелковый клуб посещал, язык шлифовался сам в заграничных поездках. На дно Байкала погружался, самолетиком управлял. И везде меня захватывал именно этот процесс движения вверх. Новые эмоции, новые знания, новые возможности.
Только вот с музицированием и пением — полное, полнейшее фиаско! С рисованием — так себе, но вкус к изобразительному искусству есть, отчасти заменяю рисование фотографией, со школы увлекаюсь. У меня и сейчас есть пленочные фотоаппараты, фотоувеличитель и прочий инвентарь.
В итоге приобрел такой опыт, который не стыдно обобщить в литературном творчестве. А поскольку другим сейчас заниматься не получается или затруднительно по разным причинам, то погряз в писанине:). Вот в ней и стараюсь развиваться и легких путей не ищу.
И. К. Андрей Анатольевич, очень интересен, многообразен и благороден Ваш путь! Особенно заинтересовала объединяющая нас «морская тема». Могли бы рассказать об этом этапе своей жизни для читателей «Паруса» поподробнее?
А. С. В середине 80-х стали призывать в армию студентов практически из всех вузов, невзирая на наличие военной кафедры. Вот и мы все, поступая в 1984 году, знали, что после первого курса заберут. Весной стали приходить повестки, а нам с товарищем не приходят. Мы и пошли в военкомат, военком лично и радостно нам их вручил. А с повесткой сессия сдавалась — на «ура». В назначенный день пришел к месту сбора, на следующее утро самолет и Владивосток, а еще через два дня был уже на борту ракетного крейсера «Севастополь». То есть, переход от студенчества к службе был стремителен, всего трое суток. Корабль стоял в Дальзаводе и готовился к переходу на Камчатку, поэтому в качестве исключения не было никаких учебок. Присягу принимали на корабле.
Надо отметить, что моря я до этого вообще не видел и даже не мог представить такой вот поворот судьбы.
Я попал на очень интересную специальность, оказывается, это было предопределено заранее, меня всячески проверили и выдали все необходимые допуски. Студентов очень сильно ценили на службе. Две лычки (звание «старшина 2 статьи») и мичманскую должность я получил на восьмом месяце службы, когда положено «карасем» быть, чем до сих пор горжусь. А увольнялся старшиной 1 статьи (3 лычки).
Как я говорил, должность была крайне интересная и познавательная. Я был допущен ко всем документам, общался со всеми корабельными и флагманскими офицерами, посещал другие корабли и штабы, вплоть до штаба КТОФ, присутствовал иногда на совещаниях.
Ходили в моря тогда не мало, освоили все пространство в треугольнике Приморье-Камчатка-Алеутские острова, много стреляли всеми видами оружия и обеспечивали другие стрельбы, вплоть до пусков межконтинентальных ракет. Часто пересекались с кораблями, самолетами и вертолетами вероятного противника — ВМС США и Японии.
А ходовая вахта моя была на ходовом мостике за спиной у командира корабля. Обеспечивал связь командира с корабельными командными пунктами и боевыми постами.
В общем, я был в курсе вообще всего, что делалось на корабле и в бригаде. И, как человек наблюдательный и любопытный, мотал на ус. У меня даже неофициально был фотоаппарат (что строжайше запрещено!), и набрался фотоархив с кораблями, стрельбами, видами. Стандартные фотки в альбомах типа «я и мои друзья в кубрике», «я и мои друзья на палубе», но у меня было совершенно другое, абсолютно запретное. Негативы переслал домой через офицеров, и уже дома, не торопясь, все отпечатал на собственной фототехнике.
А переход к гражданской жизни был еще стремительнее: в 8:30 сошел с корабля в Вилючинске, в 11:30 сел в самолет в аэропорту «Елизово», в 11:00 по Москве вышел из самолета в «Домодедове». Такой жесткий удар по психике, я двое суток спать не мог от нервного возбуждения. Это был 1988 год, дальше — второй курс института.
На этом можно было бы поставить точку, как все общаться в соцсетях и раз в году на День ВМФ посещать общественные места в тельнике и бескозырке. Но служба была настолько интересна и оставила такой след в душе, что я стал активно интересоваться флотской тематикой, благо, в 90-е стали много писать того, что раньше было невозможно представить.
А в последние лет пять стал сам писать на темы флота, создал свой небольшой музей ВМФ СССР, общаюсь с ветеранами и авторами, пишущими про флот.
Однажды случилось событие, которое объяснить с точки зрения науки невозможно. Был я в гостях в одной обычной многоэтажке в Москве, выхожу, а лифтовой холл забит бумагами. Кто-то делает ремонт, вынес все ненужное. Я поковырялся — смотрю, что-то про флот. Вырезки из журналов, записи, фотографии. Собрал, сколько мог унести за раз, кинул в багажник машины и уехал.
Дома посмотрел внимательнее, оказалось, что это архив Анатолия Михайловича Коногова. «В 1960–1990-х годах трудно было найти историка или коллекционера, которому бы не помог этот замечательный человек» - это цитата о нем известного историка А. Б. Широкорада. Там была и переписка Коногова с Широкорадом, с А. С. Павловым, другими титанами военной истории 80-90х годов.
Конечно же, на следующий день в том подъезде было пусто, все ушло в макулатуру. Но основное попало в мои руки, как вы думаете, разве это не Промысел Божий?
И. К. Да, наверное.
А ещё очень тронул образ бумажной книги, апеллирующий ко всему спектру чувственного восприятия человека. Наверное, это действительно — священнодействие, когда человек включается во что-то всем существом — чему книга способствует уже сама по себе. Можно, даже не читая, получить море удовольствия от обладания таким замечательным материальным предметом! (шучу, конечно) А если включается великая сила представления во время чтения? Размышляли ли Вы о том, чтобы «включить» таким же образом своего читателя? Подарить ему и цвет, и запах, и вкус, и звук, и кинестетические ощущения в процессе чтения? Или процесс сочинения идёт «по наитию», без участия каких-либо осознанных усилий?
А. С.Процесс идет по наитию, я ведь не профессионал. Но у меня очень сильное воображение. Фактически, я переживаю все то, о чем пишу. Вижу это в красках, вместе с героями мерзну, влюбляюсь, чувствую звуки, запахи и прочее. И все это стараюсь изложить, и, надеюсь, до читателя доходит. Вот потому мне нужен читатель, похожий на меня: разносторонний, любопытный, чувствующий.
Только вот это — не простая задача, понимаю, что развиваться в этом направлении необходимо, а я только в начале пути.
И. К. Это хорошее начало! Пожалуй, его образно можно было бы назвать «высоким стартом». Андрей Анатольевич, тогда давайте пойдём дальше по этому пути и обратимся к теме подтекста. Порой создаётся впечатление, что сегодняпроцесс написания произведения некоторыми воспринимается буквально — подразумевая под этим непосредственную запись тех мыслей, которые их посещают. Технически они, конечно, правы. Но если вспомнить о том, что по определению художественное творчество — это искусство, то, конечно, что-то — самое главное — в таких записях отсутствует.
Тот необъятный спектр измерений и слоёв восприятия, некие не лежащие на поверхности смыслы, незримые переклички, образующие узор на художественной ткани, наполненная значением структура, дыхание вечности, отблеск свежести (с точки зрения новизны) и многое другое, включая «поэтическое видение мира», совершенно иное, выводящее из обыденности — пусть и не являющиеся сознательной художественной задачей, но наполняющие авторское сознание — рождают шедевры, которые действительно переживают века.
Существуют ли здесь для Вас какие-то ориентиры, к которым хотелось бы идти, и что это, в первую очередь?
А. С. Подтекст политически, культурно, экономически мотивирован и меняется во времени одновременно с изменением общества и людей. И специально созданный автором, и увиденный читателем. И только ученые-литературоведы либо очень продвинутые читатели умеют его распознавать вне зависимости от конъюнктуры.
Вот пример из моей жизни. Давно, где-то в году 2007 или 2008 дочь моя, будучи пяти-шестиклассницей, написала былину «Андрей из Московии». Длинную, интересную, аутентичную. Там злой колдун захватил столицу княжества, угнетает народ, слуги его — просто жуть, смесь из былин, фэнтези и фильмов ужасов. И гады, и воронье, и вурдалаки, и ходячие мертвецы. И вот богатырь Андрей из Московии со своим волшебным мечом приходит, бьется с нечистью, с главным антигероем, побеждает. Люд выходит из темных подвалов, приветствует богатыря, находится дочь местного князя, свадебка, пир на весь мир. Нормальная такая былина.
Но город этот — Киев. Ну обычное же дело для былин, когда действия происходят в древнерусских городах вроде Киева или Чернигова.Никакого подтекста, только лишь повествование в соответствии с канонами и стилистикой «былиностроения».
А в наше время как это читать? А представьте себе, что это тогда опубликовал некий журнал, а сейчас достали его из архивов, читают, и в Москве, и в Киеве? Представляете последствия для этого журнала, который позиционирует себя всего лишь литературным изданием вне политики?
Я пока начинающий литератор, специально жонглировать символами, метафорами, синекдохамии прочим как символисты или имажинисты не умею. Я рассказчик, но не сочинитель. Иллюстратор, но не живописец. Но стремлюсь наполнять свои произведения смыслом, не лежащим на поверхности. И очень при этом надеюсь, что читатель будет трактовать меня правильно и не только сию минуту, но и по прошествии времени. Направление движения именно такое. А ориентиры — классическая литература, она наполнена непреходящим.
И. К. Верите ли Вы в силу художественного слова, способного по-настоящему изменить нечто в реальности или человеческой душе? Ощущали ли Вы когда-топодобное в своей жизни? Имею в виду такие случаи, когда закрываешь книгу и всё меняешь в своей жизни.
А. С. Эту тему в художественной литературе, как мне видится, можно разделить на два основных направления.
Первое — это специальная побуждающая литература вроде рекламных текстов или книг типа «Как стать миллионером за десять дней». Тут, естественно, слово работает, иначе, за это слово не платили бы такие деньги.
Второе — это литература обычная, где побуждение скрыто подтекстом и зависит от трактовки читателем. На кого-то подействует, на кого-то нет. Необходимо, чтоб в душе у читателя уже собирались некие тучи, а дождем прольются они только после прочтения какого-то произведения. А у другого — ни туч, ни дождя.
Сколько мальчишек решили стать летчиками после книг Кожедуба, Водопьянова, Каманина? А я вот читал с удовольствием, но в летчики не пошел. Но зато очень сильно взволновала меня в юности судьба Мартина Идена. И во многом в моей жизни я ему благодарен. Хотя, читая роман, я не мог предвидеть ни свою службу на флоте, ни свои разочарования в любви, ни свою литературную деятельность.
Короткий ответ на вопрос — да, слово работает, изменяет человека. И я надеюсь, что мое слово сыграет положительную роль в жизни хоть одного читателя.
И. К. Вот здесь, вероятно, мне следовало бы сделать небольшую оговорку — литературой художественной считаю только литературу «первого ряда», в крайнем случае, качественную беллетристику. Массовая литература, литература коммерческая и прочее, не относящееся к сфере искусства, выходит за эти рамки. Но Ваш «положительный» короткий ответ принят, Андрей Анатольевич, и тогда мы немного разовьём эту тему.
Не кажется ли Вам, что полноценное художественное слово и должно иметь такое продолжение — некое «твёрдое основание» в существующей реальности или рождать такое «основание», прорастая через сознание читателя в зримую действительность?
А. С. Над некоторыми вопросами я никогда не задумывался до этой беседы. А раз сейчас задумался и ищу на них ответы, то это значит, что движение вверх продолжается, в данный момент — с Вашей помощью.
Конечно же базис — это что-то такое, что существует в объективной реальности, даже, если мы пишем сказку или фэнтези. Любовь-ненависть, добро-зло, честь-бесчестье и прочее. А правильная литература должна на этом базисе развивать и порождать новые правильные сущности, давить нехорошие. И одновременно этот базис создавать и развивать.
Прочитанная книга — это такой кирпичик в душе, который выстраивает всего человека. Духовное прорастает в материальное. «Значит нужные книги ты в детстве читал» — точнее Высоцкого не скажешь.
Это можно считать дополнением к ответу на вопрос о влиянии литературы на изменение сознания.
И. К. Благодарна Вам за то, что присутствовали на одной из моих лекций по «Интерпретации художественного текста», посвящённой художественному образу, в качестве гостя и даже немного — в качестве собеседника. Хотела бы, чтобы Вы озвучили самый, на Ваш взгляд, важный момент — из того, что особенно запомнилось и на что, возможно, следовало бы обратить внимание всем нам, причастным к области художественного слова. Применяю это и к себе, потому что иной раз «фокус фотографа» при помощи «фотоувеличителя» заостряет «пылинку бытия» так, что в ней видятся миры — и позвольте через Вас мне передать самой себе такое послание. Возможно, и я предчувствую это, оно обязательно будет интересно и даже важно кому-то ещё.
А. С. Мне понравилось осознание того факта, что всё, что мы говорим или пишем, имеет свое название, характеристики, свойства. Неандерталец добыл огонь, а гомо сапиенс объяснил процесс повышения температуры в результате трения. Оба они огонь добыли, но второй объяснил как это делается и почему. И вот, чтобы не быть литературным неандертальцем, нужно не только уметь получить этот божественный огонь, но и знать теорию. Не обязательно вот так сильно в этом разбираться и есть хлеб критиков и литературоведов, но иметь представление нужно.
И. К. И заключительный вопрос нашей беседы, на который Вы уже отвечали кратко в рубрике «Знакомство с авторами», но, по традиции, задам его ещё раз, в несколько расширенном варианте — для тех, кто читает нас сейчас. Что Вы могли бы пожелать читателям, авторам и редакторам «Паруса»?
А. С. Читателям — новых открытий, именно они дают стимул читать еще. Авторам — озарений, это необходимая составляющая писательского успеха. Редакторам — терпенья. Помочь огранить бриллиант, при этом не задушив полет авторской ранимой души — это огромный, но не заметный читателю труд.
И. К. Спасибо за интересную беседу, Андрей Анатольевич! Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и успехов!
А. С. Спасибо и Вам за интересные вопросы, особенно за те, которые я сам себе задавать боялся.
