Сто девяносто второй день
Давай посидим неслышно с тобой, пока
Темнеет заката розовая тесьма.
В конце разговора пойманная строка
Уже начинает жить и дышать сама.
Влюбленные в третье склонение: тишь да гладь,
В закате переплетаются ночь и явь.
Схожу очиню карандаш, принесу тетрадь
А ты, пожалуйста, чайник сходи поставь.
Усядемся так: ты в кресло, я у стола,
От лампы ложится тени густой овал.
Пока весь мир за окном обнимает мгла,
Мы будем друг у друга одни. Давай?
Но холодно, холодно, как себя ни укрой,
Какие ни воображай вокруг города.
Из карандаша на бумагу сочится кровь
И в чайнике, кажется, булькает не вода.
Всё то, что случалось с нами, а больше нет,
Весь этот уют без мыслей про мир вокруг
Ложится под лампы прозекторский резкий свет,
Попробуй выгнать, но это напрасный труд.
Никто не поможет, никто не придёт спасать,
Открой тетрадь и пиши, повторяй и пой,
Пока без примеси красной начнёшь писать,
А только слезой - прозрачной, простой, слепой.
Сто девяносто седьмой день
Испеки мне булочку
С кремом и корицей.
Приведи на улочку,
Где вода искрится.
Поглядим на облачко,
Насвистим мотивчик.
Выдохнем легонечко,
Посчитаем птичек.
Губы перепачканы,
Липкие ладошки.
Детка пишет пальчиком
На песке:
"Мне тошно.
Тошно переваривать
Время вместе с вами.
Страшно разговаривать
Взрослыми словами".
Двести двенадцатый день
Всё печёшь, плетёшь ребёнку локоны,
Машешь первоклашкам с рюкзаками,
Ниточку нормальности, что лопнула,
Непрерывно вяжешь узелками.
На привычный мир (вернись, услышь меня)
Ставишь, ставишь наскоро заплаты.
То накупишь три телеги лишнего
То на дроны ухнешь ползарплаты.
Осень здесь пронзительно красивая,
Над полями ветер колокольный.
Сердце каменеет от бессилия,
А под камнем холодно и больно.
Этот камень тяжелее в сумерки
Никуда нам от него не деться.
Этот камень нынче в каждой сумочке
В школьном рюкзаке, в коляске детской.
- Сядь за стол и ешь, моя горошинка,
Как дела сегодня, друг мой нежный?
- Мама, правда, в мире все хорошие,
Кроме злых солдатиков, конечно?
Утереть глаза одним движением,
Придвигая блюдечко с малиной
И ответить:
- В первом приближении
Ты права.
Пирог пересолила.
215
"Меня не возьмут в призыв, у меня броня,
А если возьмут - что ж делать, давай винтовку".
Хочешь убить украинца - начни с меня,
Тебе же нужна какая-то подготовка.
Начни с меня, вот, смотри, я перед тобой.
Типичный такой представитель среднего класса.
Не украинка, конечно. И что с того?
Как будто бы люди там из другого мяса?
Вот дети мои, ты их знаешь по именам.
Не бойся, я им прикрою глаза рукою.
Хочешь стрелять? Так давай, начинай с меня.
Ну, в смысле, это другое? А что другое?
Ведь это я и двое моих зайчат.
Стреляй давай в меня, только их не тронь.
Ты слышишь, уже пришли, уже в дверь стучат.
Ах, это не за тобой.
У тебя же бронь.
231
Изучай географию: сёла, поля.
В города непрерывно играй.
К февралю уже ближе, чем от февраля,
Только всё это время февраль.
Календарь неподвижно застыл на столе,
Поломалось в приборе реле.
Представляешь - и вишни цвели в феврале,
И созрели хлеба в феврале.
Кровь течёт из закушенной насмерть губы,
Дети спят, удержись, не реви.
А сейчас в феврале золотые дубы
В полусонной закатной крови.
Чтоб помочь - отключись, огрубей, обезличь.
Просто поезд. Билет. Самолёт.
Вот февральский купальник. Февральский кулич.
Впереди, говорят, новый год.
Будет слякотный март. Будут ветви дубов
Укрываться зелёным платком,
Потому что всегда побеждает любовь -
И тогда. И сейчас. И потом.
Приготовим бокалы, о том лишь моля,
Чтоб навек не вернулся назад
Год безудержной нечисти. Год февраля.
Год любви, побеждающей ад.
232
Перемотай, пожалуйста, на конец
Раз уж ты не умеешь вернуть к началу.
Город встаёт красивый, как леденец.
Чайки кричат на рыбу. Кошки на чаек.
Папа вернулся в нашивках и орденах,
Мама уже не вздрагивает от грома.
Бомбоубежище больше не при делах.
Бабушка дома. И младшие тоже дома.
К Новому году становится холодней.
Тётя Наташа приедет в гости, наверно.
Все в магазине подшучивают над ней
Гривны она пересчитывает на евро.
Младший не верит, что люди спали в метро,
Там ведь невкусно пахнет и места мало,
Знает лишь, что назвали его Дмитро
В честь молодого спасателя из подвала.
Перемотай, пожалуйста, на конец
Хватит, настало время монтажных ножниц.
Перемотай, пожалуйста, наконец,
Боль эту долго вытерпеть невозможно.
Лампа зажжётся. Пёс в углу заскулит -
Время гулять со мной, я совсем скучаю.
Папа привычно возьмётся за костыли.
Окна блестят леденцами под крики чаек.
Ярко горят на улице фонари,
Город не ждёт подвоха - войны, беды ли.
Там, наверху, смеются - смотри, смотри,
Видишь, они справляются. Победили.
245
Некоторый итог для меня таков:
Мир разделён не на умных и дураков,
Не на ленивых жоп и адептов зожа.
Не на шлимазлов и тех, кто умеет жить,
Мир разделён на близких и на чужих.
На сердцекаменных и на тоненькокожих.
С кем ты там раньше пел - зачеркни и брось,
Это не общая кровь в вас текла насквозь,
Это вода, отравленная словами.
Сладко ведь было пить - а во рту горчит.
Складно ведь было петь - что же он кричит,
Что произносят губы, что целовали.
С кем ты сейчас обсуждаешь, кого и как
Вывезти в тыл сквозь боль, сквозь огонь и мрак,
Сколько им лет? И петь хорошо о ком им?
Кажется, получилось. Ура? Ура!
Кстати, привет, я Ира. Привет, сестра,
Я Тимофей. Ну здрасте, теперь знакомы.
Есть и ещё итог - он того странней,
Я, заключённый слов и пастух камней,
Вдруг на другом языке говорю и плачу.
Будто звучать иначе слова хотят,
Смотришь в окно - там жовтень, а не октябрь,
"Ти там тримайся, сонечко", - слёзы прячу.
И наконец последнее - нет войне,
В веке любом, в любой, чёрт возьми стране.
Азбука? Азбука. Заповедь? Даже круче.
Учим детей: нападающий - идиот.
И примечание: кто к нам с мечом придёт,
Пусть этот меч засунет и там прокрутит.
Что с географией стало? Она не та,
Перемешались границы, цвета, места,
Ближе теперь Париж, Черновцы и Варна.
Мы одинаково дышим - рука в руке.
Мы на одном обнимаемся языке.
Дочь подросла, я думаю: "Дуже гарна".
Мир красоты.
Висящий на волоске.
259
- Золотенькая моя
(пишет он)
Это письмо скорее всего не дойдёт,
Никто уже и не пишет бумажных писем.
Я старше всех, командир за сына сойдёт.
Слабо представить меня пожилым и лысым?
- Золотенькая моя (пишет он)
Почти темно, я пишу тебе вкривь и вкось.
Темнеет рано, а так-то ещё не поздно.
Бумага влажная, карандаш протыкает её насквозь.
Дырочки будто звёзды. Ты любишь звёзды.
Золотенькая моя (пишет он)
Мои буквы идут, спешат.
Пробираются сквозь линию огневую.
Сильные буквы стараются,
Слабые мельтешат
Ложатся на боковую.
Давай представим худший сценарий: им
Никак не удаётся к тебе продраться.
Чтобы упасть наконец к коленям твоим
Им приходится сдаться.
И вот они проезжают сквозь чёрный край,
Проходят фильтрацию (в аду так принято для мужского),
Неожиданные помощники сажают их на трамвай,
Потом на электричку, скажем, до Пскова.
Им удаётся оставить всех в дурачках,
Сыграть в подкидного, сымитировать страх и робость.
Они стоят на границе в каких-нибудь Бурачках,
Их разворачивают.
(Посмотрите, какие кривые. У вас есть инвалидный пропуск?)
Наконец со второго раза им удаётся пройти
Не всем, конечно, самым ровным и ярким.
Покупают чай и празднуют полпути
На какой-то полупарковке, полустоянке.
Очень хочется спать. Слегка болит голова.
Буквы мои вдыхают нездешний воздух.
Они пересобрались в другие слова
Но звёзды остались те же. Ты любишь звёзды.
Наконец автобус привозит их в Шегини.
Осталась пара шагов ещё до границы.
Привет, говорят они.
Привет, говорят они.
Мы так долго шли к тебе
Мы привыкли сниться.
Золотенькая моя (пишет он)
Это письмо скорее всего не дойдёт.
Дойдёт пара букв. Или может быть даже слово.
Слово точно тебя найдёт. Я верю, найдёт,
А если вновь потеряет, отыщет снова.
Золотенькая моя.
Тут и осень совсем как ты -
Прозрачная, рябинная, золотая.
Он пишет быстро - успеть бы до темноты.
"Наснись мені" - он ставит точку над і
И рвёт листок.
Он пишет.
Она читает.
273: далеко
С неяркой поэтессой Алей Ха.
Мы как-то в баре вечером сидели.
И я сказал:
- Послушай, в самом деле,
Ведь наша жизнь не так уж и плоха.
Бывали и похуже времена.
А Аля Ха. ответила
- Война.
- Ну да, война. Но мы с тобою тут,
И здесь война была давно когда-то.
Твои клопы весёлые растут.
Мои клопы ужасно бородаты,
Один мне фото шлёт:
- Смотри, жена.
Но Аля Ха. ответила
- Война.
- Война, война. Заладила своё.
Ну да, война, но мы не виноваты.
Сидим с тобой красивые вдвоём,
Чуть-чуть стары, немного толстоваты,
Ну что ты стала скучной, как сухарь.
Война, война. Токуешь, как глухарь
Война, война. Сама-то хороша,
Не будь ханжой. Ты больше, чем полгода
Не то чтобы страдаешь не дыша.
Живёшь, жуешь, глядишь, как там погода,
Ты в целом здесь, не на передовой
И Аля покачала головой.
И вдруг сказала, будто бы слова
В ней долго тлели, а потом потухли.
- Ты прав мой друг. А я вот не права.
Я здесь, не там. Стою с утра на кухне
И режу хлеб. И думаю, ну бред.
Я режу хлеб.
А где-то дома нет.
Ору на дочь. А где-то дочерей
По чатам ищут.
Собираюсь в отпуск.
Что нужно взять? Игрушечных зверей,
Носки, пелёнки. Что захочет отпрыск.
На пару дней - огромный чемодан.
А у кого-то столько - навсегда.
Не у кого-то! Вот они, вокруг.
Твои родные, Женька, Алик, Вика
Все те, с кем жил, не расплетая рук,
Играл в контакт и лопал ежевику,
Они сидят в укрытиях с детьми.
Вчера полдня. Сегодня свет с семи.
Я режу хлеб. А там идёт война.
Я сплю в тепле. А там идёт война.
Я здесь пишу. А там идёт война.
Я здесь дышу. А там идёт война.
Я не хотела в эти времена,
Я не хотела жизнь свою такую.
Я стала глухарём - война, война
Действительно, бессмысленно токую.
Ты прав, мой друг. Пожалуй, я пойду,
Чтоб не держать тебя в своём аду.
Я не сдала зачёт, где жизнь легка.
Я пересдам потом. Поставь неявку.
Сказала поэтесса Аля Ха.
Неяркая. Всегда была неяркой
И вечно говорила невпопад.
Она ушла и унесла свой ад.
А я остался - пусть идёт с войной,
Возьму глинтвейн с изюмом и корицей.
Глотнул, а благородное вино
На вкус, как кровь - не смог не подавиться.
Я выплюнул отравленную взвесь.
Она ушла.
А ад остался здесь.
280
Это опять - холода, непогода, кочевники.
Тёплые жизни - бесценные или никчемные.
Наша эпоха когда-нибудь будет в учебниках
Если тогда ещё в принципе будут учебники.
Будут отдельным предметом азы немолчания,
Правила стойкости, выводы сопротивления
Каплями крови написанные примечания,
- Как сформулировать храбрость?
- Смотри оглавление.
Список имён: от младенцев до стареньких дедушек.
Кто дочитал свой параграф, спишите задание:
Бросить в красивую реку блестящую денежку,
Чтобы вернуться. Чтоб все возвращались когда-нибудь.
Выйти на улицу. Нос искупать в одуванчике.
Прыгнуть в бассейн - от души наконец-то наплаваться.
Съездить в соседний район на знакомом трамвайчике.
Жить - так чтоб каждая жилка звенела и плавилась.
Видишь, подростки стоят и хихикают группками,
Видишь, старушки закат наблюдают алеющий.
Помнить о том, до чего всё мучительно хрупкое.
Выучишь этот урок - можно браться за следующий.
Храбрость - делиться. Одеждой, словами, свечением.
Черпать со дна и другим, кто слабее, раздаривать.
Наша эпоха когда-нибудь будет в учебниках.
Если когда-нибудь в принципе будет когда-нибудь.
300
Тебе их не жалко?
Простых дурачков не жалко?
Я помню, как занавеска в окне дрожала.
Нам было по двадцать - два дурака роскошных.
Мы к морю шли, по лестнице вниз, за кошкой,
Она не спешила, и мы за ней не спешили.
Дни были длинными, а вечера большими.
Зажмурилась: "Правда, так будет всегда?"
"Надейся".
Была жара. Шумела вокруг Одесса.
Волна на песке шипела, ползла, змеилась.
Оксана пишет: "Родителям дозвонилась".
Тебе их не жалко?
Чего ты им гибель прочишь?
Я помню, трамвай выползает с утра на площадь,
Скрипящий, глазастый, звякающий спросонья.
Трамвай выползает, над ним выползает солнце.
Студенты в кепках наяривают на скрипках.
Пойдём за кофе! Закрыто? Для вас - открыто!
Высокий замок и волосы рвущий ветер.
Во Львове есть волонтёры?
Конечно. Встретят.
Тебе их не жалко?
Они же по дури просто.
Была в гостях? Пора и в другие гости!
Я рядом живу, остановка "Павлово поле".
Конечно, пешком. Вот тут я училась в школе.
А тут учу. Вот тут мои мама с папой.
Прикинь, я когда-то сидела за первой партой.
А нынче сама училка, вот это номер,
Схожу с ума от глупых физиономий.
Зато заскучать, как правило, не дают нам,
И к Женьке заедем на Салтовку, там уютно.
А будущим летом тоже тебя увижу?
Нет, я не умею жалеть их.
Я ненавижу.
310: make a wish
"Это моя война", - говорит она.
Форма на ней измята и прожжена.
Волосы в узел,
- Встретимся?
- Может быть.
- Что тебе помогает?
- Любить. Любить.
"Это моя война", - говорит она.
И собирает подарочки дотемна.
Детские письма:
Лего и смерть врагам.
- Что тебе помогает?
- "Спасибо, мам".
"Это моя война", - говорит она.
Это билеты автобусные до Брна.
- Пустят с собакой?
- Точно должны пустить.
- Что тебе помогает?
- Других везти.
"Это моя война", - говорю и я.
Я далеко, но всё же она моя.
С вечной беспомощной мантрой:
- Жива?
- Жива.
- Что тебе помогает?
- Писать слова.
Люди, билеты, пёсики, хомяки,
Кровь, турникеты, выцветшие виски.
- Мы тут поставили ёлку - свежа на вид.
- Наша-то с прошлого года ещё стоит.
- Что загадаешь, глядя сквозь пузырьки?
- То же, что все - от Штатов до Хельсинки,
Чтобы когда этот год наконец уйдёт,
Новенький был бы действительно новый год.
Что никогда не сможем? Забыть, забыть.
Что помогает? Тоже - любить, любить.
Что загадаем? Чтобы густое зло
В нору свою побеждённое уползло.
Чтобы мои были горы и города,
Чтобы её были песни, огонь, вода,
Чтобы никто - ни он, ни я, ни она
Не говорили:
"Это моя война."
319: Оксана
Оксана на Рождество мечтает о чудесах.
Она весь год молодцом, почти никогда не плакала,
Даже когда на границе стояли двадцать четыре часа.
Было скользко и холодно, с тёмного неба капало.
Младший потребовал писать, и мама вся завелась,
Нельзя отойти в кусты, тогда потеряешь очередь.
В общем, она подняла его, и он пописал в придорожную грязь.
Сейчас вспоминать смешно, а тогда было стыдно очень.
Пограничники говорили гладкими голосами,
Казалось, Оксана катится с них, как с ледяного склона.
Ладно, сказали, переходите. А от границы сами.
А как они сами, когда чемодан-то сломан.
Колёсико отлетело и молния вообще
Расходится. Застегнули, но в целом как-то невесело.
И мама сказала ей: "Напихала своих вещей".
Было обидно, но Оксана ничего не ответила.
Она правда-правда себя хорошо вела.
Ну, честное слово. Глаза незаметно вытерла.
Помнит, что летом герань на окне цвела.
Окна не стало. Но это она не видела.
А мелкий разнылся, мультик ему включи.
Ну, как объяснить, что зарядки уже на донышке.
- Мама, послушай, пожалуйста, не кричи.
А сказку хочешь?
Давай расскажу о Золушке.
- Не бойся, маленький.
- Я уже не боюсь.
Давай играть, будто всё это - приключение.
"Тут дети, совсем замёрзли".
"Давайте в бус".
"У нас есть печенье, вы будете чай с печеньем"?
Сперва отрубает радость. Потом отрубает страх.
Так узнают своих - "на звук вертолёта - падайте".
Оксана на Рождество мечтает о чудесах
Но это она понарошку, скорее по старой памяти.
Уже почти год прошёл - она не сошла с ума.
И в местный лицей пошла. И даже неплохо учится.
Чудес не бывает, конечно. Она их творит сама.
Осталось вспомнить, как плакать.
Но всё получится.
***
И шелест, и тяжесть зачитанной книжки.
Двенадцатый час, мы опять засиделись.
Железистый запах молочной отрыжки
Серьёзно и сладко уснувший младенец.
На улице липы под шквалами гнутся,
А тут так легко ничего не бояться.
Двенадцатый час, значит, завтра проснуться
Примерно как в гору на лыжах подняться.
Но книжка, а в книжке о счастье и чём-то,
Что глушит часов монолог равнодушный.
И спит небольшая смешная девчонка,
На щёчке - размашистый след от подушки.
- Ты сделаешь чаю?
- Я сделаю чаю.
Двенадцатый чай. То есть час. Я устала.
Но липы так яростно ветер качает,
- Ты завтра не встанешь.
- Да как-нибудь встану.
Как больно выныривать, воздух глотая,
- Ты новости видел?
- Да, видел. Ответят.
- Смотри, до чего она вся золотая,
Медовая, млечная.
- Снова по детям.
Сгибаются тени, сминая страницы,
Сгибаются липы под шквалами ветра.
Ответят за церкви, площадки, больницы
Никто не сумеет уйти без ответа.
- Ответят?
- Ответят.
- Ты завтра не встанешь.
- Да встану, конечно.
Которую ночь ты
Сидишь и знакомую книжку листаешь,
Из времени прежнего, радости прочной.
Откроешь страницу почти что любую
И смотришь, упрямо на что-то надеясь.
За окнами буря. За стенкой от бури
На ломтике света уснувший младенец.
162: песни
Вы знаете, что умерло с Наташей?
С Наташей, из аптеки фармацевткой,
Которая гуляла с пекинесом
И булочки на праздники пекла?
Остался муж и сын остался старший,
Но умерли Наташины рецепты,
Она, конечно, их не записала
Сначала. А потом уж не смогла.
Ещё Наташа очень много пела,
И песни тоже умерли с Наташей.
Слова остались, музыка осталась,
Но сумма не тождествена кускам.
Её нашли почти что самой первой
На вид живой, как будто бы уставшей,
Как будто бы она почти что встала,
Но не смогла подняться из песка.
Так и лежала возле карусели,
Наташа, фармацевтка из аптеки,
А пекинес сидел у самой шеи,
Но не скулил, а тяжело дышал.
Сын с мужем подошли и тоже сели
У головы и ног. Скрестились тени,
И будто бы уселась между ними
Усталая Наташина душа.
Наташины слова: "Вам что на завтрак?"
Наташин страх: "Не лезь туда, укусит"
Наташина любовь: "Эх вы, красавцы,
Состарюсь, с вами каши не сварить".
Для мужа чай, для сына динозавры,
А младший далеко, ещё не в курсе,
Он с бабушками в первый день уехал,
Они смогли её уговорить.
Всё это стоит много миллионов,
Сто десять тысяч и ещё проценты
Ужасно много толстых мягких денег -
Не рак лечить, не полететь на Марс,
А погубить Наташины пионы,
Сжечь вкусные Наташины рецепты,
Чтоб разорвать вселенную Наташа,
Планету Ира, астероид Макс.
Чтоб муж и сын сидели на площадке.
Здесь старший сын когда-то падал с горки
Здесь младший сын когда-то пил из лужи,
Но он уехал, бабушка спасла.
Чтоб крест теней ложился беспощадно,
Чтоб воздух был на вкус глухой и горький.
Слова остались, музыка осталась,
А песен нет. Наташа унесла.
Аля Хайтлина, Мюнхен, Германия. Педагог, лингвистка, переводчица. Пишу о маленьком мире в эпоху больших потрясений.
