С подругами всегда сложно. Дружишь, любишь, открываешь душу и никогда не знаешь, когда тебе нанесут удар из-за угла. Кинжалом или каким-нибудь другим смертоносным острым предметом. Симпатия и антипатия – вещи, понятное дело, несовместимые. Антипатия спасает нас от нелицеприятных знакомств, предупреждая о скрытой опасности. Нечаянно ухватишь левой ноздрей неприятный запах от собеседника и все, аппетит к новому знакомству начисто пропадает. Как ножом отрезало. Или в словах очаровательного визави почудился вдруг тайный подвох – идентично, интерес к нему навсегда угаснет. Но однажды антипатия меня подвела, не предупредила, что за ближайшим поворотом скрывается опасный уклон. На какой-то презентации, устроенной в честь профессионального праздника известным питерским медиа-магнатом, я познакомилась с приятной девушкой. Приятной, сказать мало – великолепной девушкой. Бывшая фотомодель. Длинноногая, хрупкая и стройная, и все это славно уместилось в милой мордашке, улыбчивой и прелестной. Мы нежно прильнули друг к дружке и уже не отлипали до окончания мероприятия. По завершении презентации я, без особых размышлений, уехала с фотомоделью к ней на дачу. Мы ехали в роскошном «Понтиаке» и всю дорогу болтали. Дома выпили вина, разговорились, и она мне рассказала – по секрету, как часто водится между девочками, что ее недавно бросил муж-подлец. Почему-то на жизненном пути мне слишком часто встречаются девушки, которых подло оставили мужья, но всех почему-то оставляют со средствами к существованию и немалыми. Сначала я подумала, что девушка шутит. Выпила вина, ну и перебрала малость, всякое бывает. Красивая женщина может позволить себе некоторые вольности в поведении. Оказалось, не перебрала, совсем наоборот. Ну, а дальше пошло-поехало. Нет, девушка не оказалась на мою беду лесбиянкой и алкоголичкой. Представьте, она даже не пила свежую кровь по ночам, предварительно отравив, или перекусив жилку на шее у своей наивной жертвы. Но она испытывала на прочность мое ангельское терпение в течение полугода после нашего знакомства. По этой причине мне пришлось некоторое время скрываться у мамы в Сосновой Поляне. Обычная послепрезентационная вечеринка за городом обернулась квартальным кошмаром. Бывшая фотомодель привязалась ко мне. Цену за сердечную привязанность потребовала необъемную. Она преследовала меня, изводила звонками, требовала встреч, свиданий и уйму драгоценного времени. На нее нужно было тратить бесценные минуты и секунды, а их-то у меня как раз и не было в запасе. В этот период на фирме отрабатывали сложный и дорогой заказ, я носилась по городу, как взмыленная лошадь, вся в цветах и пене, а в это время фотомодель плакала в мой мобильный телефон, смачивая своими горючими слезами мое великое сожаление об утраченных центах и долларах. Через неделю я уже понимала, причем, без комментариев дорогостоящих специалистов – почему ее бросил муж. Я бы тоже ее бросила, если бы фотомодель нечаянно оказалась моей женой. В обычной жизни Лариса, так звали мою фотомодель, не разговаривала – она кричала, переходя на сплошной и непрерывный визг. Истерические нотки в ее тоне явственно говорили об отклонениях от нормы. В первый раз я не заметила никаких отклонений. Я видела симпатичную мордашку, чувствовала отзывчивое сердце, грелась в лучах уморительной улыбки. Чужая красота сшибла меня с ног, лишила на время разума, а моя антипатия в это время, видимо, спала глубоким сном. А когда она проснулась – уже было поздно. Фотомодель вошла в роль. Она принялась мной командовать, учить меня, как правильно накрасить ресницы, какое надеть платье, какую купить сумочку. Я едва успевала выслушать один совет, как за ним уже следовал второй, третий, и если не выполнялся первый – тут же начиналась жуткая истерика. Первой заподозрила неладное моя мама. Она прислушалась к слезам и советам, глухо барабанящим, как запоздалый осенний дождь по другую сторону мобильного и навострила уши. И сразу встала в стойку. Мама всегда чувствует опасность. Даже если сидит у себя в Сосновой Поляне и читает детективы в пестрых суперобложках.
– Кто это? – прошипела мама, приникая ухом к мобильному.
Моему мобильному, между прочим. Из него доносился истошный вопль. Я отставила руку с телефоном как можно дальше от всеслышащего маминого уха и яростно помотала головой.
– Отстань, мам, – прошипела я, слушая отголоски истеричного голоса.
Пронзительный визг низким туманом стелился над северным городом. Мне стало страшно. Но совесть и воспитание не позволили мне бросить трубку или отругать привязчивую девушку, оставшуюся на белом свете круглой сиротой. Муж оставил ей огромное состояние в обмен на собственную неприкосновенность. Откупился от бывшей супруги и забыл прошлую жизнь, как страшный сон. Родных у фотомодели почему-то не было, вместо близких родственников в пустом загородном доме гуляли три собаки. Весь день она сидела в обнимку с догами и бультерьерами или посещала дорогие косметологические салоны. Других забот у моей новой подруги не было и не предвиделось. И тогда она решила взяться за мое воспитание. Почему я не смогла сразу распознать ее и прогнать прочь со своей жизненной дороги? До сих пор не могу понять. Зато моя мама отреагировала мгновенно. Она вступила в тайный сговор с другой моей подругой – Юлей Наумовой. Благовоспитанную маму не остановили приличия и правила. Родная кровь оказалась выше условностей. Побратавшись с Наумовой на доверительной почве, мама принялась ограждать меня от назойливого внимания внезапно возникшей подруги. И впрямь, новая подруга образовалась, как онкологическая опухоль, она встала на моем пути, как непреодолимое препятствие. Форс-мажорная подруга вообще не понимала человеческих слов. С ней можно было разговаривать на английском, русском, чукотском – результат все равно оказался бы равным нулю. Фотомодель воспринимала жизнь нервными окончаниями. Но ощущения не всегда радуют женщину правильными решениями. А нервные чувства легко заведут в тупик. Призвав на помощь собственную совесть, я решилась на героический поступок. Отклонив братскую помощь сыщицкого синдиката «Наумова энд мама», я наконец-то собралась с духом и сказала фотомодели, слегка искажая голос, от волнения, разумеется: «Лариса, займись делом! Только не скули. Пожалуйста».
– Каким? – сухо квакнула Лариса.
Истерические нотки в голосе мгновенно исчезли. Фантастическая реакция. Экологическая катастрофа больше не угрожала нашему городу. – Каким делом?
– Свяжи кофточку. Почитай что-нибудь. Найди себе работу.
Смешно сказать – найди себе работу. А кто возьмет к себе в офис эту дивную красавицу – бывшую модель шоу-бизнеса? И что она будет делать на той работе - развлекать клиентов-скупердяев, переключая их внимание на насущные нужды компании, носиться по городу в поисках клиентов, как я? Лариса после моего вопроса вяло отключилась. Обиделась, наверное. И, слава богу. Целых две недели я славила неведомого бога за то, что он спас меня наконец от навязчивой бездельницы. В разгар молитвенного экстаза резко зазвонил телефон. Это была Лариса. Теперь она разговаривала лягушачьим голосом, наверное, от избытка чувств. Разумеется, я понимала, Лариса осталась без дела. И без жизни. Она превратилась в покойницу. Меня передернуло, скажите, кто-нибудь хочет дружить с выходцами с того света? Что-то я ни разу не слышала о женщинах-некрофилах. Этим редким заболеванием страдают особи лишь мужского пола. Подруга номер два – Юля Наумова все-таки придумала выход, как спасти мое духовное начало в целостной оболочке. И моя нескладная подруга избавила меня от преследований богатой бездельницы. Юля тайком от меня поехала к этой капризной и взбалмошной даме и высказала ей всю жестокую правду прямо в красивое и прелестное лицо. Наумова уперла руки в бока, немного наклонилась, чтобы удержаться на ногах даже при залповых ударах боевого комплекса ПВО «Тунгуска». Юля сказала просто и ясно, дескать, ты, Лариса, бездарно прожигаешь свою жизнь, тратишь ее безрассудно, бессмысленно. Эпилогом страстной речи послужил логический довод, сравнимый по степени убедительности и краткости разве что лишь с марксистскими тезисами: «Если не оставишь Анжелику в покое – будешь иметь дело со мной!».
Лариса озадаченно уставилась на нелепую Наумову и призадумалась. Она понимала, что ей больше не удастся затянуть меня в тоскливую тину заброшенного болота. Таких дураков на свете больше нет. Была одна дура – Анжелика Казанцева, но у нее есть подруга-активистка. После штурмового удара Наумовой Лариса отстала от меня, не выдержав натиска. Звонки и преследования прекратились. И все равно я до сих пор нервно вздрагиваю, если на приемах ко мне подходит очаровательная особа с милой и приветливой улыбкой и протягивает мне бокал рубинового вина. Теперь я знаю, что прячется внутри неземной красоты. Там могильный мрак и липкая паутина.
Ларисиного мужа мне привелось встретить в фитнес-клубе. Несколько лет назад я случайно затесалась в ряды поклонников модного спорта. Сначала ходила, отдавая дань модным веяниям, дескать, и я тоже некоторым образом причастна к здоровому образу жизни. Потом мой интерес к спорту немного угас. И лишь после того, как моя карьерная кривая резко вознеслась вверх, волей-неволей пришлось вменить себе в обязанность ежедневное посещение тренировочного зала. Изредка я испытываю свою волю на пробу. Выдержит-не выдержит. В клубе в тихом укромном уголке примостилось вкусное кафе с дивными ароматами. Перед тренировкой я всегда присаживаюсь возле кафе, чтобы проверить собственную выдержку. Чаще побеждают ароматы. Иногда – выдержка. Короче, кто кого переборет. Как на ринге. В один из вечеров, когда я мучилась от вожделенного амбре, за соседний столик присел вполне симпатичный парень. Длинные волосы, светлые, прямые, а я не выношу длинноволосых мужчин. Но парню прическа подходила по стилю. И весь он был какой-то слишком стильный. Мое сердце подсказало мне, что это и есть бывший муж моей навязчивой подруги, хотя я больше я не доверяла собственной интуиции. Слишком часто она меня подводит. Но в этот раз я знала – я не ошиблась. В парне было что-то страдальческое, глубоко запрятанное, тщательно скрываемое от всех, но выпирающее острыми концами наружу, и эти концы делали выражение его лица слишком приметным. Мой взгляд сразу уцепился за эту приметность. У нас очень маленький городок. Здесь можно встретить кого угодно в самом неподходящем месте. Я поежилась от неудобства. Вдруг стало зябко. Вкусные запахи вмиг улетучились. Моя выдержка победила. Можно было идти на занятие, минуя раблезианские соблазны. Кроме гопака в начале века в моду вошел танец живота. Женщины бросают все на свете – семьи, детей, мужей, любовников – лишь бы посетить хоть один сеанс знаменитого танца. Я тоже решила уподобиться массам. Надо же испытать на себе воздействие восточной методики.
– Вы – Анжелика? – спросил парень.
– А-а, вы – Никита? – вопросом на вопрос ответила я.
– Никита, – грустно признался парень и сразу превратился в пуделя.
Сидит этакий заброшенный пудель с грустными карими глазами. Сидит и выслеживает Анжелику – маркизу ангелов.
– Вы – муж? – зачем-то добавила я еще один риторический вопрос.
– Муж, – согласился Никита, отбрасывая прядь волос со лба.
– Вы бы навестили Ларису, она совсем плоха, – сказала я, вспоминая мобильные рыдания брошенной красавицы.
– Зачем? – он брезгливо приподнял верхнюю губу и осторожно опустил ее на место.
– Вы же любите ее. Ведь любите? – я подалась в его сторону, стараясь рассмотреть выражение его глаз.
Никита вновь сбросил волосы на лоб, закрыв от меня лицо и глаза.
– И что из этого следует? Что? Скажите мне, пожалуйста, – спросил, а может, констатировал Никита.
Ларисин муж, как и я, тоже знал все ответы на поставленные им вопросы. Отличная получилась у нас беседа. Мы что-то спрашивали. У себя. И сами себе отвечали. Как в детстве: «На золотом крыльце сидели – царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой – выходи поскорее. И не задерживай добрых людей!»
– Она пропадает без вас. Ей плохо. Вы ведь специально меня подкарауливали в клубе, чтобы узнать, как она себя чувствует? Так?
Почему-то я не могла придумать ничего умнее. Со мной такое бывает иногда. Я могла лишь заглядывать ему в глаза и задавать ему те вопросы, на которые заранее знала ответ.
– Так, – нехотя согласился он, скрывая лицо за маской из волос и непроницаемости.
– Вы не можете без нее? И не можете с ней?
Я спрашивала, а он молчал. Никита смотрел на пепельницу, как будто в ней сконцентрировалась вся его жизнь, наполненная тлеющими окурками. В фойе клуба уже поставили новогоднюю елку, крохотные лампочки разноцветно подмигивали мне, будто подсказывали выход из создавшегося положения. Но выхода не было. Где-то далеко от нас выл от одиночества заблудившийся человек. И мы ничем не могли ему помочь. Муж, преданно любящий жену и подруга, разуверившаяся в чужой красоте – мы не могли указать этому человеку правильную и безошибочную дорогу. И вдруг я поняла, почему Никита искал меня, ждал, когда я появлюсь в клубе. Никита изнывает от ощущения собственного бессилия. От чувства беспомощности. Потому, что он не знает, как помочь Ларисе. И он был уверен, что я знаю, как это сделать. Но он увидел, что и я не знаю. Не могу. Я тоже слабый и беспомощный человек. Как все обычные люди. Лишь Всевышний может протянуть руку помощи заблудившемуся человеку, чтобы помочь ему выбраться из трясины, если, конечно, захочет помочь одинокому страннику.
– Никита, не мучайте себя. Лариса сама должна найти выход. Ее никто не сможет вытащить из болота. Тащить человека из трясины против его воли – занятие неблагодарное. И никчемное. Будем надеяться на помощь свыше. Оставим пока все это. Пусть жизнь сама расставит все точки и запятые. День за днем. День за днем. День за днем. Постепенно рана затянется. Или болезнь обострится. Мы с вами скоро об этом узнаем. Мы – не боги, Никита. Мы – обычные люди. Мы ошибаемся, совершаем опрометчивые поступки, исправляем их, если хватает на то ума и опыта, стараемся жить благостно и целеустремленно, а что у нас получается из этого – покажет время. А люди подскажут, в каком месте мы наследили. Ларисе нужно время. Она должна понять – если хочешь жить в обществе – люби не только свое совершенное тело и красоту, но и других людей. Нужно совсем немножко. Ведь она вас, Никита, не любит. И меня не любит. Она любит в нас собственное отражение. Лариса смотрит в нас, как в зеркало. И хочет видеть себя в наших глазах прелестной и забавной. Но жизнь не любит показухи.
Никита подавил внутри себя какой-то глухой звук. Это не был плач. И это не стон. Из нутра Никиты вырывалось наружу выражение глубокой муки. Он поднялся и вышел из клуба – в тренировочной майке, в кроссовках, с развевающимися светлыми волосами. Больше я его не видела. И Ларису не видела. И даже ничего о них не слышала. Наверное, жизнь еще не расставила все точки и запятые на свои законные места.
Санкт-Петербург, Россия, февраль, 2005 г.
