Бикинский тупик+1

(окончание, начало в №116)

 

Глава 6. Безумный ученый

 

                                                       Вместе с бурей из ракит

                                                       Тень Безумного летит.

                                                       Вся в крови его глава.

                                                       На груди его трава.

                                                       Лапы вывернуты вбок.

                                                       Из очей идет дымок.

                                                           (Н.А. Заболоцкий)

 

- Что ж, – заявил Горислав Игоревич, решительно потирая руки, – по-моему, настало время посетить пасюковский пещерный храм.

Следователь недоуменно воззрился на Костромирова.

- Уж не думаешь ли ты, профессор, в самом деле…

- Слышь, следователь, – перебил его Егорыч, – а ты Антонине моей про то сказывал?

- Про что? – не понял сразу Хватко.

- Ну, про то, что у этих туристов сердца пропали.

- Нет… да и как бы я сказал? Она же глухонемая! Я сразу вас искать побежал, чтобы вы понапрасну по тайге за тигром не гонялись. И не до того мне было – там сейчас и так полный раздрай… Уховцев, ядрен-матрен, пропал куда-то! А спелеолог этот – Сергей, ну, который последний из группы Пасюка еще жив – тот, понимаешь, чуть ли не в истерике. Тоже все бежать куда-то порывается…

Показалось Костромирову или старый охотник действительно вздохнул с облегчением? Интересно, какая ему разница, знает его супруга об отсутствии сердец у трупов или нет?

- Уховцев пропал? – уточнил Горислав. – А карабина он с собой не прихватил случайно?

- Откуда ты знаешь про карабин? – удивился Вадим.

- Ну, вот и выяснили, кто таков наш ворошиловский стрелок, – поворачиваясь к Антону Егорычу, заявил ученый. 

- Да на какого лешего ему это надо?! – поразился старик. – С ума он, поганский царь, спятил, что ли?

- В общем и целом, так оно и есть, – согласился Костромиров. – Но сначала я должен вам кое-что объяснить.

- Это точно, – согласился следователь. – Только дайте, ради Бога, попить – в горле совсем пересохло…

- Ну, вот что, – распорядился охотник, – сделаем привал. Нам с профессором тоже жевнуть чего-нибудь не помешает…

Он споро надрал бересты, развел костерок, потом достал из своей котомки чайник, куда-то с ним сбегал, а вернулся уже с полным. Не прошло и четверти часа, как все трое, удобно расположившись на ближайшей колодине, попивали из алюминиевых кружек ароматный травяной чай и с аппетитом закусывали сухарями – все это нашлось в берестяной котомке Антона Егоровича.  

- Мне сразу фамилия «Уховцев» показалась знакомой, - начал Горислав Игоревич, раскуривая трубку, - а когда сейчас Антон Егорович упомянул, что Уховцев очень хорошо разбирается в местной флоре, меня, наконец, осенило: вспомнил я, где и при каких обстоятельствах с ним встречался, и почему фамилия его мне знакома. В общем, никакой он, конечно, не историк, а на самом деле – биолог, кандидат биологических наук, но фамилию свою он при знакомстве с нами несколько исказил, настоящая его фамилия - Ушинцев. Видимо, узнав меня, он не захотел, чтобы я, в свою очередь, вспомнил его, вот и назвался другой фамилией. А в спешке она вышла довольно сходной с прежней – подлинной: Ушинцев - Уховцев.

- А зачем ему все это было надо? – спросил Хватко.

- Вот, слушай. В действительности, Ушинцев Андрей Андреевич (имя-отчество он менять не стал) был единомышленником, ближайшим соратником и соавтором некоего академика Тихона Адриановича Хоменко-Лисовского – лжеисторика, «труды» которого – прежде всего, так называемую «Новейшую историографию», я подверг критике на специально созванной конференции в МГУ (помнишь, Вадим, в поезде о ней шла речь?), и критике довольно-таки, гм… резкой. Ты знаешь, Вадим, порой я бываю эмоционален… Согласен, согласен – чересчур эмоционален. Ладно, поехали дальше. Так вот, ни Хоменко-Лисовский, ни Ушинцев ровно никакого отношения к исторической науке не имеют; Хоменко – по-моему, физик, а наш Ушинцев – вообще, биолог. Как я уже говорил - кандидат наук. Тем не менее, бредовые хоменко-ушинцевские идеи получили довольно значительное распространение в обществе, а их псевдонаучными трудами по сию пору завалены все книжные магазины. Ну вот… По прошествии какого-то времени после той приснопамятной конференции, мне сообщили, что у этого самого Ушинцева произошел нервный срыв – вроде, он набросился на одного своего коллегу и едва не перегрыз тому горло. Какой-то совершенно кошмарный, дикий случай! В результате, оказался под следствием, потом его положили в психиатрический институт имени Сербского и признали невменяемым, с диагнозом: «сверхценная идея и мания преследования на фоне неврозоподобной шизофрении». Некоторые ученые мужи обвиняли потом меня, что, дескать, в случившемся есть и моя доля ответственности. Но сам-то я убежден - Ушинцев изначально был больным человеком, оттого и увлекся теорийками г-на Хоменко-Лисовского. Впрочем, они – два сапога – пара, в психопатическом смысле…  Ну, а что произошло дальше, я, как и вы, могу лишь предполагать. Естественно, по выходу из клиники, Ушинцев оказался в незавидном положении; вполне возможно, потерял работу. И, видимо, во всех своих бедах винил исключительно меня. На историческом поприще он потерпел фиаско, в биологию, по-видимому, возвращаться уже не хотел, но тут им овладела новая «сверхценная идея» - из области криптозоологии: он увлекся поисками реликтового гоминида - «снежного человека». А дальше – известно: волей всесильного случая он встречается в поезде со мной и вдруг, к своему ужасу, узнает во мне своего «гонителя», ненавистного разоблачителя!.. Впрочем там, в поезде, он еще держался (скорее всего, успокоительные декокты, которыми его накачали в Сербского, на тот момент не выветрились), но когда мы по злой иронии судьбы встретились снова, тут уж произошел решительный рецидив болезни. Наверняка он не поверил в случайность новой встречи – напротив, она явилась для него окончательным доказательством, что я продолжаю его преследовать, может, снова хочу подвергнуть публичному осмеянию, и… и результат налицо. Если принять во внимание диагноз – а шизофрения, как известно, неизлечима – вполне объяснимо, почему он решил свести со мной счеты, когда тому представился случай.

 - Так вот что я вам, господа, скажу! – вскакивая, возбужденно воскликнул Вадим Вадимович. – Ушинцев и есть наш убийца! Это он обоих спелеологов замочил!

- Приехал он почти за сутки до нас… – задумчиво прикинул Горислав, – что ж… время и возможность у него имелись… Но мотив? Впрочем, о чем я говорю? Зачем шизофренику мотив?

- А сердца-то вырезать ему накой? – засомневался охотник.

- Тоже объяснимо, – пожал плечами Костромиров. – Он, как и мы, мог уже раньше слышать легенду об «Уносящих сердца»… Потом это все наложилось на его душевную болезнь… фантазмы подобных личностей носят порой весьма изощренный и прихотливый характер… А ведь старец Нектарий предупреждал нас вчера. Помнишь, Вадим?

- Так, – решительно заявил Хватко, – следует незамедлительно остановить Ушинцева. – И, повернувшись к Егорычу, спросил: – Куда, по-вашему, он может направиться?

- Тайга большая, – хмыкнул тот в бороду.

- Антон Егорович, – поднял брови Горислав, – вы, помнится, говорили, что свою моторку он оставил на Бикине?

- Ну да, – согласился дед, но как-то словно бы нехотя, – там она, где и остальные. Здесь, на Заглоте, лодки без надобности – пороги да мели одни, по Заглоте на лодке и полкилометра не пройти…

- А место сможете указать?

- Я ж говорю, они все в одном месте схоронены – и моя, и еще две, на которых Пасюк со своими спелеологами приплыли… все там, у Сахарной отмели.

- Какой отмели? – переспросил следователь.

- Сахарной – название такое. Песок там белый, ровно сахар…

- Мне кажется, – сказал Костромиров, – что там его и надо искать. Человек он, по-моему, не сильно смелый, а поскольку его «вендетта» сорвалась, скорее всего решит дать деру.

- Ну что, Егорыч, – проверяя кобуру, спросил Вадим Хватко, – в путь? Укажешь нам дорогу?

- Отчего не указать? – отвечал старик, с кряхтением поднимаясь на ноги. – Укажу. Когда он и впрямь, как профессор говорит, на всю голову трёхнутый, лучше его того… усмирить, пока новых делов не понаделал. Значит, сейчас выйдем спервоначалу к Заглоте, а там по бережку, по бережку – и до Бикина… Километров семь идти.

Старик сложил свой нехитрый скарб обратно в берестяную котомку, закинул на плечо двустволку и повел друзей в глубь таежного леса. Достигнув Заглоты, они пошли дальше по тропинке, проложенной вдоль обрывистого берега горной речушки.

К полудню Антон Егорович вывел их к Бикину. Все трое поднялись на утес, расположенный как раз в месте впадения Заглоты, и охотник, указывая куда-то вниз и вправо, пояснил:

- Во-он, видите излучину? Так Сахарная отмель сразу за нею.

- Теперь двигаемся по возможности скрытно, – скомандовал Хватко и достал из кобуры пистолет. – Преступник вооружен и совершенно безумен.

Однако, пройдя до самой отмели, они так и не встретили ни Уховцева-Ушинцева, ни даже его следов. Когда же их маленький отряд вышел на берег Бикина, их ждало очередное неприятное открытие: три из четырех лодок лежали на берегу без моторов и с пробитыми днищами, а четвертая отсутствовала.

- Утек, лжеученая морда! – с досадой воскликнул Вадим. – Утек, а чтоб погони не было, наши лодки попортил.

- Да-а… – протянул Антон Егорович, осматривая повреждения. – Экие дырищи… Тут не на один день работы. Да и моторов все равно нету… а на веслах его не догнать, нет... Вертаться нам надо.

- Наверняка, он в реку моторы скинул, – предположил следователь. – Глубоко здесь? Сможем достать?

- Попробовать-то можно… – почесал бороду старик. – Но опят же веревки нужны, поганский царь… как без веревок? Придется вертаться, факт.

- Интересно, – спросил Костромиров, пристально глядя на охотника, – чем он днища пробил?

- Да-а… – снова протянул дед, – по всему видать, поработал топором.

- А откуда у него топор?

- Топор-то? – нахмурился Егорыч. – А мне откуда знать? В избе, поди, прихватил, вместе с карабином.

- Вадим, – повернулся Горислав к другу, – а что, топор тоже пропал?

- Топор? – поднял тот брови. – Без понятия. Про топор ничего не знаю… А к чему ты клонишь, профессор?

- Да так… – хмыкнул Костромиров, поглядывая на деда. – Зачем бы Ушинцеву брать с собой топор? Вряд ли он заранее все это спланировал.

- Почему нет? – пожал плечами Хватко. – Безумцы – народ хитрый.

- Ну, чего? – нетерпеливо окликнул их Антон Егорович. – Обратно-то идете или как?

Обратное путешествие происходило без происшествий почти до самого Дозорного. А когда отряд вышел на опушку, и впереди, сквозь просветы в поредевшей растительности, показались нехитрые строения зимовья, Горислав остановился, чтобы раскурить угасшую трубку.

Влажный от лесной сырости табак никак не желал разгораться, тогда профессор решил набить трубку заново. Крикнув остальным, чтобы его подождали, он достал кисет и вдруг услышал невдалеке какое-то зловещее низкое гудение; сойдя с тропы, он обогнул жасминовый куст, откуда и доносились заинтересовавшие его звуки, и его глазам предстала картина, достойная кисти Брейгеля: на мокрой от крови земле, широко раскинув руки и ноги, лежал Андрей Андреевич Ушинцев, точнее говоря – его мертвое тело. А то, что оно было мертвым, сомнений не вызывало, поскольку последователь профессора Хоменко был вскрыт от грудины до паха и выпотрошен, как треска. Впрочем, кишки, печень, почки и прочие внутренности горкой лежали тут же, рядом с трупом. Огромные, восьмисантиметровые шершни с довольным жужжанием облепили зияющую рану, влетая и вылетая из брюшной полости, точно из родного улья. С трудом сдерживая рвотные позывы, Костромиров заставил себя присмотреться внимательнее: над внутренностями, мешая обзору, тоже кружили шершни, тем не менее, сердца, среди прочих органов, он не разглядел.

- Ядрен-матрен! Поганский царь! – раздалось со спины. Это подошли Вадим с Егорычем.

- А вот и Антонинин карабин!– с неуместным облегчением заметил охотник, указывая на лежащий рядом с трупом ствол. – То-то мне давеча послышалось, что палят, как будто, из знакомого оружия… – Но тут же упавшим голосом добавил: – Эге!.. А сердца-то, кажись, нету…

- Да, – согласился Горислав, внимательно поглядывая на старика, – сердце, похоже, кто-то… унес.

От его взгляда не укрылось, как Егорыч выбросил из кармана припрятанные ранее гильзы.

- Да погодите вы каркать! – сердито цыкнул на них следователь. – Надо сперва осмотреть тело. Меня, например, особенно интересует спина... Ну-ка, помогите его перевернуть.

- Стой, стой! – предостерегающе поднял руку Костромиров. – Эти твари могут запросто и до смерти зажалить. Посмотри, – он указал на дуплистый ствол растущего поодаль старого вяза, – там у них гнездо.

- Ничего, – обнадежил Егорыч, – сейчас мы их зараз аннулируем…

Он отошел в сторонку, вырезал длинную жердину и обмотал ее конец берестой. Затем, осторожно приблизившись к гнезду шершней на длину жерди, запалил бересту, и быстро сунул факел в дупло.

Горящие шершни брызнули во все стороны сверкающим фейерверком.

- Пожара бы не случилось, – заметил Вадим.

- Не случится, – заверил охотник. – Сейчас в лесу сыро.

Когда с гнездом было покончено, кишащие над трупом насекомые тоже рассеялись, и они смогли перевернуть тело Ушинцева на живот.

Первое, что бросилось им в глаза, – у покойника не оказалось ягодиц, они были вырезаны, а точнее, словно бы вырваны из тела каким-то непонятным орудием.

- Извращенец поработал, что ли… – пробормотал следователь, склоняясь над телом. – Ага, рука, видите, простелена – значит, ты, профессор, таки зацепил его… Но рана – пустяшная… О! А тут чего? Так, так… Ну что, – резюмировал он, поднимаясь, и указывая на три колотых раны на спине трупа, – извольте сами смотреть, господа: тот же знакомый почерк. Итак, – добавил он официальным тоном, – в предварительном порядке можно заключить, что потерпевший убит таким же способом, что и двое предыдущих.

- А чего это нам дает? Что меняет? – недовольно проворчал Антон Егорович. – Таким, не этаким…

- Многое, – возразил Горислав. – Но главное сейчас то, что Ушинцев автоматически выбывает из числа подозреваемых.

- Согласен, – кивнул следователь. – Хотя вывод напрашивается неутешительный: убийца-то, значит, на свободе.

- И это – не амба, – подвел итог Костромиров.

- Тьфу! Что б его, поганский царь! – сплюнул в сердцах охотник.

 

Глава 7. Капище каннибалов

 

                             Мы любим плоть – и вкус ее и цвет,

                              И душный, смертный плоти запах…

                           Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

                          В тяжелых нежных наших лапах. (А.А. Блок)

 

По прибытии в зимовье Горислав собрал всех оставшихся в живых обитателей охотничьего домика на импровизированный «военный совет». Коротко обрисовав ситуацию, в которой они оказались, а также изложив неутешительные выводы, к которым они только что пришли, он закончил речь следующим неожиданным предложением:

- Не знаю, как у остальных, а у меня лично сложилось убеждение, что разгадку всех последних трагических событий следует искать в обнаруженном группой Пасюка пещерном храме. Почему – долго объяснять… Да я еще и не созрел для объяснений. Короче говоря, предлагаю незамедлительно, прямо сейчас, отправиться туда. Итак, кто пойдет со мной?

- Одного я тебя не отпущу, – отрезал Хватко. – Хватит нам жмуриков.

- А без меня вам его вообще не найти, – хмыкнул Пасюк.

- Отлично, – кивнул Костромиров. – Еще желающие?

- Я тоже иду, – вздохнул Антон Егорович. – Хоть погляжу, чего за храм такой, из-за чего вся канитель.

- И я, значица, с вами, – заявил Борис. – Мне тоже шибко охота посмотреть на ту пещеру. А ну как это она самая и есть…

- Какая, «она самая»? – не понял Вадим.

- Ну, в которой, значица, Уносящие сердца схоронены.

- Тьфу, ты, поганский царь! – рассердился охотник. – Опять ты со своими сказками, типун те на язык!

Теперь взоры всех присутствующих обратились на Бухтина, забившегося в самый дальний угол избы и сидевшего там, обхватив дрожащие плечи руками.

- Идите к черту, маньяки! – выкрикнул он, клацая зубами. – Я теперь до возвращения вертолета из избы носа не высуну. Вдруг это у кого-то из вас крыша поехала?

- Скис Серега, – констатировал Пасюк. – Пускай, в натуре, тут остается, у Антонины под юбкой. 

- Нечего тогда рассиживаться, пошли, – решительно поднялся Антон Егорович, – пока не стемнело.

- Ы-ымм-мым! – неожиданно промычала Антонина, изображая что-то быстрым движением пальцев. – Гмым-мым!

- Чего, чего? – нахмурился старик. – …Ах, ты про это! – И, повернувшись к остальным, пояснил. – Жена говорит, чтобы мы по пути заскочили к Нектарию. Упредить надо старца, что неладно в округе. Пусть хоть затворятся, что ли… А может, его сюда прислать? Чтобы здесь, под твоей охраной, переждал, с бабками своими вместе? Как думаешь, Антонина?

- Мгым! – согласно кивнула шаманка.

- Вот и ладно, – обрадовался Егорыч.

Поспешно собираясь в дорогу, Костромиров вдруг обнаружил, что не может найти свой фотоаппарат.

- Вадим, – вытряхнув на пол содержимое рюкзака, растерянно обратился он к другу, – я, кажется, где-то посеял свой фотоаппарат…

- Раззява! А где он лежал?

- В рюкзаке…

- И что – теперь нет?

- Нет…

- Странно, – Хватко искоса глянул на охотника. Но тот, как ни в чем не бывало, деловито заряжал двустволку. – Ну, наплевать, возьми мой – он не хуже будет: «Сони», цифровой.

Но Вадиминого фотоаппарата тоже не оказалось.

- Феерично… – растерялся Горислав. А потом хлопнул себя по лбу. – Слышь, Пасюк!

- Да, Гор Игорич?

- Ты же мне высылал фотографию, так?

- Ну да, – согласился тот, – в поселок Охотничий сгонял на моторке – там почта есть.

- Нет, я к тому – значит, у тебя должен быть фотоаппарат.

- Ясный перец, – пожал диггер плечами, – быть должен. Но нету.

- А куда же он делся?

- Туда же куда и ваш, видимо… Пропал.

- И что, у вас тут часто так… вещи постояльцев пропадают? – с прищуром обратился Хватко к Антону Егоровичу.

- Опрежь не бывало, – проворчал тот, не оборачиваясь. – А как приехал этот ваш, с тараканами в голове… криптозоолог, так и пошло… то карабин, то – топор… Факт!

- Похищенный карабин при убитом имелся, точно, – возразил следователь, – а фотоаппаратов я что-то никаких не заметил. Кстати, и топора тоже.

- Ладно, все, потом разберемся! – отрезал Костромиров, пресекая готовую разгореться ссору. – У меня в мобильном телефоне есть фотоаппарат, на первое время сойдет. В конце концов, главное сейчас – разобраться с неведомым убийцей, а фиксацией археологических артефактов займемся после… Все собрались? Пойдемте тогда к Нектарию.

Но преподобный Нектарий, даже узнав о гибели Ушинцева, покидать скит и перебираться в охотничий дом отказался категорически.

- Ты меня, Антон Егорович, прости, – просипел он со своего кресла, – но как ты это себе мыслишь? Чтобы мы с сестрами, добровольно – к тебе? Это под защиту шаманских идолов, что ли?! Не-ет, благодарствую, но нас Бог хранит! Место у нас тут благостное, намоленное – через наш порог Зверю путь заказан. Так что, за нас не тревожьтесь – нам Господь охранитель…

Бабка Марья и бабка Дарья, стоя по обе стороны от трона своего наставника, согласно кивали головами.

- Ну, как знаешь… – развел руками охотник.

- А вот вас я так просто не отпущу, нет, – заявил преподобный. – Сначала, откушайте, чем Бог послал, а после ступайте уже в свое капище… Марья, Дарья! Несите на стол!

- Некогда нам, – попробовал возразить Егорыч. – Скоро темнеть начнет.

- Разговоров больше, – не принял возражений отшельник. – Съесть миску пельменей – много времени не отымет. А пельмешки те не простые, я их саморучно освятил; сейчас подкрепитесь маленько, а заодно и дух свой укрепите, прежде чем в кумирню-то соваться языческую.

Впрочем, пельмени оказались совсем даже не лишними, поскольку все были изрядно голодны. Наконец, укрепив души освященной снедью, отряд тронулся в путь.

Едва они вступили в лес, как со стороны жилища охотника послышались ритмичные удары бубна и жутковато-заунывное мычание.

- Это Антонина камлает, – пояснил Антон Егорович. – Нам в помощь.

- Помощь лишней не бывает, – согласился Костромиров.     

Подъем к пещере отнял у них не менее часа – хотя склон был и не так, чтобы сильно крут, да и порос редколесьем – невысокими дубами, кряжистым грабом да корявыми даурскими березами, однако частые древесные завалы затрудняли движение.

Но вот подъем закончился, и перед ними открылось удивительное по красоте овальное озерцо, все в крупных розовых цветах лотоса. Живописную картину дополнял небольшой водопад, с журчанием ронявший в озеро свои прозрачные струи прямо со скалы.

Когда они обошли водоем, Пасюк указал на ряд плоских камней, образующих своего рода природную лестницу, ведущую к узкому выступу-карнизу; последний тянулся вдоль всей скалы на высоте пятнадцати метров и уходил за водопад, прячась в его водяных струях.

- Вход прямо там, за водопадом, – пояснил Пасюк. – Но отсюда, с земли, его ни с какого места увидеть нельзя.

- Как же ты его обнаружил? – удивился Костромиров.

- Слепой случай плюс мой талант, – скромно пожал тот плечами.

- Тогда, вперед, друзья! – скомандовал Горислав, пропуская вперед Пасюка. И прибавил, хлопнув того по узкому плечу: – Веди нас, старина Харон, теперь ты – за старшего.

Сразу за Костромировым, заранее пыхтя и отдуваясь, полез Хватко. - Слышь, профессор, – проворчал он недовольно, – ты бы поаккуратней со сравнениями. Этот твой Харон, насколько помню, проводником жмуриков был…

 В спину к следователю пристроился Борис. - А тебе, Вадим, надо было идти последним, – сказал он, с опаской поглядывая на сто с лишним килограммовую тушу Хватко, – если, значица, спотыкнешься, мне сразу крышка будет!

- Это точно, – не стал спорить Вадим, – из тебя тогда получится, хе-хе, пицца-ассорти!

Антон Егорович, оказавшись замыкающим, отчего-то медлил и лезть на карниз не торопился. Несколько секунд он стоял, погруженный в мрачную задумчивость… Но вдруг решительно скинул с плеча ружье и навел оба ствола на Костромирова; прицелился, щуря правый глаз, и… перевел стволы на шедшего первым Пасюка…

- Егорыч! Не отставай! – не оборачиваясь, крикнул ему Борис.

Старый охотник сплюнул с досадой, закинул двустволку обратно на плечо и полез на скалу следом за остальными.

Карниз оказался шириной не более метра, поэтому всем, за исключением опытного в таком деле Пасюка, пришлось идти, плотно прижимаясь спинами к скальной поверхности. Особенно тяжело пришлось Хватко, живот которого значительно выступал за край карниза.

- Уфф! – выдохнул он, едва одолев половину пути. – Веревкой надо было обвязаться, вот что…

- Ага, как же, – отозвался Борис, – ты тогда, если что, всех бы, значица, за собой утянул.

- Спокойно, господа! – ободрил их Горислав. – Не забывайте, под нами озеро. Так что, самое страшное, что нас ждет, это холодная ванна.

К счастью, расстояние до входа в пещеру составляло не более тридцати шагов. Правда, последние три метра оказались самыми трудными: мокрый камень скользил под ногами, а сквозь завесу водяной пыли и брызг почти ничего не было видно. Оказавшись наконец внутри пещеры, Вадим без сил привалился к стене.

- Не-ет, – заявил он, – как хотите, а обратно я тем же путем не полезу! Лучше сразу сигану в это треклятое болото с кувшинками… – И, оглядевшись, добавил: – Ну, профессор, твоя очередь: давай показывай, чего такого особенного в этой норе и с какой целью ты нас сюда завлек… Лично я, пока, ничего не…

- Пошли, пошли! – перебил его Пасюк, приплясывая от нетерпения. – Весь прикол – дальше.  

Действительно, первый зал пещеры был ничем не примечателен – обычная, промытая подземными водами в мягком туфе полость, при этом сырая и тесная. Зато уже следующий зал полностью компенсировал все тяготы проделанного пути: целый лес из свисающих сталактитов и вздымающихся им навстречу сталагмитов вырос у них на пути; фантастические кальцитовые образования всех мыслимых форм прихотливо расчленяли пространство обширной, далеко проникающей в тело горы пещеры; высокие, покрытые известковым «молоком» своды, сверкали в лучах их фонарей подобно сказочным самоцветам.

Пространство зала было настолько велико и одновременно столь сложно сформировано, что это невольно вызывало дезориентацию. Однако их проводник уверенно вел свой маленький отряд дальше.

В конце «колонного» зала, как мысленно окрестил его Костромиров, зияли сразу два прохода-ответвления, но Пасюк направился не к ним, а подвел их к зловеще чернеющему поодаль провалу, напоминающему колодец и уводящему, по всей видимости, куда-то на нижние уровни пещеры. 

- Ты же не хочешь сказать, – с надеждой в голосе произнес Вадим Вадимович, – что нам туда?

Вместо ответа, Пасюк отвалил в сторону лежащий рядом с колодцем плоский камень и достал из-под него веревочную лестницу. Затем он зацепил ее за пару железных крюков, вбитых, вероятно, в одно из прошлых посещений, сбросил вниз и, молча показывая пример, начал спуск первым.

- Ядрен-матрен! – запаниковал Хватко. – Да я там, как пить дать, застряну! Точно говорю! Боже, да оттуда еще и воняет…

- Не застрянешь, – успокоил его Горислав, заглянув за край провала, – там даже медведь пролезет.

Странно, но из колодца действительно ощутимо несло каким-то звериным духом.

- Медведь, может, и пролезет… – обреченно проворчал следователь, неуклюже сползая нижней частью тела в жерло колодца, – только я-то не медведь. Но все равно, благодарю за сравнение…

Тем не менее он успешно достиг дна, а следом – и все остальные. Спустившись, они попали в своего рода тесную галерею с наклонными стенами и низким сводом. Осветив ее фонариком, Костромиров испустил возглас удивления:

- Смотрите! – в волнении воскликнул он. – Вы только посмотрите! Здесь же наскальные рисунки! О них ты мне ничего не сообщал…

- И точно, похоже на граффити, – приглядевшись, отозвался Пасюк, довольно, впрочем, равнодушно. – Комиксы, типа, какие-то... А я решил, это просто минеральные потеки или пятна плесени. В московской канализации такой «живописи» – завались. Лучше пойдем шустрее – дальше вы, в натуре, еще не так приколетесь…

Но Горислав предпочел задержаться и рассмотреть «комиксы» внимательнее.

- Дремучая ты все-таки личность, Пасюк, – заявил он, качая головой. – Это же наскальная живопись первобытных людей, ей, возможно, не один десяток тысяч лет, а ты… А посмотрите, какие при всем том яркие краски, какие тона – будто вчера рисовали! Замечательная сохранность… Ба! Гляньте-ка, да тут кругом кости!

На полу галереи действительно было разбросано множество костей.

- Звериные, – констатировал Антон Егорович, поднимая и рассматривая некоторые из них. – Изюбр, по большей части. Но есть, вона, кабарга… и еще чьи-то… сразу не поймешь… А! кабаньи, кажись… Ладно, пошли дальше – храмину смотреть. Долго еще, Пасюк?

- Считай, пришли, – отозвался тот. – Вон, прямо за поворотом.

Все с энтузиазмом поспешили за Пасюком. Но Костромиров еще задержался, зачарованно рассматривая испещренные рисунками камни. Его заинтересовало то обстоятельство, что техника, которую использовал первобытный художник, сильно отличалась от всех известных ему ранее образцов кроманьонской наскальной живописи. Здешние рисунки были не то что примитивнее (хотя, это тоже присутствовало), а носили значительно более условный, даже абстрактный характер. Причем до такой степени, что догадаться о том, что именно хотел изобразить живописец, можно было далеко не всегда, и то если активно подключить фантазию.

Правую стену густо покрывали изображения, в которых угадывались фигурки, а точнее, символы, всевозможных животных; кого тут только не было: олени, лоси, медведи, лисы, волки, кабаны, и даже тигры с леопардами стояли, шли, лежали и бежали вперемешку с какими-то совсем уже трудноопределимыми, возможно вымершими, представителями местной фауны; и лишь единственная одинокая фигурка среди всего этого богатого зверинца явно напоминала человеческую – между, кажется, медведем и, возможно, тигром на коротких кривых ногах расположилось некое двуногое существо, сжимавшее в могучей шестипалой ручище (которая одна была прописана достаточно тщательно и реалистично) что-то вроде палки или примитивного копья.

Зато левая стена галереи была целиком посвящена разумным обитателям этих мест, являя собой настоящее батальное полотно, составленное из нескольких сцен. Первая изображала, как трое человекоподобных существ, одно из которых было вооружено трезубцем, подкрадываются к четвертому – безоружному; на второй – вооруженный аналогичным же трезубцем человекоподобный вонзал его в спину своего врага, а двое его соратников удерживали жертву за руки; третья сцена являла собой, по-видимому, апофеоз этого древнего сражения: поверженный враг лежал на земле, а победители склонились над ним, впиваясь в тело руками и зубами.

Любопытно, что в левом верхнем углу, чуть в стороне от сражающихся, имелось изображение еще одного человека – он стоял в статичной позе, опираясь на копье и подняв левую руку в повелительном жесте; раскрытая ладонь простертой руки была шестипала. Наверное, их вождь, догадался Горислав. При этом шестипалый вожак один в один походил на фигурку, нарисованную на правой стене тоннеля.   

Ученый так увлекся, что, словно не доверяя своим глазам, водил пальцем по рисункам, а потом, подобрав несколько костей, стал пристально изучать их в свете фонарика. Наконец он отбросил кости и, сделав несколько фотографий, с задумчивым, даже озадаченным видом последовал за остальными.

Пасюк, Вадим и охотник с Борисом уже, видимо, проникли в святилище – их возбужденные голоса доносились из-за поворота галереи. Костромиров тоже завернул за угол и обнаружил, что тоннель заканчивается обширной каверной; подойдя ближе, он понял, что когда-то вход в открывавшуюся перед ним пещеру был замурован: по краям и внизу проема еще и сейчас сохранились следы разрушенной кладки. Шагнув внутрь, ученый осмотрелся и не поверил собственным глазам: перед ним действительно было древнее святилище дочжурчжэньской эпохи!

Округлая, вырубленная в кварцевом порфире крипта, площадью не менее ста квадратных метров, по форме напоминала внутренний вид буддийской ступы. Тем не менее никакого отношения к буддизму не имела. Более того, кажется, его первоначальное предположение оказалось ошибочным – храм не мог быть отнесен и к эпохе Бохайского царства. Скорее всего, сооружение принадлежало какой-то иной, неизвестной Гориславу и, весьма возможно, значительно более древней культуре.

Итак, по всей окружности залы располагались тринадцать замурованных ниш, но одна, четырнадцатая, что находилась в самом дальнем конце, как раз напротив входа, оставалась открытой. В ней помещалась сидящая в позе лотоса фигура. На присланной Пасюком фотографии изваяние было видимым лишь до пояса, отчего он и принял его первоначально за статую Будды. Однако на самом деле оно изображало совсем другое божество. Причем божество довольно отталкивающее, даже отвратительное: высеченный из смоляного камня истукан только нижней своей частью походил на человека; а выше это уже был уродливый монстр. Длинные, в могучих вервиях мышц ручищи, бочкообразная грудь и раздутая, будто хэллоуиновская тыква, голова, оснащенная тремя выпученными глазищами и острозубой пастью, раззявленной от уха до уха в плотоядной ухмылке; из пасти, бессильно опустив руки, свисали три человеческие фигурки. Вот каково было божество, которому, по всей видимости, и посвящался этот храм!

Поскольку пол святилища лежал несколько ниже уровня галереи, внутрь вел ряд ступенек. И как заметил Костромиров, довольно истертых. Значит, в свое время храм активно посещался. Спустившись, он сначала обошел все помещение вокруг, осматриваясь и фотографируя.

На каждой из тринадцати замурованных ниш был изображен один и тот же знак: санскритская мантра «Хум», используемая иногда, как он знал, в качестве охраны от демонических сил.

Пол крипты покрывало каменное крошево обломков различной величины от каких-то давно разбитых артефактов. Ученый поднял и осмотрел несколько камней.

Что ж, некоторые из них – прежде всего, нефритовые – вполне могли быть остатками саркофагов. Зато другие – порфировые и базальтовые – совершенно точно являлись кусками вдребезги расколотых статуй, наподобие той, единственно сохранившейся. В любом случае, совершенно очевидно, что виновником их разрушения были люди, а не время. Но почему же тогда уцелела дальняя и, похоже, самая главная скульптура? Непонятно…  

В центре имелось овальное возвышение, вроде надгробия или жертвенника, высотой около метра и трех метров в длину, сложенное из гладко обтесанных и тщательно подогнанных друг к другу камней; поверх него лежала цельнокаменная плита черного обсидиана, которую густо покрывали неизвестные Гориславу письмена.

Он обратил внимание, что постамент, на котором возвышался кумир страхолюдного бога, тоже испещряли сходные знаки. Присмотревшись, Костромиров пришел к предварительному выводу, что символы более всего напоминают тоба-сяньбийскую письменность. Однако это значило бы, что пещерное святилище на несколько сотен лет древнее Бохайского царства! Ведь государство Северный Вэй, в котором и пользовались подобным письмом, существовало в IY – Y веках нашей эры. И, самое главное, находилось весьма далеко от этих мест. Странно… Ученый тщательно сфотографировал обе надписи.

Изваяние неведомого бога, казалось, со злобным подозрением косится на Горислава. Впрочем, объяснялось это просто: волей древнего скульптора каждое из трех выпученных буркал монстра смотрело в свою сторону; поэтому у любого посетителя, где бы тот ни находился, невольно возникало впечатление, что один глаз людоедского божества всегда за ним наблюдает.

Истукана обильно покрывали кальцитовые натеки, придавая ему вид еще более отталкивающий: словно это и без того чудовищное существо разлагается прямо на глазах у зрителей. Но ученый заметил, что надписи на постаменте статуи очищены от известкового налета, как будто кто-то пытался их прочесть, причем совсем недавно. Он поинтересовался у Пасюка, однако тот категорически заявил, что ни он, ни другие спелеологи ничего здесь не трогали.   

- Гхм… – откашлявшись, заметил Антон Егорович, – а не пора ли нам пора? Снаружи уже, поди, темным-темно…

- Согласен, – с готовностью поддержал его Борис. – Я, значица, тоже не хочу тут оставаться на ночь… Дурное место, нехорошее.

- Да ладно тебе страх-то нагонять, – зябко передернул плечами Вадим. – Обычные развалины… Между прочим, кто это успел здесь так похулиганничать, а? – спросил он, указывая на обломки. – Не ты ли, Пасюк?

- Не, это еще до нас, – отозвался тот, хладнокровно усаживаясь на обсидиановую крышку. – Тут так все и было, когда мы пришли. Я же говорю, ничего мы не трогали. Что мы, в натуре, варвары?

- Обычные развалины?! – возмущенно зашептал Борис, повернувшись к Вадиму. – А ты видал вон те замурованные входы? А печати на них? Тринадцать дверей – по числу Уносящих, значица… А обломки? Разбитые гробы! Все, значица, в точности, как в легенде!

- Ну, а озеро твое тогда где? – неуверенно усмехнулся Хватко.

- Чем препираться, лучше помогите мне, господа, – попросил Костромиров. – Я хочу чуть-чуть сдвинуть вот эту крышку.

- Да ты что?! – ахнул Борис. – Вдруг, это гроб, значица!

- Не след этого делать, – поддержал Егорыч родственника. – К чему тревожить мертвых? Грех один…

Но Горислав с Пасюком уже сдвигали тяжелую каменную плиту. Вернее, пытались сдвинуть.

- Ну-ка, посторонись, малохольные! – крикнул следователь и, разбежавшись, поддал крышку плечом – и та с жутким скрежетом отъехала сантиметров на тридцать в сторону. Из открывшейся щели ощутимо повеяло свежестью. Значит, это никак не могила.

- Подайте-ка мне камешек, вон тот, который поменьше, – попросил Костромиров.

Пасюк протянул ему обломок порфира, и ученый бросил его в черный рот провала. Спустя несколько секунд до их слуха донесся отдаленный всплеск.

- Ядрен-матрен! Там и впрямь озеро! – воскликнул Хватко.

- А я чего говорил?! – округлив глаза, горячо зашептал Борис. – Ну?! Пошли, что ли, значица?

- Да, пожалуй, довольно на сегодня, – неожиданно для всех согласился Горислав. – Тем паче, боюсь, сюда могут в любой момент пожаловать незваные гости…

- Кто еще? Какие гости? – грозно спросил охотник, сдергивая с плеча ружье.

- Уносящие, да?! – почти взвизгнул Борис.

- Спокойно, господа, – поднял руку Костромиров, – будьте реалистами. Никаких Уносящих не существует.

- О ком же ты, тогда, толкуешь? – спросил Вадим. – В самом деле, не темни, профессор.

- Я же обещал вам, что пещерный храм поможет нам раскрыть тайну гибели биолога Ушинцева и спелеологов – товарищей Пасюка? Ну вот…

- Что? Как? Кто? – воскликнули все разом.

- Ну вот, – пояснил ученый, не удержавшись от довольной (хотя и очевидно неуместной при таких обстоятельствах) улыбки. – Теперь я знаю, кто их убил.

 

       Глава 8. Реликтовый гоминид

 

                             Я вижу – из земной разверстой пасти

                             Выходят исполинские сыны

                             Предвечной ночи, машут над собой

                              Багровыми светильниками, ставят

                              Свои литые лестницы и грозно

                         Бегут по ним на штурм твердыни неба.

                                            Г.Гейне (пер. М.Л.Михайлова)

 

- Теперь я знаю, кто их убил, – повторил Костромиров. – Правда, разгадка таилась не в самом храме, а рядом. Впрочем, пойдемте, я сейчас все вам покажу. И расскажу.

С этими словами он направился обратно в галерею.

- Антон Егорович, – спросил он, останавливаясь напротив батальной сцены, и подняв с пола обломок одной из костей, – скажите, что странного или особенного вы видите в этих останках?

- Кости как кости, – пожал тот плечами.

- Хорошо. Ну, а как, по-вашему – это древние кости? Давно они здесь лежат?

Охотник внимательно осмотрел обломок, понюхал, после чего покачал головой.

- Да уж не первый месяц…

- Вот! – поднял палец Горислав. – Эти кости валяются здесь месяцы, годы, но никак не тысячелетия. То есть всех этих животных, во всяком случае, многих их них, – он пошевелил останки ногой, – съели относительно недавно. А теперь, давайте посмотрим, как их съели… – Он подобрал еще несколько костей. – Видите? Это мозговые кости, и костный мозг из них был извлечен. Для чего их расщепили вдоль, видите?

- Ну и что? – не понял Хватко.

- А то, – пояснил ученый, – что ни одному хищнику такое не под силу. Это мог сделать только человек при помощи, например, подобного, – он поднял и продемонстрировал продолговатый камень с зазубренным краем, – специально подготовленного орудия.

- Ну и что?! – вновь не понял следователь.

- Не доходит? – удивился Костромиров. – Тогда смотрите дальше. – Он поднял руку и с некоторым усилием провел пальцем по настенным рисункам. После чего предъявил ладонь зрителям. – Видите? Теперь видите?

На подушечке его указательного пальца остались явственные следы краски.

- Постой, постой… – прищурился Вадим Вадимович. – Ты хочешь сказать…

- Ну наконец-то! – усмехнулся Горислав. – Да, разумеется, я хочу сказать, что и эти кости, и эти рисунки оставлены человеком – человеческим существом, – причем не очень давно.

- Но кости-то звериные, – заметил Егорыч.

- А вы посмотрите внимательно на рисунки, – предложил Костромиров. – Пасюк сравнил их с комиксами. И он оказался недалек от истины – это пиктограмма.

- Переведи, - попросил Хватко.

- Пиктограмма, - терпеливо пояснил Горислав Игоревич, - то есть изображение, передающее последовательность действий. Дописьменная система фиксации событий, бытовавшая у некоторых первобытных народов. Глядите: на самом деле это как бы один рисунок, просто изображенный в сюжетном развитии. Вот трое людей, один из которых вооружен чем-то вроде трезубца, подкрадываются к своей жертве, вот та же троица нападает на жертву, а вот они же разделывают труп, и, по-видимому, частично его пожирают. Знакомая картинка, не правда ли? Именно так погибли все три наших товарища. Вадим Вадимович установил, что сначала им был нанесен смертельный удар в спину, причем колющим оружием, оснащенным трехострым наконечником – ну, вот типа трезубца на этих рисунках, – а потом у всех у них буквально вырвали целые части тел. И некоторые органы…

- Ай-яй! – в крайнем волнении воскликнул Борис. – Значица, это они – Уносящие! Я говорил, говорил!

- Господи, – поморщился ученый, – дались вам эти Уносящие… Давайте, присядем. Я должен вам кое-что разъяснить…

Он сел и, достав из-за пазухи трубку, набил ее табаком. Затем закурил, с удовольствием затягиваясь ароматным дымом. Все остальные пристроились рядом, с нетерпением ожидая продолжения. Но Горислав Игоревич как личность, не лишенная тяги к внешним эффектам, выпустил один клуб дыма, за ним второй, третий… пока над ними не повисла белесая пелена пахучего тумана. Наконец он покашлял для прочищения горла, вытянул ноги и начал так:

- Двести тысяч лет тому назад…

- Ого! – встревожился Хватко. – Ты не слишком издалека начал?

- Всего лишь короткое, но необходимое предисловие, – успокоил тот. – Так вот, двести тысяч лет назад всю Европу и значительную часть Азии населяли неандертальцы. Сразу оговорюсь, что неандертальцы – не наши предки, они независимо произошли от питекантропов, то есть приходятся нам родственниками, и только. Менялись эпохи, текли тысячелетия, наступали и вновь отступали ледниковые периоды, а неандертальцы оставались господствующим видом этих обширных пространств. За это время они научились разводить огонь, изготавливать колюще-режущее, в том числе метательное, оружие. Так, сейчас установлено, что они использовали обоюдоострые рубила, разнообразные росщепы, деревянные копья с каменными наконечниками; они хоронили своих мертвецов, имелись у них и свои мистические верования. И свое искусство тоже было: найдены ожерелья из медвежьих когтей, ритуальные маски и даже нечто вроде музыкальных инструментов – флейт, той эпохи. Вместе с тем неандертальцы весьма сильно отличались от нас, хомо сапиенсов – приплюснутый низкий лоб, сильно выступающие затылок и надбровные дуги. То есть внешне они – более звероподобны. Кстати, каннибализм у них имел широкое распространение. Да… Но это совсем не значит, что они стояли в умственном отношении ниже нас. Мозг типичного неандертальца по объему даже превосходил мозг современного человека! Однако в отличие от нас, сапиенсов, у них были гораздо сильнее развиты затылочные доли, и слабее – лобные. Чтобы вам стало понятнее, отмечу, что лобные доли отвечают, прежде всего, за логико-аналитическое мышление, а затылочные – за символическое, основанное на ассоциативных связях зрительных образов. Следовательно, человек разумный, можно сказать, социальнее неандертальца; в частности, он значительно эффективнее способен подчинять свое поведение нуждам общества, коллектива – короче, слушать других и обуздывать темные, животные инстинкты. Зато если и есть какая-то реальная основа под всякими там телепатиями и магиями, то у неандертальцев это должно было присутствовать максимально…

- Извини, профессор, – в нетерпении перебил его Вадим, – но нельзя ли ближе к теме? Я понимаю, ты привык своим студиозусам лекции долдонить, но мы сейчас – не в аудитории. Короче, кончай нудеть! А то тут как-то… – он поежился, оглядываясь вокруг, – неуютно… и воняет чем-то…

- Терпение, друзья! Я подхожу к сути... Около сорока тысяч лет назад на исконные земли неандертальцев вторглись дикие орды кроманьонцев, то бишь нас, наших прямых предков – хомо сапиенсов. Еще примерно на протяжении двадцати тысяч лет мы жили бок о бок друг с дружкой, а потом неандертальцы – фьюить! – исчезли. Как и почему это случилось – тайна, покрытая мраком. Известно одно: в кострищах древних стоянок неандертальцев неоднократно находили обглоданные кости кроманьонцев. И наоборот.

Что я всем этим, спросите, хотел сказать? А вот что: если так называемый снежный человек действительно существует, он должен быть никем иным, как неандертальцем. Точнее, современным потомком этого некогда господствующего вида гоминид.

- Та-ак, – протянул Хватко, – ну с этим понятно… В общем, ты полагаешь, что за нашими тремя убийствами стоят неандертальцы… М-да… Хорошо… Хорошо, что мне не надо докладывать это дело на коллегии в прокуратуре… И потом, доказательственная база у тебя слабовата. Не находишь? Где мотивы, улики?

- Улики – вот они, – указал Горислав на настенную роспись. – Говоря твоим языком, злоумышленники сами зафиксировали акт своего преступного деяния. Что же касается мотивации их действий… Знаешь, мне только сейчас пришло в голову, что под легендой об Уносящих сердца демонах кроется реальная основа. Вполне вероятно, что когда-то, возможно, во времена Бохайского царства, здесь обитала целая колония – скажем, не менее тринадцати (возможно и больше) реликтовых гоминид. И вот, когда естественная для неандертальцев потребность к людоедству окончательно достала местных жителей, последние организовали нечто вроде карательной экспедиции и истребили докучливых людоедов. Но не всех. Одна или несколько семейных пар могли и уцелеть. Ну, скрыться, спрятаться – в тех же пещерах. А их потомство дожило до наших дней. И вот теперь, по прошествии стольких сотен лет, ненавистные кроманьонцы (в лице наших спелеологов) вновь проникают в их родные пещеры. Какова должна быть реакция неандертальцев на это «вторжение»? Вот тебе и мотив! – И, повернувшись к охотнику, спросил. – Антон Егорович, а признайтесь, вы же наверняка видели в этих местах неандертальцев? Не могли не видеть за столько-то лет!

- Ну, одного, кажись, видал… – после минутного молчания, неохотно признал старик. – А что? Думал, пускай себе… Нам с Антониной он не препятствовал.

- Ага! Что я говорил! Точно, только одного? Странно… А «кажись» – это как?

- Это вот как тебя сейчас, – сумрачно проворчал Егорыч. – Только… ты, понятно дело, ученый человек, и все сейчас очень убедительно порассказал, но… по мне, так мирный он! Не мог Лешак человека загрызть, да еще трех зараз… не похоже то на него.

- О! – обрадовался Костромиров. – Вы его даже по имени, вот как… А что мирный – не спорю, до сих пор так, наверное, и было. Пока ваш Лешак не видел в нас, людях, угрозы существованию своему виду – пока не нагрянули непрошенные гости прямиком к нему в дом… При таких обстоятельствах самец – глава и охранитель рода, способен на любые крайности… Конечно, это вовсе не значит, что он злой. Он не злой, просто такой, какой есть… Но очень-очень опасный… А вы, Борис Вадимович, знали о существовании Лешака?.. Борис Вадимович! Что с вами?

Все с беспокойством посмотрели на Бориса. А тот словно впал в ступор: молча сидел с приоткрытым ртом, из которого сбегала нитка слюны, и широко раскрытыми глазами пялился куда-то вдаль, в пространство. Горислав помахал у него перед лицом ладонью – никакой реакции. Тогда он проследил направление его взгляда и… тоже раскрыл рот!

Прямо перед ними, буквально в десяти шагах, молча и недвижимо стояло совершенно фантастическое существо – реликтовый гоминид, неандерталец!            

Сомнения, что это именно он, у Костромирова отпали сразу: короткие кривые ноги, могучие, как ковши экскаватора, руки; плечи и грудь, густо поросшие рыжей с сильной проседью шерстью; низкий лоб… и глубоко запавшие глаза, из которых изливалось какое-то тусклое, тягучее свечение…

В левой шестипалой ручище неандерталец сжимал короткую заостренную палку, скорее, кол толщиной с молодое деревце. Было совершенно непонятно, как он, при этаких габаритах, сумел подобраться к ним столь бесшумно и незаметно; гоминид будто материализовался из клубящейся позади него тьмы…

Странная оторопь напала на Горислава – все его члены словно налились свинцом, даже мысли – и те ворочались еле-еле, точно он залпом оприходовал бутылку водки. Остальные, похоже, пребывали в том же состоянии, потому как никто из них не шевельнулся и не издал ни единого звука.

Вдруг прямо в мозгу ученого светящейся неоновой вывеской вспыхнуло одно единственное слово-приказ: «Уходи!» И снова: «УХОДИ!!!» А в следующий момент непрошенный визитер отступил назад и моментально растворился во мраке тоннеля, словно его и не бывало.

На ноги все поднялись одновременно – как по команде, и также слаженно припустили к ведущей на верхний ярус веревочной лестнице… Ни у Костромирова, ни у остальных обратная дорога через пещерные залы почти не отложилась в памяти; даже проход по узкому скальному карнизу прошел как-то незаметно… В себя они пришли, только оказавшись на берегу горного озера.

- Ядрен-матрен! – потрясенно выдохнул Хватко, моргая на грузно зависшую над лесом дебелую луну. – Это все… взаправду? Или мне одному причудилось? Верите, такое чувство, точно меня сам Генеральный из кабинета взашей погнал. Вот, кажется, до сих голос его в ушах так и гудит.

- Телепут пещерный! – подтвердил Пасюк, нервно дергая носом.

Борис потерянно молчал.

- А что было делать? – точно оправдываясь непонятно перед кем, пробормотал Антон Егорович себе в бороду. – В пещере стрелять нельзя – засыпать может… в момент завалит! Верно?

Путь к охотничьему домику прошел в подавленном молчании, в глаза друг другу они старались не смотреть.

 

Глава 9. Проруха на старуху

 

                                          На московской на площадке

                                          Мы сготовим пир другой!

                                          Наедимся там досыта

                                         Человечины сырой. (А.В. Кольцов)

 

Антонина поджидала их, стоя на крыльце с керосиновым фонарем в руках. Завидев мужа и остальных, она тут же принялась что-то мычать и показывать пальцами.

- Чего? – переспросил Егорыч. – Ни черта не разберу – темно здесь. Пойдем в избу…

В избе женщина внимательно всех оглядела и снова стала что-то возбужденно втолковывать мужу. По мере ее монолога, тот все больше мрачнел и сутулился, точно принимая на плечи груз ответственности. Или вины. А когда она наконец закончила, тяжело повернулся к спутникам.

- Короче, такие, поганский царь, дела… – угрюмо объявил он. – Антонина говорит, что как только мы ушли, она камлать начала, у духов помощи просить. А турист этот ваш – Сергей, сразу прихватился и за нами следом побег. Испугался, видать, припадочный, что Антонина его в жертву сивохам готовит… уж не знаю, что у них тут вышло, но только вот такие дела…

- Вот псих обдолбанный! – выругался Пасюк. – Он же должен был нас тогда еще на полпути догнать.

- Ну, поганский царь, – с внезапной злостью процедил сквозь зубы Егорыч, – вертаемся к пещере! На этот раз я тому ганнибалу волосатому мозги вышибу! Пошли!

- Постойте! – поднял руку Горислав. – Сначала вы должны кое-что узнать.

- Чего опять? – нахмурился охотник.

- Антон Егорович, вы были правы изначально: ваш Лешак не повинен в тех смертях…

- Как же так? – возмутился следователь. – Ты же сам, только-только, все разложил по полочкам! А теперь – не повинен?!

- И на старуху бывает проруха, – покаянно развел руками Костромиров.

- Ну, объясняй тогда, что почем, – садясь на лавку и нервно ероша бороду, велел Егорыч. – Только поживее!

- Не знаю, как вам, – начал Горислав, – а мне сразу кинулось в глаза, что наш реликтовый приятель – шестипал.

- Я тоже, значица, заметил, – подтвердил Борис.

- Ну вот, – кивнул ученый, – удивительного в том ничего нет, – как я уже предположил ранее, гоминидов после той легендарной «зачистки» выжили считанные единицы, и это уродство – естественный результат многих веков близкородственного скрещивания…

- Что нам в его шестом пальце, профессор? – не выдержал Хватко.

- Эта деталь крайне важна, – покачал головой Костромиров. – Все дело в том, что среди персонажей, изображенных на наскальной фреске, шестипал лишь один – тот, который стоит в стороне и в убийстве не участвует. Между прочим, остальные фигурки и внешне сильно разнятся с «автопортретом» гоминида. Таким образом, со значительной долей вероятности можно заключить, что наш Лешак был лишь сторонним – и, скорее всего, тайным – наблюдателем этих убийств или убийства. А потом он просто изобразил доступными ему способами то, чему явился вольным или невольным свидетелем.

- Так чему он был свидетелем? – поднял брови Вадим. – Поясняй уже до конца!

- В своих рисунках он засвидетельствовал нам, как люди (не гоминиды!) убивают себе подобного, ни больше ни меньше. Вот так…     

- А я сразу сказал, – обрадовался старый охотник, – еще давеча: не мог Лешак учудить эдакого зверства, не такой он человек! 

- А делать-то теперь что? – растерялся Борис. – И кто же тогда тут людоедствует? И куда, значица, делся Серега-спелеолог?

- Спелеолога надо идти искать, факт! – отрезал Антон Егорович, решительно поднимаясь с лавки. – Прочий спрос и до завтра не прокиснет… Так, направление нам известно… цепочкой пойдем, чтоб друг дружку не потерять. Все пойдем! И Антонина тоже… Белка! Ко мне!.. Хотя, нет, постойте. Надо бы нашего Нектария с его старухами проведать, живы ли…

- Вы ступайте, – предложил Горислав, – я сам забегу к Нектарию, а после к вам присоединюсь моментально.

- Добро, – кивнул охотник. – Только не задерживайся, пельмени есть после будешь, как Серегу отыщем.

- Ладно, ладно.

Костромиров уже подходил к отшельничьему скиту, когда его догнал Пасюк.

- И я с вами, Гор Игорич, можно? – спросил он, хитро кося на профессора глазом.

- Что, пельмешек захотел? – понимающе усмехнулся тот. – Так Марья с Дарьей, полагаю, уже спят.

- Не о пельменях базар…

- А о чем же?

- За вас стремаюсь.

- Вот как? – поднял брови Костромиров, останавливаясь перед дверью. – Что ж, тогда пошли.

Нектарьевских старух в горнице действительно не наблюдалось, зато сам преподобный сидел на своем обычном тронном месте, склонившись при свете керосиновой лампы над неким объемистым фолиантом; тут же на столе рядом лежала стопка рукописей. Значит, я не ошибся на счет его зрячести, с удовлетворением отметил про себя Горислав.

Заслышав скрип двери, отшельник опустил капюшон пониже и повернул в сторону вошедших голову.

- Вечер добрый, авва, – приветствовал его ученый.

- Какой уж добрый, – сокрушенно качнул бородой старец. – Знаю, знаю – постигла вас новая утрата. Однако не отчаивайтесь, детушки, ибо все в руце Господней – Бог дал, Бог и обратно прибрал, на все Его воля… А что ж это вы стоите? Садитесь! Сейчас велю сестрам поставить самовар.

- Не стоит пока, – остановил его Горислав. – Я к вам, отец Нектарий, за помощью и советом.

- Вот и мой скудный умишко пригодился, – закивал отшельник, – ну, спрашивай, сыне, за спрос денег не берут, а я помочь советом всегда рад. Другой-то помочи от меня ждать не приходится – стар и немощен, увы мне!

- Благодарю. А скажите сначала, преподобный, – спросил Костромиров. – почему вы, отшельник, пустынник, и вдруг поселились здесь – вблизи людей? Ведь тайга большая, уединенное место найти несложно, скорее наоборот.

- Ответ на то прост: духом я крепок, да телом – слаб. Сестры мои духовные тоже немолоды, трудно нам в одиночку себя обеспечивать. А Антон с Антониной всегда помогут, если что.

- Понятно… Однако, все равно, странно: обустраивать скит рядом с языческим капищем. Не находите?

- Да кто ж знал, – всплеснул рукавами старец, – что оно, капище это окаянное, здесь рядом?

- Как кто? – поднял брови Горислав. – Вы знали. Причем, непонятно откуда. Пасюк про него ни вам, ни кому другому, не рассказывал; остальные – тоже… Так откуда, святой отец?

- Мною много чего знаемо, – значительно вздохнул Нектарий, – и открыто мне многое… такое, о чем вы, миряне, и ведать не ведаете. Так то!

- Ну, это понятно. Короче говоря, поселяясь здесь, вы уже знали о пещерном храме. Более того, полагаю, именно поэтому вы здесь и поселились. Я прав?

- Много будешь знать – скоро состаришься. Ты коли пришел по делу, так говори, чего хотел. А отчет держать у меня и без тебя есть перед кем. Пути и помыслы мои одному Ему ведомы, – старец указал на закопченный потолок избы. – Богу Единому!

- И с этим ясно, – кивнул Костромиров. – Но неясно другое: вот сейчас, мы едва сюда зашли, а вы уже знали о пропаже очередного спелеолога. Из ваших слов даже с очевидностью следует, что он погиб. А ведь про это вам никто рассказать не мог! Кроме Антонины. Но она, как известно, глухонемая. А о возможной гибели Бухтина никто из нас не знает до сих пор. Как так получается, преподобный, не подскажете?

- Я тебе уже пояснил, сыне, – с раздражением в голосе ответил отшельник, – мне многое, через подвижничество мое, открыто.

- Не прокатит! – подал голос Пасюк.

- Мой друг совершенно прав, – согласился ученый, – я ведь уже пояснял вам, что убежденный атеист. И всякие там откровения и видения – для меня довод неубедительный, вообще не довод. Да и нескромно это с вашей стороны. Дело тут в другом, полагаю. О Бухтине вам известно потому, что вы сами ответственны в его исчезновении. И возможном убийстве. Впрочем, как и во всех трех предыдущих. Не так ли?

- Увы, сын мой, – сокрушенно покачал головой Нектарий, – вижу, что в твоей беде я помочь бессилен… – И вдруг почти взвизгнул, истерически повысив голос: – Тебе нужна врачебная помощь! Как и твоему покойному знакомцу – сумасшедшему криптозоологу. Натурально!!!

- Во-от, – удовлетворенно кивнул Костромиров. – Теперь я натурально начинаю узнавать прежнего Ивана Федоровича Шигина – бывшего ответственного чиновника и предводителя скопческой общины Москвы.

- Как… – задохнулся отшельник, медленно поднимаясь с кресла, – как ты догадался на этот раз?!

- Все просто, – пожал ученый плечами, – и очевидно. Когда я понял, что вы прежде всех знали о подземном святилище, то стал, соответственно, думать, размышлять – чем оно, святилище, могло вас так заинтересовать. И вообще, кому этот храм мог быть интересен, помимо, естественно, ученых-исследователей? По-видимому, интерес возник на почве связанной с храмом легенды об Уносящих сердца. А в чем ее суть? Бессмертие, вечная жизнь, регенеративные способности Уносящих… И тут мне на ум пришел человек, который однозначно бы попался на подобную наживку. Беда была в том, что он погиб три года тому назад, на моих глазах. Но действительно ли он погиб? Сам я в этом тогда, в офисе Федеральной антисектантской службы, не убедился. А последовавшее за тем сообщение в прессе вполне могло быть и фальшивкой. Однако если Шигину и удалось выжить после истории с Золотым Лингамом, ему пришлось бы срочно и бесследно исчезнуть. Точнее, исчезнуть должен был известный государственный и общественный деятель Шигин Иван Федорович. Что ж, и деньги и связи у вас для этого имелись. А потом, сопоставив обстоятельства вашей тогдашней «гибели» – вам ведь отсекли кисти рук и перерезали горло, – так вот, сопоставив эти обстоятельства с внешним видом преподобного старца Нектария: длинные, скрывающие ладони, рукава рясы, хриплый (и оттого неузнаваемый) голос, могущий быть следствием той, нанесенной ассасином, травмы, повредившей голосовые связки, и, наконец, тот факт, что вы предпочитаете не показывать свое лицо, – я пришел к очевидному выводу… Жаль только, что слишком поздно! Догадайся я раньше, вполне мог бы предотвратить гибель двух человек. Но сначала тигр, потом выстрел Ушинцева, а теперь еще невесть откуда взявшийся неандерталец – все это совершенно сбило меня с толку… Одного никак не пойму: я еще в прошлый раз говорил – вы, Иван Федорович, личность совершенно незаурядная; природа щедро оделила вас талантами, вы – очевидный лидер; более того – обладаете совершенно уникальным даром подчинять себе других людей, их воли – своей… Ваши новые «подданные» – Марья с Дарьей – тому очередное доказательство… И при всем том – такое дремучее невежество! Такая слепая вера в древние сказки и «чудесные» свойства всяких артефактов! Как это все в вас уживается? И почему вас постоянно тянет обернуться каким-нибудь… монструозусом? В прошлый раз – Отец Оскопитель, а теперь кто? Уносящий сердца? Может, это у вас болезнь? Вроде ликантропии?

- Глупец! – яростно прохрипел лжеотшельник, сбрасывая с головы капюшон и являя взорам изможденное, заросшее бородой, но вполне узнаваемое лицо Шигина. – Ты сам жалкий глупец! И он еще смеет называть себя ученым-востоковедом?! Это я – я, Иван Федорович Шигин, а не ты – профессор и членкор, расшифровал и перевел сакральные надписи в храме Уносящих, – задыхаясь, воскликнул он булькающим, напоминающим сипение забитой канализации, голосом и потряс пачкой исписанных листов. – Я, а не ты, разгадал тайну посмертной жизни! Да, да! Орочская легенда не лгала – там все правда, до последнего слова. И теперь мне осталось получить только два – всего два сердца, чтобы достичь подлинного Посмертия!

Тут Иван Федорович на мгновение замолчал, прижав рукав к рассеченному длинным шрамом горлу и прожигая Горислава огненным взором черных глаз. А, отдышавшись, продолжил уже гораздо спокойнее:

- Еще два сердца… И я уже знаю, чьи они будут… – Шигин снова умолк, внимательно, как-то даже оценивающе оглядывая ученого, а потом, недобро усмехнувшись, продолжил: – Между прочим, вот ты меня тут чуть ли не мракобесом узколобым выставил, а сам-то – дурак дураком, натурально! Впрочем, сунув голову в пасть тигра, по волосам, так сказать, не плачут – сам виноват. И неужто ты всерьез думал, что я позволю какому-то… профессоришке спутать мои планы? Эх ты, простота!.. Марья! Дарья! Ко мне, живо! У меня для вас – пожива!

С этими словами Шигин резко вскинул над головой обе руки, и рукава рясы сползли вниз, обнажая кисти, точнее – протезы.

Но это не были обычные ручные протезы: к каждой культе – и к левой и к правой – у него крепилась… тигриная лапа! Лапы выглядели очень натурально, только когти, пожалуй, длиннее настоящих, тигриных, да к тому же – стальные и, по всему, острые, как бритвы.

- Господи Иисусе! – поразился Костромиров. – Вы, посмотрите, Шигин, в кого вы превратились! Просто Фредди Крюгер! Вами только детей пугать – ликантроп какой-то, оборотень…

Отвлеченные этим зрелищем, друзья не сразу расслышали подозрительное шуршание у себя за спинами. А когда услышали и обернулись, то обнаружили, что со стороны двери, перекрывая отход, к ним мелкими шажками подкрадывается бабка Марья с вилами наперевес. Снабженные тремя заточенными до блеска зубьями, вилы были насажены на короткий черенок.

В это же время занавеска, отделявшая горницу от прочих помещений, отлетела в сторону и внутрь широко шагнула бабка Дарья – в кожаном переднике и с треугольным, хичкоковским тесаком в руке; передник и лицо Дарьи были запачканы чем-то темным, при этом она не переставала флегматично жевать. Поняв, что обнаружена, старуха набрала в грудь воздуху и с силой плюнула прямо Гориславу под ноги. Опустив глаза, тот с отвращением разглядел, что это откушенный человеческий палец!

- Чур, мне ляжки, – заявила Дарья, освободив рот.

- Ну уж нет, ляжечки мои! – возразила Марья, облизываясь. – Твои в прошлый раз были.

- Не ссорьтесь, сестры, – произнес Иван Федорович увещевательным тоном, – тут вам обеим, натурально, хватит, все ваше. Только сердечки не вздумайте трогать. Потому что – кесарю, так сказать, кесарево, а слесарю слесарево... Ну… с Богом!

Бабка Марья наклонила корпус вперед и, ускоряя мелкие, семенящие шажки, ринулась на Пасюка. Тот взвизгнул, но не растерялся и спрятался Костромирову за спину. Однако с другой стороны к нему уже долговязо шагала Дарья, занося над головой жуткий тесак. Пасюк снова не оплошал и нырнул под стол.

- Хо, хо, хо! – проскрежетал Шигин, царапая когтями воздух.

Горислав еще не успел решить, как ему защищаться от атаки сумасшедших старух, а тут вдруг единственное в горнице окно со звоном разлетелось, и внутрь просунулась охотничья двустволка; с разрывом в секунду грянули подряд два выстрела; первый – разнес голову бабке Марье, второй заряд картечи угодил в грудь Дарье, но по пути задел керосиновую лампу, которая, разлетевшись, залила горящим керосином раскрытую книгу, бумаги, часть стены и рясу Ивана Федоровича. Мигом превратившись в подобие пылающего факела, Шигин с тигриным ревом запрыгнул на стол и бросился на Костромирова. Тот едва успел отскочить в сторону, а Иван Федорович, промахнувшись, грянулся об пол и принялся кататься, пытаясь сбить пламя.

Это как раз ему удалось, когда в избу, на ходу перезаряжая двустволку, вбежал Антон Егорович. Шигин вскочил на ноги и, по-медвежьи подняв руки над головой, пошел на них, со свистом рассекая воздух саблевидными когтями. Старый охотник без лишних раздумий вскинул ружье и вколотил оба заряда прямо в грудь лжеотшельника. Ивана Федоровича отшвырнуло обратно через всю столешницу, он приложился о стену и медленно сполз вниз.

Огонь тем временем, пробежав по столу, перекинулся на занавески и не собирался останавливаться на достигнутом.

- Все, аннулировал я твоего колдуна, профессор, – мрачно резюмировал Егорович, поворотившись к обомлевшим приятелям, – факт!

- Спасибо, Антон Егорович, – с чувством поблагодарил Костромиров, – но однако ж, как вы догадались?

- Как догадался-то? Так и догадался… Почуял давеча неладное, вот и пошел за тобою следом. Потом, смотрю – и Пасюк туда же; ну, думаю, ладно, погляжу чего это они тут удумали… Только в избу за вами заходить не стал, а присел подле окошка-то, ну и… услыхал весь ваш «приятный» разговор… Да чего вы оба уставились на меня, ровно на лешака? Велика невидаль…

Костромиров с Пасюком действительно, округлив глаза, смотрели… только не на старика-охотника, а на то, что происходило за его спиной. А происходило там вот что: Шигин, который по всем законам природы должен был уже кипеть в аду, вместо этого поднялся во весь рост и сейчас, скрестив руки на развороченной двойным залпом груди, со зловещей ухмылкой наблюдал за ними. Охотник, заметив наконец, что товарищи смотрят вовсе не на него, обернулся и, увидав то же, что и они, аж отшатнулся.

 - Поганский царь! – выругался он, безуспешно пытаясь перезарядить ружье; руки его заметно тряслись. – Ж-живуч, нехристь…

 - Глупые, ничтожные человечишки, – со скрипучим смешком просипел Иван Федорович, – ваши жалкие ружьишки бессильны против меня. Теперь уже бессильны… Неужто вы и впрямь надеялись так вот просто со мною разделаться? Букашки! Воши земные!

 - Он что у вас, пуленепробиваемый? – спросил Пасюк, отчего-то шепотом и обращаясь почему-то к Костромирову.

- Возможно, бронежилет? – предположил Горислав Игоревич. Но чувствовалось, что и он пребывает в растерянности.

- Хе, хе, хе! Недоумки! – продолжал между тем сыпать обидными эпитетами воскресший отшельник. – Тупыри! Я есмь…

Договорить он не успел, потому что в этот момент в избу с грозным рычанием ворвался охотничий волкодав.

- Ату его, Белка! – обрадовался Егорыч. – Ужо тебе, поганский царь…

Но псу и не требовалось специальных команд – оскалившись, он прыгнул прямо на лжеотшельника, норовя вцепиться тому в горло.

Шигин резко выкинул вперед левую руку и одновременно с силой одержимого, наотмашь, ударил правой – и вот уже располосованное собачье тело бьется в смертных конвульсиях у его ног.

- Белочка! Бельчонок! – воскликнул охотник, кидаясь к истекающему кровью псу. Но отшельник лишь махнул рукавом рясы в его сторону, и точно тугой поток воздуха отшвырнул старика прочь, а ружье, которое тот так и не успел перезарядить, выпав из его ладоней, полетело на пол. Он было снова бросился вперед, но Костромиров удержал его за плечо.

- Белке уже не помочь, Антон Егорович.

Тот остановился и пробормотал потерянно:

- Этого я и боялся…

- Чего? – не понял профессор. – Чего боялись?

- Древнее зло вернулось на землю, – отвечал старый охотник, бессильно опуская руки, – не сладить нам с ним теперь…

 - Хо, хо! Ты угадал, старик, – с глумливым смешком согласился Шигин и, приосанившись, добавил уже без тени веселья: – Аз есмь Уносящий сердца! И теперь… теперь я унесу… я пожру ваши сердца!

- Да он обезумел совсем! – ахнул Горислав.

Не обращая внимание на разгоравшееся у него за спиной пламя, Иван Федорович широко раскинул руки и, обведя всех тяжелым, как кувалда, взглядом, внятно, но с каким-то жутковатым волчьим подвыванием зашипел:

 -  Неб Нехеххх, Неб Ш-ш-ш-у-у-у... х-хеди х-х-хепер Саххх!

При первых же звуках его голоса странная истома охватила присутствующих, как если бы из них разом выкачали половину жизненных соков. Костромирова прошиб обильный пот, а сердце ни с того ни с сего принялось биться с пулеметной частотой! Посмотрев на товарищей, он обнаружил, что и они стоят с болезненно сморщенными лицами, и тоже – мокрые, как утки.

Даже воздух в помещении, казалось, загустел и, одновременно, точно наэлектризовался.

- Что за байда? – прошептал Пасюк, дергая Горислава за рукав. – По-каковски он трендит?

- Похоже на древнеегипетский, – нахмурился тот и добавил: – Ни в коем случае не смотрите ему в глаза – он нас гипнотизирует!

- У меня щас сердце квакнет, – пожаловался спелеолог. – Сделайте уже что-нибудь, Гор Игорич…

- Ох, худо мне, братцы, – охнул Егорыч и, чтобы не упасть, навалился плечом на Костромирова.

- Неб шуит... упаут тауи... тефни нун! – продолжал шипеть Шигин. – Шепсес-анх-Аммат, ишешни нут…

Хотя огонь стремительно распространялся – старые, высохшие от времени бревна впитывали пламя, точно песок воду – в избе словно бы сгустились сумерки: из всех углов поползли невесть откуда взявшиеся косматые сгустки не то тьмы, не то мглистого тумана; они стелились понизу, клубились под потолком, переливались всеми оттенками мрака – от серого до аспидно-черного – и шевелились, будто живые, быстро заполняя помещение; скоро одна лишь фигура отшельника с крестообразно распростертыми руками ярко выделялась на почерневшем фоне. Все звуки, кроме Шигинского шипяще-воющего речитатива, умерли, потому что голос его – тягучий и вязкий – жидким гудроном заполнял уши.

Но тут легкий серебристый звон, донесшийся от входной двери, нарушил липкую вязь колдовского напева; Шигин запнулся и, прищурившись, воззрился на непрошенного визитера. Никто не заметил, как в избу зашла супруга охотника – Антонина; была она простоволосая, заметно запыхавшаяся, но, тем не менее, в полном шаманском облачении и даже с бубном в руках. Увидав на полу растерзанное собачье тело, она горестно ахнула, а потом с ненавистью уставилась на отшельника, сверкая черными раскосыми глазами.

- Не лезь, знахарка, – проскрипел Иван Федорович, – я тебе не по зубам.

Однако, похоже, Антонина была разъярена не меньше новоявленного Уносящего; женщина упрямо шагнула вперед, вновь ударила в бубен, и вдруг… закружила по горнице в шаманском танце.

Иван Федорович несколько секунд молча наблюдал за Антониной, но потом, точно собравшись с силами, вскинул над головой протезы и, возвысив змеино-волчий речитатив, злобно прокашлял:

- Неб Неххехх! Неб Шшшуит… хеди хепер Сах-х-х!

Но Шаманка не думала отступать: «Хайя-айя-хайя-а! Айя-хайя-айя-я!» – угрожающе мычала она в ответ, звеня бубном, и все быстрее и быстрее кружилась вокруг своей оси. Однако и Шигин с надрывом, близким к истерическому, продолжал завывать тарабарские заклятия.

Костромирову очень хотелось вмешаться, но он сумел сделать лишь один коротенький шаг вперед, да и тот дался ему с величайшим трудом – к его ногам словно привязали свинцовые гири, а сердце грозило выпрыгнуть из груди; остальные, судя по всему, испытывали сходные ощущения. Так что им, волей-неволей, оставалось пока лишь наблюдать со стороны за этим подобием магической дуэли.

И вот, когда двух камлающих соперников разделяла всего-навсего пара шагов, Шигин выбросил вперед руки и, вращая налитыми кровью глазами, едва не выплюнул в лицо Антонине: «Шиккуц мешомем! Шиккуц мешомем! Шиккуц мешомем!!!» Костромиров отметил про себя, что отшельник перешел на древнееврейский. При этом он совершал жутковатые пассы протезами, будто раздирая противнику горло.

Низкий глухой звук, отдаленно напоминающий гудение ветра в проводах, затопил комнату; гудение было заунывным и назойливым одновременно, оно и раздражало нервы и в то же время слабило, обессиливало плоть.  

Внезапно Антонина остановилась и со стоном потянула ворот рубахи; казалось, ей перестало хватать воздуху. Еще мгновение она стояла на месте, пошатываясь, потом бубен выпал из ее ослабевших пальцев и, с жалобным звяканьем прокатившись по дощатому полу, остановился у ног отшельника. Шигин неспешно, явно наслаждаясь моментом, наступил на инструмент; раздался хруст, а в следующий миг шаманка осела на колени и бесчувственно завалилась на бок.

- Хе… хе… хе! – торжествующе закашлял Иван Федорович.

Антон Егорович подхватил жену под мышки и с трудом оттащил в сторону.

- Валим отсель, на хрен! – предложил Пасюк, помогая старику поднять шаманку. – Гор Игорич, пошли, а? Сдался нам этот колдун, гори он ясным пламенем!

 - Не возражаю, – согласился Костромиров.

 Все дружно повернулись к выходу.

 - Зато я возражаю! – раздался за их спинами рык безумного старца. И в тот же миг тяжелая дубовая дверь сама собой с вызывающим треском захлопнулась прямо перед их носами. Горислав подергал, навалился плечом – безрезультатно – дверь точно вросла в косяк.

- Не знаю, как вы проделываете свои кунштюки, Шигин, – хмурясь, произнес ученый, – только лучше бы вам оставить это, пока не поздно… а то я за себя не ручаюсь!  

- Что, профессор, – растянул бескровные губы в саркастической ухмылке Иван Федорович, – материалистическое мировоззрение дало трещину? Так это покамест цветочки, натурально. А вот теперь, ничтожные насекомые, я явлю вам свою подлинную Мощь…

- Ну-ка, Антон Егорович, – перебил колдуна Костромиров, – всади в этот мешок с мощами еще парочку маслин – поглядим, насколько хватит его…    

В этот момент снаружи гулко бухнуло, и входная дверь сотряслась, будто от пушечного выстрела; за первым ударом последовал второй, столь же сокрушительный; на третьем рубленная дубовая дверь прогнулась, как игральная карта, слетела с петель и грянулась об пол. А в дверной проем, согнувшись под притолоку, шагнула темная волосатая фигура… гоминид!

На сей раз их недавний знакомец был безоружен, однако это не делало его менее устрашающим. Очутившись в избе, Лешак распрямился, медленно оглядел присутствующих и вперил взор в хозяина. Последний же, оборвав свои волчьи завывания, ошарашенно уставился на очередного незваного гостя. Впрочем, растерянность его длилась недолго. Уже через пару секунд он полностью пришел в себя, вскинул оба когтепалых протеза вверх, а затем, резко направив их на Лешака, с бешеной энергией просипел: «Шиккуц мешомем! Отгонись, изыди... в места пустыя, в леса густыя... и в пропасти земныя... Ш-шиккуц меш-шомем! Идеже не пресещает солнца свет... в места темныя, в моря бездонныя, идеже не присещает свет луны и звезд!»

Низкое, раздражающее нервы гудение, полнившее помещение, усилилось до предгрозового гула; неандерталец повел плечами, нахмурил приплюснутый лоб и затряс головой.

- Шиккуц мешомем… – продолжал колдун, удовлетворенно кивнув. – Звере окаянно, изыди в ад кромешной, – голос его окреп и налился свинцовой тяжестью, – в пекло триисподне... в тартарары! И к тому уже не вниде! Ш-ш-шиккуц меш-шомем!

Гориславу почудилось, что из сплошной стены мрака за спиной Ивана Федоровича вырос длинный отросток блескучей тьмы и хлестнул гоминида по лицу; тот снова тряхнул лохматой башкой, оскалился и вдруг раскатисто, совсем по-тигриному, взрыкнул в ответ. И столь проникновенным было это рычание, что всем сделалось не по себе.

 Шигина тоже передернуло, он по-волчьи клацнул зубами и взвизгнул, потрясая протезами:

- Глаголю тебе, рассыпься! Растрекляте, растрепогане, растреокоянне! Дую на тя и плюю! Дую и плюю!!! – И умолк, переводя дух. Молчал и неандерталец.

А картина между тем приобретала все более инфернальный окрас: дым, сполохи неверного пламени, шевелящиеся по углам сгустки переливчатого мрака, и на этом почти театральном фоне – две причудливые фигуры, недвижно, как статуи, замершие друг против друга… Костромирову опять помстилось странное (конечно, причиной тому могла быть обманчивая игра света и тьмы): будто между Шигиным и Лешаком с сухим электрическим шелестом мечутся черно-багровые молнии. Впрочем, напряжения вокруг и впрямь было в избытке, так что даже шерсть на мясистом загривке гоминида поднялась дыбом. Но он продолжал стоять нерушимо, как скала, лишь слегка наклонил вперед массивный корпус, словно сопротивляясь незримому давлению.

 Между тем, Шигин начинал, судя по всему, понемногу сдавать: глаза его налились кровью и страшно выкатились, с каждым новым заклятьем розовая пена срывалась с губ, клочьями повисая на бороде, а прежние завывания обернулись каким-то отрывочно-невнятным бормотанием. Одновременно Горислав и прочие невольные секунданты этого диковинного поединка почувствовали себя гораздо свободнее, как если бы с них разом спала некая удерживающая их ранее паутина.

Огонь же, окончательно пожрав занавеси и прочно укоренившись в стенах, уже лизал сухие, как порох, потолочные балки.

Неандерталец снова взревел и, широко шагнув через всю комнату, очутился почти вплотную к Шигину; тот немедленно ударил – один раз и второй. Стальные, острые как бритвы, когти-ножи со свистом рассекли воздух в опасной близости от головы гоминида. Но заросшие рыжей шерстью ручищи Лешака были явно длиннее – он с легкостью уклонился от обоих ударов и, в свою очередь, ткнул Ивана Федоровича раскрытой шестипалой ладонью прямо в лицо.

Отшельник захрипел и судорожно цапанул железной лапищей себя за бороду; ко всеобщему удивлению, борода отделилась от его лица да так и осталась висеть на загнутых когтях левого протеза. «Накладная! – сообразил Костромиров. – Ну, разумеется! Откуда бы у скопца взяться настоящей».

Размахивая фальшивой растительностью, точно татарским бунчуком, Иван Федорович сделал два шага назад, обвел всех каким-то удивленным, даже оторопелым взглядом и, закинув голову, издал жуткий вой отчаяния; тут все тело его пробила жестокая судорога, будто сквозь него пропустили ток высокого напряжения, после чего он враз словно бы одеревенел и, как подкошенный, рухнул на спину.

 Лешак подошел к колдуну и секунды три постоял, грузно нависая над упавшим, внимательно, как бы с сомнением, его разглядывая. Потом молча развернулся и вышел вон.

 Изба к этому времени занялась едва ли не целиком, уподобившись изнутри раскаленной печи, поэтому остальные также не заставили себя ждать: подхватив с двух сторон уже очнувшуюся, но все еще едва стоящую на ногах Антонину, они бросились следом за гоминидом.  А тот уже растворился в окружающих сумерках, словно его и не бывало.

Снаружи их встретил подоспевший со стороны леса Борис; за ним вынырнул из темноты запыхавшийся следователь.

- Вы куда все подевались?!.. Почему меня бросили? – одышливо воскликнул он. – Я чуть не заблудился… один… вот только-только выбрался… Эге-ге… да тут никак пожар!.. Что произошло-то, скажет мне кто, ядрен-матрен?!

- Там, в избе… – кашляя от дыма, выдохнул Костромиров. – Может, живой кто остался… Надо бы помочь…

- Некому там уже помогать, – пробормотал охотник, пятясь прочь от пышущего жаром дверного проема, – да и незачем.

 

Шестеро людей стояли и молча смотрели, как жаркое пламя с плотоядным урчанием пожирает седые лиственничные бревна; вот оно уже вырвалось из-под крыши, выбросив в звездное небо сноп веселых, сверкающих искр…

- Хорошо горит, поганский царь, – первым нарушил молчание Егорыч, задумчиво оглаживая сивую бороду.

- Гммымм! – согласилась его супруга.

 

Эпилог

 

 - Я вот никак не возьму в толк, – спросил Вадим Вадимович Хватко, рассеянно поглядывая в окно поезда, уносящего их прочь из волшебной Уссурийской страны, – с убийствами все понятно, но кто тогда лодки попортил? И кто стырил наши фотоаппараты?

- Лодки? – переспросил Костромиров, кроя Вадиминого пикового туза козырной шестеркой. – Ну, это просто. Лодки пробил сам Антон Егорович. Он же и фотоаппараты… изъял.

- Ядрен-матрен! – поднял брови следователь, подкидывая профессору бубновую и трефовую шестерки. – Ты, наверное, путаешь. Зачем бы ему?

- Нет, не путаю, – усмехнулся Горислав Игоревич, побивая шестерки парой десяток соответствующих мастей. – Это ты невнимательно слушал нашего проводника Бориса. А он сразу рассказал, что Антонина – последняя из орочских шаманов-кара-камов. Тех самых, на плечи которых неведомый Бохайский властитель возложил ответственную миссию по недопущению посторонних к подземной усыпальнице Уносящих сердца.  

- Бита, – согласился следователь. – Ходи под меня… Ну, а лодки-фотоаппараты при чем?

- Как только Антонине стало известно, что тайна пещерного храма раскрыта, – пояснил Костромиров, несколько театрально выкладывая козырных туза, короля и даму, – наша участь была решена: никто из нас не должен был покинуть зимовья. И уж во всяком случае – вывезти на большую землю доказательств существования святилища. По всей видимости, Антонина к своей миссии Хранительницы относится весьма серьезно.

- Тьфу! – огорчился Вадим, сбрасывая карты. – А у меня за весь кон – только два козыря было, и те – пустышки… Постой, постой! Это что же получается? Мы все это время находились под двойной угрозой – не Шигин, так Антон с Антониной… уконтрапупят?

- Не совсем так. Антон Егорович, разумеется, никакой не злодей. У него, вон, даже на тигра с гоминидом рука не поднялась… Полагаю, он больше всего боялся, чтобы супруга как-нибудь сама, без его ведома и согласия… нами не распорядилась.

- Хорошо. Но почему тогда нас все-таки выпустили?

- Я клятвенно пообещал Антону Егоровичу, что тайна храма Уносящих так тайной и останется. Кстати, и от твоего с Пасюком имени – тоже. Слышишь, Пасюк?

- Слышу, слышу, – донеслось с верхней полки. – Базара нет – могила!

- А! – догадался Хватко. – Так вот почему ты Егорычу вдруг, за здорово живешь, презентовал свой мобильник!

- Разумеется, – улыбнулся Костромиров. – Там же были фотографии святилища и наскальных рисунков. Так что теперь – никаких документальных доказательств. А все видевшие храм свидетели либо мертвы, либо связаны клятвой… Концы в воду, как говорится. И потом, Антон Егорович человек мудрый и прекрасно понимает, что стань я даже распространяться про храм, реликтовых гоминидов и все прочее – меня, в лучшем случае, поднимут на смех, а в худшем… в худшем, сочтут вторым Ушинцевым. Да оно так и лучше. Во всяком случае, наш Лешак сможет, как и прежде, спокойно жить в своих пещерах.  

О том обстоятельстве, что, прежде чем «подарить» старику телефон, он не удержался и вытащил из него карту памяти, Горислав Игоревич предпочел не распространяться.

- Но какая потеря для науки, – возразил Вадим. – Подумать только – живой неандерталец!

- Для науки – без сомнения, – согласился Горислав. – А вот самому гоминиду навряд ли понравилась бы жизнь в тесном лабораторном вольере, пускай и во благо науки… И потом, или ты забыл, что мы, считай, обязаны ему жизнью?

- Верняк! – поддержал Пасюк. – Лешак наш спаситель.

- Ну хорошо, а сам пещерный храм? – не унимался Вадим Вадимович. – Кем он все ж таки был построен? И кому посвящался? И кто такие «Уносящие сердца» на самом деле?

- А эти тайны еще ждут своей разгадки, – мечтательно вздохнул профессор.

- Между прочим, – хмыкнул следователь, – в том, что все свидетели мертвы или клятвой повязаны, ты, мой друг, жестоко заблуждаешься.

- Вот как? – вздернул бровь Горислав. – Обоснуй.

- Изволь, – кивнул Вадим. – Ты знаешь, после пожара мы с Егорычем обнаружили, что из подпола шигинского скита до самого леса прокопан подземный ход.

- Разумеется! Я же был там. Совершенно очевидно, что именно благодаря этому ходу Шигин со своими старухами могли уходить и возвращаться никем не замеченные; да и эффект неожиданности при нападении на жертв играл немаловажную роль. Вон, Ушинцева, как оказалось, убили прямо у самого выхода из этой штольни. Только что ты этим хочешь сказать? Дескать, Шигин мог им воспользоваться и скрыться под шумок?

- А ты исключаешь такую возможность?

- Так на пожарище нашли три трупа! – возразил профессор с некоторой горячностью. – Все! Слушание по делу Ивана Федоровича Шигина объявляется закрытым.

- Трупа-то три, верно… – хмыкнул Хватко. – А где лежал третий труп, помнишь?

- В подполе и лежал. Полагаю, Шигин пытался доползти до своего секретного отнорка. Да не смог.

- А как, в какой, то есть, позе, он лежал? – снова спросил Вадим.

- В обыкновенной, – пожал плечами Костромиров, – вытянувшись, как стойкий оловянный солдатик…

- Вот именно! – поднял палец Хватко. – Труп лежал навытяжку. А что б ты знал, когда человек сгорает заживо, его мышцы непроизвольно сокращаются, и тело принимает характерную скукоженную позу, в криминалистике она именуется «позой боксера».

- Постой… – задумался ученый. – Выходит, человек в подполе был уже мертв на момент пожара?

- Именно. А потому это никак не мог быть Шигин!.. Если, конечно, не рассматривать всерьез версию о «живом мертвеце».

- Это еще что за версия? – нахмурился Горислав Игоревич.

- Ну, если твой Шигин и впрямь открыл секрет «посмертной жизни», можно предположить, что к моменту пожара он на самом деле был мертв – в нашем, обычном понимании…

- Господа! – протестующе вскинул руки профессор. – Господа, давайте все же оперировать реальными фактами, не вторгаясь в область мистики-каббалистики. В противном случае этот путь заведет нас в никуда…

- Так ведь, как же иначе объяснить… – начал было следователь.

- Поверьте ученому: если хорошенько подумать, всем кунштюкам и прочим «чудесам», свидетелями которых мы стали в Дозорном, найдется разумное объяснение. Просто в настоящий момент мы не обладаем всей полнотой информации, но если желаете, я попробую прямо сейчас дать…

- Хорошо, хорошо! – поспешно согласился Вадим Вадимович. – Я же к тому и сказал: если рассматривать всерьез… Но тогда еще меньше вероятности, что тело в подполе принадлежало отшельнику.    

- Чей же это труп, по-твоему?

- К примеру… того же Сергея Бухтина – последнего из спелеологов. Мы же его так и не нашли.

- Последний спелеолог – я! – возмутился Пасюк. – И пока еще живой спелеолог.

- Погоди-ка, погоди… – нахмурился Горислав. – Но у трупа в подполе не было рук! Э не-ет, шалишь, брат. Все-таки это тело Шигина.

- А вот этого обстоятельства я не могу объяснить, – покрутил головой Вадим. – Хотя, руки вполне могли оттяпать и у Бухтина… те же бабки-людоедки… опять же, рук-то нет, а куда тогда подевались шигинские лапы-протезы? Сгорели вчистую? Сомнительно…

- Да кончайте вы про своего Шигина! – взмолился Пасюк, свесив голову с полки. – Жив, мертв… ромашка, какая-то! Мне тут другой вопрос – поважнее – не дает покоя…

- Какой? – разом спросили его друзья.

 - Из чего была начинка у тех пельменей, которыми нас шигинские старухи потчевали?

- Предлагаю, даже не думать об этом, – отрезал Горислав Игоревич Костромиров, глядя на стремительно зеленеющее лицо старшего следователя Хватко.

 

Александр Валентинович Юдин, 1965 г.р., москвич, публиковался в журналах «Нева», «Изящная словесность», «Невечерний свет/infinite», "Полдень XXI век", «Полдень» (СПб), «Дон» (г.Ростов-на-Дону), «Родная Кубань» (г.Краснодар), «Под часами» (г.Смоленск), «Бельские просторы» (г.Уфа), "Север" (г.Петрозаводск), «Сура» (г.Пенза), «Нижний Новгород», «Земляки», «Арина» (г.Нижний Новгород) «Менестрель» (г.Омск), «Великороссъ», "Юность", "Знание-сила: Фантастика", "Наука и жизнь", "Искатель", «Мир Искателя», "Наука и религия", "Тайны и загадки", «Все загадки мира», "Ступени", "Хулиган", «Литературный оверлок», «Кольцо А», «Парус» (Москва), "Шалтай-Болтай" (г.Волгоград), "Космопорт" (г.Минск), «Уральский следопыт» (г.Екатеринбург), «Слово/Word» (США), и др., а также в сборниках "Настоящая фантастика-2010", «Настоящая фантастика-2011» (изд."Эксмо"), «Самая страшная книга-2014» (изд."АСТ"), и др. Автор романов "Пасынки бога" (изд. "Эксмо", 2009г.), «Византийские каникулы» (изд. «Аквилегия-М», 2022г.).