В.Г.
Съезд покрыл конференцию, как
одеяло простынку.
Начинай, умный. Ты не дурак.
Поменяйте пластинку!
Первый, первый! Ответь! Я второй!
Говори! Только внятно.
Я вторую весну сам не свой!
Это сразу понятно.
Всё – в последних известиях дня
и всегда однобоко,
и резвится, пугая коня,
монолитность потока.
Отовсюду лютует трезвон –
от зеркал до простенка.
Без ключей многолюден кордон.
Неприглядная сценка.
Тихо разве что в библиотек
малолюдных участках,
чей читательский модуль истек
и затих при острастках.
Тóлпы против, потом тóлпы за.
Где же та, что гуманней?
Где учёная наша коза?
Отойди, рог бараний!
Чу, лошадка! Чу, бег! Просто, – чу!
Сивки, вещие горки!
Едем так, что я просто молчу.
Развеваются створки.
Только песню мою не бери!
Не беру – развиваю,
в лоне попранной в прошлом любви
многозначно читаю.
Вот и праздник в означенный день
на возвышенной ноте.
Есть на празднике тень и плетень.
Всё, как в том анекдоте.
Голосит, преречист, борзопист
сквозь заслоны пределов,
и, как водится, внутренне чист
в постраничных наделах.
В серебре шоколад. Серебро
от тепла мягким стало,
и в руке золотое перо.
Разве этого мало?
