Ах, как она смеялась! Мелодично, негромко, душевно. Даже, я бы сказал, завораживающе. Так сегодня никто не умеет. Да и тогда, в далёком романтическом возрасте, я не встречал ничего подобного…
Мы познакомились на «стометровке», так называли асфальтовую дорожку в городском парке от Дворца культуры до танцплощадки, где по вечерам без устали дефилировали «женихи» и «невесты». Время от времени наиболее смелые парни подкатывали к разнаряженным девушкам, примитивно знакомились и, если вспыхивала симпатия, отделялись от своей компании, перемещались на танцевальный круг или растворялись в затемнённо-манящих аллеях.
В юношеских группках всегда выделялись лидеры в одинаково приталенных нейлоновых свитерках-водолазках (других тогда просто не было), с компактными магнитофонами или радиоприёмниками на мускулистых руках, что указывало, по мнению «женихов», на их состоятельность. Музыка, как считалось, должна была привлекать женский пол, располагать к незатейливому общению.
Но далеко не всем удавалось, накрутив несколько километров на «стометровке», с ходу завести романтические отношения. Попытки возобновляли на следующий день или в выходные. К концу лета практически все любители вечернего променада становились если не приятелями, то знакомцами. В ближайших кустах по кругу пускали бутылку дешёвого портвейна, скрепляя парковый союз. Изредка, правда, возникали и лёгкие потасовки, если в супротивной компании находился несдержанный ревнивец. Но в целом летние молодёжные тусовки проходили пристойно. Только вот само лето сгорало непростительно быстро. И занудное ненастье загоняло молодёжь под крышу, в танцзал Дворца культуры, где уже не находилось места былой вольности под пристальным надзором строгих контролёрш.
Наиболее отчаянные продолжали даже зимой осваивать «стометровку». И я находился в их числе. В этом был свой кайф. Морозный воздух бодрил, держал в тонусе. Нравилось, когда налетевший ветер с размаху бросал в лицо пригоршню снега; от такого массажа аж дух захватывало. И розовощёкие девушки, рискнувшие на прогулку по заснеженной аллее, выглядели особенно жизнерадостными и энергичными. Заряженными здоровьем.
Вот тогда и услышал я этот очаровывающий интеллигентный смех. Наши взгляды буквально озарили друг друга. Девушка в короткой беличьей шубке неловко оступилась и едва не потеряла равновесие, рискуя упасть на раскатанную дорожку. Сработала моя спортивная реакция. Моментально рванувшись на помощь, я сам не удержался, и мы, крепко сцепившись, по инерции полетели в пушистый сугроб, обрамлявший «стометровку».
Наши тела легко пробили хрупкий хрустальный наст, провалились в белую нирвану. Снежный взрыв накрыл с головой, обжигающими осколками проник за воротник, зарылся в волосах. Чтобы спасти девушку от падения на спину, я резко развернул её в полёте, и мы слились в спасительных объятиях. Незнакомка благодарно улыбнулась и легонько поцеловала меня в губы. И тут же представилась:
– Я – Лада. А как вас зовут, мой таинственный спаситель?
– Кирилл, – у меня закружилась голова от её чистого и обволакивающего дыхания. Я тонул в её бездонных серо-зелёных глазах не в силах разжать руки. До тех пор, пока Лада легонько не потрепала меня по щеке:
– Встаём, а то замёрзнем.
Она легко, пружинисто вскочила на ноги и опять негромко засмеялась, при этом показывая пальчиком на мой лоб, который побелел от прилипшей полоски снега. Я не понимал всей комичности ситуации, заворожённый своей новой знакомой. Лишь когда Лада начала мягко стряхивать с меня снежную пыль, очнулся и поспешил с ответной галантностью.
– Я провожу тебя, – скорее утвердительно произнёс я первое, что пришло в голову, и Лада без всякого кокетства ответила:
– Пожалуйста.
С ней было легко с первого шага: никакой закомплексованности, и в то же время не ощущалось даже намёка на фривольность. У меня так случилось впервые, хотя какой-никакой опыт общения со сверстницами присутствовал. Но то ли прежние подруги страдали жеманностью или распущенностью, то ли не таили в себе какой-либо загадки и мечтательной недосказанности, поэтому быстро надоедали и переходили в разряд отстранённых приятельниц.
Меня подкупала внешняя сдержанность новой знакомой, её умение слушать, не перебивать глупыми вопросами, не навязывать своих суждений, но в то же время по делу откликаться на предложенную тему разговора. Хотя и молчать с ней доставляло истинное удовольствие – это редкое качество, когда двое и без слов понимают друг друга, лишь обмениваясь лучезарными взглядами. Так могут общаться только люди, познавшие известную мудрость: смотреть не друг на друга, а в одном направлении.
Оказалось, что мы оба студенты, но учимся в разных вузах. Лада – на третьем курсе экономического факультета торгового института, я – первокурсник педагогического, будущий историк. Встречаться нам приходилось редко, чаще по выходным, так как учёба, а потом и сессии отнимали много времени. К тому же меня, как разностороннего спортсмена, использовали по полной программе на различных спартакиадах и турнирах, часто с выездами в другие города. А летом – стройотряд и ударные вахты на Сахалине, что давало неплохой заработок, а заодно и новые познания об удалённых уголках нашей необъятной страны. Научившись скучать, с особым трепетом ждал каждой новой встречи с девушкой своей мечты.
Мы сознательно избегали писем, полагая, что накопленную за время разлуки нежность лучше выплеснуть всю – разом – при долгожданной встрече. И будет о чём поговорить, выпуская на волю трепетно хранимые и нерастраченные по пустякам чувства. В такие минуты нам не было скучно, мы не уставали друг от друга, как это ранее зачастую случалось у меня в общении с предыдущими подругами. Мы с Ладой не следили за временем, нам его катастрофически не хватало. Но, расставаясь, мы знали, что завтра нам будет ещё интереснее, что мы неисчерпаемы и вдохновенны. На долгую-долгую жизнь…
Довольно скоро мне стала докучать подруга Лады – белокурая и пышногрудая Вика, Викусик, как её окликали знакомые. Располагая тонкой талией и крутыми бёдрами, Викусик считала себя неподражаемой и сознательно напоказ демонстрировала природные прелести, особенно длинные ноги, едва прикрытые сверху полоской юбки. Ей нравилось, когда, как она выражалась, «мужики западают». И наивно надувала губки, если выяснялось, что противоположный пол проявляет к ней исключительно сексуальных интерес.
– Кирилл, почему так выходит, что все стремятся быстрее затащить меня в постель, не предлагая серьёзных отношений? – с ходу спросила Вика, когда мы случайно столкнулись в центре города. Она бесцеремонно взяла меня под руку, увлекла на лавочку и плюхнулась на неё так, что ноги вспорхнули вверх, обнажая скрытые от посторонних глаз интимные части гардероба. Заметив, что на меня это не произвело никакого впечатления, Вика картинно изобразила на лице обиженную гримасу, но тут же продолжила свои размышления: – Вот у вас с Ладкой всё не так, можно позавидовать. Хотя не думаю, что это надолго.
– Ты это о чём? – я не придавал особого значения болтовне пустоголовой девицы, но её последняя фраза насторожила.
– Ну ты разве не знаешь, что у них в семье происходит? Ладка ничего не рассказывала? – заметив недоумение на моём лице, Викусик, наконец, сообразила, что сболтнула лишнее и постаралась перевести разговор на другую, волнующую только её тему. – Вот мы бы с тобой составили классную пару, правда же?!
– Что ты чушь какую-то несёшь, Вика, самой не противно? – я резко встал, собираясь закончить неприятный разговор. Викусик подхватилась тоже, закатила глазки, замахала руками:
– Ой, извини, если тебе это неприятно… Но я же откровенно говорю: ты в моём вкусе, парень что надо. Всякое в жизни бывает, так что, если что, моё сердце всегда для тебя открыто.
Она ещё что-то лепетала вдогонку, но я уже не слушал, удаляясь быстрыми шагами. Благо, надо было спешить в библиотеку готовиться к семинару, поэтому вздор взбалмошной барышни очень быстро выветрился из головы. А вечерняя встреча с Ладой как продолжение праздника стёрла все негативные эмоции. Ничто, казалось, не могло омрачить наше счастливое настоящее.
Кому-то покажется удивительным, но с тех пор я перестал, как раньше, радоваться тёплым денькам, возможности позагорать и поплавать на открытой воде, носить лёгкую одежду и многое успевать за длинный световой день. Я стал замечать, что мучительно жду холодного времени года, мечтаю об искрящемся, хрустящем под ногами снеге, смакую незабываемые первые ощущения знакомства с Ладой в пушистом сугробе. Даже встречаясь с ней весной и летом, меня почему-то ностальгически тянуло в зиму. Хотя с ней было упоительно хорошо всегда, в любое время года.
Правда, меня смущало одно обстоятельство: я всегда провожал Ладу только до подъезда, она мягко, но решительно пресекала все мои попытки побывать у неё дома. Ко мне же, особенно в непогоду, приходила охотно, при этом справляясь об отсутствии родителей, под всякими предлогами не спешила с ними знакомиться.
Как-то я не выдержал:
– Почему?
– Ещё не время, – улыбалась Лада. – Ты ведь многого не знаешь…
– Ты это о чём?!
– Не спеши, дорогой. Ничего плохого. Просто… я боюсь, что ты влюбишься, станешь всё близко принимать к сердцу, разочаруешься.
– В чём разочаруюсь? – я уже стал нервничать, но Лада нежно обняла, успокоила лучистым серо-зелёным взглядом:
– Всё хорошо. Не переживай.
Однако загадочная фраза только сильнее разгорячила моё воображение. Так и подмывало незамедлительно добиться подробностей. В голове вихрем проносились чёрти какие глупые мысли, сомнения. Но удержался от дальнейших расспросов, тем более Лада чутко уловила перемену моего настроения. Провожая её, я как всегда остановился возле подъезда, приготовясь к традиционному прощальному поцелую, но она вдруг решительно взяла за руку и выдохнула:
– Пошли.
Только теперь я обратил внимание, что их пятиэтажка-хрущёвка находится в запущенном состоянии, здесь явно обитали отнюдь не состоятельные жители. Далеко идти не пришлось. Лада быстро наощупь отворила дверь на первом этаже, мы втиснулись в узкий тёмный коридор; из кухни потянуло запахом свежесваренного борща.
Заприметив выключатель, я было потянулся к нему, но Лада шёпотом остановила:
– Не надо.
Из кухни донёсся женский голос:
– Ты, что ли, доченька?
– Да, мама, – и на ухо Кириллу: – Проходи в мою комнату.
Дверь на кухню отсутствовала, оттуда струился приглушённый свет. Проходя мимо, я различил в полумраке две фигуры: мужчина сидел на табурете вполоборота; чересчур напряжённая поза говорила о том, что он не рад нежданному визитёру; женщина застыла у плиты, глядя куда-то в стену.
– Здравствуйте, – произнёс я, замедлив шаг.
Ответила только женщина:
– И вам не хворать.
Сзади легонько подтолкнули, мол, не задерживайся. Прошли в комнату. После мрачного коридора показалось, что здесь избыток света. Сразу стало понятно, что хозяйка трепетно относится к чистоте и порядку. Отовсюду веяло уютом и теплом. Но приятное расположение духа вмиг улетучилось, когда я обернулся.
Лада испуганно замерла, словно угодила в западню. В её серо-зелёных, завораживающих прежде глазах на сей раз отражались беспокойство и страх.
Прикрыв дверь, она тяжело опустилась на диван, жестом приглашая последовать её примеру. Тягостная пауза впервые за год знакомства повисла между нами.
– Ну вот, Кирюша, ты, надеюсь, всё понял, – её голос задрожал, предвещая нелёгкий разговор, но Лада, выдержав очередную паузу, неожиданно поднялась и потянула меня на выход.
На тротуаре завертелась снежная позёмка, сумерки стремительно поглощали очертания предметов, скрывая покрасневшие от слёз глаза моей принцессы. Лада прижалась сбоку, не давая мне возможности увидеть её побледневшее растревоженное лицо. Уже удалившись от её дома на почтительное расстояние, я резко остановился.
– Так же нельзя! Расскажи, что всё-таки случилось? На тебе же лица нет!
– Нам надо расстаться, – медленно, стараясь подобрать нужные слова, произнесла Лада.
– Ты чем-то расстроена? – не хотелось верить в искренность её слов; это минутная слабость, женская блажь, навеянная какими-то неприятностями. – Объясни.
– Я думала, что это несерьёзно – наши с тобой отношения: ну, целовались-миловались, хорошо проводили время… А вчера содрогнулась от мысли, что я по-настоящему влюбилась в тебя…
– Я тоже, – попытался поддержать разговор в шутливой форме, но Лада одёрнула:
– Ты не понимаешь всей опасности ситуации. Я же на два года старше тебя…
– Какая ерунда! Нам ещё рано думать о возрасте.
– Дело не в возрасте. Я сама виновата, что втянула тебя в свою историю, а теперь с ужасом думаю, как выпутаться из всего этого.
– Дорогая, не говори загадками.
– Хорошо, только давай договоримся: не перебивай меня до конца.
– Ладно, буду нем, как рыба.
– На улице становится зябко, давай зайдём куда-нибудь, согреемся.
– Вот наша студенческая кафешка, там пока народу нет.
В полупустом общепите не докучали полусонные официанты. Заказав кофе и пирожные, мы устроились в углу зала. Лада долго собиралась с духом, я уже понял, что ей не до шуток. Наконец она начала рассказывать:
– Ты видел моих родителей. Честно говоря, я даже своих подруг старалась не водить домой, чтобы избежать лишних разговоров. Дело в том, что отец мой – глухонемой, а мама – слабовидящая. Но мы с сестрой – Наташа старше меня – родились без отклонений. Наташка даже замуж вышла, живёт в другой области, родила двух мальчишек, у неё всё в шоколаде. Вот и я думала, что впереди никаких проблем…
Лада пригубила кофе, стараясь унять зачастившее дыхание. Сидела с прямой спиной, слегка раскачиваясь и стараясь не смотреть на меня. Я буквально физически ощущал, как душевная боль корёжит всё её тело. Стиснув зубы, она продолжила исповедоваться:
– А вчера мама была у врача, и он констатировал ухудшение её состояния. Скорее всего, она окончательно ослепнет…
– Лада, милая, не надо так сильно переживать. Ведь ты знаешь, какие врачи бывают. И не факт, что его диагноз подтвердится. Надо другим докторам показаться… – хотелось успокоить, обнадёжить, приободрить, поэтому я говорил быстро, скороговоркой, на ходу изыскивая оптимистичные аргументы.
– Это ещё не всё, – Лада подняла глаза, в них туманилось отчаяние вперемешку с горечью неотвратимого удара судьбы. – Я не хочу, чтобы ты разделял наши страдания. Пока наши отношения не зашли так далеко…
– Лада, прекрати, – я попытался разозлиться, полагая, что таким образом развенчаю её депрессию. – Я понимаю, что всё это чертовски неприятно. Но это не повод ставить под сомнения наши отношения…
– Я тоже прошла обследование. Обнаружилось, что у меня падает зрение, даже очки выписали, – она порылась в сумочке и в доказательство достала мягкий футляр. – Понимаешь, я могу унаследовать мамину болезнь.
– Всё, хватит истерик, – я легонько стукнул по столу, заставляя ложки подпрыгнуть на блюдцах. – Сегодня я тебя никуда не отпущу. Едем ко мне. Спокойно переночуешь, всё равно родителей нет, они в Москву уехали к родственникам. А завтра… Как говорится, утро вечера мудренее.
На улице уже зажглись фонари, завьюжило всерьёз, и морозец, нарастая, залютовал. Но мы не ощущали холода, поглощённые осмыслением неприятных известий. Шли молча, излишне сосредоточенно. В тёплой квартире почувствовали, как продрогли. Я сразу же стал набирать горячую ванну, уступая Ладе право первой согреться, а сам стал заваривать ароматный цейлонский чай.
Поразительно, но тогда я не придавал серьёзного значения происходящему, не ощущал нарастающую тревогу и не верил в надвигающуюся трагедию. Наверное, это свойственно молодости – стремиться к позитиву и особо не заморачиваться мелкими неприятностями. Наверняка, думал я, всё обойдётся. Настанет новый день, новые житейские заботы, и моя Лада станет, как и прежде, весёлой, жизнерадостной. Сама же будет смеяться над своей минутной слабостью и необдуманным желанием расстаться из-за пустяков.
После релакса в горячей ванне с морской солью Лада выглядела умиротворённой, апатичной. Она даже от чая отказалась и моментально уснула, чуть посапывая в подушку. Когда же я лёг рядом, она уткнулась горячим носиком мне в плечо, обняла за шею. Всё, решил я, кризис миновал. Мы вновь вместе, счастливы безмерно и можно спокойно думать о том, как достойно сдать экзамены и зачёты перед предстоящими каникулами. А мы ведь собирались рвануть в горы покататься на лыжах, я успел разбудить в Ладе любовь к этому экстремальному и тонизирующему виду спорта и отдыха. Вот и порадуемся жизни вдали от домашних проблем.
Но утром, ещё сами того не ведая, мы проснулись другими людьми. Конечно, внешне ничего не изменилось. Мы были так же нежны и доверительны друг к другу. Но какая-то невидимая, стремительно вырастающая с каждым днём стена отчуждения всё жёстче скукоживала наше жизненное пространство…
После второго курса института меня призвали в армию. Им, видишь ли, понадобились спортсмены. Дошло дело до генерала, который формировал сборную военного округа по футболу. Меня где-то на каком-то турнире присмотрели. И быстро уговорили, пообещав немыслимые перспективы. А потом помчалось-закрутилось…
Лада приехала на сборный пункт, сбежав с лекции. Она выглядела как всегда великолепно, но взгляд сквозь очки уже не казался, как прежде, лучистым и одухотворённым.
С ходу бросилась ко мне на шею и зарыдала в голос, не смущаясь посторонних. Между всхлипываниями до меня доносились обрывки фраз:
– Милый мой, ты даже не представляешь, сколько счастья ты мне доставил своим присутствием… И хорошо, что ты уезжаешь… Мы уже никогда не увидимся, но до конца своих дней я буду помнить… Будь счастлив… Ни о чём не грусти, не переживай… Мы побывали с тобой в сказке, но всякая сказка рано или поздно когда-нибудь заканчивается… Давай оставим в памяти только всё самое хорошее и светлое… Молчи! Ничего не говори… Не приезжай ко мне, любимый! Слышишь, не возвращайся туда, где тебе было хорошо… Потому что лучше уже не будет…
Мне с трудом удалось прервать Ладу, встряхнуть её, чтобы вставить хоть слово.
– Лада, дорогая, ты что это хоронишь наше счастье?! Армия – это же не навсегда. Разлука нам не повредит, – я чеканил каждую фразу, но чувствовал, как сердце начинает набирать обороты и, торкаясь в грудной клетке, пытается вырваться наружу.
Лада мгновенно замерла, словно окаменела, слёзы сиюсекундно запеклись на испачканных тушью щеках. Она протянула руку к моему лицу, прикоснулась, как обожгла, и я с ужасом различил в её глазах пустоту, бездну нарастающего несчастья.
– Всё, Кирюша, прощай, а то я не выдержу больше, – Лада оттолкнулась от меня и подалась назад, в толпу провожающих. Я даже не успел сообразить, что мне делать. Она обернулась и уже из-за спин родственников призывников послала воздушный поцелуй и крикнула отчаянно, осознавая, что другого шанса у неё не будет:
– Не приезжай, любимый!
…В родной город я вернулся лет десять спустя. Боль разлуки с любимым человеком притупилась через несколько месяцев после нашего расставания: мои письма из армии оставались без ответа, Лада не выходила на связь, и в конце концов я понял, что она всерьёз решила разорвать наши отношения. Переживания медленно затухали в череде военно-спортивных занятий. А потом как-то само собой определилась дальнейшая жизнь: познакомился с дочкой начальника штаба Дашей, девушкой с огромными печальными глазами и нежным спокойным характером. Через год поженились, я окончил институт на Дальнем Востоке, где служил тесть, ставший к тому времени полковником. Он всё сватал меня в офицерское училище, но казённая служба меня не прельщала. Куда интереснее оказалось участвовать в археологических экспедициях, где пригодились и мои исторические познания. Собрал уникальные материалы о временах освоения Сибири незабвенным Ермаком, а мои наставники уговорили заняться кандидатской диссертацией.
Потом родился сын, названный в честь деда – Павлом. В семье царили мир и лад, Даша всецело посвятила себя семье, была неприхотлива и никоим образом не создавала мне никаких проблем. А я, взрослея, порой ловил себя на мысли, что становлюсь увальнем, погрузившимся в обыденность семейного быта, где сытно и хорошо, но всё-таки чего-то не хватает…
Вернуться на родину заставила телеграмма матери: умер отец. Из-за нелётной погоды я опоздал на сутки и прибыл впритык к прощанию на кладбище. Печальная церемония завершилась головной болью, весь последующий день меня отпаивали лекарствами, сбивали подскочившее давление. Мать наотрез отказалась отпускать меня в таком состоянии, хотя я отпросился на работе всего на два дня. Она оформила мне больничный, уговорив побыть с ней хотя бы до девятин.
Отлежавшись, я решил подышать свежим воздухом. На улице чуть подмораживало, в безветрии редкие снежинки едва долетали до земли. Прохожих почти не было в разгар рабочего дня. Я с интересом осматривал окрестности, находя немало изменений в облике района: повсюду вырастали многоэтажки, а первые этажи старых домов, отданные на откуп коммерсантам, пестрели рекламными вывесками. Многое изменилось за время моего отсутствия, воистину – жизнь не стоит на месте.
Наш старый добрый парк тоже было не узнать, он преобразился до неузнаваемости, видно, власти позволили проявить свои творческие порывы молодым и стильным архитекторам. Вот только наша юношеская асфальтовая «стометровка», которую когда-то местами корчили непослушные корни разросшихся тополей, осталась в прошлом. Ей на смену пришли дорожки, выложенные ровненькой плиткой. Да и сами тополя приказали долго жить, вместо них теперь красовались невысокие липы и клёны, посаженные «на вырост».
И молодёжь, отметил про себя, другая, более модная что ли, раскованная. Хотя я и сам-то ещё не старик, только приближаюсь к возрасту Христа. И всё же, всё же…
Ностальгически засосало под ложечкой. Испугавшись подкрадывающейся сентиментальности, круто затормозил и повернул обратно. Непроизвольно стал ускорять шаг: шёл куда глаза глядят. И не заметил, как оказался возле её дома. Окна квартиры на первом этаже, где довелось побывать лишь однажды, указывали, что здесь теперь адвокатское бюро. Значит, переехали. Куда? Что-то тормозило, подсказывало: не стоит ворошить прошлое, возможно, у Лады своя семья, дети. Зачем возвращаться туда, где было когда-то хорошо? Ведь лучше уже не будет. Её слова. Мудрые.
Но вопреки логике я уже не мог остановиться, воспоминания прожигали память, будоражили кровь адреналином. Непростительно будет уехать, не узнав про любимую. Да, всё-таки любимую, сердце не обманешь. И уже не смущала возможная боль от новых переживаний. Только как узнать, у кого?
Ну конечно же, надо разыскать Викусю, источник всех сплетен и новостей. Она ведь жила где-то рядом, кажется, в том доме из красного кирпича. Я уже не шёл, нёсся через дорогу, пытаясь вспомнить, в каком подъезде обитает неугомонная соблазнительница. И надо же, удача сама вылетела навстречу.
Подъездная дверь распахнулась, будто меня только и ждали. На пороге возникла, казалось бы, совсем не изменившаяся в своих пристрастиях Викуся. Броская короткая рыжая шубка, из-под которой выстреливали прикрытые лишь колготками ноги. На голове копна нечёсаных волос цвета морской волны. На лице метровый слой косметики.
Она ничуть не удивилась моему присутствию, без предисловий радостно защебетала о приятной встрече, потянула в кафе поболтать о жизни. Я дал ей вволю наговориться, но поток банальностей словно и не собирался иссякнуть. Улучив момент, спросил:
– Как живёшь, Виктория? Замужем?
Она поперхнулась, никак не ожидая, что самым непозволительным образом её спустят с небес на землю. Но уже через секунду, не привыкшая к долгим переживаниям, Вика быстро вернулась в прежнее беззаботное состояние, извлекла из сумочки пачку сигарет, прикурила, не смотря на запрещающий плакат на стенке. Перехватив мой взгляд, хмыкнула:
– Да плевать я на них хотела, что хочу, то и делаю. А ты не куришь, всё в спорте?
– Да нет, староват уже для спорта.
– Ой ли! Выглядишь отпадно, хоть сейчас под венец. А что, может, схлестнёмся, я ведь свободна, как айсберг в океане.
Она засмеялась, но так грубо и противно, что меня резануло по живому. Перед глазами тут же ожила картина: «стометровка», наше с Ладой падение в сугроб, первый поцелуй. Её очаровательный душевный смех…
– Кирилл, а ты надолго приехал? – донеслось до сознания, Вика теребила за руку в нетерпении.
– Я отца схоронил. Вот побуду немного с матерью – и обратно.
– Окончательно оторвался от родного берега, – бесстрастно констатировала Вика, – ну и правильно, нечего здесь делать. Видишь, как жизнь круто изменилась. Теперь другие люди свои порядки устанавливают. Бизнес, коммерция на обломках империи… – она хлопнула себя по коленке, догадавшись, что меня интересует совсем другое. – А про Ладу знаешь?
– Нет, а что с ней? – глядя на посерьёзневшее лицо Вики, мне стало не по себе, сердце захолонуло от неприятного предчувствия.
– Ты как уехал, она вскоре и родила. Девочку. Не знал?
– Нет, – у меня помутилось в глазах. Подошедший официант с тревогой спросил: «Вам плохо, гражданин?», но я не отреагировал на его вопрос, кивком упрашивая Вику продолжать. Она же, словно не замечая моего состояния, долго раздумывала и сначала заказала две чашки кофе, себе рюмку коньяка, а потом перевела свой невозмутимый, издевательски-бездушный взор на меня:
– И знаешь, как назвала девчушку? Кирой. С греческого переводится вроде как «солнечная», «луч света».
– И где они сейчас?
– Тоже не знаешь?! – Викуся захватила инициативу, видя мой неподдельный интерес, стала растягивать паузы, медленно прикуривая и нарочито часто стряхивая пепел. – А я думала, ты в курсе… Беда с Ладкой случилась. Она же отца с матерью похоронила. И тут же резко стала терять зрение. Какое-то наследственное заболевание обнаружили. У неё где-то на Кубани сестра жила, Наташка, полностью здоровая тётка. Вот Ладка и уехала к ней, чтобы девочка под присмотром была…
– Ты адрес знаешь? – вырвалось у меня.
– Нет, Лада категорически всем отказала, чтобы не донимали. Наверное, и тебя имела ввиду. Она ведь уезжала почти слепая, я её прекрасно понимаю: раз случилось такое горе, зачем другим жизнь портить…
– Дура ты, Вика, – я положил на стол деньги и встал. – Всю жизнь порхаешь, как стрекоза, а смысла жизни так и не одолела. Не для себя люди живут, а чтобы другим было хорошо, понимаешь? И не в радости друзья нужны, а в горе. Эх, ты!.. Приятного аппетита.
Подружка ещё долго сидела с открытым ртом, не понимая, что произошло. А я уже брёл домой на ватных ногах, раздавленный Викиной информацией. Надо было как-то осмыслить, спокойно переварить услышанное. Может, посоветоваться. Хотя нет, с матерью на эту тему – ни-ни, зачем ей лишние треволнения, ещё не дай Бог…
К вечеру метель раззадорилась не на шутку. Почти всю ночь я простоял возле балкона, прислушиваясь к завыванию ветра, вздрагивая при каждой снежной бомбардировке оконного стекла. В хаосе мыслей то и дело проскакивал приглушённый и почти забытый голос: «Кира… Кирочка… Не приезжай, любимый!..» Молоточки стучали в висках, казалось, бесконечно: не приезжай… прощай…не приезжай…
Утром кто-то вызвал «неотложку». Это я потом узнал о микроинфаркте, оказавшись в больнице, а следом – в загородном санатории. Все удивлялись, потому что моё здоровье до сих пор не вызывало никаких нареканий. Криз отнесли за счёт переживаний по поводу смерти отца. Я и не разубеждал. И сам себе боялся признаться, что вольно или невольно нарушил заповедь не возвращаться туда, где ты познал истинное счастье. Правда, ненадолго. Хотя и не жалел о случившемся. Ведь в жизни за всё надо платить…
С тех пор я не люблю зиму. Слишком тягостные воспоминания. Хотя и на солнце врачи не рекомендуют особо задерживаться. Советуют сменить суровый сибирский климат на более мягкий. Семья не против. Только вот куда переехать, я ещё не решил.
