Потомки хана Аспаруха. Болгарская сага0

Светлой памяти моей дорогой мамы –

Марии Михайловне Бутковой (Гре́блевой) посвящается...

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Эта сага о первой любви юной девушки и пленного солдата в тяжёлые послевоенные годы начинается издалека. С тех самых времён, когда частично уничтоженный османами многострадальный болгарский народ в силу политических решений был вынужден массово эмигрировать в Россию. 

Просвещённая Европа, возмущаясь зверствами турок, лишь на словах сочувствовала народам Балкан, живущих под османским иго около пяти веков. И только Россия откликнулась на геноцид балканских христиан.

Русские войска, героически сражаясь с османами в русско-турецких войнах, спасали мирный народ от истребления и люди шли вслед за возвращающимися в Россию солдатами целыми сёлами. Тяжёл был путь переселенцев, но ещё тяжелее были первые годы жизни на чужой земле.

Многонациональная имперская Россия радушно встретила болгарский народ. Русское правительство старалось создать для переселенцев приемлемые условия жизни, преследуя не только политические, но и экономические цели. Оно была заинтересовано в охране южных границ страны и в освоении новоприсоединённых земель.

Переселение было выгодно обеим сторонам: болгары избавлялись от притеснений турок, а Россия заселяла малонаселённый юг страны единоверным народом, укрепляя, таким образом, южные рубежи и осваивая целинные засушливые земли. Защитив православных христиан, Российская империя снискала себе заслуженный авторитет на международной политической арене. Болгарский народ разделил нелёгкую судьбу России, которая стала родиной для их детей, внуков и правнуков.

Сюжет основан на реальных судьбах героев произведения и повествует о жизни болгарских колонистов на примере одной семьи, предков главной героини Марийки.

 Автор вправе описывать исторические личности и события в соответствии со своей художественной концепцией в рамках исторического фона.

 

Глава 1. Под игом

 

Среди величественных хребтов и лесистых ущелий Балканских Родоп, горных озёр и альпийских лугов с яркими цветами, больше похожих на пёстрый восточный ковёр, прятались небольшие каменные селения и древние монастыри. Стоял погожий июльский день, высокие травы слегка колыхались под лёгким утренним ветерком. Ближе к полудню смолкли птицы, прервав своё пение в поникших от жары кустах, в сладкой истоме замерли бабочки на обочинах горных троп. От нещадно палящего южного солнца накалились крыши домов маленького высокогорного села, зноем дышали снаружи толстые каменные стены, сохраняя внутри ночную прохладу.

В самом начале улицы стоял дом македонских болгар Милчевских. В его дворе, под амбаром барахтались в пыли неугомонные куры под присмотром важного своей красотой петуха. В тени раскидистой шелковицы около летней печи хлопотала молодая статная женщина. Это была Марийка, невестка хозяев дома. Закончив готовить, она поставила на поднос горячие глиняные горшочки с аппетитно пахнущей едой и осторожно отнесла его в просторную кухню. В ожидании главы семейства — дедушки Добри, Марийка и её юная золовка Невена, весело переговариваясь, стали накрывать обеденный стол. Жена хозяина дома, Милица, тихо напевая, укачивала своего восьмимесячного внука, который капризничал и тянул ручонки к матери.

— Тише, болтушки, —незлобиво сделала свекровь замечание невестке и дочке, —лучше принесите остатки вчерашнего пирога, да не забудьте нарезать к овощам брынзу, дед её очень любит.

Мужчины семьи, отец и двое его сыновей, с восходом солнца уехали на сенокос. Облюбовав большой разнотравный луг на пологом склоне, размеренно и дружно взмахивая косами, скосили бо́льшую его половину. В полдень косари спрятались в прохладной тени раскидистой ели отдохнуть, а старого Добри проводили домой:

— Хватит работать тате, ты устал. Да и мать, наверное, уже заждалась тебя к обеду, — в один голос сказали ему сыновья.

— Думаю, вы сами справитесь и к вечеру закончите косить. А я, и правда, что-то притомился, на сердце тяжело и душа неспокойна. Наш пёс скулил ночью, как бы дома беды ни случилось. Да и сон плохой нынче видел, звала к себе моя покойница-мать...

Возвращаясь из подвала с небольшим кругом сыра в руках, Марийка услышала лай собаки, выглянула во двор и увидела спешившихся всадников в красных фесках, привязывающих лошадей к коновязи. Турки!

Они не часто заглядывали в село, обычно только летом и, как правило, днём, когда мужчины были на полевых работах. Зимой снег заваливал горные перевалы и добраться до селения было очень трудно. Но почти каждый приход башибузуков сопровождался грабежами, разбоем, а иногда и убийствами. Оставшись незамеченной, женщина быстро отвела игравшую на террасе дочь , шестилетнюю Софийку, в полутёмную кладовку, строго-настрого наказала ей тихо там сидеть и вбежала в кухню:

— В нашем дворе башибузуки, они уже идут к крыльцу! Дочку я спрятала, а нам как быть?

— Бежать уже поздно, да и где от них спрячешься? — испуганно ответила свекровь, заслышав шаги за дверью, — хоть бы отец поскорее приехал!

Почувствовав недоброе, громко заплакал ребёнок. Марийка взяла сынишку и прижала его к груди, укачивая. Вошедших в дом турок было трое.

— Где ваши мужчины? Спрятались, бросив вас на произвол судьбы?

— Нет, эфенди, они работают на заднем дворе, — стараясь казаться невозмутимой, ответила Милица, знавшая турецкий язык.

— Эй ты, старуха, прикажи дочерям подать обед, да не вздумай накормить нас свининой! Башибузуки бесцеремонно уселись за стол.

Невена стала наливать в миски прохладный летний суп таратор, а Милица подавала незваным гостям остальные блюда, надеясь в душе, что турки пришли только поесть и забрать, как обычно, деньги и продукты.

Но утолив голод, пришельцы стали вести неторопливый разговор, плотоядно поглядывая на молодых женщин. Лицо хозяйки дома мрачнело всё больше и больше. Затем началось самое страшное.

Старший из турок, подойдя к девушке и ловко распустив её косу, воскликнул, обращаясь к товарищам:

— Я слышал, как старуха называла её Невеной, это цветок по-болгарски.

—Да, она настоящая красавица! — заметил второй.

—За такой цветочек можно получить большой куш, продав торговцам из Стамбула! — радостно воскликнул третий.

Старший турок возразил:

— А как вы собираетесь тащить её через перевал?

— Не увозите её, она совсем ещё ребёнок! — заливаясь слезами запричитала Милица, — ведь у вас дома тоже остались жены и дочери!

— Дома у нас нет, женщина. Дом для нас — ратное поле, а жена — острая сабля.

С этими словами старший башибузук, заломив насмерть перепуганной Невене руки назад и сорвав с неё одежду, невольно залюбовался стройным белым телом, наполовину скрытое волной ниспадающих волос.

Мать девушки бросилась к нему, пытаясь защитить своё дитя, но другой турок, зайдя сзади, ловко и хладнокровно перерезал горло пожилой женщины ятаганом. Захрипев и заливая всё вокруг потоками крови, она упала на пол и забилась в предсмертных судорогах под крики дочери и невестки, невольно ставших свидетельницами жуткой сцены.

Воспользовавшись тем, что башибузук на мгновение отвлёкся, Невена вырвалась из его рук, подбежала к матери и склонилась над ней, пытаясь хоть как-то облегчить её предсмертные страдания. Но турок со звериной страстью накинулся на девушку. Надругавшись над невинной девочкой рядом с ещё не остывшим телом матери, последний из насильников заколол её, вонзив нож в сердце.

Тем временем Марийка с притихшим ребёнком на руках, словно очнувшись от страшного сна, незаметно выскользнула из кухни. Забежав в спальню, задвинула железный засов на двери, упала на колени перед иконами и принялась неистово осенять себя крестом.

— Богородица, помоги нам! — отчаянно взмолилась Марийка, — спаси моих детей!

Но дверь была выломана в считанные минуты. Турки уже стояли над молодой матерью и потешались:

— Надеешься, что тебя защитит твой христианский бог? — башибузук громко рассмеялся.

— А вот если бы твоя семья приняла ислам, все остались бы живы и здоровы, — сказал другой и одним ударом окровавленного ятагана снёс весь иконостас в углу комнаты.

— Может, ты нам ещё и христианские заповеди почитаешь? Абдулла, посвети ей, пусть просветит нас! — со смехом обратился башибузук к своему товарищу и бросил в Марийку тяжёлую библию.

Под общий хохот и надрывный крик младенца турок зажёг свечу, валяющуюся на полу вместе со сброшенными иконами и лампадкой, и приблизил её к лицу женщины.

— Да заткните вы этого щенка!

Орущего ребёнка вырвали из рук матери, подбросили вверх и разрубили на лету. Не помня себя и обезумев от ужаса и нестерпимого горя, Марийка схватила горящую свечу, бросилась на убийцу своего сына, со всей силой ткнула её башибузуку в лицо и потеряла сознание...

...Добри возвращался с сенокоса, размышляя о том, что сена за лето заготовили достаточно, зиму можно встретить спокойно. За пазухой он вёз в подарок внучатам серого зайчонка, найденного под кустом. Представив, как обрадуются подарку внуки, старик осознал, что уже успел соскучиться по ним, хотя не виделся с малышами всего лишь со вчерашнего вечера. Особенно он любил маленького внука, так похожего на его старшего сына, отнятого у семьи янычарами лет тридцать тому назад...

 Как давно это было!

Добри старался не вспоминать тот страшный «налог кровью», который им с женой пришлось заплатить, но мысли часто возвращались к потерянному сыну, сердце сжимала острая боль, а по морщинистой щеке скатывалась слеза.

«Жив ли он? Помнит ли мать с отцом, не забыл ли родной язык? Даст ли бог когда-нибудь встретиться», — думал с горечью старик.

Вспоминал, как учил сына ходить, а затем ездить верхом. Как брал с собой на сенокос и радовался, видя, как его малыш по-детски неуклюже пытается помочь взрослым сгребать высушенное сено маленькими грабельками, специально сделанными для него.

В тот год янычары окружили дома внезапно, бежать в горы было уже поздно, а в маленьком селе никого не скроешь. Несмотря на сопротивление родителей, турки вырвали из рук родителей пятилетнего Ангела. С тех пор они не видели своего первенца, свою кровиночку...

Подъезжая к дому, Добри вдруг увидел распахнутые настежь ворота. Недоброе предчувствие охватило старика. Во дворе лежала мёртвая собака в луже крови, из окна дома валил тёмный дым. Быстро спешившись, он взбежал на крыльцо и вошёл на кухню. Его глазам предстала страшная картина: растерзанные, залитые кровью тела жены и дочери, застывший ужас в их открытых мёртвых глазах.

В надежде, что выжила хотя бы сноха с детьми, старик бросился в соседнюю комнату. Но там уже бушевал огонь. На полу, рядом с обгоревшим, распятым в виде креста телом Марийки, лежало разрубленное надвое тельце его единственный внука...

Подкосились ноги у Добри, и он, гордый и мужественный, упал и завыл, как раненый зверь, и сжались кулаки его до крови.

— Господи! — в отчаянии вскричал старик, — как ты мог допустить это злодейство? Почему отвернулся от нас? В чем провинились перед тобой несчастные женщины и грудной младенец? Господи, за что такая жуткая смерть, за какие грехи? — рыдал он.

На голос деда из кладовки пришла испуганная Софийка. Добри быстро закрыл ладонью глаза внучки и отдал её прибежавшей соседке. Затем, не помня себя, с трудом потушил пожар в доме и благоговейно прикрыл родные тела.

— Пресвятая Богородица, дай мне силы отмстить! Не оставь в лютой беде, укрепи в горе! Помоги, Господи, спаси христианский народ от иродов! — неистово молился старик, доставая из потайного места старое ружьё.

Выбежав со двора, он бросился к горе. Оттуда, по узкой кромке над ущельем, можно было выйти наперерез единственной тропе, ведущей из села.

Затаившись в кустах и выждав некоторое время, Добри, наконец, увидел трёх всадников в фесках. К сёдлам их лошадей были приторочены тяжёлые перемётные сумки. Карманы башибузуков были оттопырены награбленным добром. Сытые и довольные, они ехали, оживлённо беседуя и смеясь.

— Эх, и хороша же была девчонка! — с самодовольным смехом произнёс один, — нам повезло, что мужчины села ещё не вернулись домой с полевых работ.

— Жаль, что мы спешили и не попробовали другую красавицу, ту сумасшедшую, — вторил ему другой.

— Я едва не лишился глаза лишь потому, что вовремя увернулся, а тебе она, наверняка, перегрызла бы глотку, — угрюмо возразил ему третий, поправляя повязку на лице.

Яростная злоба овладела стариком. Едва сдерживаясь, он выждал, когда всадники подъедут поближе, тщательно прицелился и сделал первый выстрел. Один из башибузуков упал, сражённый наповал. Двое других спешились и полезли на скалу, где прятался старик.

Добри отполз за огромный валун, перезарядил ружье и вновь прицелился. Ранив очередного турка, он неосмотрительно выглянул из-за камня и не смог удержаться от торжествующего возгласа. Но тут его настигла пуля врага. Укрывшись за камнем, старик кое-как перевязал оторванным от подола куском рубахи раненое плечо и осторожно, зажав в зубах нож и не обращая внимания на боль, стал ползти в сторону неприятеля, скрываясь в кустах. Когда до врагов оставалось совсем немного, Добри взял большой камень и с силой отбросил его в сторону. Камень, с шумом катящийся по склону скалы в пропасть, на мгновение отвлёк внимание турок. В тот же миг старик сделал резкий рывок и набросился сзади на одного из них.

Завязалась борьба, два сцепившихся тела кубарем скатились к краю пропасти. Повязка слетела с лица врага, рваная рубаха обнажила его мускулистый торс.

Вдруг старику бросился в глаза амулет на груди турка. Точно такие же амулеты-обереги, собственноручно им изготовленные, были у двоих его сыновей, а когда-то он повесил такой же на шею маленькому Ангелу. Страшная догадка молнией пронзила его разум.

— Не может этот злодей быть моим ребёнком, плотью от плоти моей! — воскликнул в ужасе Добри, узнавая давно забытые черты и осознавая, что это именно так, и убийца его семьи — первенец Ангел!

Старик отказывался понимать, что сын, не ведая того, что творит, зарезал родную мать и сестру, распял и заживо сжёг невестку, зарубил маленького племянника, а теперь борется с ним, его отцом, не на жизнь, а на смерть.

— Нет! Это не мой Ангел! Это ведь не ты, сынок? — кричал обезумевший от горя и безысходности отец, с надеждой глядя в родные глаза своего врага. В его памяти вновь возник образ маленького сына, вырванного у него из рук много лет назад турками, и следом — изувеченные, мёртвые тела родных.

— Нет, этого не может быть!

После отчаянного крика Добри увидел в глазах башибузука вместо недавней ярости выражение недоумения и растерянности, словно тот силился вспомнить что-то далёкое и давно забытое им. Тем временем два борющихся человека потеряли равновесие и рухнули в ущелье с огромной высоты.

— Н-е-е-е-е-т!

Отчаянному крику несчастного отца отозвалось только равнодушное горное эхо, многократно повторяя его снова и снова...

...Спустя некоторое время после описываемых событий на дорогах Болгарии, среди возвращающихся домой русских пехотинцев, можно было видеть следовавший за ними обоз из нескольких десятков телег с переселенцами. На одной из них сидели двое мужчин и спала на узлах маленькая девочка. Это была Софийка с отцом и дядей. Много лет спустя она назовёт свою дочь, а потом и правнучку Марией в память о матери, на долю которой выпали нечеловеческие страдания и мученическая смерть.

Матери, подарившей ей жизнь и спасшей от верной гибели. 

Глава 2. Задунайские переселенцы 

 

Семья Софийки вместе с соотечественниками поселилась в Буджакских степях Бессарабии, в селе Ташбунар. Перезимовали в наскоро построенной землянке, а как только пришла весна, начали строить дом. Девочка часто спрашивала у взрослых:

— Когда мы вернёмся в родное село, где жили раньше? Здесь нет гор и нашей Марицы.

— Теперь будем жить на этой степной земле и купаться в Днестре, дочка, — отвечал отец, — кто знает, может быть мы когда-нибудь вернёмся в нашу родную Болгарию...

Нелегко было обустраиваться на чужой земле. Софийка очень тосковала по матери и часто спрашивала у отца:

— Когда приедет мама с братиком?

— Они ушли на небо, доченька. Им там хорошо. А нам нужно жить дальше.

— Я так скучаю по маме! Мне хочется, чтобы она заплетала мне косички, сшила красивое платье и пекла баницу по воскресеньям. Найди мне новую маму, такую же хорошую и добрую! Я буду любить её.

В крестьянской жизни невозможно прожить без хозяйки в доме и вскоре отец привёл в дом молодую вдову, муж которой погиб в схватке с турками.

Она стала верной женой, заботливой хозяйкой, хорошей матерью девочке и детям, родившимся в этом браке...

... Спустя несколько десятилетий Бессарабия, где заселились болгары, отошла Румынии. Румынское правительство отменило все льготы переселенцам, назначенные им русским царём. Начались притеснения болгар вплоть до кровавых столкновений. Колонисты переселились в Северную Таврию, Одесскую область и Крым, — туда, где им выделило землю русское правительство. В Бердянском уезде Северной Таврии в 1861 году переселенцы основали несколько сёл. Колонисты, среди которых, в основном, были болгары из бессарабского села Ташбунар, обосновались на месте старого ногайского

 поселения Орманчи. Ногайцы, ранее населявшие его, незадолго до этого эмигрировали в Турцию, поскольку отказались вести оседлый образ жизни и заниматься земледелием, как это требовало от них русское правительство. Болгары восстанавливали брошенные ногайцами сакли, строили на скорую руку землянки и временные домики из лозы, глины и камыша, переоборудовали мечеть в церковь. На следующий год они построили дома из ракушечника и самана, а впоследствии — из кирпича. Новое село колонисты назвали в честь попечителя иноземных колоний генерал-губернатора Ивана Никитича Инзова. Поскольку земельные наделы и денежные выплаты исчислялись на «венец», болгары шли на хитрость. Три дня и три ночи без отдыха священники до хрипоты произносили слова:

—«Венчается раба Божия...». — венчая всех подряд, включая пожилых вдов и тринадцатилетних подростков. Когда наскоро созданная семья получала желанные земли и деньги, браки аннулировались, церковные книги уничтожались. Российские власти ничего не заподозрили, удивление у них вызывали лишь ранние браки болгар.

Новая родина встретила переселенцев неласково. Зима в том году началась рано, уже в октябре ударили сильные морозы. Озимые вымерзли, не суждено было оправдаться надеждам и на урожай яровых, уничтоженный жучком-вредителем. А летом следующего года на Таврию обрушилась невиданная засуха, затянувшаяся на долгие четыре года. Не то чтобы хлеб, трава не росла. Начались болезни и падеж скота.

Болгарские крестьяне вконец отчаялись и решили идти дальше, на плодородные земли Кубани.

Но русское правительство запретило болгарам вновь переселяться и, чтобы удержать их на целинной малозаселённой земле, выделило денежное пособие для закупки кормов, обеспечило посевным зерном, продовольствием и некоторыми лекарствами.

Это было очень кстати, поскольку начались эпидемии, повлёкшие высокую смертность колонистов. Затратив на обустройство болгар немалые средства, правительство не могло позволить им уйти с целинных земель. На просьбы о новом переселении был дан самый решительный отказ.

И вот, когда отчаяние полностью охватило переселенцев, четырёхлетняя засуха прекратилась, настали урожайные годы. Поля заколосились, сады и виноградники начали плодоносить, зазеленела степь. Люди в очередной раз убедились, что земля оценила кропотливый труд и отблагодарила их сполна. Постепенно колонисты освоили бескрайнюю степь и стали трудиться на ней так же упорно, как трудились веками на болгарской и бессарабской земле их предки.

Первые годы в Таврии не только проверили переселенцев на прочность, но и многому научили. Крестьяне поняли, что при благоприятных условиях на новом месте можно получать изрядные урожаи. Иногда, в праздничные или в воскресные вечера мужчины собирались на сельской площади, пили вино из кувшина, передавая друг другу по кругу. Когда вино заканчивалось, кто-то приносил по новой, так пробовали у кого какое. Но пьянства не было.

На таких сборах крестьяне беседовали чаще всего о труде на земле, о строительстве домов, о подрастающих детях.

— Братья, вы заметили, что лучше всего выращивать здесь пшеницу, особенно арнаутку, семена которой вывезли ещё из Болгарии наши деды?

— Верно, она не очень страдает от засухи, и не так ложится на землю от ураганов, как местная высокая пшеница.

— Можно сдавать зерно на биржу в Бердянске.

— Да, купцы скупают его и везут по морю в другие страны.

— Удобно, земляки, город недалеко от нашего села!

— Там вместо денег можно взять доски, черепицу или мотыги, плуги. Да все, что пригодится в хозяйстве.

— Не успеешь оглянуться, как дети подрастут. К свадьбе дом нужно ставить молодой семье, каждому хозяину нужно будет инвентарём обзаводиться.

— Кто же поможет им на ноги встать, как не мы, их отцы и деды? И нам наши отцы помогли в своё время, и так было, есть и будет всегда.

Трудолюбивые болгары засевали поля пшеницей, рожью и кукурузой, вывели новые, морозоустойчивые сорта винограда, изготавливая из него прекрасные вина. Выращивали табак, разводили шелковичных гусениц, поставляли на городские рынки множество разнообразных овощей, разводили овец для получения мяса, шерсти и молока.

Переселение задунайских болгар в Приазовье не было актом милосердия по отношению к единоверцам. Его можно признать взаимовыгодным сотрудничеством двух народов. С одной стороны, российское правительство действительно избавило болгар от дискриминации и притеснений на территории Молдавского княжества, а до этого — от истребления их турками. С другой стороны, империя была заинтересована в освоении приазовских степей, а болгары были в состоянии выполнить эту задачу. Благодаря трудолюбию, трезвости, смекалке, а также земельным наделам, переселенцы достигли благосостояния и настолько прижились в России, что даже после обретения Болгарией независимости, на родину предков вернулось крайне малое число людей.

Кроме того, заселение юга славянами — православными христианами, готовыми дать отпор османам, охраняло южные рубежи России. Турки беспрерывно пытались продолжать агрессивную политику своей страны, направленную на установление контроля над территориями нынешних Украины и Молдавии, куда допускать их было категорически нельзя. Хотя бы потому, что на этих завоеваниях они вряд ли бы остановились с тем, чтобы рано или поздно попытаться уничтожить Российское государство.

 

Глава 3. В чужом краю, ставшим родным

 

...Забрезжил рассвет. Первые петухи разорвали утреннюю тишину. Отец уже запрягал коней, брат на руках перенёс все ещё сонного Милчо в телегу.

— Привяжи малого, — буркнул отец, обращаясь к старшему сыну, — а то ещё ненароком свалится где-нибудь по дороге.

— Балует его наша бабушка София, — усмехнулся подросток, — потакает его проказам, защищает любимчика, вот и сегодня просила оставить его дома.

— Но и он помогает ей собирать целебные травы по утренней росе, когда вас не допросишься, — справедливо заметил отец. 

Стефан привязал полусонного Милчо к сидению и вложил ему в руку вожжи.

Кони медленно побрели по привычной дороге на поле. Телега раскачивалась и подпрыгивала на ухабах, отчего Милчо стал приходить в себя. Окончательно стряхнув сон, он почувствовал себя самым важным членом семьи, ведь ему доверили управлять повозкой! Гордость переполняла всё его существо, он подтянулся, выпрямился и уже сидел на козлах как заправский ездовой. Отец со Стефаном переглянулись, подмигнули друг другу и одновременно произнесли:

— Растёт помощник!

Среди бессарабских болгар-переселенцев, основавших Инзовку, была семья Димитра и Софии Греблевых, — той самой Софийки, чудом спасшейся когда-то от ятагана турок на своей родине, в далёкой Болгарии и приехавшей со своими родными сначала в Бессарабию, а потом в Таврию. Одним из внуков от младшего их сына и был Милчо. Как все новосёлы, они трудно осваивались тогда на целинной земле, залогом их благополучия был только упорный труд. Каждое последующее поколение колонистов чувствовало себя уже более уверенно на новой родине и знало о трудностях переселенцев в первые голодные годы только по рассказам старших.

Помимо Михаила, или Милчо, как его звали на болгарский лад родные и сверстники, у его родителей было ещё три сына и две дочери. К работе мальчика начали приучать рано, рабочих рук в семье всегда не хватало. С шестилетнего возраста Милчо вместе со старшим братом уже управлял лошадьми во время молотьбы. Брали мальчишку и в поле. Там он раскидывал навоз, погонял медлительных волов, помогал бороновать землю. В десять лет ему выделили небольшой участок пашни, на котором он самостоятельно сделал свои первые борозды. Отец показывал Милчо как управлять плугом, чтобы борозда была глубокой и ровной. Мальчик внимательно прислушивался к советам старших и с усердием учился у них всему, что видел. Через год он уже работал на земле наравне со взрослыми членами семьи.

Работая в поле, юный пахарь с интересом наблюдал, как небо окрашивается розовой зарей, как радуются восходящему солнцу жаворонки. После работы он садился на мягкий мох под деревом где-нибудь на пригорке. Наскоро перекусив домашней снедью, Милчо брал свирель и начинал играть так, что даже весело щебетавшие птицы, прятавшиеся в листве деревьев и кустарников, умолкали. Мальчик играл песню, которой научил его дед. Мелодия, вначале нежная и грустная, постепенно крепла и ширилась. Ясные звуки наполняли воздух дикой песней гор, унося душу в далёкую и незнакомую родину предков. Свирель пела о вершинах и пропастях родных Родоп, о горном эхе и тишине ущелий.

Иногда, доверив выпас волов верному другу — огромному лохматому псу из породы балканских пастушьих овчарок, подросток падал на ковёр из густой травы и читал очередную книгу, которая вместе со свирелью всегда была в его торбе. Едва научившись читать, он понял, сколько интересного можно узнать из книг, и все свободное время старался посвятить чтению. Мысленно ходил в атаку со стойкими оловянными солдатиками, сражался на римской арене с противником-гладиатором, фехтовал с бравыми мушкетёрами. Летел с рассеянным Паганелем на воздушном шаре над Кордильерами и спускался в подводный мир с отважным капитаном Немо.

Устав читать, он переворачивался на спину и смотрел в завораживающее белесо-голубое небо, размышляя о прочитанном. Очертания проплывающих в вышине облаков Милчо сравнивал с животными или героями сказок, рассказанными бабушкой.

А вокруг всё жило, цвело и пело! Быстрые стрижи пролетали над травой, высоко в небе, сужая нисходящие круги, парил орёл. Мальчик следил за его полётом и изумлялся тому, как точно хищная птица обрушивалась на очередную жертву — юркого тушканчика, птенца куропатки или цыплёнка, зазевавшегося на домашнем подворье. Любовался лебединой парой, величаво плывущей по водоёму, грациозными косулями, восхищался трудолюбивыми бобрами, строящими запруды, и ласточками, неустанно добывающими пищу для своих прожорливых птенцов.

Слух ласкало журчание ручейка, ветер приносил головокружительный запах разнотравья, к которому примешивался тонкий аромат цветущей акации. Заросли кустарника надёжно укрывали мальчика от внешнего мира, настраивая на мечтательность.

Порой подросток, заслышал кукование кукушки, спрашивал у неё:

— Лесная гадалка, ответь, сколько лет мне ещё суждено прожить?

И каждый раз кукушка, прокуковав с небольшими перерывами раз сорок, умолкала.

— Пернатая лгунья, что же ты пророчишь мне такую короткую жизнь? Разве не знаешь, что в нашем роду живут до ста лет?

Долголетие было не редкостью в их селе. Его восьмидесятилетний дед Димитр, шутник и бодрячок, ранним утром обходил скотный двор и огород, хозяйским взглядом замечая все недоработки домочадцев, и сетовал:

— Опять внуки воды в кадку не натаскали! Значит, поздно вернулись домой с вечеринки. Они уже в поле, а женщинам придётся поливать рассаду холодной водой из колодца!

Или бурчал себе под нос:

— Дали пропаренный овёс лошадям, а отруби добавить забыли, раззявы! Одно слово — молодёжь...

— Ну что ты, дед, всё ворчишь? — говорила София мужу, когда вся семья собиралась за столом после трудового дня и глава семейства беззлобно отчитывал нерадивых домочадцев, — забыл, что сам был когда-то молодым и беззаботным? Посмотри, как они устали, весь день работая в поле под палящим солнцем!

Произнося эти слова, бабушка с видом заговорщицы подмигивала мужу, иногда наливая ему чарочку домашнего вина, и приговаривала с улыбкой:

— Выпей, родной, спать лучше будешь.

И он вспоминал молодость, юную Софийку, на свидания к которой летел, забывая обо всём на свете, остывал и принимался за ужин.

Поженились они, как и все в их роду, по любви. За всю свою долгую семейную жизнь, супруги так ни разу всерьёз и не поссорились.

Бабушка была лет на пять моложе мужа. Почти ослепнув на один глаз и плохо видя другим, она продолжала вязать жилетки и носки всем домочадцам, почти не глядя на спицы. По запаху приготовляемого блюда подсказывала невесткам, какую приправу они забыли положить в котёл.

Помогала присматривать за шаловливыми внуками, а затем и правнуками, когда те были совсем крохами. Расстелив на полу домотканый ковёр, набросав на него тюфяки и подушки, и огородив таким образом замкнутый круг, бабушка садилась в центр, подоткнув под бок одну из подушек. Малыши наперегонки ползли к ней или ковыляли на ещё не окрепших ножках зная, что её шершавые от бесконечного труда руки всегда приласкают и угостят чем-нибудь вкусным — фруктовой пастилкой, кусочком колотого сахара или медовым пряником. Бабушка всегда утешит и поцелует, вытрет нос, пошепчет ласковые слова, от которых любая боль проходила мгновенно, и споёт колыбельную перед сном. Когда малыши подрастали, любовь к бабушке становилась осознанной. Ну кто, как не она, мог так интересно рассказать им болгарские сказки и былины? О хитром петухе, о воробье и лисе, о красавице и царе? Только их любимая баба.

Они часто осаждали Софию, спрашивая:

— Кого из нас ты любишь больше всех?

Мудрая старушка лукавила:

— А какой из пальчиков в ладошке у вас самый дорогой и любимый? Пощипайте их и поймёте!

Малыши рассматривали свои пухлые ладошки, щипали себя за розовые пальчики:

— Бабушка, им всем больно, их жалко щипать!

— Вот и я вас всех одинаково люблю и жалею, как вы свои пальчики!

Отвечая внукам, София иногда с нежной грустью смотрела на самого маленького из них, Ангела, которому не исполнилось ещё и года. В такие минуты на лицо её ложилась тень тяжёлых воспоминаний... Воспоминаний, страх которых преследовал её всю жизнь: тёмный чулан, крики родных, разрубленное тельце братика... долгая тяжёлая дорога в чужие края, голод...

А дети вопросительно смотрели на притихшую бабушку и ждали новых сказок. Став школьниками, внуки просили:

— Баба, расскажи нам что-нибудь из своей жизни. О той стране, из которой ты когда-то приехала.

Бабушка рассказывала о событиях минувших лет в далёкой Болгарии, где она когда-то родилась. Затаив дыхание, прижавшись друг к дружке и невольно втянув голову в плечи, дети слушали рассказы о страшных янычарах и башибузуках, украдкой озирая тёмные углы комнаты и дрожа от страха. О том, как сражались их предки за свободу и веру, как бежали в Россию, спасаясь от зверства турок, как русские войска освободили их народ от почти пятисотлетнего рабства. И наконец о том, как переселенцы вновь обрели свободу в чужой стране, которая стала родиной для их детей, внуков и правнуков.

София внушала внукам:

— Если человек творит зло, — он не человек, а дикий зверь в образе человека.

Или:

— Жестокость — это порождение злого ума и трусливого сердца. Человек во всей своей сознательной жизни должен быть добрым, дружелюбным, внимательным, но не простаком.

Бабушка с дедом были по-житейски мудрыми и справедливыми, к тому же хорошо разбирались в людях и были единогласны в суждениях. За ум, проницательность и способность предвидеть будущее они снискали уважение сельчан. За добрым советом и помощью к ним приходили по воскресным дням родственники, знакомые и соседи.

Пожилые супруги помогали всем.

Страждущие получали советы и утешение в самых, казавшимися неразрешимых житейских неурядицах: женщины за чашкой чая с мёдом, а мужчины — за чаркой вина или ракии. Дедушка Димитр частенько говаривал гостям:

— Три дара даны людям от Бога: разум, речь и труд. Пользуйтесь этими великими дарами и будете счастливы.

— Земля не может быть грязью, она — наша кормилица, а грязь — то, что срывается с грешных уст.

— Никогда не гонитесь за богатством. Беден не тот, кто мало имеет, а тот, кто многого хочет.

И оба неустанно повторяли сельчанам:

— Делайте добро, следуя завету: правая рука да не знает, что творит левая. Но гордиться содеянным добром нельзя, избегайте хвалебного шума лести.

Дед был самым старым и уважаемым членом большой семьи, его слово было веским и решающим, но любил он пошутить и посмеяться в кругу семьи. Никому не позволяя подрезать виноградную лозу в праздник виноградарей, Димитр всегда делал это сам. И первым пробовал молодое вино из деревянного бочонка, собственноручно им изготовленного. Баба София пользовалась в селе непререкаемым авторитетом как знахарка. Милчо знал, как важна его помощь в сборе трав, поскольку преклонный возраст бабушки и больная спина всё чаще давали о себе знать.

Домашних животных мальчик любил с раннего детства, частенько баловал их круто посоленной горбушкой или сладкой морковкой. Не ленился убирать хлев, замешивать отруби для скота и купать лошадей в речке. Зимой после занятий в школе, отец с дедом учили Милчо плотничать и столярничать. Никто тогда и представить себе не мог, что когда-нибудь это умение спасёт ему жизнь...

Мальчики, главные помощники взрослых, учились у отца мастерить и хозяйничать, а девочки сызмальства помогали матери по дому. Дети, особенно сыновья, всегда считались основным богатством у болгар. Чем взрослее становились дети, тем раньше родители отходили от нелёгкого крестьянского труда. Сыновья, невестки и дети-подростки заменяли их на пахоте, сенокосе, уборке урожая.

По вековым традициям в патриархальных болгарских семьях очень уважали пожилых родителей. По достижении пятидесятилетнего возраста, глав семейств освобождали от тяжёлых полевых работ. В то время, как молодые и выносливые трудились в поле, родители смотрели дома за хозяйством, ухаживали за домашней живностью, растили внуков. В тёплое время года пожилые крестьяне жили в летних домиках на виноградниках. Выращивали фрукты, арбузы и дыни, водили пчёл, делали вино, воспитывали внуков и правнуков, а заодно начинали приучать к труду, как только им исполнялось три-четыре года.

Но спокойная и размеренная жизнь крестьян-колонистов неожиданно закончилась. Грянула Первая Мировая война. Российские болгары внимательно прислушивались к вестям с фронта. Не менее побед русской армии. переселенцев интересовала судьба их далёкой родины.

Болгария заявила о нейтралитете, но болгарский царь немецкого происхождения Фердинанд I вместе со своими министрами с самого начала был нацелен на сотрудничество с Германией и Австро-Венгрией, обещавшими вернуть им болгарские земли, несправедливо отобранные у болгар после османского ига.

Болгарская диаспора в России старалась держаться в стороне от политической борьбы. Православие и славянство послужило своего рода «охранной грамотой» от ксенофобии и истерии, преследовавшие в годы войны немцев, проживающих в многочисленных колониях южных губерний. Колонисты были враждебно настроены к советской власти. Болгары подозрительно относились и к власти Украинской Народной Республики, и к анархистским группировкам. Они сочувствовали только тем силам, которые стремились реставрировать монархию — белогвардейскому движению. Но были и сторонники советской власти. Кроме малоземельной бедноты, которая составляла не более двадцати процентов населения болгарских сел, социал-демократические взгляды разделяла отдельная часть интеллигенции и бывшие фронтовики, вернувшиеся из армии и флота. После установления Советской власти в ноябре 1920 года в Таврии началась насильственная коллективизация и раскулачивание, а с тридцатых годов — массовые репрессии.

...Много испытаний впереди было у трудолюбивого народа-пришельца с Балкан. Больше всего их пугала мысль даже не о том, что у них отнимали всё их нажитое не одним поколением имущество. Они теряли то, из-за чего когда-то их предки ушли из Болгарии в чужую страну и что им дало царское правительство — свободу и землю. Но пришла новая власть, а вместе с ней и новые порядки.

Глава 4. Семья

 

Солнце вставало над селом, уютно раскинувшемся на берегу Лозоватки. Над речкой стоял утренний туман, в траве блестели капли росы. Пастух заканчивал обходить село, собирая по дороге бурёнок. Михаил выгнал скотину в деревенское стадо, а заодно вынес небольшой узелок с продуктами. Жители села по очереди снабжали пастуха харчами на весь день.

— Это тебе полдничать, Пётр.

— Благодарствую, — пастух взял узелок и, подгоняя скотину, пошёл дальше.

Хозяин затворил ворота и вернулся во двор.

В молодом мужчине нетрудно было узнать недавнего подростка Милчо, внука бабушки Софии. От ладной фигуры Михаила веяло здоровьем. Мужественное лицо, огрубевшее от солнца и ветра, всегда было добродушным, и неизменно внушало людям симпатию и уважение. Едва заметные морщинки веером расходились от внешних углов глаз к вискам и говорили о его весёлом нраве и жизнелюбии. Полукольца блестящих чёрных волос составляли красивый контраст с белой кожей лица и синими глазами. Это необычное сочетание, нередко встречающееся у болгар, подтверждало, что среди их далёких предков были не только выходцы из предгорий Памира и просторов Согдианы, но и коренные народы древних Балкан: славяне и фракийцы.

Михаил задал корм свиньям, насыпал в кормушки зерно для домашней птицы, налил всем прохладной колодезной воды и добавил корма лошадям. Вычищенные до блеска гнедые стояли в стойле, потряхивая густыми гривами и нетерпеливо перебирая копытами.

— Ну что, застоялись, милые, — он на ходу ласково потрепал их по холкам, — пора сгонять вас в ночное, да выкупать как следует…

Трудовой день начался. Жена Михаила вынесла из хлева коромысло с вёдрами только что надоенного молока. Как всегда, она начала доить коров затемно, когда солнце только коснулось первыми лучами раскидистых крон плодовых деревьев их сада. Михаил тоже подхватил два полных ведра и понёс к сепаратору вслед за женой. Он любовался своей Любушкой, нёсшей коромысло так плавно, что вёдра ни разу не покачнулись.

Четыре года со дня их свадьбы пролетели как четыре дня. Любка, как по-болгарски ласково звали Любомиру родные, не была первой красавицей в селе, но была мужу милее и желаннее всех. Она никогда не признавалась ему в своих чувствах, но Михаил знал, что жена любит его и никогда не предаст, даже в мыслях. Будучи в девичестве гордой и своенравной, не позволяющей командовать собой никому, кроме матери, которую она боготворила, после замужества Люба преобразилась.

Скупая на слова и эмоции, она не только понимала мужа с полуслова, но и предугадывала его мысли и желания, с готовностью спеша их тотчас исполнить. В этом заключалась не только её любовь к мужу, но и безоговорочная вера в него. Она принимала действия Михаила как единственно верные:

«Как муж сказал, так пусть и будет. Ему решать, он — мужчина».

В патриархальных болгарских семьях было принято, что жена должна служить своему мужу, поскольку мужчина несёт ответственность за всю семью. Женщина-болгарка, как жена и хозяйка, — неоценимый клад мужа. Она ему преданна, верна, послушна до рабства, трудолюбива, бережлива. Но и мужья, в свою очередь, любят и ценят своих жён, и семейная жизнь у них тихая, мирная да согласная.

 Михаил ценил спокойный нрав жены, её сдержанность и рассудительность. Несмотря на неторопливость, Люба быстро и ловко управлялась по хозяйству. Еда, приготовленная ею, была всегда вкусной, дом сверкал чистотой и порядком. Молодая пара ждала первенцем сына, помощника, но родилась девочка, и Михаил, скрыв разочарование, с удовольствием возился с дочуркой. Марийка стала рано узнавать отца и никогда не плакала у него на руках. Зимой Михаил тоже не сидел без работы: мастерил красивую мебель, паял прохудившиеся кастрюли, чинил сбрую, плёл корзины для винограда и ловушки для ловли рыбы. Делал тысячу других домашних дел, без которых не обходилась жизнь ни одного крестьянина. И делал все это легко, играючи, с шутками и прибаутками. Был общительным и жизнерадостным в отличие от жены, серьёзной и немногословной.

Крепкая и выносливая Любомира не отставала от мужа в работе. Супруги были грамотными для села людьми, потому что закончили четыре класса церковно-приходской школы, где учительствовала их родная тётка.

В страду, когда с раннего утра вся небольшая семья уходила в поле или на виноградник, маленькую Марийку брали с собой. Спящую девочку укладывали в тень под стог сена, или под куст винограда, где она досыпала под присмотром верной сторожевой овчарки. В полдень взрослые садились завтракать. Ели домашний хлеб с брынзой и сало с луком или чесноком. Запивали родниковой водой, от которой ломило зубы, или хлебным квасом. Вечером, уже дома, готовили тушенную курицу с овощами или фасолевый суп.

Самой заветной мечтой семьи была постройка дома рядом с косой Азовского лимана. Земля там была плодородной, виноград рос отборным, и вино из него получалось особенно вкусным и душистым.

Болгары, как и все жители Таврии, не подозревали, что Азовское море, пленяющее умиротворённостью, было не только самым маленьким и мелководным, но и самым рыбным морем в мире.

Когда в конце лета, к Успенью заканчивалась молотьба, многие сельчане с детьми ездили на ближайший лиман или на берег моря. Грузили на телеги или лёгкие брички летнюю одежду, нехитрый домашний скарб, необходимые продукты и, оставив стариков на хозяйстве, уезжали отдыхать и купаться. Каждая семья брала с собой живую птицу, овцу или барана. Их резали поочерёдно, делясь с соседями, поэтому у отдыхающих всегда было свежее мясо. На море находились несколько дней, пока не перестирают всё белье, домотканые дорожки, и как следует не отдохнут сами.

Ездила к морю и семья Греблевых. Обычно с ними ездила мать Любомиры, ежегодно лечившая больные колени целебной грязью лимана или прогретым на солнце морским песком, и подросток Григорий, — младший брат Михаила. Выбрав уютное место по соседству с односельчанами, останавливались. Мужчины раскидывали самодельные палатки, женщины обустраивали походный быт, детвора помогала взрослым или носилась ватагой поблизости. Было шумно и весело.

В мелких бытовых заботах, несравнимых с крестьянским трудом, дни пролетали незаметно. Наловив ранним утром рыбы, мужчины собирали плавник и хворост для костра, а потом плавали наперегонки. Женщины чистили рыбу, варили из неё уху или запекали на углях, а детишки резвились, перепачканные грязью прогретого солнцем лимана. К обеду все собирались у палаток. Вкус наваристой ухи из разной породы рыб, приправленной зеленью и насыщенной дымом костра, был непередаваем, а запечённая рыба с нежным сочным мясом и хрустящей золотистой корочкой таяла во рту. По вечерам, собравшись у костра, сельчане беседовали, шутили и пели, молодёжь танцевала, а самые азартные рыбаки выходили в лодках на ночную рыбалку с горящими факелами.

Возвращаясь из таких поездок, крестьяне, кроме рыбы, выловленной в море или лимане, везли домой плоды водяного ореха чилима и камку — сухие сине-зелёные водоросли, выброшенные на берег моря после шторма. Ими набивали матрасы и тюфяки. Спать на таких матрасах было особенно сладко и спокойно.

... Правя лошадьми, Михаил искоса посматривал на прильнувшую к его плечу жену со спящей дочуркой на руках, и, как всегда, любовался ею. Под лёгкой тканью платья угадывалась упругая грудь, взор её карих глаз был обращён к мужу, в чёрных волосах красовалась подаренная мужем белая водяная лилия. Любомира была олицетворением не только материнства, но и самого лета, с загорелым лицом, белозубой улыбкой, светящимися от счастья глазами.

Михаил стеснялся свободной рукой обнять и прижать к себе жену, зная, что в спину им смотрят тёща и брат, и только легонько хлестал лошадей, призывая их мчаться быстрее. С нетерпением ожидал возвращения домой, когда они с Любушкой останутся наедине. Годы, прошедшие со дня свадьбы, не остудили любовный пыл, и каждая ночь была для них как первая. Или как последняя.

 

Глава 5. Раскулачивание

 

В период раскулачивания, крестьян-середняков — трудолюбивых и хозяйственных людей, объявили кулаками. Почти каждую неделю семья узнавала, что раскулачили и сослали в холодные необжитые края очередных сельчан. У тех же, кто от безысходности вынужден был вступить в колхоз, отбирали землю, скотину, инвентарь и зерно, даже семенное.

Родственники все чаще обсуждали последние события:

— Посмотрите, что делается, раскулачивают и ссылают не только зажиточных крестьян, но и нас, середняков.

— Таких как мы — большинство. Неужели всех сошлют?

— Может, и не сошлют, но отберут всё! А как жить без земли и живности?

— То же самое происходит и у наших соседей, в гагаузских, греческих и немецких сёлах.

— Неужели кто-то добровольно пойдёт в колхоз?

— Найдутся и такие, кому терять нечего.

— Нужно решать: вступать в колхоз или уезжать из родного села.

Крестьяне не представляли, как будут жить без земли, да и отдавать скот в общее пользование было жаль. Животные были не только кормильцами, они были словно члены семьи. Их выхаживали, лечили, принимали новорожденных. В холодные зимы самых маленьких забирали в тёплый чулан избы, чтобы животные не замёрзли.

— Кто будет ухаживать в колхозе за нашей скотиной так, как мы?

— Разве наша и колхозная собственность одно и то же? Как отдать домашнюю птицу, без которой двор станет пустым и безжизненным?

— А овцы? Из чего мы будем прясть шерсть для одежды, когда износится старая?

— Кто будет возиться с шелковичными гусеницами, которых мы пестуем денно и нощно?

Женщины горевали:

— Как же теперь готовить невестам приданое без шерсти и шелка?

Ни одно приданое болгарской невесты не обходилось без ковров, кружевных занавесей и нарядных тканей, в полотна которых искусные руки мастериц вплетали шёлковые нити в виде геометрических узоров. Долгими зимними вечерами будущая невеста и все женщины семьи ткали приданое и прятали в большой кованый сундук до свадьбы.

Мужчины возмущались:

— А наши огороды и сады? Какие морозостойкие сорта фруктов вывели наши отцы и деды, сколько садов посадили... Неужели в колхозах будут так же дрожать над каждым деревцем, как мы? Так же удобрять и подкармливать их. Укрывать корни на зиму, опрыскивать ветви от вредителей весной, лечить стволы золой и глиной в начале лета...

— Сколько целины распахали наши предки, сколько виноградников посадили...

— Теперь всё это заберёт колхоз!

— Какие мы кулаки и эксплуататоры? — негодовали на сходках крестьяне, закуривая очередную самокрутку с табаком, выращенным собственноручно.

Болгарские колонисты не нанимали батраков, сами трудились от зари до зари. Если кому-то было не по силам убрать урожай, на помощь поочерёдно приходили родственники и соседи, ведь выручать друг друга — в крови у болгар. Всем селом помогали вдовам, сиротам, одиноким и больным старикам. Вместе отмечали свадьбы и крестины, провожали в последний путь, делили и радость, и горе. Были среди них и состоятельные крестьяне, постоянно нанимавших на работу батраков, но таковых было немного.

Год переселения болгар на Украину совпал с манифестом Александра Второго об отмене крепостного права. Согласно государственной программе освоения новых земель, в Таврию постепенно стали переселяться люди из всех уголков империи. Среди новых поселенцев были бывшие крепостные, обедневшие горожане и даже беглые каторжники.

Колонисты, хорошо помнящие тяготы переселения, встречали их как родных, с истинно болгарским радушием. Помогали, чем могли, всем миром строили дома, делились семенами перед посевной, дарили мелкий домашний скот и утварь, учили всему, что умели сами. В то же время перенимали у вновь прибывших что-то полезное, неведомое им ранее. В основном, новички были работящими людьми и крепкими хозяевами. Однако некоторые из них не любили работать. Посадив огород и пару вишенок перед хатой, заведя коровёнку и десяток кур, довольствовались этим и не стремились работать больше и лучше, часто выпивали, а то и вовсе беспробудно пьянствовали.

Среди болгарских крестьян не было пьющих до беспамятства людей, а если изредка встречались, то были позором всего села. Пили исключительно по праздникам, а также лечили больных небольшими дозами спиртного.

В день Святого Трифона, когда прославляли Бога вина и винограда — Диониса, все мужчины шли на виноградники, проверяли как перезимовали кусты, много ли замерзших корней и лозы.

По традиции в этот день хозяйка пекла обрядный хлеб с виноградным листом, готовила фаршированную курицу и вместе с вином относила все это мужу на виноградник. Там хозяин, перекрестившись, отрезал по веточке от трёх корней лозы и по древней фракийской традиции поливал корень виноградного куста прошлогодним вином. После этого начинался весёлый праздник виноградарей, но никто не напивался до беспамятства. Праздник длился до четырёх дней, так как был последней возможностью для крестьян расслабиться и отдохнуть перед весенними работами на земле.

С тех пор, как пришли и поселились новые люди в селе, прошло много лет и теперь часть потомков переселенцев, — такие же нерадивые крестьяне, как их отцы и деды, вступали в колхоз, ничего при этом не теряя.

Получалось, что болгарским крестьянам, которые работали всю жизнь, не щадя себя и родных, нужно было отдавать всё нажитое имущество и вступать в колхоз наравне с нищими бездельниками. Именно малоимущие и нерадивые селяне, служа новой власти, помогали раскулачивать своих же соседей, которые на самом деле кулаками не являлись.

Всё чаще старики стали говорить:

— Правильно ли мы поступили, когда переселились из Бессарабии в Россию, а не вернулись в Болгарию, как призывал это сделать наш революционер Георгий Раковский?

— Кто знал, что наступят смутные времена? Что в России начнётся революция?

— До революции мы не роптали на власть, всё было хорошо.

— Спасибо генералу Инзову, да светится имя его в веках! Он как родной отец заботился о нас.

— Похоже, пророчества Раковского о том, что на чужбине нас заставят работать как рабов за пищу и кров, начинают сбываться.

— Нам-то пора скоро задуматься о вечном, но как будут жить наши дети и внуки?

Крестьяне гадали:

— А может быть, причина раскулачивания в национальности?

— Неужели турецкий геноцид по отношению к нам повторится здесь, среди единоверного русского народа?

— Нет, братья. То же самое происходит и в русских сёлах, да и в украинских, только немного реже.

— Но там и середняков меньше, а бедняков безземельных больше, вот и идут они в колхоз.

— Значит, причина наших бед в том, что мы хорошо работаем и у нас большие хозяйства?

— Нет, в политике правительства!

— Может быть, в город податься?

— В город хорошо ехать тем, у кого ремесло какое-нибудь есть в руках. А мы только на земле привыкли работать.

Не находя ответа, крестьяне всё чаще задумывались, как им быть, — оставаться в родном селе или переселяться в новые края в поисках лучшей жизни, как делали в трудные времена их отцы и деды.

Процветающие, некогда богатые села болгарских колонистов, после коллективизации превратились в жалкие опустевшие селения, дома обветшали, хозяйства пришли в упадок. Вместо колосящихся полей и ухоженных садов повсюду ощущалась бесхозяйственность, запустение и нищета. В начале тридцатых годов наступил голод. Начались массовые заболевания, развился бандитизм и даже имели место случаи людоедства.

Нередкими стали голодные бунты и народные восстания, которые жестоко подавлялись властью. Чтобы хоть как-то накормить своих детей, уходя с колхозного поля, крестьяне вынуждены были прятать в обувь зерна пшеницы и кукурузы. Это при том, что за такое «преступление» по печально известному закону о «трёх колосках» их запросто могли на десять лет отправить в сибирские лагеря. Возвратившись домой с поля, ещё необходимо было смолоть принесённое зерно, испечь из полученной горсти муки лепёшки и накормить изголодавшихся детей. И, конечно же, поесть самим, ведь без родителей не выжили бы дети. Смертность в пять-шесть раз превышала рождаемость, новорожденные умирали почти сразу после рождения, потому что у голодных и истощённых матерей не было молока.

Дети рвали лебеду и крапиву, из которых матери делала лепёшки с горьким вкусом и пряным запахом травы. Мальчишки разоряли вороньи гнезда, преодолевая страх быть заклеванными. Птицы зловеще кружили над ними и душераздирающе каркали, угрожая расправой, пока они второпях спускались с деревьев с вороньими яйцами за пазухой. Кошек и собак в селе уже давно не было, поэтому ловили сусликов.

Ставили самодельные капканы, ловили на клей или «выливали» зверька: заливали водой отверстие в норке, опускали туда руку, хватали испуганного наводнением суслика и вытаскивали его наружу. Иногда вместо суслика вытаскивали лягушку или змею, и совсем редко счастливчики обнаруживали в разрытой норке большие запасы зерна.

Каждый что-то делал чтобы выжить. Безжалостно свирепствующий голод зачастую лишал жизни их родителей, сознательно отказывающихся от еды, чтобы накормить ею своих изголодавшихся детей.

 

Глава 6. Детство Марийки

 

После долгих раздумий и сомнений, семья Михаила, их родственники и односельчане, нежелающие вступать в колхоз, навсегда покинули родные края и перебрались в Аджарию. Там, в посёлке Чакви, недалеко от города Батуми, закладывались новые чайные плантации. Руководство совхоза с радушием приняло трудолюбивых болгар и выделило им комнаты в бараке. Порядочность, честность и доброжелательность обусловили их авторитет среди местного населения. Женщины работали сборщицами чая, а их мужья подсобными рабочими. По выходным дням мужчины подрабатывали у зажиточных сельчан в окрестных сёлах. Строили дома, чинили кровли, плотничали, столярничали.

Отец часто подрабатывал в расположенном неподалёку Батуми, в домах зажиточных местных интеллигентов. Видя интерес простого рабочего к книгам, иногда, в качестве оплаты за работу, ему отдавали старые потрёпанные экземпляры. К большому удивлению Михаила, среди них порой встречались издания шедевров мировой литературы. Они были настоящим праздником в семье. Отец с дочерью аккуратно подклеивали порванные страницы, меняли ветхую обложку на новую и ставили обновлённые книги на полку, в компанию их собратьев. Особенно ценилась в семье книга дореволюционного издания об истории Болгарии, начиная со времён хана Аспаруха.

Читать Марийка научилась рано. С пяти лет маленькая девочка постигала жизнь по старым книгам, увлекаясь и забывая про сон. Перед ней открывались далёкие миры, проносились целые столетия. Сколько драм и трагедий она пережила вместе с героями книг, сколько испытала невероятных приключений!

Но гораздо больше девочке нравилось слушать рассказы отца, который посвящал чтению почти всё свое свободное время. Отец рассказывал ей о гуннах, пришедших в давние времена из под Памира и расселившихся, в основном, в причерноморских и приазовских степях. О коротком веке Великой Болгарии, предшествовавшей Киевской Руси и распавшейся под набегами хазар. О хане Кубрате и его сыновьях, один из которых, хан Аспарух, повёл свой народ на Балканский полуостров и, объединившись с фракийцами и славянскими племенами, основал там новое государство, Дунайскую Болгарию.

Марийка с удивлением узнала, что в эпоху правления царя Симеона, —«Золотого века Болгарии», — страна простиралась от Будапешта, Карпат и Днепра на севере до Адриатического моря на западе, Эгейского моря на юге и Чёрного моря на востоке. Много отец рассказывал и о самой печальной странице истории страны своих предков, османском иге, и о роли Российской империи в освобождении болгар.

С большим интересом Марийка слушала историю своей семьи.

— Твоя прапрабабка была необыкновенной красавицей из знатного рода. В каждом поколении, у нас среди темноволосых и чернооких, рождались редкие для болгар светлые дети с синими, как у неё, глазами и утончёнными чертами лица.

— А где жили наши предки?

— На юге, у подножия Родопских гор, на берегу Марицы. Историки писали, что древний Пловдив был красивейшим городом не только Болгарии, но и Европы.

— Он древнее Рима?

— Да, Пловдиву, основанному ещё фракийцами, около шести тысяч лет и он старше многих европейских городов.

— А почему наши родные не остались там жить?

— Во времена османского ига, спасаясь от жестоких башибузуков, состоявших на службе у турок, им пришлось бросить всё и бежать из родного дома. Они укрывались в труднодоступных горах, куда редко заглядывали турки.

— Что же стало с прапрабабушкой?

— В те времена дочери болгарской знати, как она, выходили замуж за крестьян, чтобы не быть угнанными на невольничий рынок в Стамбул. Поэтому её, совсем юную, выдали замуж за простого крестьянского парня. Но судьба моей прабабушки Марии сложилась печально. Из всех женщин семьи выжила только её маленькая дочь Софийка.

— София была твоей бабушкой, значит, моей прабабушкой?

— Верно. Она и назвала тебя в честь своей матери — Марией.

— Что с ними дальше было, после того как они бежали из Болгарии?

— Семья переселилась сначала в бессарабский Буджак, потом на Украину. Иначе бы не выжили.

— А почему мы не остались жить в Инзовке? Я немного помню наш дом.

— Потому что не захотели вступать в колхоз.

Марийка хорошо помнила только один эпизод из того времени. Перед тем как навсегда уйти из родного дома, глубокой ночью мама с бабушкой торопливо собирали узелок с самыми необходимыми вещами и документами, и надели на неё, трёхлетнюю малышку, самодельную овчинную шубку. В этот момент в дом ворвались какие-то люди, некоторые были в военной форме. Мать быстро спрятала дочку за большим фикусом, стоявшим в углу комнаты, но молодая женщина-комсомолка вытащила её оттуда, плачущую, и безжалостно вытряхнула из шубки, яростно приговаривая:

— Ах ты кулацкое отродье, на дворе лето, а она шубу на себя напялила!

Эта женщина снилась Марийке ещё долго, так напугала она её тогда несмотря на то, что с тех пор, как они убежали из родного села, прошло целых шесть лет.

Став школьницей, Марийка старалась выучить уроки до прихода отца с работы, а услышав его шаги, хватала рушник и бежала навстречу. А он уже мыл руки под рукомойником в коридоре и улыбался, завидев её:

— Как дела, Стрекоза? Какие оценки сегодня принесла?

— Все пятёрки, по математике — четвёрку.

— Молодец!

Он вешал дочери на плечо рушник и, ласково похлопав её по пухлой щёчке, шёл в комнату, где его уже ждал приветливый взгляд жены и скромный, но всегда вкусный ужин.

После ужина спрашивал с хитрым прищуром:

— Напомни, Марийка, что мы вчера читали?

— Историю России во время царствования Елизаветы Петровны и Петра Третьего.

— Верно, а сегодня почитаем о следующем русском царе, вернее царице — Екатерине Второй, Великой.

— А за что её прозвали Великой?

— Она сделала много славных дел для России, и именно с неё начинается история заселения юга страны иноземными колонистами, в том числе беженцами с Балкан. Это спасло многих болгар от гибели во времена османского ига.

Он брал с полки книгу и читал вслух, зная, что женщины его маленькой семьи любят эти домашние посиделки, когда вся семья собиралась за круглым столом. Мягко светил абажур, создавая уютную атмосферу не только в комнате, но и в душах домочадцев, умиротворённо мурлыкала кошка, свернувшись пушистым клубочком около колен хозяйки, потрескивали поленья в печке. Мать считала петли в своём кружевном вязании, Марийка слушала отца и рисовала в своей тетрадке героев книги, что он читал. У девочки хорошо получались портреты. Научил рисовать её отец, сам неплохо рисовавший.

В выходные летние дни, когда Любомира затевала уборку или стирку, отец сажал дочь на раму старого велосипеда со словами:

— Вперёд, моя Принцесса, навстречу морю, лесу, истории и ботанике!

И они ехали в сторону Зелёного Мыса.

Он учил дочь нырять и плавать под водой, не бояться водяных ужей и ловко бросать отшлифованные прибоем плоские камешки так, чтобы они несколько раз подпрыгивали на водной глади, прежде чем пойти ко дну. В полуденный зной гуляли по тенистому Ботаническому парку, любовались цветущей сакурой и тропическими орхидеями, веерными пальмами и стройными кипарисами, вдыхали аромат гималайских кедров и крымских сосен. Устав и проголодавшись, ели бутерброды, предусмотрительно положенные в сумочку дочери заботливой матерью, и отдыхали в тени деревьев вблизи водоёма.

С большим интересом Михаил с дочерью рассматривали необычный домик «отца грузинского чаеводства», знаменитого Лау-Джань-Джау. В начале века он приехал из Китая в Чакви, вывел новые сорта чая, за что был удостоен золотой медали на выставке в Париже, а русское правительство впервые в истории наградило китайца орденом Святого Станислава. С развалин «Заколдованной крепости», как её называли местные жители, любовались лазурным морем.

Повсюду, где бы они не были, Михаил рассказывал Марийке все самое интересное, связанное с этими местами, и перед глазами девочки представала история Аджарии: трудились в полях крестьяне, причаливали к берегу боевые галеры турецких или персидских захватчиков, героически сражались защитники крепости. Эти прогулки с отцом девочка очень любила и с нетерпением ожидала воскресного дня, зная, что увидит и услышит много нового и интересного.

…В ту роковую июльскую ночь тридцать седьмого года, семья мирно спала после трудового дня. Сквозь предутренний сон Михаил услышал шелест шин по дороге, ведущей к их общежитию. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он повернул голову и посмотрел на неё. Любомира крепко спала. За ночь ей пришлось несколько раз вставать к грудному ребёнку, их младшей дочери Ниночке. Сердце подсознательно сжалось от тревоги и страха не столько за себя, сколько за жену и детей. Нескольких соседей, в том числе болгар, гагаузов и греков, приехавших с ними несколько лет назад с Украины, уже арестовали и сослали на Колыму. В семье неоднократно обсуждали тему очередного переезда, но Михаил понимал, — от НКВД нигде не спрячешься.

Послышался еле слышный скрежет тормозов, затем хлопнула дверца автомобиля. 

«За кем?» — молнией пронзила мысль.

«На этот раз за тобой», — отвечало предчувствие.

«Как же они выживут без меня?» — спросило сердце.

«Как все, как сотни и тысячи таких же невиновных», — ответил разум.

Ему стало вдруг душно, в висках быстрыми толчками пульсировала кровь, руки похолодели. Но Михаил не стал будить жену. Он смотрел на неё, доверчиво прильнувшую к нему своим горячим телом, пахнущую грудным молоком. Его ненаглядную, родную, любимую Любушку. Прощался с ней, возможно навсегда, хотел запомнить её образ. Послышались осторожные шаги по скрипучей лестнице, и вслед за этим последовал резкий стук в дверь. Люба вздрогнула и проснулась. Глянув в глаза мужа, сразу всё поняла. Вскочила, заметалась по комнате, успокаивая плачущую малышку, разбуженную в неурочный час. И мысленно ругала себя за то, что не собрала заранее узелок с вещами мужа и сухарями, как это делали в то страшное время многие женщины, опасаясь, внезапного ареста мужей. Но Михаил запретил ей это делать, полагая, что им нечего бояться.

Проснувшаяся от шума, Марийка испуганно смотрела на родителей, судорожно сжавших друг друга в объятиях над колыбелью сестрёнки. Ворвавшиеся милиционеры предъявили ордер на арест Михаила Греблева и стали переворачивать в комнате всё вверх дном, не стесняясь заглянуть в постель старшей дочери и в кроватку плачущей малышки.

— Что вы там ищете? Михаил старался говорить спокойно, но сдерживался с трудом.

— Контрреволюционную литературу, — невозмутимо ответили пришедшие.

— У нас кроме школьных учебников и художественных книг ничего нет, — сказал мужчина, и вдруг вспомнил, что среди их книг были запрещённые в то время сказки Корнея Чуковского.

— Молчи, контрреволюционная сволочь! Уже только то, что ты болгарин и бывший кулак, достаточно, чтобы расстрелять тебя как врага народа, без суда и следствия.

Жена побледнела и умоляющим взглядом посмотрела на мужа, призывая его к молчанию. Не дав толком попрощаться с семьёй, Михаила вывели из комнаты и повели к машине, печально известной в народе как «чёрный ворон». Марийка видела, как мама тщетно пыталась передать отцу узелок с наспех собранными вещами.

Девочка выхватила из рук матери узелок и выбежала во двор, чтобы догнать любимого тато. Но споткнувшись, упала в дорожную пыль и долго смотрела вслед удаляющейся машине, понимая, что случилось что-то очень страшное, непоправимое.

Вытирая слёзы и размазывая грязь по щекам, она поднялась и понуро побрела в дом. Увидев окаменевшую от безысходности и горя мать, неподвижно смотрящую пустыми глазами в одну точку, забрала у неё из рук плачущую сестрёнку, положила в колыбель и принялась укачивать. В ту ночь закончилось её беззаботное детство, а мать поседела в свои двадцать восемь лёт и навсегда разучилась смеяться...

Прошло девять долгих лёт. От отца приходили редкие скупые письма из лагеря. Каждый месяц всё эти годы мать, на сэкономленные с трудом деньги, покупала внутренний свиной жир или сало, вытапливала из него смалец, аккуратно упаковывала его и посылала отцу на Колыму вместе с тёплыми вещами, головками чеснока, мешочком махорки и письмом, написанном Марийкой накануне под её диктовку. Много лет спустя, отец с благодарностью вспоминал, что эти посылки спасли ему жизнь.

Но Ниночку уберечь не удалось. Лишившись кормильца семьи, Любомира вынуждена была вновь пойти работать в совхоз. Ребёнка пришлось отдать в ясли. Весь день, собирая на совхозной плантации чай, она переживала за младшую дочь, думая о том, что её плохо покормят, не поменяют пелёнки и она будет плакать вплоть до прихода матери. Вечером, уже дома, видя, с какой жадностью малышка ест и какие раздражения появились у неё на коже, мать купала её, припудривала тальком красные пятна на тельце малышки, и плакала от сознания того, что ничем не может помочь дочери. Светловолосая и синеглазая, как ангелочек, Ниночка умерла в годовалом возрасте от дизентерии, заболев ею в яслях. Ни лечение в больнице, ни иступленные молитвы отчаявшейся матери, ни старинное серебряное монисто — единственная драгоценная реликвия в семье, отданная врачам, не спасли малышку от смерти. Узнав о случившемся горе, Любины сёстры забрали её с дочерью поближе к себе, в город Гори, куда переехали со своими семьями, когда в Батуми и Чакви начались повальные аресты. Они, как могли, помогали младшей сестре, и эта помощь была своевременной и бесценной.

 

Глава 7. Новая Родина

 

Грузию, ставшей её второй родиной, Марийка очень любила. Девочке нравилась природа этой страны: утопающие в зелени горы, отвесные скалы, глубокие ущелья, бурные горные реки, берущие начало из вечных ледников. Их классный руководитель, историк по образованию, старался привить ученикам любовь к своему предмету, который он фанатично любил. Помимо школьной программы, он рассказывал школьникам много красивых легенд и преданий, а изредка ему удавалось даже организовать автобусные экскурсии по историческим местам. Подростки с интересом осматривали древние аскетичные храмы, что были даже в самых дальних, но не забытых богом селениях, где веками молились православные люди.

Марийка читала много исторической литературы об истории древней Грузии, Армении, Болгарии, Македонии и других стран Кавказа и Балкан. Она и не догадывалась, как похожа её историческая родина Болгария на Сакартвело, как называли грузины свою страну, что дословно переводится как «страна грузин». Ей нравились жители этой горной и солнечной страны, — приветливый, весёлый и дружелюбный народ, его культура, древние традиции и обычаи. Любила слушать многоголосые и торжественные, порой грустные и проникновенные застольные песни, красиво звучащие в мужском хоре.

С ещё большим интересом Марийка смотрела народные танцы, стремительные как вихрь и зажигательные как огонь.

С ранних лет эти танцы зачаровывали маленькую девочку красотой национальных костюмов, мастерством танцоров и ощущением счастья. Воинственный танец хоруми создавал атмосферу красоты, славы и могущества страны во времена правления царицы Тамары и выражал силу характера грузин. Марийка слышала, что в давние времена воины даже в битву шли с песнями и танцами, чтобы защитить родину, и ради победы готовы были умереть на поле боя.

Девочка с удовольствием смотрела на шутливый танец уличных торговцев и городских хулиганов — армянский, но любимый грузинами кинтаури или шалахо. Этот стремительный танец наполнен таким изяществом, лёгкостью, игривостью, что всегда создавал у неё праздничное настроение.

Но больше всего ей нравился романтичный свадебный танец картули. Иногда, возвращаясь домой из школы, Марийка одевала единственное нарядное платье матери, подпоясывала его так, чтобы оно не волочилось по полу, сооружала из белой оконной занавески подобие фаты на голове и, встав на цыпочки, мягко и грациозно танцевала танец невесты. Она представляла, как приглашает её танцевать жених. Как он смотрит на неё влюблёнными глазами! Как он всем своим видом показывает, что сохраняет уважение к ней, по-рыцарски держась в танце на почтительном расстоянии.

А её взгляд стыдливо потуплен, она скользит по полу плавно, словно лебедь по спокойной глади озера, наблюдая из-под ресниц за своим партнёром. Танец все ускоряет свой темп, пара лебедей сближается на водной поверхности озера... и вот он, кульминационный момент танца! Лебединая пара останавливается друг против друга, на мгновение замирает и вдруг внезапно одновременно взмахивает руками-крыльями ввысь! Этот красивый и стремительный жест означал единение двух любящих существ, обещание нежной любви и верности друг другу!

Как-то раз Марийку застала за этим танцем вернувшаяся раньше обычного с работы мать, и несмотря на то, что дочь смутилась, сказала ей:

— Для того, чтобы научиться танцевать грузинские танцы по-настоящему, видимо, нужно родиться грузинкой. А болгарские тебе вряд ли придётся танцевать.

На что девочка, оправившись от смущения, ответила:

— Значит я буду учиться в Доме пионеров танцам, которые танцует весь мир: вальс, танго, фокстрот. Их часто показывают в кинофильмах, они такие красивые!

— Марийка, тебе не разрешат там учиться, — и мать, не продолжив начатую фразу, с жалостью и чувством вины посмотрела на дочь, вешающую занавеску на место.

Но девочке не надо было объяснять дальше, она всегда помнила, что её не приняли в пионеры и комсомол, потому что её отец — «враг народа». Ей никогда не позволяли это забыть, ни в школе, ни на улице, ни во дворе. Заметив слезы в глазах матери, она воскликнула:

— Мамочка, не плачь! Я буду красиво танцевать, обязательно выучусь и стану врачом. И наш татко к нам вернётся живым и невредимым. Вот увидишь, всё у нас будет хорошо!

С этими словами Марийка крепко обняла мать, уткнулась лицом в её грудь, как в детстве, и пообещала себе обязательно добиться в жизни всего, о чём мечтала. А так как наступало лето и впереди было много свободного времени, она решила начать с танцев. Но как осуществить свою мечту?

Марийка стала ходить с подружкой по воскресным дням в парк и смотреть из-за ограды танцплощадки, как танцуют взрослые. Запомнив движения, она отходила в сторону, за кусты, и выждав момент, когда на неё никто не смотрел, повторяла под музыку все движения танца. А на следующее лето, подросшая и похорошевшая девушка-подросток уже ходила на танцплощадку и танцевала на правах взрослой.

Грузинский язык с раннего детства Марийка знала так же хорошо, как свой родной болгарский, а впоследствии и русский. Свадьбы и другие торжества завораживали; ей нравился строгий порядок, царивший за праздничным столом. На такой свадьбе они с матерью были до войны, когда её двоюродная сестра выходила замуж за парня из грузинской семьи. Марийка поражалась красноречию, таланту и прекрасной памяти тамады, который не только произносил мудрые и красивые тосты, но и заряжал гостей задором и весельем. Она удивлялась тому, как он поочерёдно представлял всех многочисленных гостей за свадебным столом по старшинству и принципу родства с новобрачными, ни разу не спутав имён и кратко характеризуя их двумя-тремя фразами, деликатно подчёркивающими достоинства каждого гостя. Наблюдательная девочка-подросток, уже почти девушка, Марийка наслаждалась атмосферой заразительного веселья и восторга, царящего вокруг новобрачных. В ходе свадебного пиршества опустошались кувшины с виноградным вином, — древним национальным продуктом и неотъемлемой частью любого грузинского застолья, приносящей теплоту и энергию.

Гости на глазах оживали, раскрепощались и начинали общаться между собой безо всякого стеснения и напряжения. Оживлённый и искренний говор в полголоса слышался со всех концов стола. И мгновенно затихал, когда тамада вставал для того, чтобы произнести очередной тост. Гости благоговейно слушали его, стараясь не пропустить ни единого слова прежде, чем пригубить свой бокал. Сколько бы не продолжалось грузинское застолье, сколько бы тостов не было бы произнесено, сколько вина не было бы выпито, никогда ни один гость и, тем более, гостья, не выглядели пьяными и потерявшими контроль над собой. Марийка догадывалась, что искусство винопития — часть культуры грузинского народа, передающаяся из поколения в поколение на протяжении многих веков. С тех самых пор, как люди начали выращивать виноград на своей благодатной земле под лучами южного солнца.

Но больше всего она уважала этот народ за его дружелюбие и сплочённость. Любимая у грузин поговорка: «Когда у тебя в доме случится беда, ты обратишься за помощью не к родственнику, живущему далеко, а к соседу, живущему рядом», говорила о многом.

Жители улицы соседствовали, как одна большая и дружная семья, независимо от национальности, принадлежности к той или иной религии, материального состояния. Взаимовыручка, готовность разделить горе и радость, поделиться последней лепёшкой лаваша или горсткой фасоли, — все это напоминало рассказы матери о взаимоотношениях болгар и о том, как они жили в их родном селе, которое Марийка совсем уже не помнила. Так же дружно жили их далёкие предки в Болгарии, иначе не выжил бы болгарский народ под турецким игом.

Родство культур Болгарии и Грузии объяснялось тем, что когда-то обе страны были под властью Византии, от которой и переняли христианскую религию. Обе страны были похожи не только природой и климатом, но и укладом жизни, вероисповеданием, жизненными приоритетами, многими обычаями и нравами их народов, и даже некоторыми национальными продуктами и блюдами.

Много общего было и в характерах грузин и болгар. Такие черты, как трудолюбие, весёлый нрав, гостеприимство, радушие, любовь не только к своим, но и к чужим детям, почтительное отношение к старшим были присущи обоим народам.

Но главное, что роднили две маленькие южные страны, расположенные по обеим сторонам Чёрного моря, — их судьбы и многовековое порабощение мусульманами. Грузию на протяжении всей её истории досаждали грабительскими набегами и поборами турки-сельджуки, персы, арабы, монголо-татары, а Болгария почти пять веков страдала от кровавого османского ига. Российская империя освободила обе страны от зависимости и геноцида, помогла им обрести свободу, сохранить христианскую веру, обычаи, традиции, культуру. Россия спасла миллионы жизней болгар, македонцев, грузин, армян и других христианских народов Балкан и Кавказа.

 

Глава 8. Подруги

 

После окончания восьмилетней школы Марийка поступила на фельдшерский факультет медицинского техникума недалеко от Гори, в столице Южной Осетии Сталинири. На вступительных экзаменах она познакомилась с девушкой, с которой впоследствии попала в одну группу, а в общежитии их поселили в одной комнате. Вскоре обе устроились работать уборщицами в учебном здании техникума. Рано утром, до занятий, девочки убирали классы, а зимой ещё и топили печи.

Дочь неграмотных крестьян из Южной Осетии, рыжая и нагловатая, смелая и неунывающая Луиза была центром внимания и заводилой в любой компании. С ней однокурсницы забывали о холоде и голоде в эти первые послевоенные годы. В её обществе было весело и интересно, особенно когда она с юмором изображала педагогов, точно копируя их жесты, походку, мимику, голоса, или мастерски рассказывала свежий анекдот. Внешностью она пошла не в отца, высокого и видного грузина, а в мать, рыжую и невзрачную осетинку.

С ранней юности Луиза обладала отменной выдержкой, которой не могли похвастаться многие мужчины. Была изворотливой, хитрой, коварной. В её выразительных зелёных глазах светился живой и гибкий ум, густые волосы имели золотисто-медный оттенок и были собраны в пучок на затылке. Кожа была ослепительно белой, присущей рыжим людям, с немногочисленными веснушками. Длинный нос не уродовал лицо, благодаря большим глазам, которые привлекали к себе внимание. Но всё впечатление портила мощная, выступающая вперёд нижняя челюсть и квадратный подбородок девушки. Они выдавали решительный и сильный характер, а узкие губы эмоциональную холодность и расчётливость. Непропорционально большая голова Луизы, низкая талия, короткие и кривые ноги делали её фигуру непривлекательной, и она это хорошо понимала. Как и то, что при своей неказистой внешности, внимания ребят можно было добиться искусным кокетством, умением поддержать интересный разговор и внушением окружающим собственной значимости и превосходства, в чём она с лихвой преуспела.

Были в ней милые и игривые черты, но в то же время проскальзывало что-то хищное, опасное и неумолимо жестокое. Сочеталось это так, словно кошку скрестили со змеёй. Луизу побаивались, никто не хотел попадаться на её острый, как лезвие бритвы язычок, а дружить с ней отваживались лишь самые смелые девушки.

Она тоже училась на «отлично», но то, что давалось Марийке пусть с небольшим, но трудом, подруга усваивала безо всяких усилий, — девушка обладала феноменальной памятью. Слушая лекции педагогов и поневоле прислушиваясь к зубрёжке соседок по комнате, «царица Тамар», как в шутку её прозвали студентки, всегда блестяще отвечала на занятиях.

Луиза не утруждала себя ни конспектированием лекций, ни чтением учебников.

— У тебя просто олимпийское спокойствие перед экзаменом! Ты спокойна как удав, неужели не боишься? — удивлялись соседки по комнате.

— Зубрите, зубрите дуры, всё равно больше четвёрки не заработаете! — снисходительно усмехаясь, отвечала она им, — лучше быть удавом, чем испуганными и дрожащими от страха кроликами, как вы!

Но даже если совсем не знала урок, а такое случалось исключительно редко, студентка всё равно уверенно выходила к доске, когда её вызывали, и начинался спектакль театра одного актёра, к немалому удовольствию всего класса.

Талантливая актриса, в чём она без излишней скромности была абсолютно уверена, придав своему лицу выражение отличницы, Луиза бойко начинала отвечать. Ловко манипулируя двумя-тремя услышанными словами подсказки и сведениями из учебных пособий, развешенных к уроку на доске, девушка умела из малого количества информации наговорить много фраз, одинаковых по смыслу, но разных по строению и звучанию.

Чтобы протянуть время до звонка, она старалась вызвать на разговор преподавателя.

Когда подсказки класса и терпение учителя заканчивались, ей грозила тройка, а звонок никак не хотел звенеть, Луиза так правдоподобно «теряла» сознание, что некоторые простодушные учителя никак не могли понять, почему эта здоровая на вид деревенская девушка, про которых говорят «кровь с молоком», падает в обморок. Обладая немалой харизмой, рисуясь и бравируя талантом актрисы перёд сокурсницами, увлекала их своими идеями, мастерски разыгрывала.

— Луиза, ты точно перепутала театральное училище с медицинским! — не раз говорили ей учителя.

— В селе больше ценится фельдшер, нежели актриса. Но вот в жизни точно нужен актёрский талант! — отвечала она.

Как бы там ни было, у этой студентки были всё шансы стать хорошим сельским фельдшером, зачётка её пестрела четвёрками и пятёрками, а стипендию она получала всегда.

При желании Луиза могла быть неравнодушным, милосердным и сострадательным человеком и, как ей казалось, любила людей, хотя и своеобразной любовью: её доброта чередовалась с бездушием, обожание с завистью, справедливость с беспринципностью.

Как и большинство самоуверенных и эгоистичных людей с лидерскими задатками, она верила в свою исключительность и неповторимость. Луиза ставила себя выше других студенток училища и единственным авторитетом была для неё Марийка.

Девушка чувствовала внутреннюю силу характера подруги, в ней было то, чего не доставало Луизе: воспитания и самодостаточности, врождённого достоинства и неподдельной доброты души. Марийка была напрочь лишена зависти и наделена особой чуткостью, даром сострадания, сопереживания. При необходимости, без лишних слов, она старалась помочь своим однокурсницам, и что было особенно ценно, всегда искренне радовалась их успехам, особенно в учёбе. Несмотря на смелость и независимость характера, она не стремилась к лидерству, которое было бы безусловно принято подругами, потому что её очень уважали. Многие студентки поверяли Марийке свои сердечные тайны, а когда возникали споры и недоразумения, она старалась рассудить девушек и примирить поссорившихся. И это ей всегда удавалось.

Вечерами, когда девушки выключали свет и ложились спать, часто просили рассказать Марийку что-нибудь интересное, и она с удовольствием пересказывала самые любимые произведения классиков. Обнаружив у неё довольно обширные знания в области литературы и истории, учителя удивлялись: откуда они у девушки из простой рабочей семьи? Великодушная и доверчивая, тонко чувствующая Марийка всегда старалась видеть в людях только хорошее, пока не обжигалась. Но и тогда верила в то, что это было случайностью, что она слишком эмоциональна и мнительна, а обидчик не так уж и виноват, если разобраться.

У неё было обострённое чувство справедливости, и она не понимала, как на добро можно ответить злом, на искренность ложью, на любовь ненавистью.

— Простота и доверчивость говорят о глупости человека, — утверждала Луиза, — а вот хитрость и расчётливость, — о его уме.

— Ты всерьёз думаешь, что все простые и добрые люди глупые? — поражалась Марийка.

— Конечно! А ты так не считаешь?

— Разве хитрость — это не подлость? Не желание человека обмануть другого с целью извлечения выгоды?

— Ну, если он дурак и простофиля, пусть получает то, что заслуживает!

— Искренность и доверчивость — качества, которыми может обладать только честный и добрый от природы человек. Великодушный человек будет творить добро не от недостатка ума, а ради бескорыстного желания помочь людям.

Каждая из подруг оставалась при своём мнении, и эти споры были не единственным разногласием в их шаткой дружбе.

Несмотря на абсолютно разные характеры и приоритеты, и вследствие этого частые размолвки, дружба двух девушек из самых бедных семей в группе основывалась на любви к чтению, музыке и танцам. Но главное, что сближало двух девушек — общее горе и позорное звание дочерей «врагов народа». Отца Луизы репрессировали в начале тридцатых годов, когда девочке не было и пяти лёт. Но если Марийка не могла скрыть переживаний по поводу ссылки своего отца, то Луиза не показывала своего горя, и никто не знал, что творится у неё в душе.

Мизерной стипендии, небольшой зарплаты уборщицы и помощи матери Марийке вполне хватало бы на скромное питание и частые поездки домой в воскресные и праздничные дни. Но основная часть денег уходила на книги, билеты в кинотеатр, а частенько ещё и на мороженое, которое казалось ей самым вкусным лакомством на свете.

Порой видя, что деньги заканчиваются и как-то надо дожить до очередной стипендии, девушка довольствовалась домашними сухариками с чаем вместо ужина.

Когда её соседки по комнате доставали из своих тумбочек и чемоданов деревенскую снедь и аппетитный запах распространялся по комнате, Марийка шла убирать классы или засиживалась допоздна в библиотеке. Луиза не отличалась стеснительностью и никогда в подобных случаях не убегала из комнаты, как её подруга. Она великодушно позволяла девушкам угощать себя, особенно когда и у неё заканчивались съестные припасы, привезённые из дома.

Если сокурсницы не звали Луизу к столу, она начинала вслух критиковать «зажиточных жмоток с буржуйскими замашками», которые днём закрывают на ключ тумбочки, а ночью «хомячат» свои припасы. И девушки старались задобрить её и угостить, лишь бы она в очередной раз не высмеяла их жадность завтра на занятиях, при всём классе.

Иногда, когда никого в комнате не было не было, Луиза, приспособив изогнутую шпильку, ловко открывала замок в тумбочке, и без зазрения совести угощалась у самой скупой и упитанной соседки.

Марийка догадывалась, чьих рук это дело, негодовала, возмущалась, призывала подругу к раскаянию, но Луиза невозмутимо отвечала:

— Хозяйке тумбочки не мешает немного похудеть, чтобы самой не стать такой же квадратной!

— Это же твои однокурсницы!

— Поэтому я и совершаю благое дело, избавляя соседок от соблазна съесть лишнее, вредящее и без того их слишком пышным фигурам.

Видя, что Марийка не разговаривает с подругой после очередной пропажи продуктов, девушки догадывались, кто тайком делает ревизию в их тумбочках, но открыто обвинять Луизу в воровстве не решались, тем более что не пойман, — не вор.

После очередного подобного инцидента, Марийка предупредила её:

— Если ещё хоть раз такое повторится, я, как староста группы, заставлю тебя признаться во всем не только перед соседками по комнате, но и перед директором. За такое, сама знаешь, отчисляют из училища. После этого разговора продукты перестали исчезать.

Марийка тоже не считала себя безгрешной. Однажды, в голодные военные годы, будучи ещё подростком, она зашла по какому-то делу к своей тёте. Семья ужинала. Марийка вежливо отказалась от предложения поужинать с ними несмотря на то, что была голодна, а на столе было её любимое лобио. Потому что видела, что еды не хватало даже её маленьким племянникам.

Выйдя из комнаты в коридор, девушка увидела около примуса бутылку с мутными остатками подсолнечного масла на дне. Мучительное чувство голода, усилившееся от запаха вкусной еды, заставило её взять эту бутылку и сделать пару глотков.

Но то ли стыд, то ли спешка, то ли спазм голодного желудка, а скорее всего — всё вместе взятое, сыграло с ней злую шутку. Марийка поперхнулась маслом, закашлялась, побагровела и чуть не задохнулась от удушья.

Сделав наконец-то судорожный хриплый вдох, откашлявшись и отдышавшись, она с ужасом поняла, что совершила самоё что ни на есть настоящее воровство и бог наказал её за это!

Долго она переживала этот постыдный случай, и он ей послужил хорошим уроком: впредь Марийка никогда даже не помышляла о подобном.

Впоследствии, став взрослой, всегда старалась угостить гостей, даже незваных, особенно стеснительных и голодных, даже если приходилось делиться последним.

 

Глава 9. Соперничество

 

Дружба Марийки и Луизы время от времени омрачалась ожесточенными спорами. 

Ранним утром, когда в общежитии все спали, уютно свернувшись калачиками в теплых постелях, девочки вставали и, наспех одевшись, бежали по холодным коридорам в учебные классы. Они выгребали из печей остывшую за ночь золу, засыпали уголь и разжигали огонь при помощи щепок, старых газет и тетрадей. Протирали пыль с подоконников и парт, вытирали начисто классные доски, мыли полы и, перепачканные золой и мелом, шли умываться и собираться на занятия.

Все было бы хорошо, но дружбе этих двух Золушек мешали вечные спутницы: её Величество Зависть, её Высочество Конкуренция и её Сиятельство Ревность.

В их фельдшерской группе помимо девочек учились несколько ребят и некоторые из них заглядывались на Марийку с самого первого дня учёбы. В их числе был Георгий, симпатичный юноша из семьи местных интеллигентов, весёлый и воспитанный, с безупречными манерами и тонким чувством юмора. Он так же, как и Марийка мечтал стать врачом. Галантный кавалер, Георгий охотно приглашал танцевать Марийку. Они одинаково чувствовали музыку, и танцевали так, как будто учились в одной танцевальной школе.

Все любовались этой красивой парой, легко скользившей под звуки музыки по крашенным доскам пола в зале училища.

Будучи амбициозным человеком и втайне комплексуя по поводу своей неказистой внешности, Луиза завидовала Марийке и ревновала, видя, что подруге доставалось больше внимания ребят, похвал учителей и уважения сокурсниц. Она видела, что подруга внешне похожа на её кумира — царицу Тамару, о чем иногда говорили им учителя, и тешила себя мыслью о том, что у неё более гибкий ум и волевой характер, как ей казалось.

Последней каплей в чаше Луизкиного терпения стал праздничный новогодний вечер. Георгий, который ей нравился больше других однокурсников, приглашал Марийку на танцы чаще, чем других девушек. Танцевала Луиза хорошо, на ней было новое платье из сиреневой ткани. Но Георгий остался равнодушным и к самой девушке, и к её платью, так шедшему к белой коже её лица и к густым рыжим волосам, завитым в красивые кудряшки и распущенных по плечам. Все жертвы Луизы, проведшую бессонную ночь в самодельных папильотках, оказались напрасными.

Всплакнув в туалете от обиды, что не замечена была своим кумиром, и затаив злобу на Марийку, уже в общежитии Луиза стала задевать девушку:

— Марийка, спорим, в твоих жилах течёт не только славянская кровь, но и турецкая!

— Это почему же? Я ведь тебе рассказывала не так давно, что мои предки в давние времена, спасаясь от турок, ушли в Россию.

— Ну и что? Твои прабабки, особенно если были такими же смазливыми как ты, наверняка успели согрешить разок-другой с турками!

— Луиза, то же самое я могу сказать и о твоих прабабушках, ведь персидские, турецкие и монголо-татарские завоеватели тоже часто делали набеги на Закавказье. А среди них, как известно, было много рыжих и кривоногих, как ты!

Девчонки, слышавшие их спор, прыснули со смеху. Луиза стала пунцовой от гнева, но продолжала спорить с Марийкой:

— Не обязательно, и до нашествия монголо-татар среди осетин рыжих было довольно много. Но все равно, это русским вы обязаны своим спасением!

— Да, Россия спасла болгарский народ, но и сами болгары воевали вместе с русскими против турок в русско-турецких войнах, помогали оружием и продовольствием, собранными по всем болгарским сёлам России, открывали госпитали для раненных. Народы Кавказа тоже освобождены Россией от набегов завоевателей-мусульман. Если бы не Россия, неизвестно, что стало бы с ними, в том числе и с твоими родными!

— Зато у грузин была царица Тамара! В те времена среди царствующих особ женщины были редкостью, а вот болгарки этим похвастаться не могут!

—Прекраса, названная при крещении Еленой, а впоследствии Ольгой, воспетая в «Слове о полку Игореве», была болгарской княжной и женой князя Игоря. После его гибели она правила Киевской Русью долгие годы, будучи опекуном при своём малолетнем сыне Святославе.

— Время царствования великой Тамары было Золотым веком Грузии! Она превратила страну в могущественное государство, расширив его границы. Теперь перечисли, какие земли присоединила к Руси княгиня Ольга?

— Великая княгиня не присоединяла к Руси новые земли, но была мудрой правительницей и прославила Русь. Занималась устроением земли русской, возводила храмы, строила города.

— Царица Тамара была причислена к лику святых за то, что обратила в христианскую веру северокавказских горцев!

— И в этом сходство двух великих женщин, кстати — они и внешне были очень похожи, судя по их портретам! Внук Ольги, которого княгиня назвала в честь своего отца, князь Владимир Красное Солнышко, стал крестителем Руси. А сама княгиня приняла крещение намного раньше. Она единственная женщина на Руси, которую причислили к лику равноапостольных святых.

— На уроках истории нам говорили, что княгиня была бедной девушкой из Пскова.

— Княгиня Ольга родилась в древней болгарской столице Плескове. Князя Игоря

женили на ней для того, чтобы укрепить связь с Византией, в состав которой в то время входила Дунайская Болгария. Она основала в десятом веке на Руси город, и назвала его в честь своего родного болгарского города Плесков, который позже произносился как Псков.

— По твоим рассказам получается, что Святослав был болгарином по матери?

— Да, именно поэтому он хотел жить в Болгарии, — «Не любо мне жить в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, в середине земли моей…», — процитировала наизусть Марийка слова князя Святослава, которые часто перечитывала в книге, подаренной ей в детстве отцом.

— Как интересно! Марийка, расскажи нам ещё об этой княгине!

— Сын не мог сесть на киевский престол, пока жива была его властная мать. Ольга хотела обратить Святослава в христианство, но он до конца жизни оставался язычником, и только внук пошёл по стопам своей бабушки.

— Сейчас ты ещё скажешь, что и Романовы произошли от православных болгар! —язвительно заметила Луиза.

— Нет, Романовы ведут свою родословную от прусов, но вот в потомках рода Рюриковичей, их предшественников, точно была болгарская кровь княгини Ольги!

— Почему же в наших учебниках написано все по-другому, и учитель истории ничего не говорил нам из того, что ты рассказываешь?

— Да потому, что революция переписала историю! Видимо, большевикам нужно было, чтобы княгиня Ольга происходила из простого русского народа, вот и были забыты научные труды, в которых дореволюционные историки доказали о болгарском происхождении Ольги, основываясь на древних документах, и истина попросту замалчивалась. В то время...

Но тут Марийка прикусила язык, вспомнив о просьбе матери не говорить ничего лишнего, так как даже стены имеют уши. Она не стала показывать свою обиду Луизе, хотя гордость её была изрядно задета. Девушка понимала, что нужно обоснованно доказать свою правоту в споре с подругой, и что этого ждут их соседки по комнате, которые стали его невольными свидетельницами. Луиза часто обижала Марийку, пока та не стала давать ей отпор, но и это не могло обуздать завистницу. Полистав свою старую книгу, девушка нашла в ней главу «Княгиня Ольга» и стала читать студенткам события давно минувших времён:

—«В начале X века войска болгарского царя Симеона осадили столицу Византии и регентский совет, правивший страной от имени малолетнего императора Константине в состоянии отразить нашествие врага, принял все требования болгар для заключения мира. Скрепить союз должен был брак болгарской принцессы Прекрасы и Константина. Прекраса принадлежала к царскому роду, дедом её был креститель Болгарии царь Борис. Отец невесты, царь Владимир отступился от православия, за что был низложен и ослеплён, а мать происходила из простых варяг.

В изгнании родилась девочка, получившая языческое имя Прекраса. Тем временем власть перешла к младшему брату опального царя Симеону, который впоследствии и решил судьбу своей племянницы. Согласно византийским законам, обручение императора возводило его невесту в императорское достоинство.

Болгарка получила при крещении христианское имя Елена и стала императрицей державы ромеев. Венценосному жениху при обручении было 8 лет, примерно такого же возраста была и его невеста. Но стараниями матери жениха, императрицы Зои брак был расстроен. Предлогом послужило то, что Константин якобы был воспреемником Прекрасы при крещении и, следовательно, её духовным родственником. Такие браки в православии запрещены. И девочку отправили на родину.

В ответ на неслыханное оскорбление царь Симеон объявил войну Византии. Елена-Прекраса, как и некогда античная Прекрасная Елена, стала причиной ожесточённых сражений. В разгоревшемся конфликте отличился союзный болгарам русский князь Олег со своим войском. Желая скрепить союз с могучим русским народом, Симеон выдал вернувшуюся племянницу замуж за воспитанника Олега, князя Игоря.

Будучи уже вдовой и царицей собственной огромной державы, Елена посетила Константинополь и встретилась со стареющим императором Константином. Сочинения, написанные им, свидетельствуют о том, что это свидание, и всё, что связано с его первой невестой, оставили в душе императора глубокий след. А в это время, когда Константин пытался учёными занятиями заглушить воспоминания о прекрасной болгарке, на берегах Днепра великая киевская княгиня Ольга уже ревностно прививала христианство в языческой стране. Вот за эту подвижническую деятельность русской церковью она и была причислена к лику святых».

Студентки попросили Марийку рассказать им ещё что-нибудь интересное про древнюю Болгарию и болгар, великих правителях и полководцах.

Девушка рассказала им про гуннов, древних предков болгар и их грозного царя — легендарного полководца Атиллу, завоевавшего Азию и почти всю Европу, про болгарского хана Кубрата и его сыновей, расселивших свои племена в далёких землях, про полумифического певца и музыканта фракийца Орфея, до конца жизни оплакивающего свою возлюбленную жену Эвридику. Рассказала и о другом не менее знаменитом фракийце — Спартаке.

Луиза не выдержала явного триумфа Марийки и заявила с ехидцей:

— А тебе не кажется, начитанная наша подруга, что ты готова причислить не только всех греческих героев, но, наверное, и греческих богов к фракийцам, которые были, с твоих слов, предками современных болгар?

— Нет, не кажется, мой строгий критик! Фракийцы — самый древний народ Балкан, и они действительно были одними из предков юго-восточных народов Европы. Во время своего расцвета Фракия правила современной Болгарией, и владела территориями в Македонии, Румынии, Турции и Греции. Поскольку в те времена у этого народа не было своей письменности, фракийских героев и богов описали греки. А заодно и позаимствовали многое у них. Действительно, почти все греческие боги, на самом деле — фракийские. Четыре главных бога фракийцев соответствуют греческим Аресу, Артемиде, Дионису и Гермесу. Греческий бог войны Арес на самом деле фракийский всадник Герос или предшественник христианского великомученика — святого Георгия.

— Неужели ты хочешь сказать, что всадник Герос предшественник так чтимого у русских, грузин и осетин святого Георгия-Победоносца — фракиец?

— Да, Луиза, именно это я и хотела сказать. Объясняется это очень просто: поскольку под натиском римлян фракийцы переселялись на территорию современной России, они оказали большое влияние на культуру языческой в то время Руси.

— Смешно быть патриоткой страны, которую ты никогда даже в глаза не видела!

— Зато её чувствую! По рассказам родных и по книгам я знаю историю страны своих предков, характер и нравы болгар!

— Ну и что же примечательного в твоём народе?

— Очень многое! Основные черты болгар: мужество, нравственность, трудолюбие, отзывчивость, а также душевное спокойствие, радушие и доброжелательность. Но есть и генетические недостатки: заниженная самооценка, чрезмерная обидчивость, излишняя робость и скромность, плохо сказывающаяся на нашем национальном развитии. Это как две стороны одной медали и как наследие турецкого ига. Но те зверства турок и нечеловеческие страдания, который испытывал мой народ на протяжении почти пяти веков, не могли пройти бесследно. И как мы не стараемся выдавливать из себя рабов, это пока плохо получается.

Когда в быту человек воспитан, сдержан, скромен — это хорошо, но когда нация из-за излишней скромности проявляет нерешительность, робость и застенчивость, которые умаляют её национальное достоинство, это мешает её развитию.

— Ты правда скромная и застенчивая, Марийка, но никак не похожа на рабыню! Уж мы-то знаем, что в тебе есть непомерное чувство собственного достоинства и гордость. Интересно, откуда они взялись у тебя, дочери простых болгарских крестьян?

— Луиза, мне кажется, ты слишком преувеличиваешь! Но отчасти права. Я никак не могу подтвердить свою родословную, но знаю, что моя далёкая прабабка происходила из когда-то знатного рода.

И Марийка, не обращая внимания на язвительные замечания подруги, продолжала рассказывать девушкам об исторических героях Балкан.

Особенный интерес вызвал у девушек рассказ о царе и полководце Александре Македонском и о его жене, красавице Роксане, бывшей дочерью царя покорённого им племени бактрийцев, от которых и произошли древние болгары. Они с удивлением узнали, что Александр Македонский был не греком, как ошибочно утверждали некоторые историки, а античным македонцем.

Увидев портрет Македонского в энциклопедии, студентки шутливо заметили, что Роксане повезло — такой мужественный и красивый у неё был муж!

Но Марийка тут же им рассказала, что Роксану и её сына убили через несколько лет после смерти Александра претенденты на царский трон. Притихшие девушки искренне посочувствовали древней царице. Затем они выпили чай с сухариками и легли спать, размышляя о том, что лучше родиться в бедной семье, голодать и мёрзнуть в студенчестве, чем жить в богатстве и роскоши, и быть убитой молодой и красивой в дикие времена.

 

Глава 10. Студенчество

 

Озорной луч ласкового июньского солнца, украдкой пробравшись между неплотно задернутыми занавесками на окне, скользнул по волосам спящей Марийки, пощекотал мочку уха и погладил по щеке, поцеловал губы и наконец добрался до ресниц. Она крепче зажмурила глаза, слегка отвернув голову от яркого света, улыбнулась и окончательно проснулась. Скосив глаза, посмотрела на Луизу, слегка сопящую во сне на соседней кровати.
  Встав с постели, Марийка подошла к окну и раздвинула занавески. Поток солнечных лучей обрушился на девушку, заливая ярким светом всю комнату. Распахнув окно настежь, она подставила лицо лёгкому утреннему ветерку.

Комнату заполнили шум улицы, чириканье воробьёв, голоса прохожих. Понежившись пару минут под солнцем, Марийка отошла от окна и осмотрела комнату, мысленно прощаясь с ней до следующего учебного года. В их комнате, где всегда царили чистота и порядок, и ещё вчера жили шесть девушек, было непривычно тихо. Железные кровати были аккуратно застелены простыми жаккардовыми покрывалами, подушки белели чисто выстиранными наволочками. В центре комнаты стояла печка-буржуйка, а около двери на табуретке ютился маленький примус, тщательно скрываемый от грозной комендантши общежития вылинявшей ситцевой занавеской.

На тумбочках ровными стопками лежали исписанные тетради. Клеёнчатая скатерть на столе, старый самодельный абажур, привезённый кем-то из села, пара горшочков с фиалками и алоэ на подоконнике создавали видимость домашнего уюта. В коридоре не было слышно торопливых шагов, в комнату никто не заглядывал и не просил, как обычно, ни точилку для карандаша, ни брошь для похода в кино, ни тетрадь с последней лекцией на часок. Всё девушки разъехались по домам ещё вчера после экзамена. Общежитие вымерло до осени.

За студентками из зажиточных семей, живущих в окрестных сёлах, приехали на повозках их отцы или старшие братья. Девушки из семей со скромным достатком, уехали рейсовыми автобусами или на телегах своих односельчан, приезжающих продавать на колхозном рынке свой урожай или домашнюю живность. Им же с Луизой, предстояло вымыть всё помещения училища, сдать ключи коменданту и только потом отправляться по домам. Заправляя постель, Марийка думала о том, что дома её ждёт работающая от зари до зари суровая и молчаливая мать, фельдшерская практика в городской больнице, любимые танцы по выходным дням в городском парке под музыку духового оркестра. Самыми главными увлечениями в её жизни были книги и кино. Больше других предметов девушка любила литературу и историю. В средних классах Марийка хотела стать преподавателем истории. В старших, после школьной экскурсии в Тбилиси, богатом историческим наследием, видела своё будущее только в сфере культуры. И только попав в больницу и увидев работу врачей, поняла, что больше всего на свете хочет помогать больным и страдающим людям. Но страсть к любимым предметам осталась у неё на всю жизнь.

Энциклопедию, когда-то подаренную ей отцом, Марийка знала почти наизусть. Обожала романы, читала их запоём, к неудовольствию матери, тщетно пытавшейся приучить дочь к прядению, вязанию и шитью. Она не любила рукоделие и всегда отшучивалась, говоря матери, что для их маленькой семьи одной мастерицы вполне достаточно. Из домашней работы Марийка больше всего любила уборку и создание уюта в их маленькой комнате. Девушка с радостью подумала о том, что на предстоящих каникулах, вместо нудного вязания, она лучше посмотрит в кинотеатре трофейные фильмы. Ленты с участием любимых актрис — Дины Дурбин, Вивьен Ли и её блистательной тёзки Марики Рёкк, Марийка готова была смотреть бесконечно. Наконец-то она выспится и поест вволю, а скромная пища, приготовленная материнскими руками — самая вкусная еда на свете!

Приготовив скудный завтрак и вскипятив чай, Марийка разбудила свою хитроумную подружку, догадываясь, что она, как всегда, притворяется спящей, ожидая готовый завтрак на столе.

— Опять мамалыга! — Луиза скривилась, — как надоела эта гадость!

— Простите Ваше величество, но повар на королевской кухне ещё не ощипал перепелов и рябчиков, что сегодня утром подстрелили слуги в ваших угодьях!

— Марийка, своей неуёмной фантазией ты ещё больше разжигаешь мой аппетит! Кстати, а ты знаешь, как переводиться с осетинского языка слово мамалыга?

— Нет, я только помню из рассказов отца, что турки не облагали кукурузу налогом, поэтому она быстро распространилась в Османской империи, в том числе в Болгарии и в Бессарабии.

— Она переводится как «кусок, чтобы не умереть»! Метко назвали, верно?

— Скажи спасибо, что хоть мамалыга есть и чай пьём не морковный, как раньше.

— Ничего Марийка, мы всё наверстаем на свадьбе моей сестры, она ведь и тебя пригласила в благодарность за то, что тётя Любомира сшила ей свадебное платье.

— Вряд ли мама меня отпустит.

— Я приеду к вам и упрошу её отпустить тебя на пару дней!

— Попробуй, но я не уверена, что у тебя это получится.

— Эх, и попляшем мы с тобой на свадьбе! А знаешь, Марийка, я, пожалуй, предпочитаю быть гостьей, а не невестой, как это ни заманчиво!

— Попробую угадать. Тебя прельщает то, что ты можешь наесться до отвала, а невеста — и грузинская, и осетинская, почти ничего не должна есть на свадьбе, верно?

— Ну и догадливая же ты, подружка!

— А знаешь, кто из великих людей восхищался кавказской кухней?

— Грибоедов? Немудрено, у него жена была грузинской княжной.

— И многие европейские путешественники! Дюма, к примеру. Особенно ему понравился шашлык из баранины, о чём он писал в своих воспоминаниях и в кулинарной книге, в которой подробно описал все рецепты понравившихся ему блюд народов Кавказа.

— Марийка, недаром учителя говорят, что ты ходячая энциклопедия!

Эта свадьба в небольшом селе, где жила семья Луизы была первой после победы, поэтому такой долгожданной и радостной. Крестьяне, даже в трудные времена, готовясь праздновать свадьбу своих детей, могут из экономии жить впроголодь долгое время, чтобы потом, на свадебном торжестве, достойно угостить дорогих гостей. А гость на Кавказе —это свято! Тем более, что заодно будут праздновать и возвращение жениха с фронта, и долгожданную победу.

Родственники и соседи, как обычно в таких случаях, помогут им собрать продукты на свадебный стол. Да и осень, судя по всему, обещает быть урожайной.

Свадьба намечалась на конец лета и девочкам давно уже мерещился свадебный стол, который накрывали в довоенные времена: аппетитные хачапури, тарелки с овощами и сыром, щедро усыпанные зеленью, нежнейшие баклажаны с орехами, всевозможные закуски, соленья, приправы и острые соусы. В голодных снах они видели даже сациви, без которого до войны не обходилась ни одна грузинская свадьба, и множество других не менее вкусных мясных блюд. Ждут своего череда чача и прохладное виноградное вино, хранящиеся в квеври. Детей и подростков на свадьбе обязательно угостят виноградным соком или молодым неперебродившим ещё вином — маджари и вкуснейшими сладостями, гозинаки и чурчхелой. Вот поэтому подруги ждали знаменательного события голодными студенческими вечерами, после ужина с опостылевшей мамалыгой без масла и жидким чаем без сахара.

Позавтракав, девушки вымыли полы во всех помещениях здания, полили фикусы и китайские розы в деревянных кадках, переоделись в чистые платья. Подхватив собранные с вечера маленькие чемоданчики с незатейливыми нарядами, побежали каждая на свою станцию. Луиза на автобусную, где её и других односельчан ждал старенький автобус, а Марийка на железнодорожную, откуда поезд увезёт её к матери, в грузинский город Гори.

 

Глава 11. Максимилиан

 

Весь свой путь из окна поезда Марийка любовалась стремительной горной речкой, бесконечными рядами виноградников, пологими склонами холмов с пасущимися на них отарами кудрявых овец. За окном мелькали кусты дикого шиповника, алые маки, синие васильки и белоснежные, словно невесты, хороводы ромашек на лугах.

Девушка уже подъезжала к своей станции, как вдруг небо заволокло грозовыми тучами и закапал крупными каплями дождь, грозящий перейти в ливень.

...Пленный тщательно укладывал булыжник на мостовой провинциального грузинского города так, словно мостил дорогу в родном Зальцбурге, аккуратно, чётко и красиво, как делал все, за что брался. Его длинные и тонкие пальцы больших сильных рук, привыкшие не только к клавишам рояля, но и к тугой тетиве арбалета, и к рапире фехтовальщика, быстро привыкли в плену к тяжёлой работе.

Зато эта монотонная работа позволяла его памяти уносить себя в недалёкое, и в то же время такое далёкое прошлое, как будто вся его жизнь до фронта проходила в другом измерении и на другой планете. И не верилось, что всего лишь два года назад он уехал из отчего дома, родового поместья в окрестностях небольшого австрийского города, раскинувшегося около северного подножия Альп, столице европейского барокко и родине великого Моцарта.

Австрия, которая до Первой мировой войны претендовала на гегемонию в Европе, потеряла свой суверенитет и стала провинцией Германии. Под видом аншлюса Австрии с Германией, фашисты заняли центральную часть Европы. Непризнанный на Родине австриец, которого когда-то не приняли в Художественную академию, став диктатором, стер свою родину с политической карты, лишил её некогда блистательную столицу остатков славы и великолепия. Австрия стала всего лишь плацдармом для дальнейшего наступления на Чехословакию и другие близлежащие страны.

Правительство Австрии подавляло восстания рабочих, несогласных с его политикой, запретило коммунистическую партию, ввела антидемократическую конституцию, шло на сотрудничество с фашистами. Аншлюс укрепил стратегическое и экономическое положение рейха. Пятьдесят тысяч солдат и офицеров австрийской армии были включены в состав вермахта. Все это способствовало осуществлению фашистской агрессии в Европе.

..Максимилиан размышлял о том, как потомки страны великих Габсбургов, его далёких предков, стали вассалами немецкого ефрейтора. И о том, почему непобедимая Германия потерпела крах в войне с Россией. В свои семнадцать лет он только после пленения осознал всю тяжесть нацистских преступлений. Юноша был потрясён, когда увидел бывших узников концлагерей, горы трупов около крематория, разбитые города, сожжённые еврейские поселения и белорусские деревни.

Он видел разруху по всему пути, что проделал в товарном вагоне поезда, вёзшего его вглубь незнакомой страны. И не уставал удивляться и восхищаться этой страной-победительницей, армия которой обороняла кварталы своих городов в боях с врагом дольше, чем немецкие войска завоёвывали некоторые европейские страны. Как такая отсталая страна, как Россия, смогла разбить непобедимую немецкую армию, которой покорились почти все страны Европы?

Присматриваясь к русским людям, старался понять, в чем их сила, почему они победили, не имея достаточно вооружения в начале войны и тех ресурсов, которые брала Германия у покорённых ею стран? Какие были у нейтральных стран-союзниц: Швеции, Швейцарии, Португалии, наживающихся на этой войне, которых справедливее было бы назвать странами-участницами? Как могла советская армия победить превосходящие силы противника, не дождавшись своевременного открытия второго фронта, обещанного союзниками?

Максимилиан вспомнил, как в марте 1938 года он, десятилетний мальчик, стоя на центральной площади города вместе с дедом, аплодировал с другими жителями столицы, входящим в Вену немецким войскам.

Баронесса-мать не разделяла восторгов своего свёкра, и как большинство австрийских аристократов, считала Гитлера мещанским выскочкой с плохими манерами. В свою очередь, Гитлер в своей книге «Майн Кампф» называл австрийских аристократов «неспособными к действиям дегенератами». Вскоре Максимилиан под влиянием патриотических чувств и по совету деда, несмотря на протесты матери, вступил в «Гитлерюгенд». Ему и в голову не приходило то, что его земляк, кумир и вождь фюрер — жестокий и беспощадный маньяк и убийца, по воле которого были безжалостно истреблены десятки миллионов ни в чем не повинных людей по всей Европе.

Мать никак не могла смириться с тем, что её совсем юный мальчик, воспитанный в лучших традициях австрийской аристократии, идёт на фронт. Баронесса винила в том своего свёкра, уроженца Баварии, «солдафона», как она в душе его называла. Он стоял у истоков создания горнострелковых соединений в 1915 году, в разгар Первой Мировой войны, когда на территории Баварии были сформированы первые отряды горных егерей. Горные стрелки отлично зарекомендовали себя в кровопролитных боях Первой Мировой, тем более что отряды возглавляли храбрые и опытные командиры, одним из которых и был дед Максимилиана, генерал-майор горнострелковой дивизии.

Среди альпийских стрелков, подготовленными этими ветеранами ко Второй Мировой войне, были не только немцы. Из двенадцати горно-стрелковых дивизий, немецких была половина, две были австрийские, одна из югославских немцев, одна из боснийских мусульман, одна состояла из албанцев, и ещё в одной были и австрийцы, и норвежцы. Эти крепкие и выносливые парни были прекрасно подготовлены для ведения боя в сложных условиях, в том числе владели техникой единоборства.

При ведении боёв в горах можно было скрытно приблизиться к противнику и застать его врасплох, поэтому большое значение придавалось рукопашной схватке с врагом. Советские военнослужащие, в программу подготовки которых входило обучение приёмам рукопашного боя, были на голову выше германцев в вёрткости, скорости реакции, и применяли в схватке с врагом не только штыки, но и сапёрные лопатки, ледорубы, и всё, что попадалось под руку. Впоследствии, во время войны, инициаторами, и как правило, победителями в таких схватках были советские бойцы.

Немецкие стрелки говорили:

— Кто в рукопашной не дрался с русскими, тот войны не видел.

Дед очень любил внука, названного в его честь, и принимал активное участие в воспитании Максимилиана, особенно после трагической гибели своего единственного сына, разбившегося при падении в глубокое ущелье при восхождении на Эверест накануне Второй Мировой войны. Он воспитал во внуке дух патриотизма и, часто рассказывая о своём военном прошлом, привил мальчику любовь к военной науке.

Под его руководством Максимилиан занимался альпинизмом, горными лыжами, стрельбой из лука и арбалета, конным спортом. Рукопашному бою обучал его сам дед. Режим дня был чётко расписан, за этим следил строгий Максимилиан-старший, не позволяя внуку ни на минуту расслабиться, потому что готовил из него военного горного стрелка. Честолюбивый дед мечтал о том, что внук получит военное образование и в составе батальона горнострелковой дивизии «Эдельвейс» будет участником покорения Северного Кавказа и одним из тех, кто водрузит знамя Германии на вершине Эльбруса.

В предвоенные годы по заданию командования он неоднократно бывал с альпинистами под видом туристов на Чегете, у подножия Эльбруса. Обучая их военному альпинизму и исследуя местность, делился богатым опытом разведчика и стрелка.

Но главное: помечал на карте удобные тропинки и перевалы, а также опасные ущелья и места возможного схода снежных лавин в горах Северного Кавказа.

Максимилиан-старший прекрасно понимал, что все это очень скоро пригодится его прилежным ученикам, а может быть, и его внуку. К сожалению, мечтам деда, вышедшему в отставку незадолго до войны, не суждено было осуществиться. Его единственный внук не попал в военное учебное заведение по причине плоскостопия. Но тем не менее, Макс, как звали его домашние и друзья, вырос здоровым, сильным, выносливым, и получил отличную спортивную и военную подготовку.

Баронесса, австрийская аристократка, гордилась тем, что по линии отца происходила из боковой ветви рода Фердинанда III Габсбурга, а по материнской — из знатного венецианского рода патрициев Контарини. Она была красивой, довольно молодой и хорошо образованной дамой. Страстно любившая своего мужа, предки которого получили дворянский титул не по происхождению, а за военные заслуги перед Отечеством, после его гибели так и не вышла больше замуж. Баронесса посвятила свою жизнь воспитанию детей, —сына и совсем маленькой еще дочери. Она любила их нежной материнской любовью, особенно сына, и небезосновательно ревновала его к деду, видя, как мальчик тянется к нему. Максимилиан отвечал матери взаимностью и отношения у них были вполне доверительными. Но со временем, по мере взросления, он всё больше общался с дедом и проводил с ним почти всё свободное от учёбы и спорта время.

Мать открыла сыну мир искусства, приобщила его к музыке, поэзии и живописи. Под её влиянием он проникся философией Ницше, стал поклонником Моцарта и Гайдна, Шекспира и Гёте, Ван Гога и Рембрандта. Благодаря такому разностороннему воспитанию Максимилиан стал не только физически развитым, но и хорошо воспитанным и блестяще образованным представителем золотой молодёжи довоенной Австрии.

 Неужели все это было в его жизни? Крутые спуски с горнолыжных альпийских трасс, победы на спортивных соревнованиях? Вальсы Штрауса на венских балах с дочерью английского дипломата, которая нравилась ему и казалась воплощением грации и красоты? Бравирование армейской выправкой и гордость, когда он впервые надел военную форму?

Он вспомнил как ближе к концу войны, дед, прекрасно понимая, что крах совсем близок и этих желторотых юнцов из Гитлерюгенда, в числе которых был его внук, пошлют фактически на бойню, так и не смог воспрепятствовать отправке Макса на восточный фронт.

Воспользовавшись связями в высших военных инстанциях, втайне от родных, он заручился протекцией бывшего сослуживца, обещавшему ему, что внука отправят в безопасные пока Италию или Францию. Но несмотря на это, его внук оказался вместо Западного, на Восточном фронте, что чуть не стоило жизни Максимилиану-старшему. Уже по дороге на фронт юноша узнал, что деда парализовало после инсульта.

Максимилиан был контужен и взят в плен в начале лета 1944 года, под Витебском. Бой, в котором его пленили, был первый, и наверняка, последний в его жизни. Контуженный после взрыва разорвавшегося неподалёку снаряда, он долгое время лежал без сознания в окопе, присыпанный землёй.

Когда очнулся, то оказалось, что он уже в плену со своими такими же юными сослуживцами, выжившими в том жутком аду. Предателем себя не считал, поскольку был пленён в бессознательном состоянии, о побеге не могло быть и речи.

Охранялись пленные хорошо, местность и язык Максимилиан не знал, при попытках к бегству стреляли без предупреждения. В июле того же года он вместе с другими почти шестьюдесятью тысячами пленных немецких солдат и офицеров, стал участником «Парада побеждённых» в Москве. Ему пришлось пройти в строю пленных по Садовому кольцу и другим улицам столицы в самом конце этой колонны позорного для них парада.

А в ушах Максимилиана все ещё звучала возбуждающая речь Гитлера, которую постоянно передавали по немецкому радио ещё до поражения под Сталинградом:

— Наши войска в двух шагах от Москвы. Уже максимум через две недели они пройдут парадом под стенами большевистского Кремля и явят миру мощь и величие Третьего рейха!

Да, он попал на парад в Москве, прошёл в строю по Красной площади! Но каким был он, парад побеждённых?

Пленные шли молча, потупив глаза и глядя себе под ноги. Некоторые из них, напротив, смотрели на русских с вызовом и нелепой ухмылкой, за которыми скрывались стыд, неуверенность и растерянность. Юношу удивило то, что жители столицы смотрели на них с насмешкой, с презрением и осуждением, и лишь изредка раздавались возмущённые возгласы людей, адресованные в адрес пленных фашистов и Гитлера.

Особенно ему запомнилась пожилая женщина в чёрном платке с заплаканными глазами на бледном, искажённом от гнева лицом, которая надрывно что-то выкрикивала в лицо понуро проходящим несостоявшимся победителям. И он впервые поблагодарил бога за то, что не знает русский язык, но догадывался, что это наверняка были проклятия.

Но ещё больше его поразило то, что вслед за колонной пленных ехали поливальные машины и смывали нечистоты с асфальта, оставленных пленными. Максимилиан подумал, что русские дают понять им, что они хотят смыть их самих со своей земли, как смывают эту грязь с улиц и площадей, где ступила нога врага. Никогда ещё в жизни он, потомок дворян, славные имена которых вошли в историю его страны, не был так потрясён и унижен.

После парада юношу вместе с другими пленными отправили в один из городов Северного Кавказа для восстановления железнодорожного моста, а потом в грузинский город Гори, родину Сталина, где он работал на строительных и дорожных работах вот уже около двух лет.

 

Глава 12. Встреча

 

Максимилиан очнулся от воспоминаний — булыжник никак не ложился в ямку вплотную со своими собратьями, уложенными ранее.

Отбросив его в сторону, он мельком взглянув на свой грязный рукав. Интересно, чтобы сказала бы его мать, увидев сейчас сына голодного, грязного, оборванного. Баронесса, которая тщательно следила за его отутюженными пижамами и белоснежными рубашками, и обнаружив морщинки на них, неустанно бранила служанку, терпеливо сносившую все попрёки. Пленный горько усмехнулся своим невесёлым мыслям и ловким движением руки аккуратно вогнал камень в приготовленную лунку.

Его размышления прервал внезапно начавшийся тёплый летний ливень, и часовые загнали пленных под деревянный навес тротуара. Друзья по плену — бывшие однополчане, пережидая ненастье, стали рассказывать анекдоты, посмеиваясь. Они предвкушали скорое окончание работы, чуть тёплый душ по случаю субботы и скудный ужин в лагере военнопленных. Максимилиан, стоявший ближе всех к перилам, ограждающим тротуарную дорожку, увидел бегущую от грозы под навес девушку с небольшим чемоданчиком в руках. Вдруг ослепительно сверкнула молния, оглушающе грянул гром. Лицо девушки исказилось от страха, и она ускорила свой бег.

Максимилиан хотел бежать ей навстречу, помочь добраться до укрытия, но вспомнил, что он на вражеской земле, под прицелами автоматов. Никогда ранее он не видел эту девушку несмотря на то, что они уже целую неделю работали здесь и знали в лицо почти всех немногочисленных прохожих улицы этого небольшого города.

Насквозь промокшая одежда незнакомки плотно прилегала к худенькому телу и подчёркивало высокую грудь и тонкую талию. На ногах с маленькой ступнёй и высоким подъемом, красовались парусиновые туфли, начищенные мелом. Узкие ленты-завязки, были аккуратно пришиты с обеих сторон каждой туфельки, видимо, вместо старых изношенных пряжек, и крест-накрест обхватывали изящные лодыжки ног.

Она бежала легко, словно паря над лужами, поднимая искрящиеся брызги. Дождевая вода разлеталась, унося с собой смытый мел и обнажая серую парусину туфель. Её стройные ножки танцовщицы неуловимо мелькали в быстром беге.

«Девушка явно из простой и бедной семьи, но откуда такая порода, такое изящество?» —подумал Максимилиан, очарованный грациозностью движений. Среди местных женщин он не видел подобных ей.

«Кто она? Точно не грузинка, не армянка, может быть турчанка или еврейка?» — размышлял Максимилиан.

За долгие месяцы плена он насмотрелся на женщин Закавказья, среди которых нередко встречались настоящие восточные красавицы.

«И все-таки она, скорее всего, из южных славян, о красоте их женщин рассказывал дед, неоднократно бывавший на юге России», — решил он, не подозревая, насколько был близок к истине.

Максимилиан вновь стал наблюдать за девушкой, преодолевавшей последние метры, разделявшие её от спасительного навеса. Свой плоский чемоданчик она держала над головой, чтобы не намокли волосы.

«Да, волосы у неё остались почти сухими», — заметил юноша.

И с восхищением залюбовался, как на мгновение оторвав руку от своей ноши, неуловимым и плавным движением она поправила чёрные локоны, одновременно стряхнув с них капли дождя, переливающихся блестящей игрой света. Максимилиан отметил, что кисти рук незнакомки, были небольшими, запястья узкими, а пальцы тонкими и удлинёнными, как у пианистки.

Добежав до укрытия и опустив свою ношу на край деревянного настила тротуара, девушка перевела дыхание, наклонилась и поправила ослабевшую ленту на туфельке. Затем сделала было жест руками, говоривший о том, что она не прочь хоть немного отжать подол своего мокрого платья.

Почувствовав на себе взгляд, девушка подняла голову и увидела неподалёку пленных немцев, притихших и уставившихся на неё. Она смутилась и, видимо, передумав, просто одёрнула платье, прилипшее к ногам. Глянув на противоположную сторону улицы и увидев, что там нет навеса, решила продолжить свой прежний путь.

Проследивший за её взглядом Максимилиан понял, о чем подумала девушка.

Он одобрил её решение, потому что, переходя туда, пришлось бы делать крюк и обходить под дождём кучу булыжников, тачки, лопаты и кирки, брошенные ими, а она уже и так вся вымокла. Максимилиан оценил мужество девушки, — пройти одной под перекрёстным огнём горящих глаз молодых и здоровых ребят, да ещё пленных врагов, одичавших от долгого отсутствия общения с прекрасным полом, — для этого нужно было быть достаточно смелой. Решительно тряхнув головой, словно отгоняя ненужные мысли и робость, незнакомка легко подхватила чемоданчик и продолжила свой путь. Часовой, охранявший пленных, заметил идущую Марийку и приказал им отойти от тротуара.

Как очарованный, Максимилиан не мог оторвать взгляд от девушки и оставался стоять на прежнем месте, не слыша команды часового. Тем временем незнакомка поравнялась с ним и взгляды их впервые встретились. Юноша всегда придерживался немецких канонов красоты: красивые девушки должны быть светловолосыми и голубоглазыми, как истинные арийки. «Брюнетка не может быть настоящей красавицей», — полагал он ранее.

Но взглянув на неё вблизи был приятно удивлён своим заблуждением!

На утончённом лице незнакомки от бега и волнения выступил нежный румянец, виски и лоб покрылся лёгкой испариной. Тёмно-карие глаза искрились огнём, открытый взор их манил чистотой и дивной красотой. Тёплый лучистый взгляд, казалось, проникал в самую глубину души, придавая неизъяснимое обаяние всему облику девушки, и невозможно было не оглянуться ей вслед.

В этом взгляде было все:

— И сочувствие, — «пленные тоже люди, особенно молодые и привлекательные!»

— И ужас, — «неужели эти подростки убивали людей?»

— И сомнение, — «нет, этого не может быть!»

— И немного кокетства, — «говорят, я хороша собой?»

И веселье от того, что молода и полна жизненных сил, и предвкушение предстоящих каникул, и извинение за мокрое платье и старые туфли! Многое выражали ещё эти милые глаза и столько в них было радости и добра к людям, к небу, и даже к этой летней грозе. Но главное: в них читалось ожидание любви и счастья!

Глаза Максимилиана выразили удивление и радость от этого приветливого взгляда незнакомки, но тут раздался окрик часового:

— Проходи быстрее, курва! А ты, фриц, чего зенки вылупил? Марш работать, фашист недобитый!

Девушка вздрогнула, покраснела, дыхание её участилось, подбородок задрожал, глаза наполнились слезами унижения. Она побежала вдоль тротуара, каблучки её туфель отбарабанили чёткую дробь по деревянному его настилу. Затем незнакомка завернула за ближайший угол, удаляясь, и быстрые шаги её затихли совсем. Часовой, охранявший пленных, заметил идущую Марийку и приказал им отойти от тротуара. Пленные, молча наблюдавшие за происходящим, растерянно и с сочувствующим выражением лиц смотрели вслед убегающей девушке, ибо кому непонятно значение слова «курва»?

Максимилиан побледнел от гнева, зрачки его серо-голубых глаз сузились от ярости, кровь бросилась в голову. Сжав кулаки, он рванулся к часовому, но его удержали друзья, успокаивая и напоминая, что его могут избить прикладами автоматов, посадить в карцер или даже пристрелить.

 

Глава 13. Мать

 

Делая обычную субботнюю уборку, Любомира выглянула в окно, ожидая с минуты на минуту дочь. Она была довольно миловидной женщиной средних лёт. Её смугловатое, с правильными чертами лицо и фигура приятной полноты дышали деревенским здоровьем. Когда-то живые глаза не горели огнём, как раньше, до ареста мужа, а смотрели на окружающий мир грустно, но спокойно. Свои слегка вьющиеся, с ранней проседью волосы, Люба заплетала в косы и укладывала на голове в виде короны, что делало её строгой и величавой. Она верила в то, что когда-нибудь вернётся её муж, которого она, несмотря на долгую разлуку, по-прежнему очень любила. Некоторые холостые мужчины и вдовцы, видя её порядочность, чистоплотность и хозяйственность сватались к ней, но женщина всегда искренне удивлялась этой бестактности и отвечала:

— Как можно при живом и любимом муже выйти замуж?

Всём смыслом её жизни было дождаться из ссылки мужа, вырастить дочь и дать ей образование. Работая в полторы, а иногда и в две смены, она бралась за любую подработку, чтобы содержать дочь-студентку, ежемесячно отсылать посылки мужу на Колыму и оплачивать квартиру. Люба и не заметила, как начался дождь, потому что хозяйский двор был укрыт от солнца своеобразной крышей из винограда на высоких деревянных опорах, сделанных хозяином незадолго до войны. Пока руки женщины делали привычную работу, мысли её были далеко...

...Воспоминания перенесли Любомиру в родную Инзовку, в добротный дом с красной черепичной крышей, просторной верандой, окнами с голубыми крашенными наличниками, в большой двор, устланный белым азовским ракушечником. Там она родилась и выросла, впервые увидела синее небо, золотые разливы пшеничных полей, море садов и виноградников. Там впервые полюбила и была счастлива.

Родное село прекрасно и дорого сердцу. В нём ценились золотые, трудовые руки, хлеб на столе, портреты родных на стене, божница с вышитым на нём рушником. Там ценилась воля, там помнили историю люди, ведь без прошлого не может быть будущего. С болью в сердце она вспоминала историю своей семьи, своего многострадального народа.

«Златна» Инзовка была самым богатым болгарским селом в Северной Таврии и не верилось, что когда-то их предки поселились в бедный заброшенный аул ногайцев и превратили его в цветущий сад. В первые годы после их бегства в Грузию, родственники, оставшиеся в селе, писали, что в бывшем доме Любомиры сейчас находится почтовое отделение. И по иронии судьбы, она отсылает письма в свой родной дом.

Читая их ответы, Любомира словно слышала родные голоса:

— Как хорошо, что вы вовремя уехали из села! И как жаль, что мы побоялись бросать родные места и ехать в чужие края, где вас никто не ждал.

— Люба, ты не представляешь, что стало с нашим селом, ты его просто не узнала бы!

— В дома раскулаченных заселили сельскую голытьбу, да ведь чужое добро не своё, нажитое. Поэтому дома постепенно ветшают, за ними не ухаживают.

— Нас притесняют ещё больше, чем до вашего отъезда.

— Везде запустение, нищета, голод!

— Наши старики говорят, что так голодали только во время четырёхлетней засухи, когда они только переселились сюда.

— Но тогда им помогло царское правительство, а сейчас нужно надеяться только на себя и господа бога.

— Церковь закрыли, нам теперь и помолиться негде!

Во время войны родственники писали, что некоторые их сельчане, молодые ребята, просились на фронт, выдав себя за украинцев или молдаван Иногда, приписав себе недостающие год-два, всё же попадали на фронт и бесстрашно воевали.

Руководство страны в то время относилось с предубеждением к болгарам, македонцам, гагаузам, — потомкам переселенцев из Болгарии, видя в них потенциальных врагов, поскольку Болгария оказалась в союзе с Германией. Но какую связь со своей исторической родиной, которую они никогда не видели, имели потомки болгарских колонистов, предки которых пришли в Приазовье около ста лет назад?

Люба тяжело вздохнула от своих невесёлых мыслей и вновь выглянула в окно, начиная тревожиться за дочь.

... В уже темнеющем дворе, под навесом, курил высокий темноволосый парень, поглядывая на окно комнаты квартиранток. Докурив папиросу и отшвырнув тщательно затушенный окурок, он раскрыл лежавший на верстаке большой чёрный зонт и вышел со двора на улицу.

«Пошёл, как всегда, Марийку встречать», — подумала мать и повесила на место плащ, в котором собиралась идти навстречу дочери.

Давид был сыном хозяйки дома, в котором они жили. Это был серьёзный юноша, вечно что-то мастеривший на верстаке под навесом. Любомира знала, что ему нравится её дочь, и он каждую субботу ждёт приезда Марийки из училища.

После переезда в Гори мать с дочерью сняли комнатку в маленьком старом флигеле, стоявшем в одном дворе с новым хозяйским кирпичным домом, построенным накануне войны. Хозяин дома, призванный на фронт в самом начале войны, погиб. Оплакав мужа, его жена Тинатин опасалась, что её единственного сына заберут на фронт. Но Давид, напротив, считал дни до своего совершеннолетия чтобы пойти воевать. И как истинный горец, мечтал отомстить немцам за гибель своего отца. Поэтому он пошёл учиться в училище на механика-водителя, чтобы воевать, как и его отец, танкистом, а по вечерам работал там же, в учебной мастерской.

Сначала юноша почти не замечал Марийку, тем более что его сердце было разбито безответной первой любовью.

Но наблюдая, как быстро и дружно мать с дочерью привели в порядок свою комнату: побелили её, тщательно отскоблили металлической щеткой деревянный не крашенный пол, навели порядок, невольно стал присматриваться к ним.

Да и вели они себя скромно и тихо, были приветливы, но не особо разговорчивы, что особо ценил замкнутый подросток. Парню нравился уют в их комнате, который был создан благодаря белым кружевным покрывалам и подзорам, связанных из толстых катушечных ниток, вышитым наволочкам на подушках и разноцветным лоскутным ковриком на полу. Даже накрахмаленная занавеска на входной двери, что так нужна в летнюю жару от мух, сшитая Марийкой из обыкновенной марли и покрашенная марганцовкой в нежно-сиреневый цвет с кокетливой оборочкой внизу, говорила не столько о бедности хозяек комнаты, сколько об их изобретательности и находчивости.

А какие запахи шли из комнаты квартиранток, когда один единственный раз в году, на Пасху, Любомира пекла из дефицитной по тем временам муки! Она работала на хлебозаводе и ей, как и другим ударницам труда, иногда выдавали в качестве премии немного хлеба или муки. Давида и Тину угощали свежеиспечённым и освящённым в церкви куличом, и юноша, не особо любивший сладкое, с удовольствием ел вкусную, пахнувшую ароматной ванилью сдобную выпечку, украшенную белой глазурью и присыпанную крашеным в разные цвета пшеном.

Но больше всего Давид поражался обилию книг в их комнате! Они не умещались на полках и лежали аккуратными стопками на тумбочке, шкафу и, как он подозревал, в старом чемодане под комодом.

— Неужели ты прочитала все эти книги? — спрашивал юноша.

— Да, а самые интересные перечитываю иногда, — отвечала Марийка.

— У тебя есть книги о путешествиях и фантастике?

— Да, конечно! Если хочешь, бери почитать, но только относись к ним бережно, — предложила аккуратная квартирантка.

Мысленно прозвав Марийку «Королёвой книг» и отметив доброту девушки, Давид с тех пор стал уважительно к ней относиться. Но старался, чтобы окружающие не замечали, зная, что его матери вряд ли это понравится.

Тина всегда высокомерно и презрительно относилась к «бездомным нищим», к тому же квартирантки не были грузинками, что в её глазах было самым большим недостатком в человеке.

От глаз Тины не укрылся интерес сына к девушке:

— Что это ты зачастил к нашим квартиранткам?

— Тётя Любомира просила книжную полку повесить.

— Тебе нравится её дочка?

— Марийка хорошая девушка, умная, скромная и серьёзная.

— Да, но она не грузинка и никогда ею не станет!

— Мама, какая разница, какой национальности человек?

— Большая. Ты лучше больше внимания обращай на наших девушек. Отец тоже не одобрил бы твой выбор.

Тина мечтала женить сына на девушке из зажиточной грузинской семьи. Вон их сколько, подросших за годы войны, выбирай на любой вкус! Зачем же брать в жёны девушку другой национальности, к тому же дочь врага народа?

Она частенько повторяла сыну:

— За тебя любая девушка с радостью пойдёт замуж!

— Женюсь после того, как отслужу в армии, — обычно отвечал Давид.

А Люба думала о том, что не будет запрещать дочери выходить замуж по любви, независимо от материального благосостояния и национальности её избранника. В их роду всё женились и выходили замуж только по любви.

… Они с Михаилом с детства дружили, в юности полюбили друг друга и не представляли себе ни единого дня без того, чтобы хотя бы мельком не увидеться.

Тёплыми летними вечерами, когда в центре сёла собиралась молодёжь, они старались сесть на скамье поближе друг к другу. Как всегда на этих вечеринках, где девушки рукодельничали, тайком поглядывая на ребят, Любомира старалась краем глаза видеть своего милого, на которого с интересом смотрели многие сельчанки. Но Михаил видел только румяную, как мак, кареглазую Любушку, наблюдая, как быстро мелькают спицы или крючок в её проворных руках.

Молодёжь пела, парни шутили, девушки переглядывались между собой и смущались от озорных взглядов ребят, а когда начинали играть сельские музыканты, всё пускались в пляс. Мелькали белые, вышитые ярким узором рубахи парней и красочные наряды девушек с полевыми цветами, вплетёнными в косы, нежно звенели старинные мониста на стройных шеях юных болгарок. Лёгкие, бодрящие ритмы, вдохновляли молодёжь, и в танцах были видны их чувства, страсть, внутренний огонь. Старинные массовые танцы, исходящие из глубин седой древности, сближали людей, что особенно важно было в суровую эпоху турецкого владычества. В них чувствовались сокровенные мечты, темперамент, вкус и изобретательность болгарского народа.

Энергичные и быстрые движения народных танцев и ритмы музыки были ярки и красивы, как природа их исторической родины. Они были словно пронизаны южным солнцем Болгарии, вольным ветром, ароматом садов и розовых плантаций, молодым игристым вином! Рвала душу древняя гайда, ей вторила мелодичная струнная тамбура, отбивал ритм тапан. Девушки, помахивая кружевными платочками, плавно и величаво двигались, или наоборот, неслись вихрем под зажигательные звуки музыки в самом красивом танце национального болгарского единства — хоро.

Парни лихо плясали и гордились своими окрепшими в тяжёлой крестьянской работе мускулами, угадывающимися под домотканым полотном их рубах, могучими торсами, статью и удалью. И стучал каблуками весёлый танец, и неслись пёстрым хороводом парни и девушки, а музыка дразнила и будоражила душу так, что та пела и плясала, и забывались мелкие жизненные невзгоды и огорчения!

Старики улыбались, слыша сердечную музыку, от которой и их душа всё ещё пела, несмотря на почтённый возраст. Видя оживлённые, украшенные молодостью радостные лица, они одобрительно кивали им, проходя мимо, и вспоминали свои так быстро пронёсшиеся юные годы. На этих вечеринках всё знали, что на игривый танец «рыченица», первый красавец села, высокий и статный Михаил, по которому тайком вздыхала не одна девушка, обязательно пригласит свою ненаглядную Любку. И они станцуют так, что всём станет ясно: сватовство не за горами!

Их свадьбу, соблюдая всё народные традиции, гуляли три дня и три ночи осенью, в праздник святого Димитра. Одетая в яркий свадебный наряд, украшенная венком из живых цветов, разрумянившаяся от волнения невеста вся светилась от счастья и была необыкновенно хороша. Ликовал и жених, стоя с ней рядом под дождём из лепестков роз, зёрен пшеницы, риса, шишек хмеля, которыми осыпали их гости, тем самым желая новобрачным счастливой, сытной, хмельной от счастья жизни и кучу здоровых детишек. Свадьба удалась на славу. Было шумно и весело, не умолкая играли музыканты, не уставая танцевала молодёжь. Многочисленные родственники произносили тосты с пожеланиями молодым доброго здравия, любви, уважения друг к другу, достатка, и просили быстрее подарить им внуков. На белоснежных скатертях среди блюд с угощениями и кувшинов с искристым вином стояли расписные глиняные вазы местных гончаров с сочными фруктами. Текло рекой виноградное вино и ракия, не успевали снимать с вертелов, зажаренных на кострах телят и поросят, ягнят и домашнюю птицу. Столы ломились от вкусных национальных блюд и закусок, салатов и соусов, солений и печений, приготовленных умелыми руками женщин.

Рождение через год старшей дочери Марии было последним радостным событием их жизни в родном селе.

 

Глава 14. Крестный отец

 

… Воспоминания Любомиры прервала хлопнувшая входная дверь. В комнату вошла промокшая до нитки Марийка, обняла мать и поцеловала её. Люба, заметив слезы в глазах дочери, спросила:

—Почему ты плачешь? Неужели Давид тебя обидел?

— Что ты, мама? Разве он способен кого-нибудь обидеть? Он всего лишь встретил меня и проводил домой, как всегда, а на моих ресницах не слезы, а капельки дождя.

— Марийка, не морочь парню голову, он хоть и нашей веры, православной, но другой национальности! И помни, что мы бедны. А его мать наверняка хочет женить сына на грузинке из богатой семьи.

— Я вовсе не морочу ему голову. Он идёт следом за мной, как тень, и всегда молчит. Но он не герой моей мечты!

— А кто же тогда герой? — с доброй и насмешливой улыбкой спросила мать.

Девушка загадочно улыбнулась, вспомнив пленного немца, но промолчала. Она не делилась с матерью своими сокровенными тайнами и была благодарна ей за то, что та никогда не лезла ей в душу. Вот отцу она могла бы поведать свою маленькую девичью тайну, как тогда, в детстве, но он был так далеко…

Марийка уже плохо его помнила, ей было всего лишь девять лет, когда отца арестовали. Но в памяти её он остался добрым, любящим, общительным и отлично понимающим её татко. Она очень скучала по нему все эти годы, пока не отвыкла. Но не перестала его любить и с нетерпением ждала, как и мать, его освобождения и возвращения домой.

Накормив дочь, Люба принялась за своё вязание, а девушка легла спать.

Перед сном Марийка снова вспомнила недавнее происшествие и мысленно возмутилась грубостью часового, так незаслуженно оскорбившего её и доведшего до слёз.

Уже засыпая, девушка подумала о том, как ей хорошо, тепло и уютно дома рядом с матерью и как же плохо немцу, которого увидела сегодня на дороге, скорее всего её ровеснику, вдали от дома, в чужой стране, да ещё и в плену.

«Кто он, этот парень?» — спрашивала она у себя.

Марийка знала, что среди пленных встречаются и другие народы, воюющие на стороне Германии.

«Но нет, он точно не итальянец и не венгр, не хорват и не румын, скорее он всё-таки немец, австриец или скандинав, ведь такая внешность может быть только у этих народов», — размышляла она, не подозревая, что была недалека от истины.

Марийка вспомнила серо-голубые глаза и светлые волосы пленного, с удивлением отметив, что ей, считавшей, что красивый мужчина должен быть непременно брюнетом, как её отец, к примеру, понравилась внешность парня. Ей очень не хотелось думать о том, что он немец, она была наслышана о зверствах фашистов и отказывалась верить, что этот совсем молодой ещё пленный солдат мог быть одним из них.

«Не может этот юноша быть жестоким, думала девушка, — в его глазах я увидела не только мужество и ум, благородство и романтизм, великодушие и доброту, но и многое другое, — то, что хотела бы видеть в глазах своего избранника в будущем..»

С этими мыслями Марийка уснула и не слышала как мать, отложив вязание, осторожно укрыла одеялом её плечи и полюбовалась на повзрослевшую и так похожую на своего отца дочь, кому-то нежно улыбающуюся во сне.

— Что ждёт её в этой чужой для нас стороне в наше жестокое время, какая жизнь уготована ей судьбой? — прошептала мать, глядя на спящую дочь.

Она чувствовала себя виноватой перед ней за то, что при всей своей материнской любви, невольно наказывала её за малейшие провинности.

Люба вспомнила, как они стояли на полустанке несколько часов в толпе женщин и детей в надежде на то, что хоть на мгновение удастся увидеть родные лица отцов, мужей и сыновей, увозимых в тюрьму, может быть, навсегда. Но так и не увидели их, потому что поезд промчался мимо без обещанной остановки.

Чтобы хоть как-то утешить и порадовать дочь, страдающую от разлуки с отцом, она вскоре купила ей пару красных атласных лент, так шедших к чёрным кудрявым волосам девочки. Через некоторое время Марийка решила постирать их в речке, и не заметила, как одна из лент выскользнула из её рук и моментально уплыла, подхваченная быстрым течением.

Девочка побежала за ней, сбивая в кровь босые ноги о прибрежные острые камни. Потом вошла в воду и поплыла за лентой, не обращая внимания на речных змей, извивающихся в глубине омута. Но так и не догнав её, вернулась домой с опухшими от слез глазами.

Или как они искупали маленькую Ниночку, и пока мать выносила из комнаты таз с водой, девочка закутала сестрёнку в полотенце и поставила на вроде бы остывшую, а на самом деле, все ещё горячую печь. Малышка зашлась в крике от боли прежде, чем ошеломлённая своей неосторожностью, Марийка быстро не схватила её на руки.

Или как дочка потеряла хлебные карточки, скорее всего, их у неё украли в очереди за хлебом. Они целый месяц голодали, потому что, обменяв хлеб на кукурузу, можно было хоть как-то прожить месяц, питаясь мамалыгой и кукурузными лепёшками, не очень страдая от голода...

Каждый раз, наказывая дочь за эти провинности, Люба поднимала свою тяжёлую крестьянскую руку и начинала бить её прежде, чем понимала, что она делает! А осознав, бросалась к иконам и просила всевышнего наставить её на путь истинный, дать ей терпения, мудрости и силы жить дальше. Но самой большой её мольбой было вернуть из ссылки мужа!

Как потом она казнила себя за то, что пыталась было, таким образом дать выход своему отчаянию и безысходности, — всему тому, что копилось в ней долгие годы одиночества, горя и лишений! Она жалела дочь, но не умела выразить словами своего запоздалого раскаяния. Никогда впоследствии Люба не смогла простить себе этих приступов неоправданной жестокости.

Марийка прощала мать, потому что любила её особой любовью, больше похожей на жалось, так отличавшейся от её любви к отцу, и понимала, как матери тяжело все эти годы! Она слышала, как мать не спит ночами, ворочается и тяжело вздыхает. Видела, как дрожат её руки, когда она держит в руках редкие и скупые письма отца. Как прижимает к груди связанный ею свитер, прежде чем положить его в посылку для него.

Девушка понимала, что мать не может не только смеяться, но и плакать, а пережить горе без слез, говорят, очень тяжело. Мама никогда не обнимала её, не целовала, не говорила ласковых слов. Но Марийка чувствовала, как она её любит, потому что видела эту невысказанную любовь в материнских глазах, слышала в голосе, чувствовала в прикосновениях к себе. Самый вкусный кусочек всегда доставался Марийке. А как часто Любомира уходила на работу голодной, оставив дочери свою порцию еды на столе! Или отказывалась ужинать, говоря, что у неё так болит голова, что и кушать не хочется.

Марийка удивлялась этим странным симптомам непонятной ей болезни, потому что её быстро растущему организму даже во сне хотелось есть, и она съедала все, что подкладывала ей в тарелку мать. А та в это время почему-то всегда шла во двор и колола дрова для печки, снимала с верёвки высохшее белье или подметала и без того чистый двор перед их домиком. И только потом, когда Марийка подросла, поняла, как хитрила мать, чтобы дочь вдоволь наедалась в голодные годы.

Всю работу по дому Люба всегда старалась делать сама, позволяя дочери отдохнуть и вволю выспаться в выходные дни и на каникулах. На всю жизнь Марийка запомнила теплоту материнских рук, когда она ей, спящей, примеряла шерстяные носки, которые вязала к зиме. Марийка в полудрёме чувствовала, как жаркая волна приятно окутывает ступни ног. И удивлялась: почему она не ощущает такого жара, когда сама примеряет или одевает носки? Почему руки матери так согревают её ноги, едва прикасаясь к ним?

Женщина старалась хорошо одевать быстро подрастающую дочь. Как пригодились ей навыки мастерицы-рукодельницы, привитые матерью и бабушкой с детства! Она перелицовывала и перешивала дочери старую одежду. Глухими зимними ночами, недосыпая, вязала ей кофточки и свитера, стараясь следовать моде. Самые красивые вещи получались из добротных шёлковых парашютных ниток. Когда-то Марийка вместе с подругами нашла старые рваные парашюты на месте учений лётной воинской части на окраине Чакви. Дети приспособили их вместо гамака, вволю покатались на нём, а потом принесли домой.

Дефицитная по тем временам, прочная шёлковая ткань и нитки пригодились в хозяйстве. Люба стирала эти нитки, красила их в нежные цвета и вязала из них ажурным узором нарядные вещи. В дело шли и нитки из старых шерстяных вещей их родственников, которые старшие сестры Любы иногда приносили, навещая их. Умело сочетая цвета, перемежая разные по фактуре нитки, орудуя спицами и крючком, она достигла в своём мастерстве совершенства. Эти красивые, со вкусом, а главное — с любовью связанные свитера, юбки, платья вызывали восторг у студенток училища, а самым близким подружкам в общежитии Марийка позволяла иногда и одеть их в кинотеатр или на танцы.

Люба вспомнила, как дочь плакала, когда дети дразнили её дочерью предателя, как она страдала, когда её не приняли сначала в пионеры, потом в комсомол. Как директор школы, а впоследствии и директор училища, принуждали её отречься от отца, чтобы не быть дочерью врага народа. Но Марийка не предала его, потому что никогда не верила в «контрреволюционную деятельность» отца. Даже если бы это было правдой, она, как и её мать, все равно никогда бы от него не отреклась, потому что верила ему и очень любила.

…Подойдя к иконам для вечерней молитвы, Люба смотрела на лики святых и шёпотом спрашивала их:

— Господи, за что же так сурово ты нас наказываешь? Неужели так сильно любишь, что посылаешь моей семье самые жестокие испытания?

В младенчестве Любомира лишилась своего отца, умершего от болезни, в изгнании — совсем ещё молодую мать, сгоревшую в дороге за неделю от брюшного тифа, затем забрали в ссылку её ни в чем не повинного мужа.

Но самым большим горем и не утихающей с годами болью была смерть её младшей дочери. Синие глаза малышки часто снились ей и с укором спрашивали:

— Мамочка, почему не уберегла меня от смерти? Ты же Мама, все можешь, все умеешь! Я выросла бы такой красивой, послушной, трудолюбивой, ты бы гордилась мною. Я так хотела жить!

— За что? — шептала Любомира, вместо молитвы.

Но на неё строго и, как казалось женщине, равнодушно смотрела Богородица с младенцем, — эту маленькую и древнюю иконку в потемневшем от времени деревянном окладе, намоленную веками, её предки вывезли ещё из родной Болгарии.

Думали ли они тогда, что их внукам и правнукам выпадет такая тяжёлая судьба в чужом краю, и всевышний не защитит их?

Люба посмотрела на икону Николая – чудотворца и мысленно задала ему тот же вопрос. Но святой смотрел на неё так же отрешённо и безразлично.

Она помолилась:

— Обращаюсь к тебе, Святой Николай Чудотворец за помощью я, раба Божья Любомира. Заступись и защити мою дочь Марию от неприятностей и нечисти... вразуми её и не дай поддаться греховным искушениям. Молю за благополучие дочери... Аминь».

Женщина перевела взгляд на генерал-губернатора Ивана Никитича Инзова, чей портрет, как и портрет царя – освободителя Александра Второго, всегда стоял у болгар рядом с иконами святых. Генерал, их защитник и покровитель, был строгим, но мудрым и справедливым наставником, бескорыстно радел за болгар-колонистов и помогал им всю свою жизнь. Так же, как колонистам других национальностей, что проживали на юге России. И не только им.

Еще со школы Люба помнила о том, что Иван Никитич был покровителем А.С. Пушкина во время его ссылки в Бессарабию. Ей вдруг вспомнились строки стихотворения поэта «Кирджали», где он рассказал о народном мстителе, болгарине, боровшемся с единомышленниками против турецкого ига в бессарабском Буджаке. Она зажгла восковую свечу и с чувством глубокого благоговения поставила её перед портретом Инзова. Думая о том, какую роль сыграл генерал не только в судьбе её народа, но и в судьбе великого поэта, сохранив его — озорника и дуэлянта для России.

Генерал Инзов пользовался таким огромным авторитетом и уважением у болгар, что они молились на него, как на святого и передавали рассказы о всех его благодеяниях из поколения в поколение. И верили в то, что когда-нибудь этого человека причислят к лику святых.

...История не знает случаев, когда люди выражали бы чувства глубочайшего уважения и искренней любви к государственному деятелю так, как к генерал-губернатору Инзову. До глубины души трогает история перезахоронения останков этого человека. Весть о его смерти потрясла всех болгар юга России. Они обратились к царю с просьбой разрешить перезахоронить останки генерала в городе Болграде — столице болгарских колонистов, им основанной. Для этого на кладбище была построена церковь, ставшая мавзолеем. Средства на её строительство собирались от дома к дому, от села к селу.

Иван Никитич Инзов помогал болгарам строить дома на новой земле, а они, его дети, как он их называл, соорудили ему церковь-гробницу, — вечный дом своего «крестного отца». В ноябре 1846 года двести вёрст из Одессы, где был изначально похоронен генерал, до Болграда на плечах несли колонисты гроб с прахом своего попечителя.

Благодарные болгары стояли на коленях вдоль улиц поселений, по которым проносили бренные остатки Инзова. Траурный катафалк следовал за процессией. Последний отрезок пути, от кладбищенских ворот до усыпальницы, болгарские юноши несли гроб также на плечах, но передвигаясь на коленях. При погребении простой крестьянин сказал:

— Нет на земле такого болгарина, который бы сделал столько добра своим соплеменникам, сколько сделал для нас русский Бай Иван Инзов. Пока мы живы, будем помнить его благодеяние…».

В честь любимого генерала болгары называли своих детей, его именем были увековечены улицы и площади в болгарских сёлах. Мавзолей Инзова изображён на гербе Болграда. В 1861 г. группа бессарабских болгар, переселившихся в Северную Таврию, в его честь назвала своё село "Инзовкой". В самой Болгарии село Ак-Бунар (Ямбольского округа) было в 1938 году переименовано в Генерал-Инзово.

...Люба тяжело вздохнула и помолилась генералу. Ему одному теперь она искренне верила и просила защитить свою семью! Его одного умоляла помочь мужу выжить и вернуться к ним!

Дочь свободолюбивого народа, который покинул Родину ради того, чтобы сохранить свободу и свою христианскую веру, и под страхом смерти не принять мусульманство, отказывалась верить своему Богу! Сколько же нужно было пережить горя и лишений, как нужно было отчаяться, чтобы истинно верующему человеку дойти до этого?

 

Глава 15. Неожиданная любовь 

 

Марийка радовалась наконец-то наступившему лету и каникулам. Не надо было ранним утром вскакивать и бежать растапливать ненавистные буржуйки, мыть парты и полы! Учить уроки и экономить каждую копейку, чтобы дотянуть до очередной поездки домой! Сквозь сон девушка слышала, как мать хлопотала около примуса, умудряясь приготовить дочери что-нибудь вкусное из мизерной пайки продуктов, и аппетитные запахи начинали её дразнить ещё до полного пробуждения.

А лето цвело и буйствовало! Утро радовало птичьим звоном, восславляющим восход солнца, васильки и маки разбегались по окрестным полям и лугам, ароматной мятой пахли луговые травы на окраинах их городка, жужжали пчелы, собирая нектар в цветах, зрели фрукты в садах, наливаясь сладким тёплым соком.

Летнюю учебную практику Марийка отрабатывала в городской больнице и дважды в день, утром и ближе к вечеру ей нужно было проходить мимо пленных немцев.

Они только недавно начали мостить камнем длинную дорогу, проходящую через весь их небольшой городок, в конце которой располагалась больница. Каждый раз девушка невольно искала глазами светловолосого немца, которого запомнила в памятный грозовой вечер. К своему удивлению, Марийка заметила, что и он с интересом поглядывает на неё и старается работать с той стороны дороги, где она обычно шла.

Девушке приятно было внимание красивого юноши, и она прекрасно понимала, что по всей видимости, нравится ему. Внутренний голос ей говорил:

— Чему ты радуешься? Что нравишься врагу? Где же твоя совесть, где гордость? Где ненависть к фашистам?

Но совесть и гордость предательски молчали, ненависти почему-то не было, а молодость брала своё, и девушка с удовольствием ощущала на себе любопытные и доброжелательные взгляды пленного. Собираясь на работу, она старалась выбрать платье понаряднее, тщательно его выгладить и красиво уложить свои вьющиеся волосы. Но самым главным её украшением были молодость и здоровье.

Со временем, Марийка стала замечать, что остальные пленные, увидев её раньше, подавали знаки о приближении девушки Синеглазке, как она мысленно называла парня. И он сразу старался поднести камни к тротуару или поменяться местами с друзьями, чтобы оказаться поближе к ней.

Максимилиан, видя каждое утро свою Незнакомку, размышлял:

«Она каждый день ходит одной и той же дорогой. Вероятно, живёт где-то недалеко».

Марийка, глядя на пленного, задавала себе вопрос:

«Синеглазка снова с той стороны дороги, где я иду утром и на противоположной, по которой я всегда возвращаюсь домой. Интересно, это случайно, или он хочет лучше меня видеть, когда я прохожу мимо них?»

Юноша продолжал размышлять:

«Незнакомка, наверное, ненавидит меня, как и многие местные жители, но все же без злобы смотрит в мою сторону, у неё необыкновенно ласковый взгляд».

Марийка смотрела на пленного и думала:

«Как может фашист иметь такое выражение лица и удивительно добрые глаза? Видимо, он по недоразумению попал на фронт, как мой отец в Гулаг, и он наверняка такой же фашист, как татко — контрреволюционер».

Встретившись взглядом, они мысленно здоровались друг с другом и желали хорошего дня.

Незаметно летело время, постепенно они научились читать мысли друг друга и разговаривать глазами:

«Как ты живёшь? Чему радуешься? О чём мечтаешь? О чём грустишь? С кем дружишь? Какие качества ценишь в людях? Мне, видимо, никогда не суждено узнать об этом...»

Марийка видела эти немые вопросы в глазах Синеглазки и, в свою очередь, хотела бы все это спросить у него самого. Она подсознательно чувствовала, что этот юноша, атлетически сложенный и наделённый благородной внешностью, не может быть простолюдином несмотря на то, что сейчас был почти рабом. Она видела аристократические черты его лица: высокий лоб, умный взгляд, прямой нос, сильный подбородок. Его утончённые жесты, горделивую посадку головы, прямую спину. Выражение лица и глаз юноши окончательно очаровали и захватили в сладкий плен Марийку.

Он как бы говорил ей:

«Да, я ошибался в силу молодости и неопытности, безоговорочно поверив своему кумиру, за что жестоко сейчас расплачиваюсь. Но не утратил звания человека, потому что не убивал мирных жителей, а сражался на поле боя, как мне казалось, со своим врагом. Сейчас я несу заслуженное наказание, но многое пересмотрел в своих взглядах, многое осознал и понял».

Максимилиан иногда спрашивал глазами свою Незнакомку:

«Ты видишь во мне врага?»

«Должна видеть врага, но почему-то вижу только человека!»

«Я и есть человек, только очень заблуждался раньше, безоговорочно поверив своему деду, а потом фюреру».

«Да, ты не похож на фашиста!»

Увидев девушку утром, Максимилиан весь долгий летний день вновь с нетерпением ждал её появления на дороге вечером. Едва заслышав лёгкий и быстрый стук её каблучков в дальнем конце дощатого тротуара, сердце его переполнялось радостью от предстоящей встречи. Её летящая походка необычайно нравилась ему.

Весь день на работе Марийка думала о пленном. Ей было искренне его жаль, ведь юноше приходилось работать под палящими лучами южного солнца, а он был в разбитых ботинках и в вылинявшей форме из плотного сукна. Его тонкая мальчишеская шея с острым кадыком трогательно выглядывала из широкого ворота армейской формы.

«Как сегодня жарко, наверняка пленные испытывают жажду работая в такое пекло», — размышляла с сожалением девушка, раскладывая в специальный деревянный ящичек с перегородками таблетки для пациентов отделения.

Возвращаясь вечером из больницы, и видя, как Синеглазка по-прежнему укладывает камни на дороге, девушка смотрела на его натруженные руки и словно спрашивала:

«Ты, наверное, очень устал, бедный?»

Пленный перехватывал её сочувствующий взгляд, прятал разбитые в кровь пальцы и отвечал взглядом:

«Не беспокойся, я сильный и выносливый, как и подобает мужчине».

"Когда вы закончите делать дорогу и вас увезут, я тебя больше никогда не увижу!»

«Я готов опоясать весь земной шар булыжной мостовой, лишь бы нас не разлучали!»

Иногда он даже шутил:

«Мои друзья прозвали нас Ромео и Джульетта».

«Их любви помешала вражда между Монтекки и Капулетти!»

«А нам мешает вражда между нашими странами».

Они понимали друг друга без слов, поглядывая с опаской на часовых и пряча свои счастливые улыбки.

Проходя утром мимо пленных, Марийка иногда видела воткнутый в щель забора, ограждающий тротуар, полевой цветок — василёк или ромашку, колокольчик или лютик, и выразительный взгляд Максимилиана, что-то беззвучно ей говорящий.

Она догадывалась, что эти скромные цветы предназначается ей. Эта догадка подтвердилась, когда она впервые взяла цветок в руки, и пленный лёгким кивком головы подтвердил правильность её действия.

Где он брал эти скромные цветы, идя на работу и с работы под конвоем, так и осталось загадкой для Марийки, но она с благодарностью принимала этот бесценный дар, и он видел, как ей приятны знаки внимания, опасные для них обоих.

Как-то родственники привезли Любомире с дочерью в подарок сумку лесных орехов, и она долго ломала голову: как угостить ими Синеглазку? Ведь, если это заметят часовые, ее изобьют, арестуют, выгонят из училища.

В очередной раз, проходя мимо пленных, Марийка заметила, что с той стороны дороги, где она обычно проходила, появилась огромная куча булыжника. Его привезли для укладки очередного участка дороги. Пленные периодически подкатывали к ней тачку и наполняли ее камнями.

План созрел мгновенно! Она упакует фундук так, чтобы при падении орешки не рассыпались, и проходя мимо этой кучи, кинет их к её основанию со стороны тротуара, не видимой часовому, когда не будет прохожих.

Перерыв дома весь старый шифоньер, Марийка нашла серый, под цвет камня, лоскут ткани, сшила маленький мешочек, затем взяла в руки свой любимый шелковый носовой платочек с изящно отделанным по краю ажурным вязаным кружевом, и задумалась.

Девушка носила его на груди, в карманчике своего медицинского халата так, что уголки аккуратно сложенного платочка кокетливо выглядывали из него. Ей очень хотелось узнать имя Синеглазки, и сказать ему свое. Но как это можно было сделать? Только очень рискуя.

Вначале Марийка с ужасом отвергла эту еще одну безумную идею.

Но она прорастала упрямым ростком в ее душе, и девушка начинала понимать, что все-таки осуществит ее. Вышив в углу носового платочка своё имя на немецком языке, который учила в училище, она спрятала его на дно мешочка, а сверху насыпала орешки. Некоторое время девушка ходила мимо пленных, глядя на кучу камней, высчитывая шаги, прикидывая, как осуществить свой «предательский» план.

Нужно было бросить мешочек так, чтобы он не произвел шума, не привлек внимание часовых, не был виден другим редким прохожим. Она знала, что ее друг внимательно следит за каждым ее взглядом, каждым шагом, каждым жестом. Он увидит и поймет, что этот брошенный ею предмет предназначается им, пленным.

Еще пару дней Марийка ходила на работу, мысленно бросая свою ношу, спрятанную в небольшой сумке. Наконец, она улучила подходящий момент, когда часовые переговаривались между собой и не смотрели в ее сторону.

Бросив мешочек, девушка ускорила шаги и, завернув за угол, бросилась со всех ног бежать домой. Добежав до калитки дома, она опомнилась, перевела дыхание. Руки и ноги ее дрожали, сердце неистово стучало у самого горла и готово было выскочить из груди, за шиворотом стекали по спине капли холодного пота.

Когда Марийка немного отдышалась и успокоилась, она решила все-таки вернуться и посмотреть, лежит ли там ее скромный подарок пленным, или его забрали. Подходя к заветному углу, она с замиранием сердца прислушивалась к тому, что происходит за ним.

Но все было, как обычно. Звонко гремела пустая металлическая тачка, катящаяся по мостовой, слышались глухие удары кирки о землю и редкие окрики часовых. 

Набравшись смелости, она выглянула из-за угла, нашла глазами камни и с облегчением выдохнула: ее мешочка на месте не было!

Только сейчас она поняла, как рисковала! Только сейчас подумала о матери!

В последующие два дня девушка добиралась к больнице и обратно дальними переулками, обходя дорогу с пленными. Но когда она наконец-то решила пойти обычной своей дорогой, то была вознаграждена за свой риск благодарными взглядами пленных, и рукой Максимилиана, прижатой к груди, там, где бьется его сердце!

Его удивленные глаза говорили ей:

— А ты гораздо смелее, чем я предполагал, но зачем ты так рисковала?

—Вы хоть и пленные, но все-таки гости поневоле в нашем краю, а гостей у нас принято угощать!

—Не нужно больше подвергать себя опасности! Прошу тебя!

—Я взрослая девочка и отвечаю за свои поступки!

И шла дальше, улыбаясь солнцу, небу, прохожим и самой себе!

А Максимилиан думал о том, что люди в этой удивительной стране вполне заслуженно смотрели на них, врагов, презрительно, с ненавистью, со страхом или с равнодушием. Немногие из них — с пониманием, видя, что пленные совсем еще юнцы.

И лишь совсем редкие — с сочувствием, с доброжелательностью, и даже с жалостью, чего он терпеть не мог! Среди них была и его Голубка. Максимилиан страдал, понимая, что она его жалеет.

Разве мог он, гордый потомок австрийских дворян, допустить жалость к себе?

Эта мысль не давала ему покоя.

 

Глава 16. Царица Тамар

 

В конце июня Луиза навестила своих горийских родственников и пришла в гости к Марийке. Давид, работавший в то утро во дворе, открыл ей калитку и провёл в домик, где жили квартирантки. Девушке сразу приглянулся симпатичный парень. Внимательный взгляд его тёмных глаз выдавал ум, доброту и невозмутимое спокойствие. Она и раньше слышала о Давиде от Марийки и знала, что подружка лишь позволяла ему провожать себя на танцы, или встречать с поезда, когда приезжала домой. Так же, как и то, что они меняются книгами и делятся впечатлениями о прочитанном.

После радостной встречи, девушки решили сразу сварить варенье из белой черешни, которую Луиза привезла в качестве гостинца, поскольку она быстро портилась в жаркий день. В комнате квартиранток летним днём было душно, поэтому они вынесли во двор, в прохладную тень от старой чинары пару табуреток, низкий столик и стали работать. Вынимая из ягод косточки и начиняя их кусочками грецких орехов, росшими в Грузии везде, где только мог прорасти в земле орех, выпавший из клюва пролетающей птицы или упавший с дерева, девушки неспешно беседовали.

Верстак, где Давид заканчивал мастерить добротное резное кресло, находился неподалёку от девушек, но парень не принимал участия в их беседе.

Луиза время от времени поглядывала на сына хозяйки дома. Он, словно магнит, притягивал её взгляд. Девушке нравились его большие и ловкие руки рабочего, обстоятельность движений и даже молчаливость парня. От него исходила спокойная уверенность в себе и недюжинная физическая сила. Работал Давид красиво, движения его мускулистых рук были размеренными и точными, ни один жест не был лишним или суетливым. Было приятно наблюдать за его работой. Луиза даже позавидовала креслу, к которому прикасался юноша, начав обивать его сидение и спинку пурпурной гобеленовой тканью, которая хранилась в семье ещё с довоенной поры. Она все чаще и чаще переводила взгляд с ягод на Давида, но он то ли действительно был настолько увлечён своей работой, то ли не хотел при ней показывать свою симпатию к Марийке, но парень ни разу не посмотрел в сторону девушек.

Не выдержав, Луиза встала и медленно, словно хищная кошка, плавной крадущейся походкой подошла к юноше.

— Как зовут принцессу, которая будет восседать на этом царском троне? — вкрадчиво спросила Луиза.

— Скорее, королеву. Я готовлю подарок ко дню рождения матери, — невозмутимо пояснил Давид.

— Замечательный рисунок ты вырезал на спинке кресла, — томно произнесла девушка, — ты его сам придумал или кто-то тебе подсказал?

Она провела ладонью по резьбе, где только что был инструмент Давида и, словно случайно, коснулась его руки.

Юноша убрал свою руку и ответил:

— Этому рисунку научил меня наш сосед-плотник. Узор на спинке, — и он показал на плавный изгиб, напоминающий раскрывающийся бутон лотоса или изогнутый стебель лианы, — получается у него, как живой, его так и хочется ласкать.

Давид машинально провёл своей крепкой рукой по изгибу дерева, при этом взгляд его скользнул через плечо Луизы по Марийке, все так же сосредоточенно занимающейся своей работой. Девушка вернулась к подруге несколько разочарованной, — её заигрывания пока не имели успеха.

Поговорив о предстоящей свадьбе сестры Луизы, о моде, о последнем фильме, обо всем том, о чём могут говорить девушки их возраста во все времена, гостья вновь кокетливо обратилась к Давиду:

— Мы с Марийкой решили вечером пойти на танцы в городском парке, ты проводишь нас?

Давид с удивлением посмотрел на смелую и шумную, харизматичную, совсем не похожую на Марийку гостью, и ответил:

— В мои планы на сегодняшний вечер не входили танцы… но я подумаю.

Луиза усмехнулась и съязвила:

— Нет, вы только посмотрите на него: две молодые, красивые, а главное — незамужние девушки приглашают кавалера на танцы, а он ещё будет думать! Какие теперь парни робкие и нерешительные!

Давид машинально ответил:

— Красивых девушек здесь вдвое меньше, а вот рыжая точно есть, а к ним я испытываю недоверие.

Луиза, не ожидавшая такой неучтивости и даже жестокости, изумилась:

— Чем же провинились рыжие девушки, что в такой немилости у тебя?

Юноша спокойно сказал:

— Потому что у них, чаще всего, несносный характер.

Эти слова возмутили спорщицу и она попробовала защищаться:

— Мы не рыжие, а золотые, Богом избранные, солнцем поцелованные!

Давид возразил:

— Адама впервые совратила именно рыжая женщина, за что была изгнана из рая.

Луиза хмыкнула и блеснула своими познаниями в исторической литературе:

— Сколько великих женщин было среди рыжих! И троянская принцесса Елена, и знаменитая Роксолана, и английская королева Елизавета! А Тициан столько нарисовал рыжих женщин в своих картинах, что даже оттенок рыжих волос с тех пор называют тициановским!

Юноша заметил с улыбкой:

— Даже если рыжая девушка будет последней женщиной на Земле, я все равно никогда не женюсь на ней!

От негодования и возмущения у Луизы побледнели даже веснушки на лице:

— Ну и зря! Если все рыжие девушки такие же умные, хозяйственные и весёлые, как я, к примеру, то такая жена — подарок судьбы! Но замуж пока не собираюсь, а если бы и собралась, то за орла, а не за злобного ворона.

Марийка слушала спорщиков, удивлялась грубости всегда обходительного Давида и мысленно хвалила подругу за смелость и находчивость. Но в спор не вступала, чтобы никого из них не обидеть. Она прекрасно понимала, почему Давид не любит рыжих девушек. Соседская девушка Майя, рыжая хохотушка и непоседа, вместе с которой он рос и защищал от соседских мальчишек, сразу после выпускного вечера, на котором Давид признался ей в любви, вышла замуж за состоятельного тбилисца. Сделала она это не по любви и не по настоятельному совету родителей, души не чаявших в единственной дочери, а явно по расчёту, потому что всегда мечтала обеспеченно жить в грузинской столице. Юноша долго и мучительно переживал это предательство.

Марийка видела, что подруге нравится Давид. Ей казалось, что он нравился Луизе давно, ещё по её рассказам, поэтому оценивала приезд к ним как разведку боем. Она наивно полагала, что эти двое таких разных людей, как «Лед и Пламень», отлично дополнят друг друга. И семейный союз мог бы получиться у них гармоничным и крепким.

Но Марийка, по доброте своей душевной, не видела в парне то, что сразу увидела её подруга. От пронзительных и цепких Луизкиных глаз не укрылся скрытый от постороннего взора, как в дремлющем вулкане, бушующий огонь его натуры. Достаточно толчка, чтобы этот огонь проснулся и вырвался наружу раскалённой лавой, безжалостно сметая все на своём пути.

«Только такая простодушная и наивная девушка, как моя подруга, не смогла тебя как следует рассмотреть и оценить, Давид!» — подумала Луиза, —«тебя стоит задеть, встряхнуть, растормошить и ты тут же покажешь себя во всей красе! Я уже увидела, что ты далеко не такой идеальный, каким рисует тебя Марийка».

Она продолжала мысленно рассуждать:

«И у тебя есть недостатки в характере, и тебе ничто человеческое не чуждо, но мне это даже нравится! Я тоже далеко не ангел! Со слишком правильным и скучным, послушным и нудным мужем я вряд ли уживусь».

 Затем она перевела взгляд на Марийку и подумала:

«Какая же всё-таки глупышка моя подруга, что не оценила Давида по достоинству, а вздыхает ночи напролёт по своему пленному, хоть и бывшему, но врагу, когда рядом такой парень!»

Наконец, Луиза подвела итог своим размышлениям:

«Мне по душе умный, горячий, хозяйственный мужчина, родившийся и воспитанный на моей земле, по традициям наших кавказских народов. С таким будет не скучно в жизни, с ним не пропадёшь ни в городе, ни в селе. Марийка мне не соперница, Давид обязательно станет моим мужем, никуда он не денется! Но если он посмеет меня и впредь обижать, я быстро поставлю его на место».

А Давид досадовал на себя за то, что у него поневоле вырвались слова, обидевшие девушку. Но ранее обжёгшись, теперь ему были больше по душе такие тихие, воспитанные и деликатные девушки, как Марийка. Его задела насмешка Луизы, высмеявшая его якобы робкий и нерешительный характер. Уж очень эта девушка напоминала ему Майю, тоже не лезшую за словом в карман, такую же бедовую и отчаянную! Благодаря увлечению Марийкой, которая была полной противоположностью Майи, он не так часто вспоминал свою первую любовь. Эти воспоминания уже не приносили ему душевные страдания, как раньше. Он пытался забыть Майю. И почти забыл её, как вдруг появилась Луиза, так похожая на неё строптивым характером, и потревожила его едва зажившую рану.

Луиза готова была спорить с Давидом и дальше, но Марийка увела подругу в дом под предлогом обеда. Потому что видела, что этот спор может перейти в ссору.

За обедом гостья обратилась к подруге:

— Какое совпадение, я — «царица Тамар», как меня все называют, а он — Давид, второй и любимый муж царицы! Может быть, это судьба, и моим мужем должен быть тоже Давид?

— Тебе же нравится Георгий, наш однокурсник в училище?

— Помнишь, наш историк рассказывал, что царица Тамара была несчастлива с первым мужем, русским князем Георгием Боголюбским, на браке с которым настояла грузинская знать. А ошибки, даже царские, не стоит повторять! И мне, «царице Тамар» может быть, действительно не нужно выходить замуж за Георгия?

— Да, особенно если он не предлагает тебе руку и сердце!

Луиза пропустила мимо ушей насмешку Марийки и продолжала:

— Царица умела хранить тайны. Ведь до сих пор не могут найти её могилу, потому что все участники тайного захоронения были убиты по завещанию Тамары. Люди считают, что могила царицы, скорее всего, находится в Вардзии, построенной по её приказу. А историки предполагают, что она похоронена в Палестине, в монастыре. Как ты думаешь, царица захотела покоиться там потому, что Палестина — родина христианства?

— Скорее всего, она боялась, что её прах могут осквернить властители мусульманских стран, которые добивались руки царицы при жизни. А может быть ещё и потому, что там, в монастыре, приняв постриг, жил великий Руставели после того, как не смог больше видеть её счастливой в браке с соперником. Он всю жизнь любил великую царицу, посвящал ей свои стихи.

— Да, жизнь, а зачастую и смерть великих людей была зачастую окутана тайнами, о которых до сих пор спорят историки...

Подруги притихли на некоторое время, думая о любимой народом царице, время правления которой по праву было названо «Золотым веком» Грузии, а потом Луиза вновь заговорила:

— Тамара имела редкий для женщин характер, была решительной, твердой, храброй. Ну прямо как я!

Луиза не заметила ироничной улыбки подруги и продолжила:

—Но, когда судьба многое даёт, она многое и спрашивает. Помнишь, сколько мы читали о трагических судьбах великих женщин, которым за любовь приходилось расплачиваться родными детьми, свободой и даже жизнью?

— Ещё и совестью! Мой отец очень интересовался историей Грузии и многое мне рассказывал о времени правления царицы Тамары. Её первый муж, князь Юрий Боголюбский, которого в Грузии называли Георгием, был талантливым полководцем. Он расширил территорию Грузии, присоединив к ней часть Армении, Турции и Ирана. Но Юрия не устраивало звание мужа царицы, он хотел сам быть у власти. Когда вельможи, да и царица поняли это, то решили избавится от русского князя. Тамара оклеветала Георгия для того, чтобы ей было легче изгнать его из страны и выйти замуж за её друга детства Давида Сослана, которого любила. А потом, когда князь Юрий стал открыто претендовать на власть, пользуясь поддержкой противников царицы, она его выслала из страны. Загадочно исчезновение князя, и это также связывают с Тамарой.

— А в нашем учебнике истории написано, что князь Юрий действительно был алкоголиком и развратником. Как бы там ни было, Тамара сделала правильно, что избавилась от него, иначе не смогла бы выйти замуж за Давида Сослана и быть счастливой с ним. 

— Луиза, и ты считаешь, что ради своего счастья можно ломать судьбу другому человеку, а то и лишать его жизни? Идя на сделку с собственной совестью и поступая подло? 

— Ну и что? На войне все способы хороши! Победителей не судят!

— Ты опасный человек, подруга. Наверное, не только в любви, но и в дружбе...

После обеда девушки вновь вышли во двор из по-прежнему душной комнаты. Давид, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед Луизой, а может быть, чтобы ещё и вызвать ревность Марийки, предложил сесть в кресло обиженной им девушке и оценить его уже законченную работу. Луиза не заставила себя просить дважды, хотя немного и поломалась для приличия, все ещё обижаясь на его бестактность. Но долго обижаться было не в её характере.

Гордо выпрямившись, откинув голову назад и задрав вверх свой квадратный подбородок, Луиза неторопливо и величественно прошествовала к креслу, действительно похожему на царский трон. Двумя пальчиками слегка приподняв подол своего платья, которое зрителям нужно было воспринимать не иначе, как царскую мантию, она грациозно присела на краешек кресла, положив руки на его подлокотники.

«Не хватает только короны на её голове и скипетра в руках! Настоящая царица Тамар, не даром её так прозвали в училище!» — глядя на подругу, подумала Марийка.

Посмотрев на зрителей, по достоинству оценивших её актёрскую игру, Луиза важно сказала:

— А теперь, мои дорогие подданные, принесите мне клятву верности и служения моему царству!

Давид, подыгрывая ей, преклонил колено перед креслом, приложил к губам край её платья, лукаво поглядывая на Марийку, и торжественно произнёс:

— Клянусь быть вашим верным слугой и храбрым воином, моя рыжая и строптивая…то есть я хотел сказать — золотая и воинствующая царица, и защищать Вас и Отечество до последней капли крови и последнего вздоха!

Все рассмеялись, но в этот момент на крыльцо дома вышла мать Давида и остановилась как вкопанная, увидев своего сына, стоящего на коленях перед какой-то наглой рыжей девицей, бесцеремонно усевшейся в её кресле! Чашка с нарезанной кожурой яблок, которую она несла в курятник, выпала из её рук, старые очки с одним ушком, и без того плохо державшиеся на переносице, мигом слетели с носа. Присутствующие стушевались от неловкой ситуации, но только не Луизка! Легко подскочив с кресла, она быстро вспорхнула на крыльцо, бережно взяла Тину под руку, торжественно подвела к креслу и почтительно усадила её, со словами:

— В этом поистине царском кресле, достойна восседать только достопочтенная мама, вырастившая замечательного сына, который мастерит такую красивую и добротную мебель!

Выхватив из рук оторопевшей от удивления Марийки тарелку с черешней, которую та несла в качестве угощения своей хозяйке, Луиза вручила её женщине, все ещё пребывающей в состоянии лёгкого ступора. Долго потом Тина расспрашивала квартирантку о её подружке и вздохнула с облегчением, узнав, что эта «пройдоха», как она мысленно окрестила Луизу, живёт не в их городе, а в селе под Сталинири, поэтому угрозы её сыну не представляет.

Будущая свекровь этой рыжей бестии тогда и не подозревала, что ни расстояние, ни её нелестное мнение о ней ровным счётом ничего не значат для Луизы. Если она поставила перед собой цель, то не успокоится, пока её не достигнет, даже если для этого ей придётся пожертвовать карьерой врача.

В конце концов, главное предназначение женщины — семья.

 

 

Глава 17. Влюбленные

 

Незаметно пролетело лето. Наступила осень. В окрестных селах собирали богатый урожай фруктов и винограда, делали молодое вино, играли свадьбы. Марийке всегда казалось, что мудрая природа своими щедрыми дарами благодарит людей за тяжкий труд на земле и благословляет их на создание молодых семей и продолжение жизни. Отпраздновали и свадьбу сестры Луизы. Несмотря на скромное застолье, радость людей после всех испытаний военного времени и Победы была так велика, а древние свадебные традиции, национальные песни и танцы так красивы, что Марийке она надолго запомнилась.

Девушка любила осень, - самую благодатную пору в Грузии, когда природа буйствует яркими красками, как в палитре художника, и золото листвы с деревьев щедро осыпает прохожих. Когда все вокруг дышит спокойствием и умиротворённостью, небо бездонное и необыкновенно сине-голубое, а хрустальный воздух прозрачен, свеж и наполнен новыми ароматами – запахом сухой травы, опавших листьев, спелых яблок, пёстрых осенних цветов. Она поражалась тому, с каким изысканным вкусом осень разрисовывает свои наряды в золотистые и красные, сизые и багряные цвета: листву, плоды шиповника, сплошь усыпанные сладкими ягодами кисточки винограда, налитые тёплым соком румяные яблоки и груши в садах.

Марийка интуитивно чувствовала, подсознательно понимала, что все, что окружало её – горы и перевалы, долины и озера, сады и виноградники Грузии, – было ей до боли знакомо очень давно, как будто она уже всё это видела в далёком сне или задолго до своего рождения! Она ещё не знала о генетической памяти, благодаря которой человек помнит то, что происходило не с ним, а с его далёкими предками. Поэтому и сама удивлялась этим воспоминаниям, навеянными, может быть, рассказами отца, который и сам-то не видел родину своих предков - Болгарию, так похожую на Грузию, но помнил рассказы родных о ней.

Приезжая на выходные дни домой, Марийка по-прежнему находила любой повод, чтобы пройти мимо дороги и посмотреть на пленного. Дорога, уложенная булыжником, заметно продвинулась и уже было отремонтировано гораздо более её половины. Проходя мимо пленных своей летящей походкой и отыскивая глазами знакомого, сердце Марийки трепетало, глаза блестели, лицо горело. Максимилиан по-прежнему приветливо улыбался ей. Выражение его лица говорило о том, что он не может, к сожалению, пригласить её ни на танцы, ни в кино, ни на свидание в парк. Солнце отражалось золотистым светом в его блестящих волосах, глаза цвета неба наполняли её душу блаженством, тепло его взгляда проникало в самое сердце...

При следующей встрече Максимилиан мысленно спрашивал у Марийки:

«В тебя, такую красавицу, наверное, влюблены все местные мужчины?»

Девушка отвечала:

«С некоторых пор мне нравится один блондин, ты не догадываешься, кто это?»

Видя, что парень смутился, Марийка спрашивала у него:

«А тебя ждёт на родине девушка? Какая она?»

Максимилиан отвечал глубоким и чистым взглядом:

«Да, и не одна, а целых две, они красивы и добры».

Не успевала девушка изумиться, как он пояснял свои слова:

«Это мама и сестра, они мои ангелы-хранители».

Марийка была счастлива в эти дни хрупким, летучим счастьем. Девушку переполняли неведомые ранее ей чувства, лицо выражало тихое, восторженное и ликующее состояние поющей души, которое бывает только у впервые полюбившей юности. Глаза лучились ясным светом, едва заметная улыбка играла на губах. Она любила всё, что окружало её, и даже то, что ещё недавно было совершенно безразличным. Всегда спокойная и уравновешенная Марийка стала теперь абсолютно другой. Настроение её стало переменчивым. Улыбка и смех теперь сменялись на беспричинную грусть, томление, а иногда и слезы, причину которых она не могла объяснить даже самой себе и прятала ото всех.

Как-то Любомире с дочерью родственники привезли в подарок большую сумку лесных орехов, и девушка долго ломала голову: как угостить ими Синеглазку? Ведь, если это заметят часовые, её опять оскорбят, арестуют, выгонят из училища. Если ещё узнают, что она дочь врага народа… Марийка даже представить себе не могла, что с ней сделают. Наверное, посадят в тюрьму или сошлют, как когда-то её отца, на каторгу. Максимилиан давно видел озабоченность и тревогу в глазах любимой, и никак не мог понять, в чем дело? Что её беспокоит?

Когда Марийка проходила мимо них в эти дни, он взглядом спрашивал её:

«У тебя что-то случилось дома? На работе? Что тебя так тревожит?»

«Нет, все в порядке, пустяки».

«Тогда что же? Я беспокоюсь о тебе!»

«Не волнуйся, скоро ты все поймёшь».

В очередной раз, проходя мимо пленных, девушка заметила, что с той стороны дороги, где она обычно проходила, появилась огромная куча булыжника. Его привезли для укладки очередного участка дороги, и пленные периодически подкатывали к ней тачку и наполняли её камнем. План созрел мгновенно!

Перерыв дома старый шкаф, Марийка нашла серый, под цвет камня, лоскут ткани, сшила маленький мешочек, насыпала туда орехи. Затем она взяла в руки свой шёлковый носовой платочек с изящно отделанным по краю ажурным вязаным кружевом и задумалась. Девушка носила его на груди, в карманчике своего медицинского халата так, что уголки аккуратно сложенного платочка кокетливо выглядывали из него. Ей очень хотелось узнать имя Синеглазки и сказать ему своё. Но как это можно было сделать? Только очень рискуя.

Вначале Марийка с ужасом отвергла эту ещё одну безумную идею.

Но она прорастала упрямым ростком в её душе, и девушка начинала понимать, что все-таки осуществит задуманное. Наконец, отбросив все сомнения, она вышила в углу платочка своё имя на немецком языке, который учила в школе и в училище. Некоторое время Марийка ходила мимо пленных, глядя на кучу камней, высчитывая шаги, прикидывая, как осуществить свой «предательский» план.

Нужно было бросить мешочек так, чтобы он не произвёл шума, не привлёк внимание часовых, не был виден другим редким прохожим. Она знала, что Синеглазка внимательно следит за каждым её взглядом, каждым шагом, каждым жестом. Он увидит и поймёт, что этот брошенный ею предмет предназначается им, пленным. Ещё пару раз Марийка проходила по улице, мысленно бросая свою ношу, спрятанную в её сумочке. Наконец, улучив подходящий момент, когда часовые переговаривались между собой и не смотрели в её сторону, она бросила мешочек в заранее присмотренное место и ускорила шаги.

Завернув за угол, девушка бросилась со всех ног бежать домой. Добежав до калитки, она опомнилась, перевела дыхание. Руки и ноги её дрожали, сердце неистово стучало у самого горла и готово было выскочить из груди, по спине стекали капли холодного пота. Когда Марийка немного отдышалась и успокоилась, решила все-таки вернуться и посмотреть, лежит ли там её подарок или его забрали. Подходя к заветному углу, девушка с замиранием сердца прислушивалась к тому, что происходит за ним. Но все было как обычно. Звонко гремела пустая металлическая тачка, катящаяся по мостовой, слышались глухие удары кирки о землю и редкие окрики часовых.

Набравшись смелости, Марийка выглянула из-за угла, нашла глазами камни и с облегчением выдохнула: её мешочка на месте не было!

Только сейчас она поняла, как рисковала! Только сейчас подумала о матери!

В последующие два дня девушка добиралась к больнице и обратно дальними переулками, обходя участок дороги, на котором работали пленные. Но когда она наконец-то решила пойти обычным путём, то была вознаграждена за свой риск благодарными взглядами пленных и жестом Максимилиана, прижавшим руку к груди, там, где бьётся его сердце!

«А ты гораздо смелее, чем я предполагал! Но зачем ты так рисковала?»

«Вы хоть и пленные, но все-таки гости, поневоле, в нашем краю, а гостей у нас принято угощать».

«Не нужно больше так рисковать! Прошу тебя!»

«Я взрослая девушка и отвечаю за свои поступки».

И Марийка шла дальше, улыбаясь солнцу, небу, прохожим и самой себе!

А Максимилиан думал о том, что люди в этой стране вполне заслуженно смотрели на них, врагов, презрительно, с ненавистью, со страхом или равнодушием. Немногие из них с пониманием, видя, что пленные совсем ещё юнцы. И лишь совсем редкие – с сочувствием, доброжелательностью и даже с жалостью, чего он терпеть не мог! Среди них была и его Голубка. Максимилиан страдал, понимая, что она его жалеет.

Разве мог он, гордый потомок австрийских дворян, допустить жалость к себе?

Эта мысль не давала ему покоя.

 

 

Глава 18. Медальон смерти

 

Приезжая домой субботними вечерами, Марийка по-прежнему замедляла шаги, приближаясь к дороге. Оставался совсем небольшой её участок, ещё не отремонтированный пленными, и девушка с отчаянием наблюдала, как с каждым приездом он становился все меньше и меньше. Мысль о предстоящем расставании все неистовей звучала в её голове, душа кричала от осознания того, что совсем скоро иллюзорное счастье исчезнет, как строительный мусор на обочине дороги, и она больше никогда не увидит любимого.

Максимилиан, завидев свою прекрасную Незнакомку, тоже мысленно рвался к ней. Буря чувств клокотала и в его сердце.

… Часто в своих снах Марийка видела себя и Синеглазку вместе.

Они гуляют в парке, кормят лебедей в пруду, кружатся под звуки вальса.

Или стоят на берегу озера, держась за руки, и смотрят, как огромный диск солнца садится в воду, в небе вспыхивают зарницы, а на землю опускается ночь. Молодую пару переполняет трогательная забота друг о друге, глаза их сияют и из них льётся внутренний свет, который бывает только у по-настоящему влюблённых людей. В каждом их шаге, в каждом вдохе чувствуется простое человеческое счастье.

И вот уже луна заливает землю своим серебряным светом, освещая влюблённых. Яркие звезды мерцают на ночном небосклоне и отражаются в глазах девушки, полных нежности и загадочной восточной неги. Воздух напоен ароматом цветов, листья деревьев слегка шелестят от прикосновения лёгкого ветерка, отовсюду веет умиротворённостью и покоем.

Максимилиан что-то говорит Марийке на немецком языке. Девушка смотрит в глаза любимого и, видя в них безграничное восхищение, вдруг начинает понимать всё, что он говорит. Так же, как ранее читала мысли по выражению его глаз...

Перед ноябрьскими праздниками, опоздав на поезд, Марийка возвращалась из Сталинири домой вечером, позже обычного. Подходя к полностью отремонтированной дороге, она увидела, как солдаты-конвоиры безуспешно пытаются затолкать в крытый грузовик Максимилиана и двух его друзей, и как им что-то кричат пленные, уже сидящие там. Увидев Марийку, юноша вырвался и бросился бежать ей навстречу, на ходу что-то срывая с шеи. Товарищи окликали Максимилиана, взволнованно кричали, видимо, призывая его вернуться к машине. Один из конвоиров вскинул автомат, прицеливаясь в пленного. Увидев это, девушка отбросила чемоданчик и побежала навстречу другу.

— Стой, стрелять буду! — выкрикнул конвоир и вскинул автомат.

Но пленный продолжал бежать в сторону Марийки. Резко прозвучала автоматная очередь. Не добежав нескольких шагов до любимой, юноша упал. Но падая, успел бросить к её ногам какой-то маленький блестящий предмет, который тут же провалился в щель между досками деревянного настила тротуара. Ошеломлённая девушка, замерев, смотрела на раненого, не имея сил броситься к нему на помощь. Второй конвоир, чтобы припугнуть Марийку, навёл на неё автомат. Ноги у девушки стали ватными, сердце сжал леденящий страх за Максимилиана, тело обмякло, будто из него вырвали душу. Теряя сознание, словно подкошенная, она рухнула на тротуар.

К ним уже подбегали солдаты. Один из них грубо выругался, помог девушке встать и отогнал её от места происшествия, угрожая сообщить «куда надо» о симпатии комсомолки к фашисту. Двое других схватили Максимилиана и поволокли его к грузовику. Пленные что-то кричали Марийке, показывая руками на раненого. Она поняла, что он очень ждал её и хотел всего лишь увидеть последний раз. Не в силах уйти, девушка остановилась поодаль и, беззвучно плача от сострадания к Максимилиану и собственной беспомощности, наблюдала, как Синеглазку закинули в кузов, затолкали туда же его друзей. Грузовик тут же уехал.

В тот же вечер к ним на квартиру заявился участковый милиционер. Он отругал Марийку за излишнее любопытство и жалость к пленным фашистам, укорил мать в плохом воспитании дочери и пригрозил сообщить в вышестоящие инстанции о недостойном поведении советской студентки и возможном отчислении из училища.

Девушка была почти уверена в том, что участковый, знавший их много лет, ничего этого не сделает, просто запугивает. Ей было безумно жаль мать, не на шутку испугавшейся угроз. Но гораздо больше Марийку волновало состояние раненого. В ту ночь она так и не уснула. Её знобило, мысли путались, сердце билось как у пойманной птицы.

С трудом дождавшись рассвета, девушка побежала в больницу и узнала у знакомой санитарки, что накануне вечером привозили пленного немца, подстреленного при попытке к бегству. Хирург извлёк пулю из ноги, обработал рану и пленного увезли в лагерь. На обратном пути Марийка остановилась у места, где последний раз видела Синеглазку, пытаясь вспомнить его искажённое болью бледное лицо, увиденное впервые совсем близко. Разве такой она представляла себе их встречу?

 Внимательно осмотрев доски настила и заметив блеснувший в щели металл, девушка при помощи сорванной веточки осторожно вытащила из-под досок алюминиевую цепочку с овальным медальоном, похожим на жетон. Взяв его дрожащими от волнения руками, она прочитала выбитую на нем группу крови, ещё какие-то цифры, а между ними – мелкими корявыми буквами на обеих сторонах жетона было нацарапано: «Maximilian Hintergrund MAIER Zalzburg Оsterreich» — Максимилиан фон Майер, Зальцбург, Австрия. Марийка тихо вскрикнула:

— Так он не немец! Он австриец! И рисковал жизнью, чтобы я это узнала!

Восхищенная его смелым поступком, девушка обрадовалась этому известию так же, как недавно в больнице, узнав, что у пленного лёгкое ранение и он будет жить. Как бесценную реликвию она прижала жетон к груди, радостно повторяя про себя истинное имя Синеглазки.

— Мак-си-ми-ли-ан! — произнесла она на распев.

«Какое величественное имя, достойное королей и императоров!», подумала Марийка, даже не подозревая о том, что в переводе с латинского оно означает «величайший».

Имя Максимилиан, встречающееся у болгар, а у русских — Максим, ей всегда нравилось. Марийка обратила к небу просиявшие глаза и поблагодарила Бога за спасение любимого. За то, что узнала как его зовут, а главное — за то, что он все-таки не немец.

…Сидя в холодном карцере, Максимилиан вспоминал вчерашние события. Он почти не сожалел о полученном ранении. Пленный надеялся, что конвоир вряд ли будет стрелять в него, скорее всего, сделает предупредительный выстрел в воздух. Однако неопытный солдат всё-таки выстрелил в пленного, решив, что тот пытается бежать. Максимилиан рисковал жизнью, но зато успел бросить девушке свой «жетон смерти», который висел на шее каждого солдата и офицера немецкой армии. Специально для Марийки парень нацарапал остро заточенным гвоздём на жетоне свои данные. Не сомневался, что когда-нибудь девушка обязательно найдёт его и они обязательно встретятся, чтобы больше никогда не расставаться. Не век же ему быть в плену? Жизнь продолжается, политика стран может измениться к лучшему, вряд ли Россия будет долго жить в изоляции от Европы.

Молодой австриец благодарил судьбу, подарившую ему первую, пусть мучительную, но настоящую любовь. Как же невыносимо тяжело только издали наблюдать за любимой! Что бы он только не отдал за то, чтобы дотронуться до милого лица, заглянуть в бездну глаз, услышать нежный голос, прикоснуться губами к её губам…

Но об этом приходилось лишь только мечтать.

Юноша впервые ощутил чувства, наполнившие его душу чудесным томлением и радостью, открывшие путь в неизведанный мир любви. Это было самое светлое и искреннее чувство из тех, что он когда-либо испытывал. Благодаря ему даже унизительное положение пленного в чужой стране уже не представлялось таким унылым и беспросветным. Жизнь заиграла новыми красками. Он был счастлив просто оттого, что смог увидеть таинственную Незнакомку, свою милую Голубку, поймать её ласковый взгляд. Счастлив уже потому, что его улыбка была встречена ею с радостью и благодарностью.

Весь день его окрыляла эта встреча, хотелось петь, сочинять стихи, делать что-то доброе для товарищей по плену, которые не могли не заметить его состояния. Особенно после того, как его Голубка, безрассудно подвергая себя опасности, бросила им свой скромный подарок. Конечно же, таким необычным способом она хотела сообщить ему своё имя. Это Максимилиан понял, когда в лагере вытащил из кармана мешочек и высыпал орехи в подставленные ладони друзей. Развернув носовой платочек, выпавший вместе с орехами, он изумлённо вскрикнул. В углу платочка было вышито имя его матери. Голубка носит библейское и самое красивое на свете имя — Мария! Эта новость стала для пленного радостной и грустной одновременно. Он усмотрел в этом Провидение.

Максимилиан был бы ещё больше удивлён, если бы знал, что родные зовут её Марийкой, что в переводе с венгерского языка, который он немного знал, означает Возлюбленная.

…В своих снах юноша часто видел Марию. Он знакомил её с матерью и дедом, показывал ей своё поместье, учил ездить верхом и кататься на горных лыжах. Иногда он видел девушку, танцующую с ним на балах, и поражался тому, как красиво она двигается в такт музыке, как грациозно танцует мазурку, вальс и его любимое аргентинское танго.

«Неужели её, девочку из простой семьи учили танцевать?» — удивлялся даже по сне Максимилиан, — «откуда у неё королевская осанка, потрясающая пластика, изящные манеры и многое другое, отличающее потомков аристократов от простолюдинов?».

Ему нравилось в ней всё, — лицо, походка и даже её бедная, но со вкусом сшитая одежда.

Но не только красота привлекала юношу в Незнакомке. Он угадывал в ней доброту, скромность, достоинство и кроткий нрав, недаром же прозвал её Голубкой. Его покоряло в Незнакомке даже небольшое кокетство, чего раньше он не переносил в девушках, чувствуя в них неискренность и фальшь. Но в его избраннице оно, несомненно, было врождённым, неосознанным, поэтому таким естественным, и придавало девушке ещё больше очарования. Как оказалось, она ещё обладает редкими для девушки качествами, —смелостью и решительностью.

Юноша прислушивался во сне к приглушённым голосам родных, благосклонно рассматривающих Марию. Дед утверждал, что возлюбленная внука, несмотря на утончённые черты лица —простолюдинка, а мать видела в девушке благородное происхождение.

Разумом Максимилиан вроде бы соглашался с дедом, но подсознательно чувствовал, что мать, будучи потомственной аристократкой и обладая безошибочной интуицией в вопросах происхождения, как всегда, права. Кто же она, его Мария, откуда родом, где работает, чем увлекается, кто её родители? И главное, – что она думает о нем?

Ему безумно хотелось выслушать девушку и поведать ей о себе, о своих далёких предках, один из которых, знаменитый венецианец Амброджо Контарини — путешественник, писатель и дипломат — не раз бывал в России и в Закавказье, в том числе в Грузии, как миротворец. Хотелось объяснить, как случилось, что теперь он, потомок знаменитого предка, невольно оказался в тех же местах. Но уже не в качестве миротворца, а как раз наоборот — в качестве врага, попытавшегося было завоевать её страну...

 

Глава 19. Расставание

 

Марийка вновь наведалась в больницу и узнала, что пленного немца перевязали в очередной, скорее всего, последний раз. Сопровождающий его конвойный проболтался медсестре, что завтра утром пленных отвозят на железнодорожный вокзал для отправки в Москву, а затем в Германию. Всю ночь она не спала, а на рассвете, как только мать ушла на работу, побежала на вокзал. Спрятавшись за столбом недалеко от платформы, девушка ожидала прибытия пленных. Простояв около трёх часов, наконец-то увидела идущих под конвоем немцев в зеленовато-серых шинелях, и среди них прихрамывающего на раненную ногу Максимилиана.

Чтобы привлечь внимание, Марийка выпросила у знакомой киоскёрши несколько газет для продажи у вагонов. Изображая продавца и громко крича о последних новостях, она стала быстро ходить вдоль соседней платформы, по которой вели пленных. Девушка прекрасно понимала, что стоит появиться дежурному по вокзалу или милиционеру, её разоблачат. К счастью, она быстро добилась цели, — один из пленных узнал Марийку, окликнул друга и кивком головы указал на неё.

Увидев Марию, Максимилиан был потрясён. Как она узнала, что их повезут именно сегодня? Издали он не мог рассмотреть слезы в её глазах, но по выражению лица понял, что девушка плачет. Непроизвольно юноша вновь был готов рвануться к любимой. Но недавнее ранение, страх смерти и пронзительная жажда жизни, превратившие его из аристократа в раба, остановили Максимилиана. Он боялся не только потерять возможность вернуться на родину, до которой оставалось так близко, но и скомпрометировать девушку.

Вдруг Марийка распахнула пальто, и пленный увидел на её груди свой жетон на цепочке. Значит, он рисковал не зря! Какая же умница его Мария! Она не только нашла жетон, но и надела его на тёмный свитер, чтобы сделать более заметным. И какая смелая, в случае задержания ей было бы весьма сложно объяснить, зачем она носит на груди жетон немецкого военнослужащего. Пленный все-таки попытался подойти как можно ближе к краю платформы, чтобы попрощаться с Марийкой. Но прозвучал приказ «по вагонам», и юношу вместе с другими пленными затолкали внутрь. Прильнув к окну, он ещё долго видел девушку, одиноко стоящую среди снующих вокруг пассажиров, пока поезд наконец не тронулся. Поникшая её фигурка становилась всё меньше и меньше, а затем и вовсе исчезла.

Максимилиан возвращался на родину, в родной Зальцбург, навстречу новой жизни!

Но это был уже не тот самонадеянный подросток, каким он был не так давно, а взрослый, немало переживший и многое понявший за короткое время фронтовой жизни и пленения человек. В его душе боролись два противоречивых чувства: ему не хотелось расставаться с девушкой, и в то же время так хотелось вернуться домой!

...Марийка чувствовала опустошение в душе. Она была подавлена разлукой с Максимилианом, но рада, что он возвращается на родину.

Девушка не представляла, как можно расстаться с любимым, не увидев его последний раз. Знала, что и он будет искать её глазами в толпе, и ему будет больно уезжать, не попрощавшись с ней хотя бы взглядом...

Она заметила откровенное изумление юноши, радость от её прихода, и поняла, что поступила правильно. Но увидев, что Максимилиан вновь готов был повторить свой безумный поступок, едва не стоивший ему жизни в прошлый раз, безумно испугалась.

Испугалась, потому что пленный уже начинал привлекать внимание конвоиров, стараясь подойти как можно ближе к ней. И облегчённо выдохнула, когда друзья затолкали Максимилиана в вагон. По благодарности в его глазах и одобрительному кивку головы, Марийка поняла, что Максимилиан увидел свою цепочку с жетоном на её шее. Навсегда ей запомнился его отчаянный и тоскливый взгляд, когда он, взойдя на самую высокую ступеньку вагона оглянулся и посмотрел на неё. Марийка впервые отчётливо ощутила, как сильно любит она этого человека. Вряд ли они когда-нибудь встретятся, но в глубине её души теплилась слабая надежда, что произойдёт чудо и они найдут друг друга. Когда это случится, в какой стране? Узнают ли друг друга? Сохранят ли свою любовь? Ответов на эти вопросы у неё не было.

Милые, рано повзрослевшие дети войны!

Впервые полюбив, они расставались навсегда! На всю жизнь сохранят они свою первую любовь и память друг о друге. Марийка будет вспоминать любимого, проходя по булыжной мостовой города, уложенной его руками, а Максимилиан глядя в музеях на портреты итальянских красавиц эпохи Возрождения, так похожих на его мадонну из далёкой Грузии, на его Марию.

 

(Окончание следует)