ТРИНАДЦАТОЕ, ПОНЕДЕЛЬНИК
Экипаж нашего буксира был против. Хотя назвать нас экипажем – громко сказано. У нас как всегда недокомплект: боцман и два матроса. А по штату положено четыре. Зато имеется первый помощник капитана. Он и сообщил нам, что капитан, как мог, пытался отбодаться от этого явно провального рейса.
Сидим и курим на корме, устроившись прямо на бухте толстенного капронового каната. В боцманском якорном ящике, забитом флягами с краской, семафорными флажками, линьками и концами, не хватило места, чтобы затащить туда бухту. Ждали капитана с берега. Он к портовому начальству отправился за нарядом.
На Дунае теперь холодно. Ветер северных румбов с неделю устойчиво дует в сторону берега. Видно, как редкие прохожие стараются быстрее, короткими перебежками добраться по своим делам и укрыться от непогоды. А все лето жаркое было. Небо над Измаилом высокое аквамариновое чистое, даже какое-то хрустальное. Когда светит яркое солнце, и день приветливый, то работа идет быстрее, и вахты не тянутся. Но теперь дождливая осень, и настроение уже другое, и рейс еще этот... В понедельник тринадцатого числа поднимаем якорь и идем в Керчь. Надо сопроводить туда сухогруз-тысячник, который имеет не совсем исправный главный двигатель. И в случае отказа машины нам следует взять этот танкер на буксир и аккуратно, как невесту в ЗАГС, привести на судостроительный завод «Залив» для постановки на капитальный ремонт в сухой док.
Легко сказать, не зная крутой характер Дуная и его местами быстрое течение, которое несет в Черное море сотни тонн камней и песка. За одну навигацию река меняет фарватер, несмотря на постоянную работу земснаряда. А теперь навигация заканчивается, и земснаряд ради одного нашего рейса не станет копать дно реки. Но руководству из пароходства виднее. Спорить бесполезно. Ладонь под козырек, выполнять! Ни один капитан не выведет свое судно в море в понедельник или пятницу. А тринадцатое число – отягчающее обстоятельство. Под любыми предлогами надо переносить рейс. Но начальство на берегу только отмахивается от старых морских предрассудков, возникших еще в период парусного флота, когда на носу корабля укреплялась вырезанная из дерева фигура какого-нибудь морского покровителя. Но теперь не семнадцатый век, и не надо дуть в паруса нагоняя ветер. Тем не менее, каждый моряк, даже несуеверный и прагматичный атеист, в самый шторм нет-нет да и помолится Николаю Угоднику, главному защитнику всех ходящих по водам.
Загромыхали сходни: капитан вернулся и сразу прошел в каюту. Старпом, закинув окурок в ящик с песком, побежал за ним. Мы спустились вниз. В трюмном помещении тесно и сыро. Наскоро перекусили, и принялись готовить буксир к рейсу.
В понедельник тринадцатого числа волны болтают наш буксир. Сухогруз поднимает якоря. Мачты танкера будто цепляют низкие, рваные и набухшие дождем тучи, одна из которых, повисла на фок-мачте. По радио передали на танкер: «Следуй за нами». Сипло (от сырости) проревела сирена буксира, и каждый из нас пошел малым ходом.
На берегах почти совсем облетела листва, лишь клочки пожухлой травы на мокрых лугах, которые выплывали нам навстречу. И хмурые темно-зеленые разлапистые ели скрашивали осенний обветшалый лес. В бинокль хорошо видно, как горели гроздья розово-желтой крымской рябины или темнели крупные плоды колючего шиповника…
Вторые сутки в пути тихонько идет наш ведомый танкер, пристроившись за нами почти в кильватер. Скрипит непринайтованными шлюпбалками, мигает ходовыми огнями. Иногда пропадает в тумане, внезапно надвигается на буксир высокими ржавыми бортами… Честно говоря, давно он отслужил свой век. Побывал во многих переделках. Еще несколько лет назад сухогруз ходил с зерном в Иран, Турцию. На его бурых бортах остались шрамы-отметины от безжалостных штормовых волн. Менялись капитаны, набирались новые экипажи... Но службу не выбирал. Она сама его выбирала. Настоящий бывалый моряк! Теперь, не пройдя очередной регистр, судно решено отправить в ремонт. На сухогрузе для обеспечения и наблюдения за механизмами хода остались рулевой, механик и три матроса, которые из сил выбивались, чтобы дать устойчивую работу главного дизеля с вспомогательными машинами на малом ходу. Рулевой жаловался на тяжелый ход при перекладке штурвала. Все скрипело, крякало в тягах штуртросов, и механик, матерясь, лазил с гаечным ключом и масленкой по всем труднодоступным местам, пытаясь подтянуть и смазать ржавые цепи штуров. Под самым днищем от этих тяг с трудом поворачивалось погнутое перо руля. Мы же на буксире так пропитались сыростью, что из каждого можно было выжимать, как губку. Наш боцман Коваль тихо ругал на чем свет реку, погоду, затяжные ливневые дожди и портовое начальство, которое не ко времени затеяло этот неподготовленный рейс.
На третий день танкер начал рыскать галсами на встречный ветер, будто это не современное судно со стальным корпусом, а древний парусник, который ловит ветер. Старпом Афанасьев запросил по радио:
– Что там за танцы у вас? Вашу мать, на брюхо сесть хотите и на зимовку встать?
– Два цилиндра гонят масло, теряем ход, вспомогач (электрогенератор предназначенный для выработки электроэнергии) встал, – объяснил сухогруз.
Старпом сгоряча сбросил с головы наушники от радио. Наш боцман когда-то зимовал дизелистом на метеостанции острове Жохова. Он вызвался помочь ребятам на сухогрузе с ремонтом:
– Поколдовать можно, – в раздумье прищурил он глаза.
Пришлось в авральном порядке из-за опасения сноса заводить буксирный канат. Если бы это все же случилось, то судно просто развернуло носом к берегу, и оно перекрыло бы собой реку. Я, как моторист, и боцман перебрались на теряющий ход танкер. В машинном отделении сразу приступили к ремонту дизеля. Пришлось снимать крышку цилиндров. Оказалось, что на внутренней стороне зеркал цилиндров образовались раковины.
– Давненько не заглядывали сюда горе-мореходы. Они же запороли двигатель, – удивлялся беспечности судовых механиков боцман.
Мы сбегали в судовую мастерскую, из-под электроточила набрали целую горсть железных опилок, смешали их в банке с клеем и замазали этой пастой каверны на внутренней стороне цилиндров… На следующее утро затерли мелкой наждачкой, шлифанули и все собрали на место. Вот на таком движке и дошли с горем пополам до заводского дока в Керчи.
Боцман уже на берегу рассказал о своей зимовке на арктической станции, когда там в срочном порядке надо было запустить хотя бы один из трех холодных дизелей. Он придумал, как высушить коротящий ротор генератора. Плотно замотал его в алюминиевую фольгу и разворошил угли от костерка. А статор сушил с помощью двух паяльных ламп прямо через корпус. Валясь от усталости, все же запустили генератор, дали ток, который обеспечивал работу метеооборудования и освещения на полярной станции острова.
СОЛНЕЧНЫЙ ШТОРМ
– Ну что тут поделаешь, – растеряно почесал затылок старший матрос Крошкин, – опорный подшипник правого валопровода нагревается. Ты попробуй приложи ладонь, – из-за шума дизелей прокричал мне в самое ухо, – чувствуешь, нагревается собака!
Мы вышли на гидрографическом судне. Курс проложен по северным морям. Метеорологи дали добро на неделю, но вдруг начался шторм. Причем, на небе ни облачка! Ярко светит солнце. Но настоящие шторма с высоченной волной образуются как раз при такой ясной погоде. Если бы пошли затяжные дожди, то они прижали бы разбушевавшиеся шипящие волны с острыми гребнями, похожими на морских драконов. И теперь эти гранитные отполированные волны били в борта судна. Им ничего не стоит опрокинуть пароход вверх килем. Наверно, где-то в океане из-за подвижки земной коры или извержения вулкана образовалось цунами, и гигантские волны добрались до наших широт в виде штормов.
Я впервые попал на такое судно. Практика судового моториста. Когда-то служил в военно-морском флоте. Но там проще: на поверхности ревет крутой штормяга, а мы ныряем на глубину, и сам морской черт не брат нашей подлодке.
Теперь нырять придется только в спасжилете. Черная волна, высотой с девятиэтажный дом, ударила в борт судна, и я тут же почувствовал, что проваливаемся в бездну… Но пароход, задрав нос к чистому голубому небу, перекатив через палубы тонны мутной пенистой воды, упрямо заползал на самый гребень и, проваливаясь, дальше шел сквозь шторм по проложенному курсу.
В кают-компании собрались свободные от вахты – время обеда. На столах в глубоких тарелках вместе с качкой плескался горячий флотский борщ со шкварками. На гидрографе наш плавсостав, давно привыкший к разным выкрутасам природы, спокойно стучал ложками и слушал байки усатого боцмана Семена Спички о разных необычных явлениях в океанах, свидетелем которых за долгую службу ему довелось быть.
– А «Летучего голландца» видели?
– Смех смехом, а видел! После одного крепкого шторма у берегов Южной Америки. Мы тогда на сухогрузе ЗИЛы бортовые на Кубу везли. И вдруг в неясных очертаниях, едва касаясь волн, судно… По обводам схожее с парусным, только на мачтах не паруса, а будто надутые пепельные облака… или обрывки давно истлевшей парусины… Может, и померещилось. После тяжелой ночной вахты дело было…
Забежал на минутку стармех:
– Полундра, ребята! Как только шторм стихнет, пойдем ближе к береговой полосе. Правый дизель заглушим, надо с опорным подшипником разобраться – перегревается.
Давненько не приходилось заниматься большим ремонтом во время движения. Обычно суда перед рейсом стараются готовить так, чтобы в плавании никаких неожиданностей не возникало. Еще со службы на подводном крейсере у меня эта привычка в машинном отделении вынюхивать, выслушивать и нащупывать пальцами любую мелочь. Иначе в рейсе эта недоглядная мелочь выйдет боком.
Я на третьем курсе речного училища практику проходили на танкере, старой керосинке, которая лет тридцать возила разную нефтянку от Астрахани до Нижнего. Она пропиталась этим духом от киля до клотика. И я этот запах на всю жизнь запомнил. Он для меня лучше любых французских духов. А вот дружок по училищу на «японце» ходил. Так там в машинном микроклимат не выше +22-24. И рыбки в аквариумах плавают, и цветы в горшочках растут… А на наших танкерах летняя температура за сорок, и шум дизелей перекроет любой львиный рык. Вахту в таком аду непросто выдержать, да еще за приборами следить, и машину слушать, и зубрить теорию, ведь учебу никто не отменял... Еще спасибо нашему боцману – без дела не сидели: то узлы на полубаке взяли, но старую краску с переборок соскребали… Хотя нам положено было восемь часов рабочего времени, но нашему боцману разве объяснишь? И на деле выходило все двадцать четыре часа. Ухаривались так, что еле до кубрика доползали.
Никогда не думал, что штормы и на реке случаются. Дело поздней осенью было. После рейса в затон шли. Вдруг налетел норд со снеговым зарядом, словно из орудия выстрелил. Облепил, окутал танкер мокрой снежной ватой. Капитан дал команду «Стоп машина!» Встали и включили топовые огни, дали гудки в туман. Ничего не видно, только по локатору из ходовой можно определиться. Стонущий ветер вцепился в мачты, и танкер на волне стало заметно качать килевой качкой, пожалуй, самой опасной из всех, потому что даже на невысокой волны суда переламывались, будто спички. А у меня как раз зуб заболел. Прополоскал спиртом, перевязал щеку, и вниз к дизелям. Вахта есть вахта.
Сутки «качались». «Старики» жужжали:
– Молитесь, братва, Николе Угоднику, нашему покровителю. Или бывшему рыбаку Андрею Первозванному. Тоже ведь наш человек. Не зря же косой Андреевский крест на флаге развевается над рубками кораблей и торговых судов, охраняет…
Не знаю, кто кому молился, но на самом малом все же добрались до затона…
…Теперь ждать помощи неоткуда. До ближайшего берега многие мили. Старший механик дал добро на осмотр и ремонт тумбы с опорным подшипником. Отболтили верхнюю крышку. Обе ванны, в которых должно быть масло, почти пусты. Один из масляных каналов забит остатками фитиля. То есть масло практически не поступало на канавки подшипника скольжения, и вал недополучал масло. С вахтенным Васькой Крошкиным прочистили каналы, еще раз тщательно осмотрели поверхность подшипника и соединения трубок, отходящих от плоских масляных ванн. Заодно заменили шерстяные фитили, наполнили ванны свежим маслом.
Стармех, никому не доверяя, сам запустил дизель на малых, долго слушал его работу. Наконец по телефону доложил капитану:
– Валопровод исправен, можно запускать в работу под нагрузкой.
А мы с Крошкиным в это время, пока работали, и думать забыли, что наверху бушует солнечный шторм. Потому что в машинном отделении время всегда незаметно пролетает. И нудная изматывающая качка почти не ощущается.
КАПИТАН-ДИРЕКТОР
Ледяная штормовая волна накатывает на причал, бьет в высокую бетонную стенку. Море встало на дыбы. Вертикально поднимаясь к зимнему, низко висящему небу над Ялтой, оно обрушивается с силой многотонного парового кузнечного молота. Намертво вмурованные кнехты, способные удерживать любое морское судно, скрылись под непрерывно накатывающим на них языком воды Черного моря.
После полудня простужено и еле слышно из-за шума волн прозвучал корабельный ревун. Будто по взмаху невидимой руки Нептуна с трезубцем небо вдруг прояснилось. Черные мраморные тучи разошлись. На только что бушевавшее, седое от гнева море хлынули целые потоки острых стрел – лучей солнца. Море успокоилось. Тумбы кнехтов снова стояли на прежнем месте и готовы были принять на свои могучие шеи пеньковые толстенные канаты швартовых. Множество чаек закружились над кораблями.
Флотилия, состоящая из малых рыболовецких сейнеров, дождалась окончания шторма. Они закончили январский лов хамсы. Трюмы их заполнены серебристой рыбешкой до самого верха лючин. Теперь эти суда с низко сидящими бортами один за другим подваливали к причальной стенке на разгрузку. Пыхтя и постукивая дизелями, неуклюже переваливались на волне, как жирные сытые гуси, хлопая крыльями, шипя друг на друга за право первыми подойти к берегу.
Первым по узкому скрипящему деревянному трапу, по морской традиции не касаясь руками за леера, сошел на землю маленький человек. Он, пружинисто и слегка раскачиваясь, прогибаясь вперед, шел навстречу ветру.
Он ходил по причалу, внимательно наблюдая за швартовкой. На его плечах широкий воротник морской куртки из чертовой кожи. На почти детской голове с оттопыренными ушами красовалась не по сезону черная летняя выгоревшая фуражка с высокой тульей и огромной потускневшей, позеленевшей от сырых ветров кокардой-крабом. Облезлый козырек обвивали такие же бронзово-зеленые дубовые листья ленты, знак принадлежности владельца этого головного убора к командному составу. На коротких ножках этого человечка красовались черные лаковые ботиночки.
Человек продолжал неспешно прогуливаться по мокрым плитам. К нему подходили капитаны с только что закончивших швартовку судов. Они окружили маленького человечка в фуражке с большим крабом. Сквозь плотную толпу высоких широкоплечих моряков доносился его тонкий голосок, подобно ребенку. Но говорил он совсем «недетские» слова. Некоторых разносил солено, по-матросски забористо, на других топал в гневе маленькой ножкой в лаковом ботиночке. Многие из окружавших его только кряхтели и почтительно слушали. И никто из этих уверенных в себе капитанов и старпомов даже не помышлял что-либо возразить.
Это был капитан-директор рыболовецкой флотилии. Здесь же на берегу подводил итоги по выполнению плана вылова. Он был самым авторитетным и опытным капитаном с огромной довоенной судоводительской практикой. Во время войны через Керченский пролив переправлял раненых моряков на маленьком буксире с баржей под огнем с воздуха пикирующих германских самолетов. Его знали во всем Черноморском пароходстве.
Пошла выгрузка хамсы. Остро запахло свежей рыбой. Жены-рыбачки пришли из поселка. Их мужья насыпали в принесенные ими ведра рыбу, смешав с крупной морской солью. Стаи местных котов, пронюхав любимое лакомство, забыв на время ссоры и драки, с поднятыми хвостами тоже примчались к причалу и, усевшись ровными рядами, словно в кинозале, придав усам строго горизонтальное положение, аккуратно сложив вокруг себя разноцветные хвосты, терпеливо и с большим вниманием наблюдали за происходящим.
Выгрузка закончилась. Причал опустел. Только капитан-директор все прохаживался по пирсу. Из крохотной рубки через открытую дверь доносилась песенка Хиля: «Ах, море, море, волна под облака!»
На мотороллере для камбуза привезли в больших сетках белокочанную капусту и макароны. – Опять одной капустой хотите кормить людей! – закричал капитан-директор, – У них скоро заячьи уши вырастут от этой капусты. Тушенку, сгущенку давайте! – кричал на начпрода. Долго еще раздавался уносимый в море ветром детский голосок капитана-директора флотилии. А из рубки все лилась песня: Ах, море, море, не может жить, не может жить без моряка…»
ЧЕТЫРЕ ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ
– Конечно, вахта на танкерах тяжелее, чем на АПЛ, – теребя по-щегольски подобранные усики, рассуждал Валера Корсаев, моторист нефтеналивного полуторатысячника.
Он сидел на полубаке среди свободных от вахт матросов и наслаждался утренней прохладой, – вот взять хотя бы наш танкер «Эльтиген». Сколько вахтенного времени убиваем на то, чтобы везде заглянуть, прощупать, понюхать? А на подводной лодке только с койки скатился, и мичман сразу дает команду осмотреться в отсеке. И всю вахту только и делаешь, что осматриваешься. И моя задача заключалась в постоянном осмотре вспомогательных агрегатах и дизелей. Главным образом, чтобы поддоны были сухими от масла… А был у нас мичман Богдан Залещук. Остался на сверхсрочку, в учебке сдал экзамены на «сундука». Нас, годков-старослужащих, этот мичман был старше всего-то года на два, но гонором на адмирала тянул. Вахты наши «четыре через восемь». Для матроса святое дело выспаться, и только боевая тревога или полундра (вода в отсеках, пожар) могут поднять его. Но нет, наш «сундук» выдумал другое. Придирки пошли: не так вахту сдал, грязь оставил в отсеке, через прокладки поддона масло сочится… Все выслуживался перед командиром отсека, а ведь сам недавно матросом-срочником был.
– Может, правда, масло текло? – недоверчиво спросил рулевой Вася Зубков, – Не бывает, чтобы все гладко было. Техника, как женщина, когда-нибудь да подведет.
И все вспомнили, как недавно танкер под Ждановом едва на мель не сел, зацарапало киль, и вдобавок лаг погнули. Как раз Вася Зубков у штурвала стоял. Оказалось, на передаче повышенный люфт образовался, хотя вроде проверяли, но это техника... Ваську никто не винил, он объяснительной отделался.
– Вот ты, Зубок, не понимаешь – в пехоте служил, – загорячился Валерка, – все ремонтные дела и прочее решаются на подводных лодках, когда еще у пирса стоим. В боевом походе не до ремонтов. Всегда выходим в готовности на все сто! А этот Богдан так достал электромеханический отсек! Решили мы его поучить уму-разуму. Как-то раз надо было в авральном режиме дизель на месте перебрать, а после отцентровать с главным валом и запустить перед выходом лодки. Двигатель мы собрали, пришлось молодых карасей припахать. Они надолго запомнили, с чего флотская служба начинается. А с цетровкой заминка вышла. Это тонкая работа, со щупами дело надо иметь. Мы, прикинувшись шлангами, доверили это неблагодарное занятие нашему технику-мичману.
Богдан Залещук, бедный, сначала зашипел по-змеиному от злости:
– Даю вам пьять мину! И через пьять минут доложить о випонении...
Он так и сяк, а мы в несознанку, дело не двигается. Командир бушует – время отхода приближается, а он тянет и не докладывает в штаб. Мы, старослужащие пятого отсека, напрямую обратились к командиру и попросили заменить Залещука, как не справляющегося со своими обязанностями. Залещука отстранили, а мы сбегали к соседям на дизелюху, откуда привели настоящего опытного техника, который и отцентровал наш вал. Пришлось скинуться и поставить ему на берегу ящик коньяка. Короче, все остались довольны. И от Залещука избавились, и командира спасли, и сами на мель не сели, а после учебного похода нас первых в запас списали.
Вахты на гражданских судах – всегда беготня. Круглый год в рейсах. Танкер ледового класса и зимой по замерзшим рекам может пройтись, чтобы топливо доставить. Все дело в оплате, отсюда изношенность машин. Только на вахту заступишь, как вдруг топливный насос зачихал, от него закапало, фильтры засорились, а чаще всего прокладки на трубопроводах «горят», не выдерживают температуры и агрессивного воздействия топлива. Берешь лист паранита или резину и вырубаешь прокладку, но надолго не хватает.
Подводная лодка уходит в поход, отваливая от стенки пирса, и до рейда идет в надводном положении, а дальше уже большую часть времени в подводном на электромоторах. Ее дизеля в основном работают только для захода и отхода.
Мы же, мотористы танкера, ждем прихода в порт с надеждой и тревогой. Судно под разгрузку у стенки только встало, а в машинное тут же бежит стармех со срочной работой. Пока стоим, все нужно успеть сделать. Вот и жмем на всех порах, после чего сразу в душ и в каюту отдохнуть. Вахты «четыре через восемь» никто не отменял.
РАБОТА ЕСТЬ РАБОТА
– Заводи-заводи! Не мучай ни себя, ни швартовый канат, – прокричал мне с буксира боцман Степан Синица.
Намокший канат – тяжелый, словно чугунная гиря. Ладно бы выброску кинули, все легче. Но у нас же на речных маломерках принято, если швартовые подали, то будь любезен – закрепляй, как хочешь. Вот я и мучился. Хорошо хоть не стальной трос подали, в городе на реке и такое возможно. Степану Синице хорошо, он отбарабанил службу на Тихоокеанском флоте, заработал повышенную «стипендию», теперь и наораться вдоволь может. Наш речфлот, конечно, не Тихоокеанский. Масштабы не те, да и цели разные. Сейчас, например, наша бригада вытаскивает плавучим экскаватором донный ил из притока. Городские власти хотят этот широкий приток, одетый в гранит, сделать судоходным, то есть пригодным для туризма и хозяйственных нужд. Правда, сроки не определили, да и с кадрами туговато. Я и за швартового, и за моториста… Когда надо и кэпа подменяю. Корочка судоводителя имеется, не зря же речное училище оканчивал.
С нами училась единственная на все училище девчонка Вера Макарова. Много раз поступала, но на экзаменах баллов не добирала. Да и не брали тогда на речфлот женщин. Непринято это было. Но она упорная – к министру обращалась за разрешением. Добилась своего – приняли ее. И училась не хуже парней. И распределение получила вторым помощником капитана. Потом перевели капитаном на буксир…
По набережной снуют бегуны, велосипедисты и роллеры. В полусотне метров от нашего «Гром» раскинул удочки упертый и наивный рыбак. На что он надеется в этих перепаханных и баламутных водах? В Питере то же самое. Там по Неве с ревом проносятся скутеры, стараясь попасть на вздыбленную волну от маломерок, почти непрерывно рассекают туристические катера, а невозмутимые рыбаки, как набережные сфинксы, целыми днями неподвижно глядят в воду, боясь пропустить добычу.
Набросив огон каната тумбу, выступающую над высокой стенкой, я поспешил на корму, где также закрепил швартовный кормовой на киповую планку через роульс. Надо было бы еще шпринги для надежности поставить, ведь начнут пассажирские суда туристов катать и разведут волну. Но да ладно, понтон небольшой, не снесет. Теперь можно работать. А боцман продолжал наблюдать за мной, будто я новичок в нашем деле.
Затарахтел пускач на землечерпалке, ухнул дизель, выпустив целое облако застоявшегося выхлопа, сначала черного и угарного масляного дыма, а потом серо-прозрачного облачка. Я в кабине за рычагами управления. Скрипит наша «старушка», но таскает со дна вязкий и пахнущий болотом ил. Для большей производительности надобно роторным с отвалом пройтись по дну, но нельзя – канал узкий, земснарядом не возьмешь, развернуться негде. На сухопутье дорожная техника электроникой напичкана. Слегка дотронься до джойстика управления, и стрела с ковшом сама идет куда, выполняя команды оператора машины точно, без раскачки, ощутимых люфтов. Наша же землечерпалка работает на реках с пятидесятых прошлого столетия. Запчастей к ней уже нет. Ищем где придется: на складах пароходства, в бывших колхозных мастерских, пишем дорожникам… Пока справляемся.
Я опустил первый ковш на дно реки. Течения здесь почти нет, поэтому захватил грунт спокойно и ровно, затем ковш со стрелой медленно поднялся и развернулся на баржу, пришвартованную к борту понтона. Синица все также безучастно стоял на буксире, положив руки на леера. Его участие пока не требовалось. Ему потом везти нагруженную баржу. Вдруг через открытую дверь его рубки откашлялось радио, и послышался голос диспетчера:
– Боцман Синица, буксир «Гром», меня слышите?
Синица поспешил в рубку.
– Боцман, наверно, опять сачком по воде водишь для своего аквариума? Отваливай. Пойдешь в затон, заберешь баржу с песком и поведешь к новостройке в порт. Сюда же направляем свободный буксир «Скиф».
На «Скифе» же Верка Макарова ходит! В перерыве наконец поболтаем, а то увидеться и словом переброситься некогда, хоть и работаем в одной судовой компании.
«Скиф» подошел правильно и точно принял баржу на сцепное устройство. Из ходовой высунулась рыжеволосая голова Веры. Я поприветствовал ее, нажав педаль звуковой сирены.
В обед, перемахнув через низкий борт «Скифа», отправился в гости. Она в рабочей робе записывала что-то в журнал.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – и шутливо приставил ладонь к выгоревшей на солнце форменке.
– Можно, – засмеялась капитан Вера.
Мы наскоро поболтали и перекусили. Вера торопилась:
– Мне сегодня еще в Южный порт надо успеть заскочить. Приволокли какой-то пароход в ремонт. На завод в док поведу. Так что давай по местам, работа есть работа, все остальное на потом...
