(Из записок литературного критика)
Большинство читало эту книгу со смешанным чувством
(никак, – и упаси бог, – не смешивать это с искусством!),
и многое проимпонировало многим со стороны,
поскольку быть проимпонированными все мы вольны.
Многие, посвятившие годы технике изучения
и прочитавшие всё, включали в свои заключения
критику тренда техногенной цивилизации,
как основного, так и его прострации
(в данном случае имеется в виду именно тренда,
а не его вспомогательно-непонятного бренда).
С другой стороны, и сапиенсам совершенно другим,
чужда апокалипсистская позиция, как и многим иным,
которые не считают, что катастрофа всемирная,
вызванная чуть ли не заговором философов от противного,
разразилась, из-за определённых представителей
главных направлений и их заместителей.
Чужд нам и предлагаемый автором книги – К.
анализ современной ситуации не слегка,
хотя кое-кто соглашается со многими отдельными
наблюдениями, веса как бы большого удельного
(в этом отношении книга читается с интересом
и в большом соответствии с темой прогресса).
Рассмотрим всё это как можно внимательней,
ведь автор К. – человек неравнодушный и основательный.
Он искренне переживает всю ситуацию,
сложившуюся в современной философской реализации
того, что углублённо предлагается обсуждать,
искать решение трудных проблем и удары держать.
Мы не преувеличиваем: своих оппонентов
К. не относит к категории респондентов
и считает людей большими врагами,
в чём сможем со временем убедиться сами.
Оценивая положение народных масс в целом, –
пишет автор в заявлении смелом, –
можно констатировать, что на Земле возникают
две расы, которые друг друга уничтожают:
старая – люди-личности, – хомо сапиенс именуемые,
и новая, – хомо футурус, – роботообразные предсказуемые.
Появились и открытые идеологи «снятия»
традиционного человека и его восприятия
и принесения его в жертву ускоренному развитию
техники – как без духовности так и без человеческого наития.
Фуко предсказал, что наш век будет известен
как век Делеза, – и довод его был уместен.
Думается, к нему нужно добавить и Деррида,
как провозвестника идеологов – и не иногда,
а навсегда в информационной реальности,
независимо от её близости или дальности.
Эта гениальная смертетворящая двóица,
которая никогда не успокоится,
открыла дорогу в компьютерный рай,
которому только философские обоснования и подавай.
Они у истоков глобального конструирования
и ответственно законспирированного манипулирования
не только дистопией антитеистической,
но и антиантропологически антигуманистической,
стремясь быстрее превратить её в реальность,
минуя спектральность и моральность-лояльность.
Вообще же трудность защиты бытия в том,
что кроме его противников с их ключом,
полно людей, не отдающих себе отчета, –
без кругового в сущности оборота, –
что они пропагандисты смерти собственной
и пятой колонны смерти способственной
своего врага, и чтобы уяснить все истоки,
нужно иденцифицировать все потоки
подобного «философоборческого» подхода,
постоянно выясняя, какова их природа,
а также, каким образом их использует К.
в обоснование своих «идей маяка»,
при этом опираясь на исследования
в философии и в другой науке обследования.
Стоит также подумать о позиции, с точки зрения
которой автор произведения ведёт своё изучение.
К. описывает ситуацию в современной культуре
во всей её специфической архитекуре
и в философии, однако смущает
подход к реальности. Он напрягает и нагнетает
состояние страха и заговор интеллектуальный,
которые заговорщики не осознают фундаментально,
предсказывает перерождение и гибель человека,
а также духовности с гуманизмом к середине века,
и необходимость срочного бытового спасения
всего создавшегося бытийного настроения.
Все становится на своё место,
если мы предположим реально и вместо,
что автор книги есть «философ-политик»,
чтобы не сказать – континуумный аналитик.
Он с лёгкостью рисует картину,
в которой далеко не всё едино
и где указывается катастрофа,
заставляющая всех, кому не мила Голгофа,
действовать, спасаться и опасаться
всего того, что может вдруг статься,
и, может, от чего-то вообще отказаться,
чтобы окончательно и навеки не потеряться.
В разных исследованиях полученные знания
К. использует для сообразования
с политической логикой и её задачей,
в своём понимании для них много знача.
Они так подаются и интерпретируются,
и виртуозно так нивелируются,
что катастрофа и необходимость изменений
становятся очевидными помимо любых других мнений.
Перефразируя высказывание Тертуллиана,
кредо К. можно сформулировать прямо
так: «Обычные философы только стремятся
к истине, которой они не боятся,
я же, поскольку могу и умею,
безоговорочно и крепко ею владею».
К. не обдумывает противоречивые тенденции
современности, – он их внедряет в свои каденции
и рассказывает нам, как всё есть на самом деле
и куда катится этот мир, на своём пределе,
какие страшные люди философы и учёные,
и как неосведомлены остальные смертные-обречённые.
Существует как бы сговор больших идеологов:
«Выдумывайте без помощи токсикологов,
остальное не важно». Такое существование
противонаправленного мусорного толкования
запутывает суть всего дела подходов
и ведёт к предательству существо народов.
Удручаясь описанной экологической трагедией
человечества и ища выход из неё, минуя комедию,
усматривая её причину в экспансии искусственного,
умодопущения нам сверху отпущенного
не надо забывать, что в истоках трагедии
лежит как бы творчество на грани комедии.
А ведь творчество началось с греха, –
дьявол искусил человека, и суть дьявольская лиха.
Гений вполне сочетается если не со злодейством,
то с грехом обязательно и с фарисейством.
Перестать размахивать флагом Галилея
призывает немало теоретиков, сил не жалея.
Иногда обнаруживается и церкви правота
в её настороженном отношении к научному разуму неспроста.
А для культуры постмодернистского типа «игра» -
понятие ключевое. Такая сейчас пора.
Как идеал, она привлекательнее «традиционного творчества».
Это его апогей, Ваше Высочество!
Подобная игротворческая активность возможна
только в сфере чистой мысли. И осторожно.
Не случайно кое-чьё методологическое направление
подаёт себя в качестве теории всеспасения
организационно-деятельностных игр мыследеятельности,
не исключающее никакой самодеятельности.
Свободное творчество не тождественно благу, –
почитайте на эту тему Большую Бумагу!
Перед человеком нужно ставить фильтры гуманитарные,
которые бы соотносили с ним проекты все социальные.
Правильных, правда, не вполне оригинальных
мыслей в книге тоже немало, и вполне социальных.
Вот, например, тонкие наблюдения
о космизме и антропном принципе бдения,
о важности дискурса «искусственное-естественное»,
о соотношении бытия и становлении через тождественное.
По своей природе техника космична,
как и реализуемая в ней мысль органично.
А белковые тела – явление земное,
достаточно древнее и не молодое.
Антропный принцип не противоречит геоцентризму,
потому что техноцентричен на уровне оптимизма.
Исходной же базой надежды на коэволюцию
является убеждения, родственные её конституции.
Мартин Хайдеггер, откликаясь на «зов бытия»,
развил феноменологию, противоположную гуссерлевскому «Я».
Неартикулированный крик – вот высшее выражение
бытия, его страстей и радостей продолжения.
Не является ли таким «криком» и дискурс К.?
Отчасти вероятность этого глубока.
Но больше он основывается на проблематичных
положениях, сомнительных и не аутентичных.
Будучи философом с алармической ориентацией,
К. соотносит с техникой все беды цивилизации.
Соответственно этому дается интерпретация
культуры когнитологии и всей коннотации.
Но дело, безусловно, не в технике века,
а в социальной культуре самого человека.
Социальные действия тогда эффективны,
когда контролируемо активны.
И суть здесь не просто в диалогах и коммуникации,
а в аккумулируемой социально-мирской трансформациии.
В свою очередь, общество и его коллективы
являют собой чудотворные дивы
всегда стремящиеся продолжать и возобновлять
жизнь в новых условиях, которые необходимо понять.
С другой стороны, это их внутривенное мнение,
где сам верующий – изобрететель всего решения,
опирающегося на Огромное Человеческое,
не наукообразное и внутренне настолько отеческое,
что не хватит никакой прогрессивной науки,
чтобы не сойти с ума от его докуки.
