(Из цикла “Шальные рифмования”)
С какими особенностями современности
неизбежно столкнется историк нетленности
нашего времени тревожно-неясного,
в котором так много переменного красного?
Величие и отличия происходящего
не выведены в горизонт понимания настоящего
медиумом актуального исторического знания,
и дефицит этого заметен в научном дерзании.
Многое основано на оптимистических,
нотах тенденций порою критических,
как при огромном и малом контроле,
так и в большой, относительной воле.
Анализ современности как будущего объекта
познания естественно начать с субъекта
и подчеркиваемой информационности,
хотя мы и не говорим о бездонности.
Способы получения, хранения и передачи
данных ― определяющие условия. И не иначе.
Тем не менее, имеет смысл задаться
вопросом: какие последствия могут статься.
С одной стороны, можно рассчитывать
на базу источников, которые можно считывать,
включая не только дигитализированные,
но и в изобилии продуцируемые.
Сущность же любой наблюдаемой социальности,
определяется особенностями небанальности
мироотношения, и только это последнее
образует устойчивое, креативное мнение.
Не претендуя, на экспликацию
всех особенностей комбинации
мироотношения как такового,
обозначим контуры и того, и другого,
непосредственно влияющие на конституирование
и на нарративное оформление-регистрирование
событий, задействованных практически
в формировании источников историографчески.
Квантитативное отношение к реальности
всегда находится внутри общей данности,
а в качестве источников её формирования
выступает импликация процветания
и разнообразные случаи неправомерного
переноса приемов мышления многомерного,
выработанных для анализа природных объектов
в сфере функционирования научных адептов.
Онтико-практическое отрицание уникального,
похоже, покинуло сферу банального,
предсказуемую обусловленностью нужного хаба
в практических ситуациях любого масштаба
вкупе с убежденностью постоянной
в некой достаточности принципиальной
уже имеющегося в наличии
знания – а иногда безразличия.
Бессилие количественной интерпретации
достигает уровня сущностной неадекватности,
а идеальное, будучи принципиально единичным,
часто является предельно онтологичным.
Именно вследствие описанных обстоятельств
и вытекающих из всего обязательств,
термин «информация» отчасти стал
инструментом в дискурсе, в который попал
в атаку на идеальное, а с этим и на осмысленность
как качество вживания в непростую бессмысленность.
И это не просто метафизическая догадка, ―
как бы она ни звучала гладко, ―
речь идёт об институциализированной реализации
в спектре длящейся кампании дискредитации
и частичной примитивизации образования,
когда дело доходит до непонимания
таких, казалось бы, невозможных эксцессов
как решение заменить суть суммой процессов.
Однако важнейшим во всей проблематике
является причастность к некой статике
и попытке заменить историческое действие
манипулятивным расчётом префабрикации бездействия.
Поскольку это извращение онтологии,
то всё промахивается мимо смысла истории,
а с этим ― и мимо смыслов развития,
столь значимых для социального общежития.
Как бы ни совершенствовались эвристические приёмы
будущего историка и их каноны,
какой бы креативной ни была интерпретация,
должна быть разработана их правильная фиксация.
Апатия и аморализм в рецепции вышеназванного
и есть вопрос о том, сумеет ли будущее понять недосказанное.
В то же время дескрипция происходящего, как трансгрессии,
может быть конститутивной частью регрессии.
Вырождающееся может быть неспособно
фиксировать свою историю правдоподобно.
Историку, интерпретирующему сегодняшние инструкции,
придётся быть прежде всего мастером деконструкции
беспрецедентных, тщательно структурированных
массивов неправды законспирированных.
За игрой традиционных категорий метафизики
важно не проглядеть и обычной физики,
также влияющей на редукцию мироотношений,
что у некоторых исследователей не оставляет сомнений.
Поэтому самым действенным является усилие
нашего предполагаемого (или не очень) всесилия
глубокой, критической интерпретации происходящего
для создания и поддержания объясняющего и волящего
предисловия к наследию нашей эпохи, должного, ―
помимо прочего важного, ― повысить шансы сложного
того, что будущее не просто количественная прогрессия,
но и, возможно, в закрытом смысле, наша регрессия.
