Тбилиси.
О политике в Грузии говорят все и практически всё время между тостами, расположенными в порядке важности и воспоминаниями о лучших (или худших) временах. Если говорить о политике, не выплевывая косточки мушмуллы, есть шанс развить в себе Цицерона.
Я ничего не понимаю в Грузии. За четыре дня выучила четыре слова. Такими темпами можно уехать через сто лет такой же невеждой. В Грузии прикольно то, что у всех есть мнения и все знают, как лучше. Народ платонически любит свободу. Миллионеры насилуют экономику. Витязи нынче обернуты не в тигровые шкуры, а в украинские флаги. На проспекте Руставели под зданием парламента стоит десяток протестующих против правительственных поцелуев взасос. Я хочу подойти к ним, но внезапно включается штормовой ветер, падают увеличивающиеся на глазах дождевые ляпы, с прилавков небольшого базарчика сметает футболочки "Путин х..ло" и разноцветные носки в белых розах спелых хинкали (а что, хинкали пользуются популярностью у туристов!), и надо спасаться от стихии.
Это Грузия. Разворовано всё, что не распродано. Спасайся кто может.
Потом ливень внезапно стихает, и проспект заполняется молодыми людьми в шортах и носках, в кроксах и кедах, с гигантскими рюкзаками и с телефонами наперевес. Я вдруг вспоминаю собственное стихотворение из 2018-го и понимаю – это было своего рода предзнаменование:
– У нас ЧП. Пардон за неудобства.
И, с чёткостью кошмара:
– Вам придётся
Здесь погулять часок... часок-другой.
По улицам немодного курорта
Вниз от вокзала...
Память, полустёрта:
– Ты здесь была! Есть памятник, тугой
Младенчик, лук из бронзы,
Крантик-с-Пальчик.
– Скажите, как пройти?.. Здесь раньше... мальчик...
Никто на иностранных ни гу-гу
И непрозрачны взгляды.
Я: –Простите...
Здесь у купален раньше был целитель,
Такой забавный...
Нет, сама смогу
Найти меж павильонов: идеален,
Репродуктивный бог, хранитель спален,
Стоит. За ним – аллей прямой пробор.
Губами, грудью, пальцами молодки
(Ах, Ботичелли, Грёз, Петров-и-Водкин...),
До блеска натиравшие прибор,
Феллатио лечились от бесплодья
(Вода и грязи тоже были в моде)...
Но в кризис детородный бум зачах,
Вода течёт, но никого не лечит...
Но – через двадцать лет идут навстречу
Смурные парни с бронзою в глазах.
Такой демографический фенoмен –
Всегда к войне (примета). Страшный омен
Мой поезд им привез. Сквозняк проник
Словечка «предвоенный» в слово «мирный».
В киоске у вокзала – сувениры,
И новобранцев профили на них.
(“Вынужденная остановка поезда Прага-Берлин”, 2018)
И, чтобы совсем не осталось сомнений, я начинаю вслушиваться в разговоры, в шепоток. Точно, это они, бегущие от кошмара путинской войны новобранцы, исчезнувшая армия безумного агрессора.
Я не делаю выводы, куда с моим западным умишком. Я наблюдаю и разговариваю с водилами. После первого такси загружаю "Болт", теперь катайся-не хочу и собирай мнения до несхочу.
Теперь можно проводить социологические опросы. Русские должны уйти. Власть должна воровать, но знать, где остановиться. Тимур, Георгий, Васо. Спасибо, можно без сдачи.
Несхочу, повторяю я шёпотом.
***
Никто в Грузии не расскажет абсолютной правды, только свою маленькую; проблема в том, что рассказчики это не чувствуют. Синдром истины в последней инстанции практически у всех тбилисцев. Не успеешь пискнуть, как сразу: "Кто тебе такое сказал?! Умная какая. Только приехала и думает, что понимает что-то в Грузии…”
Поднимаюсь к подножью Мтацминды по только что ставшей моей улице Арсена (тот ещё бандит был, вздыхает нью-йоркский грузин, добрый мой знакомый), щеголяющей рекордным количеством граффити, чьё содержание можно было бы передать коротким "Fuck Russians". В Пантеоне на полпути к вершине лежат грузинские интеллектуалы. Ну, и примкнувший к ним Грибоедов. Большинство умерло не от старости. Вот, например, поэт, интеллектуал, западник Илья Чавчавадзе (скорее всего, был убит по личному приказу молодого, но уже мстительного Сталина). Ну, а дальше и говорить не о чем. Такая судьба, щепки летят. А вот могила матери Сталина. Вайме, какая хорошая женщина была, какого сына воспитала. Жаль, что он не приехал на похороны, зато потом приезжал, памятник лично видел.
Седовласая смотрительница, ради меня ("Мне же только спросить!") оставившая поливку и с жаром рассказывающая о могилах и о былых временах в интеллектуальной жизни Тбилиси как минимум последние полчаса, замечает с кокетливой такой интонацией:
– А мне нравится Сталин. Интересный он был человек, очень начитанный.
Ну да, вон, какой пантеон получился на базе прочитанного.
– А откуда Вы знаете, что начитанный?
– Мы же знаем его библиотеку, огромная, и все книги в пометках! Он пометки делал на полях карандашом. Не соглашался с авторами. Очень начитанный человек был.
В Тбилиси ценят слово. Именам писателей и поэтов тесно на карте города. А если дойти до речушки Вере, то в парке Мзиури можно встретить бабушку, Илико, Иллариона, собаку и осла, целый парк литературных героев. Обязательно туда, слышите, обязательно!
Не дошла, конечно, но так растрогалась, что, увидев книжный развал, присела на корточки в поисках чего-то светлого, вроде "Бабушки, Илико и Иллариона". И сразу увидела "Майн кампф". Свобода слова, будь она благословенна и проклята...
Здесь у меня назаначена встреча с инoагентом T. (в Грузии с марта двадцать второго). Мы бредём по знаменитой "блошке" у Сухого моста, чуть не наступая на старинное чудо и старое старьё, на барахло и антиквариат, на кощунственное, необходимое и нелепое.
– Как она выручала меня в первые недели! Я обзавелась всем необходимым. Я ведь не знала, что понадобится столько посуды и вилок.
Экспаты выживают здесь в группах.
– Вы ведь читаете мои дневники на Фейсбуке?
Да, читаю. И тоже веду дневник. Наши дневники помогут когда-нибудь понять это время.
А Думбадзе я потом всё-таки нашла на Руставели. Рассказы, советское издание, ц. 80 коп.
***
Будни инoагента – это поиск работы и лихорадочные высказывания, поддерживающие статус. T. благодарна стране, принявшей на себя удар, с добром принявшей и их, и украинцев. Многие россияне уехали импульсивно, сдуру, говорит она, им ничего не угрожает.
Лично мне хотелось бы (иррационально, конечно), чтобы уехали все, кто хоть что-нибудь делает для будущего России: учит, лечит, пишет коды, поддерживает систему. Но куда им-то деваться? Осознаёшь это в Грузии.
После инoагента у меня вернисаж, в пяти минутах ходьбы буквально. Там оказывается весь тбилисский бомонд и представители дипкорпуса в придачу, ценители искусства, люди тонкие, каких на Руставели не встретишь (снова от Жванецкого: "А где же местные жители?" – "Спрятались, ждут, пока вы уйдёте").
Обязательное обильное вино, крохотные бутерброды с элитной икрой.
Что-то у меня жёлчный расшалился. Или это селезёнка.
Уходим с приема с блестящим фотохудожником (стаж в Грузии восемьдесят лет), умудрившимся запечатлеть все ключевые моменты в новейшей истории страны, а также всех мало-мальски значимых деятелей, от Параджанова до Саакашвили. Сейчас покажу студию, потом будем чай пить, говорить, портрет делать.
Здесь лучше говорить на русском. Я даже сейчас не сразу понимаю, что это символизирует, хотя куда уж прозрачнее.
Разговор переходит на политику в течение нескольких минут. Можно сказать, мгновенно.
– Посмотри на эту сумасшедшую! Она хочет, чтобы мы воевали с Россией.
Он и рад бы дать мне интервью, но взгляды его непопулярны и даже опасны, поговоришь откровенно, а потом неприятностей не оберёшься.
Почему опасны? Правительство ведь принимает пророссийские решения?
Это ничего не значит! Все они продались НАТО! А Грузия должна успевать спускать штаны перед всеми.
– Ты нас учить приехала, что ли? – угрожающее хозяйское крещендо подсказывает, что надо сматываться. Но не тут-то было. Он не доспорил, а потому дебаты продолжаются:
– Ну, рассказывай, что ты ещё придумала для нас. Алеппо из нас хотите устроить? Чтоб руины, да? Одна ракета – и где Тбилиси? Нет Тбилиси? Смерти нашей захотела?
Мне выкатывается счёт за все войны, я снова слышу о “своём” НАТО. И даже внешне похожа, оказывается, на эту лгущую бабу, полномочного представителя США.
И что тут скажешь. Главная задача – уйти до того, как в меня полетит скромная и потому ломкая мебель. Российским адептам тоже надо на чём-то сидеть.
Всё-таки селезёнка.
– Каков нынче политический курс в Грузии? За кого здесь правительство? Ущипните меня! – я плюхаюсь в машину и вижу за рулем монаха. Ничего не понимаю в этой Грузии!
– Главное, какой курс изберешь ты сам, – говорит он глубокомысленно. – Оставаться человеком в руках Бога. И быть готовым к открытиям и неожиданностям. Вот возьмем Вас. Как часто Вам доводились ездить по ночному Тбилиси с монахами?
Ответ изображён на моей физиономии.
– Вот то-то. Примите это как нежданный дар. Тем более, сегодня большой праздник. Пятидесятница. Троицын день.
Так вот что означали вчерашние травы на полу в церкви Святого Давида!
В Троицын день апостолам были даны новые силы и умение говорить на разных языках. Доходчиво говорить! Чего не скажешь обо мне. Но я-то по сути своей, по роду службы и вообще, привыкла мимикрировать в беседе, демонстрируя деэскалацию! Ничего, говорит монах, у каждого свой опыт, вкус к свободе приходит не сразу, не всем удаётся освободиться от своей личной истории и увидеть большую Историю.
По-моему, он специально повёз меня дорогой, неведомой моему навигатору. Полчаса возил и уже почти обратил в христианство грузинского посола. А денег взял меньше, чем было прописано в приложении.
Так он на жизнь не заработает.
***
Наконец-то я поеду по нормальному туристическому маршруту. Здорово вот так приехать и увидеть собственными глазами, как Грузия приходит в себя после очередной отмены очередного крепостного права. Здесь вам не девяностые. Сёла на обочинах отстраиваются. Батюшка наблюдает за постройкой церкви. Йелли, желтый ядовитый кустарник, гармонизирует обочины. Дороги очень даже (это всё Саакашвили, в один голос подтверждают водилы).
Но здесь всё, как пресловутая игра “в города” из "Джентльменов удачи": “– Воркута! – Я там сидел...”
– Видите те холмы? Там теперь граница и Россия...
Мы едем вдоль новой границы, вдоль оккупированной Россией в 2008-м территории.
– Когда я был маленький, я всегда думал: "Какой я счастливый, мне не придётся ни с кем воевать..." А в 2008-м пошёл служить в армию и попал в Абхазию.
На пятый месяц службы в Гори Эсто, восемнадцати с половиной лет от роду, увидел собственными глазами, как снайперы из-за тех самых холмов стреляют по грузинским новобранцам.
Говорим о войне, которая не окончилась, о горечи, о посттравматической голове, о том, что совсем рядом находится конец Рокского туннеля (решение о постройке принял в семидесятых "съезд ХХУ", названный так моим маленьким, только научившимся читать кузеном,– Эсто убежден, что ещё тогда это было частью плана полного порабощения Грузии, часовым механизмом, сработавшим в 2008-м). О том, как через туннель вошли российские войска. О том, что где-то должен быть конец экспансиям. Об Украине, конечно. Почему бы сейчас не присоединиться к поддержке? Мы маленькие. Маленькие. Слабые. Нет выбора.
Внезапно Эсто останавливает машину:
– Извините, я ошибся. Мы должны были ехать в Уплисцихе, а я приехал в Гори.
Веки покраснели, хватает воздух. Почти что флешбэк. Мы стоим на той самой площади, по которой россияне не стреляли, оберегая памятник Сталину. Саакашвили распорядился тогда снять памятник и переименовать площадь, ага. Двух-трёхэтажные дома, маленький сонный городок.
Ладно-ладно. Прям-таки всё в прошлом. Собаки лают, караван идёт.
***
Но вот новый гид представляется, всё по-английски:
– I’m Joseph. Вот Сатаплия, "медовая пещера"…
Я, совершенно, невинно:
– Иосиф, что ли?
– Сосо. В честь дедушкиного героя. Дедушка радовался.
И понеслось...
Собаки идут, караван лает.
***
Умер безвременно похоронен
тебя еще не было насылает
из-под подушки
дурные сны
птицы боятся
его блесны
он для таких как ты непослушных
греет теплушки
что это теплушки?
педиапальпы в красной коробке
"Красной Москвы"
мамина девочка
папина умница
что ты там делаешь
море волнуется
дети играют
ты вечно одна
хрящики
хроника
слез и событий
сведены железы
щупальца вытянуты
пальцы и губы
тщательно вытереть
для поцелуев
кораблик без дна
кверху присосками
кверху ногами
сложен в мохнатое оригами
я положу кровопийце
под спинку
им же сплетенную сетку
газетку
рядом тонкую дудочку из стебелька
спи птицеед
пока
ты не жила в паучиной эпохе
спит он но кажется может проснуться
девочка что ты о времени знаешь
время с утра поедает детей
проснуться живым что родиться
(“Смерть паука“, 2018)
Джозеф моложе, чем вчерашний мой гид Эсто, он родился в лихие девяностые, рос в Грузии и даже несколько лет в РФ захватил, а потому радикальней и злее:
– Русских ненавижу, бежавших сюда тоже не жаль. А меня кто-то жалел, когда в Москве дети не играли с нами? Играли только два мальчика из Чечни, взрослые говорили о нашей четвёрке "эти чёрные", а потом их отца застрелили прямо дома на кухне, и они куда-то уехали.
Кстати, забегая вперёд, должна сказать, что, узнав на батумской конференции о проблеме оставленных детей, чьи родители (одна треть трудоспособного населения страны!) уехали на заработки, оставив детей с родственниками, а то и на попечение сестёр и братьев, Джозефу ещё повезло с Москвой этой. В Грузии жизнь была гораздо страшнее:
– Когда мы засыпали под бомбёжки. Мать говорила: "Живо спать!", потому что прятаться всё равно было некуда. До сих пор, как слышу летящий самолёт, тянет в сон. А дома [в Грузии] жизнь была такая, что с шести лет я без ножика в кармане из дому не выходил. И в школу с ножом. И все вокруг были вооружены. Я так не хочу больше никогда. Стоит Лермонтов на подъезде к Джвари и Пушкин на площади Свободы – пускай стоят, но нечего сюда российские самолеты пускать.
Джозеф отслужил пять лет в элитных войсках, но об этом упоминает точечно, нехотя, отнюдь не спеша рассказывать.
Услышав о Каховском преступлении и прислушиваясь к моим переговорам о пересылке гуманитарки, оживляется:
– Чем помочь?
– Посмотри, принимает ли почта Грузии посылки в Украину, и что дозволено к пересылке.
Судя по сайту, отправки больше не бесплатные, но всё принимается, всё работает.
– Лучше проверьте через местных активистов, государственные вебсайты обновляются от случая к случаю.
Нахожу какой-то е-мэйл, задаю вопрос.
Караван лает.
Гори.
Я вообще не просила Гори, но он включён в программу, а я и не обратила внимание при заказе поездки. В любом случае, это же не может быть музей Сталина? Мой гид-соглашатель не смотрит в глаза:
– Музей, конечно. Без него что ещё в Гори смотреть? A городу надо жить на что-то.
Шок.
– А можно без музея?
Пока он подбирает ответ, на лице страдание, я меняю мнение. Я обязательно хочу проинспектировать музей Сталина, раз уж он существует!
– Гиды у них свои, проведут экскурсию. Без гида нельзя. Но я предупреждаю, они говорят то, что туристы хотят услышать. Пойдете с английским?
– Пожалуй, с русским.
До начала официальной экскурсии Эсто указывает мне на проход справа от помпезной лестницы, где красный ковёр и величественная статуя хозяина наверху пролёта.
Там развёрнута маленькая экспозиция абхазской войны со свидетельствами очевидцев, предметами и душераздирающими фото на стендах. А совсем уж в глубине, под лестницей – маленькая камера-одиночка и дисплей с вещами репрессированных. Это так, дополнение. Сюда экскурсия не заходит. Постоянная экспозиция наверху.
Нас в группе трое – кроме меня, ещё дородная киргизская пара средних лет. Проходим, уважаемые. Фотографировать можно, видео нельзя. Вот юношеские фотографии, вот стихотворение Сталина, опубликованное Ильей Чавчавадзе, вот макет подпольной типографии, карта ссылок и побегов, заслуженный взлёт и (скороговоркой) небольшие перегибы, борьба против западных идеологий (имеется в виду пакт Молотова-Риббентропа) и победа в Великой Отечественной... Всё выкинутое, сосланное после смерти Паука из Москвы оказалось здесь. Музей подарков: рисовое зёрнышко, на котором высечено что-то – устав партии? Биография Иосифа Виссарионовича? Чернильный прибор внушительных размеров. Посуда. Киргизский ковёр. Женщина растрогана:
– Вот вы сказали ковер из Кыргызстан, и сразу слезы пошли!
Мужчина щёлкает на фоне ковра её, её и себя, себя.
Во дворе музея воссоздан дом, где родился вождь, стоит бронированный вагон вождя. С почтением, осторожнее. Киргизы дивятся громоздкому, но всё ещё работающему кондиционеру 1940-го года изготовления. Снова позируют. Надвигается гроза.
Поедем дальше, я больше не могу.
– Спасибо за экскурсию. Скажите, а как Вы себя чувствуете на этом месте работы? И сами как относитесь к Сталину?
Женщина-экскурсовод недоумевает и даже возмущается:
– Чувствую-отношусь? Я профессиональный экскурсовод, профессионал! – а потом как-то ёжится и быстро уходит.
По дороге я перечисляю ключевые моменты вранья: причины начала войны, размеры и характер репрессий, причину смерти Надежды Аллилуевой ("она была психически нестабильна"), всё об отношениях со Светланой Аллилуевой, роль товарища Сталина в победах ВОВ, извращённую историю блокады Ленинграда... как будто здесь остановилось время. Как будто не было репрессий. Как будто культ личности был придуман злопыхателем.
Да уж, Грузию отобразить трудно. Разве что в графике. Кровь выйдет чёрной. Сколько здесь её. В земле, в брусчатке, в стенах.
Кутаиси.
Огромные окна отеля "Phasis" выходят на потёртую автозаправку, как символ всей постсоветской реставрации. Двое присели на корточки перед радиатором позднесоветского автобуса, в Тбилиси таких уже не увидишь. Сейчас поедем, говорит внушительно мужик. Радуются все: толстый мальчик в тёмных очках, хорошо ведущая себя всё это время белёсая российская девочка, четверо щетинистых парней, интеллигентная, тихо матерящаяся молодая пара. В отеле на завтрак сосиски с гречневой кашей – а зачем стараться, российский постоялец ведь хочет гречку. А постоялец теперь идет преимущественно российский, мы уж и забыли, что бывают другие. Спасибо, хоть английский попрактикуем с Вами.
На зелёном рынке продавцов гораздо больше, чем покупателей.
"Роскошный" новодел храма Баграти не затмевает благородную печаль развалин.
– Батоно Джозеф, если бы ты мог выбирать, кем бы ты стал?
Ответ скор:
– Никем.
– Просто лежал бы?
– Зачем лежал. A wise man. Мудрец.
– Это как?
– Я учиться очень люблю, а работать нет. Пусть было бы так: приходит человек, спрашивает совета, а я, если захочу, даю. Если захочу, понимаешь? Вот!
Не подумайте, что здесь может не нравиться, что страна не прекрасна. Просто времена ей достаются всё сплошь хреновые, хреновее некуда.
Батуми.
"Шератон" выглядит как университет на Ленинских горах. Рядом университет, бывшая мужская гимназия. Гимназии хотя бы здесь разрешались, учиться дальше уезжали в Париж или там в Москву. Колония, российская Индия. “Индия” на жаргоне – это штрафная камера в изоляторе. А есть ли в тюремном жаргоне "Грузия"?
Грузия – это всё-таки блатное место под солнцем. Вон, как цветёт набережная. А вот и галька прелюдией к воде, острые камушки как занозы. Топчан, одесское такое слово. Бросить на него украденное ("позиченое") в номере полотенце и быстро упасть, замереть, притворившись вялой водорослью.
Через десять минут лихорадочного поглощения жара, вот уж поистине краденое солнце, подгребает личность, первый-куда-пошлют с пластиковыми мотузками в руке:
– Здесь платное место, – и, жмурясь от собственной наглости, – сорок лари.
За сорок лари можно съесть двадцать пять хинкали.
Я даже не говорю это, а смотрю выразительно.
– А не хотите платит, не платите, конечно... – кинто отступает, не собрав дани.
Только в Грузии.
Вот такие, маленькие вещи я всё-таки понимаю.
Не сходить ли в Ботанический сад? Я его помню точечно с отрочества. Нас вела экскурсовод, тётенька-всезнайка, и папа, прикалываясь, вытащил блокнот и карандаш: "Простите, не успеваю записывать... так каков период цветения? Помедленнее можно?" Было стыдно за него, честно. Сейчас ситуация странным образом повторяется, поскольку русский мир снова сузился до ботанического сада, и об остальном мире остаётся узнавать только по воссозданным участкам псевдомира. Хорошо ещё, что в период междуцарствия его вообще не уничтожили. Вон, в тбилисском Ботаническом умудрились построить жилищный комплекс. После нас хоть потоп. И вообще хоть потоп (это добавляет Мессенджер, где решаются вопросы эвакуации из затопляемых одна за другой деревень).
Сад нынче другой. Фоном разговоры, фейстаймы, воцапы.
Не по-русски – только дети и птицы.
“– Что там подписано, “туя”?
– На горе стоит статУя... гыггы”.
“Она даже корм не весь ест. Пусть Надя заходит к ней каждый день, и поливать. Каждый день”.
“Селфи, селфи с бамбуком делай”.
Дорога изгибается, вверх, ещё вверх.
“Плотная такая общага получается”.
“– Смотли, мама, лыбка утонула!
– Бедный ребёнок, пруд не видел. Всё забыл. В Зарядье, помнишь, были...”
Я не дослушиваю, что там было в Зарядье, и иду по склону вверх, по склону вниз.
“Деда, ну ты что... конечно, увидимся... что-то решится… нет, я тихо... нет, здесь можно”.
“Ну, там хохлов взяли, вчерашних, помнишь, так мы их подорвали только что... ты щас где?” – Пацан снимает телефон со спикера.
“Птичечка моя нежная”.
“Приеду, всё расскажу. Ну приеду же?”
По склону вниз. А вот и очередной болт. Неохота что-то опрашивать. Доезжаем в молчании.
____________________
Я сижу в кафе на набережной, передо мной мороженое в апельсине, шикарная идея, эффектный оранжевый шар, селфи только обостряет удовольствие. Как будто ничего не взорвалось. Вот так сидеть и смаковать ледяной десерт, маленький день маленькой жизни. И не спрашивать никого, что там сегодня, и не предлагать помощь. Просто быть вне боли. Вне боли.
Гуманитарка помогает отвлечься. Мы отправляем посылками тревогу и бессилие, страхи разных размеров, ненависть, боль, динь-динь, получите-распишитесь. Я раздроблена на фрагменты; я не думаю блоками, а ухватываю четверть мысли там и сям, сама становлюсь винтиком, бессмысленной шестерёнкой из старых часов, пачкой аспирина, пакетом чая, парой носков. Меня и так-то просили о посылке, а на фоне Каховки...
любуясь красотами побережья
я знаю
что нет страшнее воды
внезапно набирающей скорость
тихо упорно но с виду спокойно
стремительно заполняющей отверстия
размывающей новые отверстия
врывающейся в дома и сносящей
пат и потом мат
отрывающей деревяшки от стен
отрывающей пальцы от спасительной деревяшки
задувающей фонари
задувающей солнце и небо
отключающей электричество
и сознание
я давно боялась цунами
ещё со времен новостей
о Симёлуэ
мне снится вода
стена воды
и страшнее волны моих снов
только цунами
поднимающееся изнутри
(“Цунами”, 2018)
Ладно, послезавтра разберёмся, сначала конференция, презентация, приём, шампанское (грузинское?! – конечно, в Грузии всё своё!). Через двадцать минут после начала официального приёма начинается дождь, церемония закрытия конференции скомкана, и можно побежать докупить зубной пасты и памперсов.
Всё написано на сайте, но на всякий случай ещё зашла на почту, уточнила. Милая пухленькая в кудряшках, грузинский вариант мадонны Литты, подтвердила тарифы и маршруты. Примут и на Херсон, и на Львов. Послезавтра утром, с конференцией вот только расквитаюсь.
Супермаркет. Магазинчик, то есть.
– Вас как звать?
– Хатуна.
Хатуна с готовностью продаст, а потом с радостью поможет упаковать лекарства, аптечки, еду, постирушечно-гигиенические дела.
Нахвамдис, завтра с утра начнём.
– Хо, жду в десять.
Тут же отыскивается знакомый парень с почты, он поможет упаковать, дайте ему потом пять-десять лари.
Я даю десять, он отказывается. Надо уговаривать, вот что.
Я уговариваю, на десятый день в Грузии научилась.
Три ящика на нью-йоркскими друзьями собранные деньги.
– Как отправишь, приходи, кофе сварю, праздновать будем.
Прибываю в почтовое отделение в сопровождении своего Санчо Пансы верхом на коробках из-под бананов, картинно обмахиваясь “левыми”, добытыми им, номерками. У окошка вчерашняя почтовая мадонна. Холодна и, кажется, меня не узнаёт:
– В Украину нельзя отправлять лекарства, только по рецепту врача, только одно наименование, только...
Жестом Самсона разрываю пасть посылки, Санчо в ужасе.
– ... и вот эти... сыпучие... – она извлекает пакетики китайского супа.
– ??? А в чем незаконность этих?!
– Пойду узнаю.
Она исчезает в недрах, где решается сейчас судьба коробчонок общим весом в 40 килограмм. Нет, теперь уже меньше, ведь лекарства занимали львиную долю посылки.
Посылки кое-как заклеиваются, взвешиваются, она называет сумму... о, ужас! Отправка-то подорожала, да.
Всё, Львов забудем, там подождут. На Херсон необходимо. Неважно, отправила так отправила. Три пластиковых мешка лекарств остаются в Батуми, точнее, в моих руках.
Вот она я, болтаюсь в сеточке-авоське времён моего детства, выпадаю (в осадок) сквозь дырки, непойманная рыбка-удача вываливается на асфальт. Я бездарный активист. "С твоим-то опытом так попасться!" – это от соратницы, которой я протекстовала в отчаянии.
Ладно, отёрли лицо от помоев, движемся дальше.
Я (со Скарлет О’Харой наперевес) подумаю, как вызволить и переправить триста долларов добра, потом. Сейчас кофе.
Пока Хатуна варит кофе на песке, я отмокаю на стуле посреди квартала. В ресторане не подадут такой, теперь везде машинный безликий латте.
Приходит какой-то мужик, обходит стул по периметру, я здороваюсь, но он игнорирует и идёт орать на Хатуну. Оказывается, это не хозяин магазина, а двоюродный брат пришёл сказать, что белье достиралось и пусть освободит машину.
– Я живу здесь два квартала, приходите ко мне. Всё успеваю, пока работаю, постирать, приготовить. Очень удобно, да?
Я была в Одессе в 87-м году, ай, какой этот, как там, толчок.
А я в Батуми в 89-м, ай, какие туфельки-"сеточки" делали артельщики. Купила тогда вишнёвые, с бантиками.
Мы с Хатуной не тоскуем по тем временам, это так, ритуал. Хотя она, возможно, и тоскует в какой-то мере.
– Как Вам жизнь сейчас, жить можно?
– Дети довольны, а что я... работаю шесть дней в неделю.
Хочу сказать: "Я тоже ", – но знаю, что она не поверит.
Ай, какой кофе.
Подарила ей заколочку из серии "Женская солидарность". Хотя какая там солидарность, десять лари за неё не дашь.
Выехав из оплаченного университетом бюджетного отеля с неистребимым запахом труб, вселяюсь в миловидный, в самом сердце старого Батуми выстроенный отель "Пьяцца" (в данном случае пьяцца пристроена к отелю, а не наоборот). И надо же, в дешёвых-то отелях постояльцы тихие, а здесь всю ночь доносится совиное уханье сабвуферов и ритмичные содрогания недальней дискотеки, а также хлопают двери, тонко звенят (при падении?) бокалы… Впрочем, это может быть обычная бессонница, и, сделай я дело, я бы тоже сейчас гуляла смело.
Все прожившие в Грузии более десяти дней приравниваются к почётным грузинам. Я пытаюсь решить проблему по-грузински, рассказывая о ней каждому встречному. Это же Грузия: у кого-то дядя работает на таможне; кто-то знает человека, челночившего на Верхнем Ларсе ("Часами сидели в машинах, ждали... русские ели и плакали, пили и плакали"), а тот уж точно знает всё.
У официанта из "Сердца Батуми" (горячо рекомендую аджарское хачапури, и вино отличное) знакомая сидит на конторке в гостинице, а у той парень из Украины. Может, он меня порекомендует в закрытую группу на Фейсбуке, там и спрошу совета. Написала ему. Вы захаживайте в течение дня, он как увидит сообщение, так сразу. Он отвечает практически сразу, просто сейчас очень занят: работу нашёл.
В стороне от ресепшена сидит гражданин в сексапильной щетине:
– Я бы на вашем месте сходил на площадь Европы к вечеру, там активисты.
А что, дело говорит.
Покуда схожу в дельфинарий, посмотрю, как там притесняют права дельфинов.
Посмотрела. Притесняют. Хотя по дельфинам трудно судить, страдают они или радуются нейростимуляции, есть ведь и такое мнение. Главное, рыбу дают.
Бедные мы дельфины. Хатуна, Нино, Саша.
В Казахстане по-прежнему родятся безрукие дети. Хорошо хоть, в Грузии не проводили ядерных испытаний. Ничего же не жалко великой державе.
Кстати, на е-мэйл до сих пор нет ответа.
В обратный путь пешком через площадь с высоко стоящей, далеко глядящей каменной Медеей, хозяюшкой, выколачивающей на свежем воздухе золотое руно.
Да, вот они стоят, флаги на плечах.
Радостно:
– Ребята, слава Україні! Маю до вас питаннячко.
– Ш-шшш... хвилина мовчання у нас.
Через минуту я опять со своим вопросом.
– Не бачите, ми співаємо.
И дают "Червону калину" с пятью репризами.
Отчаялась и отошла к ресторанчику, села на пенёк...
– Меню? Бумажных нет, только отсканировать QR-код.
А если у меня телефон на последнем издыхании?
Пожимает плечами, отходит. Хорошо хоть, не выгоняет.
Жду.
От хорового кружка отделяется наконец парень:
– Чем можем помочь?
Называю цену вопроса.
– На сколько там?
Отсюда уже ничего не отправишь, видите, какой курс взяло грузинское правительство (опять об политику?!). Но мы можем иначе. Сейчас заберём всё у вас и переведём деньги вашему волонтёру. Фотографии пришлём.
Рома, возьми номер. Рома с Черкасс, а сам я с Херсона.
По очереди не доверяем друг другу, но всё-таки в конечном счёте доверяем. А что сделаешь, в аптеку назад не сдать, это же Грузия, смешная вы. Считаю, группирую, умножаю, фотографирую, жду отмашку.
Передаю в условленном месте.
Я им мешки и квитанции, они мне честное слово. Немного неравноценно, нет? Но всё сработало, всё здорово: "мои" волонтёры получают деньги через два дня.
Хорошая всё-таки страна.
Да нет, при чём тут страна. Это мы, это наши люди.
А вот и нет. Вот и страна.
Хватит подвергать сомнению. Здесь воздух такой. Всё для людей. В зависимости от того, что ожидаешь, и чуть больше. Грузины оказывают непрошеную помощь, и это действует. Это меняет.
Мир (не без) добрых людей. Не без почётных грузинов.
Завершающий аккорд – это официальный ответ от официальной организации, которой в лучших американских традициях прохождения не через задний проход, а через двери был отправлен тот самый е-мэйл: “Уважаемая, помочь ничем не можем, потому что между Грузией и Украиной больше не существует почтовых отправлений.”
Мы ещё станем людьми. Планетарно. Клянусь Грузией.
Удалите пробелы, советует программа. Но в нашем случае весь текст – один сплошной пробел, пробуксовка. И я всё равно ничего ещё не понимаю в этой стране, дай ей Бог здоровья.
P.S. Шесть западных стран отметили 15-ю годовщину захвата Россией 20% территории Грузии, потребовав в четверг, 08/10/2023, чтобы Москва вернула регионы Южной Осетии и Абхазии.
В совместном заявлении шести членов Совета Безопасности ООН — США, Великобритании, Франции, Албании, Японии и Мальты — говорится, что вторжение России в Грузию в 2008 году ознаменовало ту «более агрессивную тенденцию» в её политике по отношению к соседям, что сегодня наблюдается в Украине.
______________________
Галина Ицкович - уроженка Одессы, живёт в Нью-Йорке с 1991 года. Получила звание магистра социальной работы в 1998 г. Психотерапевт, эксперт по вопросам детского развития и психологической травмы, клинический консультант института ICDL, международный лектор, автор профессиональных статей, радиожурналист. Среди публикаций последнего времени — «Точка.зрения», «ROAR», «Времена», «East-West Literary Forum», «Слово/Word», «Среда», «Западное Побережье», «Радуга», альманахи «Дерибасовская-Ришельевская», «Южное зияние», «День зарубежной русской поэзии», «Год поэзии-2022», публикации в англоязычных журналах и альманахах (Punctured Lines, Asymptote, Russian Life, Harpy Hybrid Review, Unlikely Stories). Автор книги стихов «Примерка счастья». Стихи переведены на английский, украинский, испанский.
