Пьеса «Бруксизм» ставится со значительной степенью свободы. Пространство героя может быть заполнено всем чем угодно, на вкус и желание режиссера. Обязательный атрибут - диктофон. Возможно перевоплощения героя с помощью масок и костюмов в обыгрываемых им персонажей (Гитлера, Фрейда, Иисуса, врачей, собственной матери…)
Лица, не изучившие данного вопроса,
могут позволить ввести себя в заблуждение.
Лорд Рэглан
«А Я говорю вам…»
Иисус Христос
Они не разговаривают со мной. Наверное, их просто нет. Это выдумка. Мои фантазии. Я придумываю их. Как и придумываю каждый раз нового себя. Вчера я был мальчиком из трущоб. Я бродил, по своему пространству, разглядывая мусор под ногами. Пинал пустые консервные банки. Вслушивался в песни бездомных, как и я, котов. Поют эти дохлые, облезлые создания, без ушей и хвостов, одну песню. Все без разбора. Всегда. Песнь голода. Мою песнь. У них тоже пространство, что и у меня. Приходится делить его ещё с парочкой безумных бомжей и воронами гастролерами.
У нас нет дома. Мы родились здесь в своем пространстве. Так и живём. Все так живут. У всех на это свои причины. Свои обстоятельства. Об этом молчок. Только пожухлая листва болтлива в непогоду и дождь, враг бездомных. Шумит и шуршит. А коты всё поют и поют. Порой подпеваю. Живот человека, живот кошки – одна песня. Холод лишает голоса. Мороз убивает. В такое не легкое время забираюсь в самый дальний угол, там теплее и пытаюсь уснуть. Во сне ты можешь согреться, потому что можешь стать полярным медведем. Или его шкурой. Во сне ты можешь не стать…
Они не показывают своих лиц. Есть ли они у них? Даже ушей не видно. Мы все здесь без лиц. У котов морды и те без ушей. Слышать - вредно. Можно услышать правду. Правда всегда под запретом. Видеть разрешено, потому что глазам верить нельзя. Всё может быть иллюзией. Галлюцинацией.
Выдумкой.
Чтобы слышать попросил у них диктофон. Долго ждал. Разрешили. Решили, я стану откровенничать с механической штукой «made in China».
А я хочу просто услышать. Они шепчутся. Порой и котам есть о чем шептаться. Все что-то скрывают. Все. Всё. Даже от самих себя скрываем. Шепчемся и боимся быть услышанными. Для этого и нужна эта китайская безделушка. Чтобы услышать их. Услышать себя.
Истинного себя. Не придуманного.
У выдумок свои плюсы. Ты никогда не одинок. У меня всегда гости и вчера были и сегодня. Вчера я долго разговаривал со старой, во всех смыслах слова, знакомой. Поэтессой. Она читала стихи. Запомнилось вот это:
- Жри моего нациста
Сердцем своим,
Зубами.
Кровь леденея стынет
В чаше чужих раскаяний.
В чаше приправлено солью
Блюдо из страха с детством.
Помнишь, как ты играла
В классики прошлым летом?
Она читала это громко, выпучив глаза и уставившись в одну точку. Куда-то наверх. В пустоту:
- Жри моего нациста
Правильно, смело,
Тонко.
И не шепчи, что знала
Как убивать тихонько.
Тут она кашлянула и быстро протараторила:
- Можно заменить «тихонько» на «не громко». Так и сделаю. Наверное. Ни в чём сейчас нельзя быть уверенным. И дальше:
- Чтобы никто не слышал,
Чтобы никто не просёк
Как ты цевье подняла,
Как наточила нож.
Жри моего нациста
Маме оставь кусочек,
Папе,
Ещё соседям,
И не забудь про кошек.
Людям нужней незнанье
Верность нужней собаки
Ты говорила:
- Рано нам говорить про наше.
Жри моего нациста…
Она выдохнула:
- И дальше небольшой повтор начала. Обожаю, когда начало повторяется в конце. Как бы соблюдая некую цикличность в природе. В природе ведь всё подвержено циклу.
Поэтессу эту звали Коко де Бис. Псевдоним.
- Сама придумала ещё в юности. Превосходно, не правда ли?..
Я соглашался. Всегда соглашаться в этой жизни, значит выигрывать. Побеждать. Люди от возвышенного, все эти поэто-художники, любят, когда с ними соглашаются. Когда им льстят. В каждом из нас живет нацист. Поэтому нам есть, что в себе задавить, сожрать. Она предложила записать её голос на пленку. Отказал. Есть вещи и поважнее. Обиделась:
- Это в вас нацист говорит.
Согласился.
Они оставляют предметы на моем столе. Предметы из прошлого. Вещи. Ощупывая их, пытаюсь вспомнить. Мяч красный в белый горошек. Детская площадка перед домом. Зной. Качели - черная покрышка на цепях. В песочнице вечные дети с не истлевающими пластмассовыми лопатками и граблями. Разбросанный конструктор. Деревянные кубики с буквами. Б.Е.С.К.О.Н.Е.Ч.Н.О.С.Т.Ь. И страшно, что так будет всегда. Тебя не будет, а это всё будет. Останется. Без тебя.
Красный мяч обозначил начало жизни кровавым следом. Отпечатком. Сначала я разбил им окно в доме поселкового авторитета, за что папа разбил лицо мне. И поскакал мяч, оставляя кляксу за кляксой. Разметка моего существования. Моей заранее известно проигранной войны.
Бусы – десяток красных мини мячей. Жена. Любовница. Сестра. Подруга. Кто?.. Пространство ограничивает не только действия. Память мечется из угла в угол. Не вспомнить. Лебединая шея. Чёрное декольте. Пьяные голоса. Выпирающая похоть. Голые, разодранные ляжки. Кровь. Кровь отрезвляет.
Записка. Лист в полоску с трудом разборчивый почерк.
«Ты свинья! Порть свою жизнь! Мучай себя!»
Ещё она не любила кошек.
Говорила - все кошки предатели и бросала в них камни.
То было время разбрасывать камни. Теперь время собирать.
Здесь в моем пространстве тяжело следить за временем. Оно не ощутимо. Приходится самому становиться временем. Часами. Захочу, будет полночь.
Или щелчок пальцами и взойдет солнце.
Включаю диктофон перед сном. Они смелей, когда я в лапах Морфея. Они шепчутся.
Я научился извлекать голоса из тишины. Слова. Некоторые слова были мне не знакомы. Позитивный эдипов комплекс, ещё как-то понятно, объяснимо.
Но что означает: регрессия и амбивалентность по отношению к родительским фигурам и их интроектам? И причём здесь сигнальная тревога? Слова, слова, слова. Было что-то ещё за словами. Слова это ведь не просто буквы. Это код. Шифр познания себя. Его… Всё что удалось разобрать, записываю в блокнот. Чаще в тишине лишь звуки. Страшные звуки. Плачь.
Откуда взялся этот маленький ребенок здесь? Этот мальчик? Он хнычет. Сначала. Потом плачет. Скулит. Не выношу этого. Выключаю приятеля «made in China». Слёзы побег от реальности. Только сколько нужно слез, чтобы укрыться за ними как дождем от действительности? Опять вопросы. Слова. Понятные. Незнакомые. Слова.
Депривация. Порог. Расщепление. Не прощение. Вытеснение. Сублимация. Анализ. Презрение или прозрение. Цензор. Зависимость. Поведенческое. Заторможенность. Либидное инфантильное. Принцип. Инсайт. Дневные остатки…
За словами жизнь. Тайная. Моя и не моя одновременно. Тёмная половина. В этих словах я неизвестный Человек сокрытый. То, что между строк. За словами…
Они боятся Гитлера. Гитлер это хаос. Я - Гитлер. Они - система. Всё есть система. И только в моем пространстве нет ей места. Логика здесь отсутствует. Кроличья нора. Коты и кролики. Расшифрованные записи ещё более запутанные и не ясны. Шифр в шифре. Язык котов и кроликов. Звериный язык.
Белое на белом. Гитлер любил свою собаку, потому что она видела его сны. Он это знал. Один сон на двоих - не это ли наивысшая точка смысла жизни?.. Любовь в единстве. Любовь и есть единство.
Приснились воздушные шары. Ненавижу шары с детства. Они пугают. Ощущение взорвавшегося шарика на губах. Вкус резины и слёз. Губы помнят. Глаза, лицо… Пустота полна боли. БАХ. Тогда всем смешно, а тебе обидно до кровавого отпечатка ногтей на ладонях, до мокрых трусов. Воздушные шары полны унижения и предательства. И во сне я вижу их, снова и снова. Мне около десяти, я один на земле где вместо неба шары. Неба нет. Облаков нет. Шары. Красные, желтые, синие, черные… Мгновенье и разноцветное «небо» падает на меня.
Скрывает. Взрывается. Красные вспышки. Желтые, синие… Цветопреставление. Радужный Армагеддон. Кричу. До разрыва легких. До визга. Писка. Скулежа. Скулю. Скулю. Скулю… Ах, нет, это моя собака. Моя Блонди скулит. Она тоже боится. Немецкие овчарки как никто знают, что такое страх… Блонди боится. Когда шары взрываются. И с этим не возможно бороться. Это ни её борьба. Она моя. Борьба.
Mein kampf . Здорово проснуться Гитлером. Тогда они перестают даже шептаться. Гитлеру можно всё. Плюнуть в эти безликие морды. Потребовать объяснений. Хлеба и зрелищ, наконец. Они подчиняются. Они проигравшие.
- И кто вы такие вообще?..
Ответ один – молчание.
- Вы мой вымысел?
Ответ тот же.
- Я болен? Я в психушке? В тюрьме? Что это за место? Здесь курят? Можно материться, бля? Это планета Земля? Марс? Я живой? Я в аду?..
Молчание способно убить. Гитлер не исключение.
Падаю лицом в белоснежную утробу кровати.
- Здесь можно кричать?!
Кричу.
За молчанием будущее. Молчанье – будущее слов, по Бродскому. По мне так лучше смерть, чем тишина. Поэтому кричу. Притихли коты. Пространство наполнилось криком и в целях самосохранения (чтобы не повторять участь воздушного шарика) увеличилось. Все Вселенные расширяются так ведь?!
Они должны иметь имена. Всё живое имеет имя. Только как назвать безликое? Все на одно лицо. Без лица. Имя им легион?.. Потому что их много… Этих около двух тысяч. Это стадо свиней, что пасутся рядом. Я позволил демонам войти в животных. Одержимый мужчина, крестьянин, тощий и израненный, когда сущности начали покидать его тело, забился в диких конвульсиях. Слюни. Пена. Кровь. Моча. Гной. Я не мог на это смотреть. А свиньи, свиньи подняли такой визг, что взорвал небо. В клочья. Вдребезги. Стадо бросилось в пропасть, в море. Море свиней.
То, что не имеет имя, не может существовать. Быть. Жить. У свиней есть клички. У котов…
- Как меня зовут? - спрашиваю.
Знаю, у меня есть имя и фамилия. Я произносил их больше миллиона раз. Всё пространство пропитано моим именем. Мною. Меня зовут…
- Доктор Фрейд. Не узнаете меня?
Думаю: «Господи, боже мой, опять он». Произношу:
- Узнаю, узнаю. Опять интересный сон?
- Как вы догадались?
- У вас ширинка расстегнута. Ха-ха. По всей видимости, очень познавательный сон? Снова шляпы? Зубы? Брёвна?..
- Я просто торопился вам его рассказать.
- Всего лишь?.. Жаль я уже было начал думать… Впрочем не стоит. Начинайте.
Он тяжело дышит над верхней губой испарина, пальцы рук мелко дрожат. Он начинает:
- Большой двор, на котором сжигаются трупы. Говорю: «Я уйду, я не могу на это смотреть». Затем встречаю двух мальчиков из мясной лавки, спрашиваю: «Ну, что, было вкусно?» - один отвечает: «Ну, не особенно. Как будто это было человеческое мясо».
Они принесли книги. Страницы с нужными словами вырваны. Нашел одно. «Парапраксия. Ошибочное действие, вызванное вмешательством какого-либо бессознательного желания, конфликта, потока мыслей. Оговорки и описки – классические парапраксии».
Lingua Iapsa verum dicit. Оговорки выдают правду.
Хотя и это может быть не правдой. Сейчас и в книгах нет истины. Деньги, и в любой энциклопедии появится любое объяснение. Твоё, как ты хочешь, как желаешь. Только заплати.
Я хочу, чтобы Клеопатра оказалась мужчиной. Сколько это стоит? Башляю. Всё отдам… И почку, и сердце, и душу, только бы во всех книгах Клеопатра болтала своим мужским достоинством. На радость Цезарю и Антонию. Ха-ха… Хочу еще, чтобы в Отечественной войне фашисты победили.
- Жри моего нациста… О, да…
Пускай все женщины станут развратными, доступными сучками, а у мужиков будет один зуб и 33 члена. Хе-хе. Вот только мешок с яичками куда деть?..
Плачу за то, чтобы мамы жили вечно. Мама это единственное что у нас остается. Что всегда с нами…
От мыслей болит дико голова. Мысли убийцы. Мои убийцы, сколько вас?.. Придумываю новый день. Новых их. Нового себя. Взять и придумать свою смерть. А что есть выдуманная жизнь? Самая настоящая смерть…
Придумать другого себя. Наговорить это на диктофон и прокручивать каждый раз. Чтобы помнить. Чтобы слышать. Знать. Действовать.
Забывать легче. Не помнить - благость. Дуракам везет. Они не помнят об ответственности. Я дурак. Вечный дурак. Сделайте мне укол. Лоботомию. Вместо мозгов опилки. Как в игрушках из детства. У меня был медвежонок без глаз и с оторванной лапой. Классический вариант. Папа любил стрелять в моего плюшевого друга из самопального пугача. Всё тело мишки было прострелено насквозь. И эти раны не затягивались. Не заживали. Вечные раны. Напоминания. Чтобы помнил? Забыться. Напиться самый лучший способ. Алкоголь лекарство от памяти. От жизни. Панацея. Амброзия. Пьяница ближе к Богу. Пьяница творит жизнь. Да он и есть бог. И море по колено… Шатает… Люблю мешать. Пиво с водкой. Вино только после пива. Коньяк. Ликер. Настойка. Перцовка. О да, перцовка. Обжигающая. Очищающая. Живая вода. Катарсис. И силою её и крепостью мы исцелились… Ха. Они боятся меня пьяного. Боятся ещё больше чем Гитлера. Пьяный я страшней Адольфа. Способный на всё. Богохульство. Ложь. Прелюбодеяние. Воровство. Убийство…
Что там дальше?.. Инцест? Убийство родителей?.. Спасает тошнота. Одна мысль в карусели пьяных мыслей. Добраться до унитаза и выпустить из себя это. Зло. Вывернуться наизнанку. Спастись.
И как заведенный:
- Блевать, блевать, блевать…
А потом не помнить ничего. Ни-че-го. И только предательская запись диктофона напоминанием из прошлого стучит в больной мозг. Хрипом. Плачем. Стоном.
/Выкл/.
Они оставили дверь приоткрытой. Дверь в другое пространство. Разглядел там другую жизнь (не жизнь?). Специально не закрыли дверь, чтобы я понял, что существует иная жизнь и куча других жизней. Не только моя. Не такая как моя. Другая. Другие. Стоит только сделать шаг. Выйти. И начать жить другой жизнью. Стоит только начать…
Отвернулся. Бездомный. Потерянный. Если мама и сегодня не придет. Не заберет… Стану сам своей мамой. Приду. Обниму себя. Мамой. Пожалею. Скажу: «люблю, заберу, не оставлю, не покину». На голове у меня красный платок с золотыми кистями. Добрый взгляд усталых глаз. Нежные руки. Ладони пахнут мятой. Дыхание горячее, родное. Моё. Запах пробуждает воспоминания. Возвращает назад. Где дом, где сад, где жизнь… Детство – это время не подвластное смерти. Вечность.
- Я пришла за тобой сынок, - говорит мама, - пойдём.
Её голос лекарство.
- Ты долго ждал. Долго был один. Теперь я пришла. Вернулась. Мы вместе. Навсегда, - Берет мою ладонь. Целует. Прижимает к груди. К сердцу. Мама. И мы сливаемся. Становимся единым целым. Одним. Одной большой и вечной. Бесконечной. МАМОЙ!
Они могут быть и ангелами. Почему нет? А всё это действие происходит на небесах. Небесное пространство. Я получается кто? Человек? Или Бог?..
«Made in China» приходит на помощь. В бессвязных записях раз за разом наталкиваюсь на это слово - Бог. Я разговариваю во сне. Во сне я молюсь. В реальности даже «аминь» слово не произношу. Во сне же, только и различимо молитвенное бормотание. И это слово. Одно только слово. Всегда.
От мысли быть богом не откажешься. Если я Бог. Они ангелы. То где тогда люди?.. Ау?.. На небе нет места человеку. Котам и кроликам лишь… Красным мячом солнце. Солнце-лампа. Красный-опасность. Почему кровь красная? Хочу синюю кровь. Зеленую. Я заплачу. Любую цену. Называйте?!
Сравнивал записи. Диктофон и блокнот. Кто-то лжет. Из микрофона слышу стоны, скрежет, хрип, всхлипы, плач… В блокноте читаю: «Опять никого. Один. Как и вчера, и позавчера, и сотни, и тысячи дней назад. Один. Ни-ко-го».
Кто тогда плачет? Кто мечется в моём пространстве, рядом со мной? Кто бормочет и скрипит зубами? Зовет маму и молит о спасение, кто?..
Я начинаю знать, что ничего не знаю.
Коты со своими песнями… Кто подскажет?.. Прокручиваю все записи. Запись за записью.
Голос поэтессы Коко де Бис. Тонкий, картавый, писклявый:
«Я пью.
Я курю.
Я тебя не люблю.
По избитым до крови сюжетам
Ухожу.
Погублю.
Не найду.
Испишу.
Испишусь до утра
До скелета».
Кто?
«Произошло чудо: вы нашли меня среди многих миллионов людей». А, это Гитлер, это его голос.
Где же тогда я? Как найти себя среди всех этих голосов?
«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Христос этот голос нельзя не узнать. Голос полный света. Голос солнца. Веры. Надежды.
Запись за записью. Терзая диктофон перемотками…
В поисках своего голоса. Прошу. Ищу. Стучу…
«Бывают сновидения о местностях и ландшафтах, о которых спящий ещё в самом сновидении утверждает категорически: «Там я уже был когда-то!» Эта местность всегда – половая сфера матери; и, удивительно, ни об одном месте человек не может с такой уверенностью утверждать, что он был там, как именно об этом».
Старикашка Зигмунд. Мне бы твои комплексы, я как пить дать, был бы самым счастливым человеком. На Земле и на небесах… Скажем: «аминь».
Кто?
Коты орут из динамика перебивая, друг дружку, кто громче. Кошачьи песни.
Голос это оружие. В начале было Слово… Произнесенное вслух Слово. Только Боги владеют Словом. Словами. Без голоса ты не существуешь.
Ноль. Ничто.
«Диагноз – одиночество. Одиночество рождает множество тебя. Одиночество делится, дробится. Одиночество на одиночество даёт двойное одиночество. А помноженное на сотни, тысячи одиночеств…»
- Всё хватит, - кричу, - это не мой голос! Не мой!
Перемотка и снова кнопка /вкл/:
- Я готова помогать тебе во всём, сын. Идти за тобой. След в след. Если придется воевать, я буду воевать. За тебя! За нас с тобой! Сын! Только скажи! Скажи!
Говорю:
- Я говорю. Ты слышишь мама?! Вы слышите?! Я хочу услышать свой настоящий голос. Доставшийся мне от мамы и папы. Голос сердца. Души. Меня!
Ответом из диктофона выползает тишина.
Запись за записью. В изнеможении. В своем собственном аду. Где плач и скрежет зубов…
Пускай так. Я могу придумать свой голос. Мне не привыкать. Выдумывать.
Голос это то, что никому, никогда не отнять. Это как мама. Это твоё. Голос лекарство. Голос оружие. Мой голос револьвер. Голос пулемет. Голос взрывчатка. Голос бомба! И вот вам мой голос. Все! Слушайте! Я говорю!
Тишина. Слышно как работает диктофон. Непонятные шумы, треск, всхлипывания, скрежет… Медленно гаснет свет. Когда наступает полная темнота. Неожиданно - ВЫСТРЕЛ. Затем ещё один выстрел. Пулеметная очередь. ВЗРЫВ!
Гробовая тишина.
Занавес.
Конец
Последний день января, 1 и 2 февраля 2012г
