Бывает, что смерть приходит в лице распрекрасной феи
и тысячью ярких радуг, являет свою красу.
Боюсь, что и не сумею сказать мудрецу халдею,
что в красочной упаковке кончину свою несу
туда, где уже не слышно ни голоса, ни клаксона
и где возвещает утро назначенный бутафор,
где нет ни конца с началом и ни молодца-резона,
поскольку уже разбился остаточный светофор.
Взлетели сплошные миги на полном своём форсаже,
и спрятался за кручину последний большой медведь,
и не было там нисколько, нисколько там не было даже
того, что весенним утром положено так хотеть.
Ещё хорошо успелось, ещё хорошо случилось
вдохнуть, хоть и с перепугу, свежайших воздушных масс,
но всё через день умчалось, но всё через день свернулось
и рухнуло в два каньона в последний из первых раз.
Столкнулись с торнадо милым, столкнулись с торнадо главным
и крыши, и даже ниши, и с ними колокола,
отлитые невозможным, большим устремленьем славным
в веках, из которых вышли сегодняшние дела.
Прощай, дорогое время, прощай, болевая масса, –
сегодня ведь годовщина ганзейских больших времён.
Я не удержал ни стрелки, ни уровня ватерпаса,
за что по законам нашим немедленно был казнён.
