ЗА ГРАНЬЮ МОРАЛИ
За матовой гранью морали
В оковах из стали,
Что сковали в паре
С собственной судьбой.
Заключив пари с дьяволом,
Жил-был человек-герой
Былин и легенд,
Что с времени получали дивиденды.
Титарев В.
Глава 1. В ожидании
Сидел за столиком, наверное, в самом дорогом ресторане города. Я давно уже заказал ужин на двоих (только жаль что без свечей) и приготовился к этому вечеру. Тут было мило и уютно, а главное тихо. Вокруг сидели не молодые люди, уже состоявшиеся и добившиеся чего-то. Я поэтому и выбрал такой ресторан, что кое-чего добился и понял, пускай не до конца. Но надеюсь, что мне помогут разобраться. Уже совсем скоро помогут. Да и потом, тут было, вроде бы, тихо.
Еле слышные голоса людей, сидящих за соседними столами, превращаются в шушуканье. Отчасти из-за музыки, спокойной и медленной, не навязчивой, а отчасти из-за расположения столов (мне именно так и представляется эта тишина в вечно шумящем мире, но правда ли это?). Что и говорить, хозяин хорошо продумал в интерьере все до мелочей. Только вот, пожалуй, на большее не хватило ни желания, ни сил. Еда была отвратительной. Даже чай, что стоял передо мной, был похож скорее на пойло, чем на напиток, который должен согревать. Пить его было невозможно и противно.
Я болтал ложкой в стакане, поднимая там муть, которая, наверное, и была – чаем не из пакетика, обещанного в меню. На секунду представил, какой тут кофе. Стало еще хуже, ведь мой собеседник, который все никак не приходил, так его любит. И, скорее всего, закажет именно это. Оставалось надеяться, что пить будет некогда. Что заставлю задуматься над своим рассказом.
Нарочно стучал ложкой по стенкам, как всегда, и собирался с мыслями. А собирать-то было что, ведь надо многое еще раз обдумать. Именно этот вечер смог бы снова сделать меня счастливым. Теперь уже счастливым окончательно, а не на ту одну четвертую.
Хотя все это не важно. Ресторан и плохая еда. Не за этим я гонюсь. Просто нужно было место, ведь домой, по сути, к себе домой, мне попасть никак не суждено.
Я ждал и надеялся, что дождусь. Потому что тот, кто должен прийти... В общем, любил я еще свою жену. И не переставал любить никогда, и не взирая ни на что.
Сначала все было хо-ро-шо. Она так твердила, да и я был в этом уверен. Но потом... Слишком много натворил всякой ерунды, которая несовместима с браком и вообще с какими-то отношениями.
Единственное, что позволяло надеяться на лучшее - эта та история, ради которой я все это затеял. Которая, наверное, и была виной всем ссорам и размолвкам. Если, конечно, я не перекладываю всю ответственность с себя. А если и перекладываю, то пускай. Даже легче. Уж очень много ужасного я натворил. Слишком много. И самое страшное: большую часть моя жена и знать не знала.
А произошло примерно такое.
Глава 2. Предыстория
Я всегда был немного умнее своего возраста. Всегда понимал то, что зачастую не видели другие. Редко могли найтись люди способные понять меня. Всегда со всеми говорил на равных. Если человек умен, то и я был таким же: вступал в горячие споры, всегда что-то доказывал и пытался убедить. Обычно так и выходило. Потому что прежде, чем во все влезть, обдумывал хорошенько все за и против. Составлял самую объективную и справедливую точку зрения. Верил в нее сам и заставлял поверить другого.
Если же человек не блистал своим умом, то и я, дабы не ущемлять его, прикидывался незнающим и глуповатым. Даже порой перегибал палку (чтоб люди могли поверить в себя, в то, что они не самые ничтожные, что есть хуже), зато тогда было проще и мне, и моим не слишком умным знакомым. Но точно так же, как и в первый раз, я старался хоть как-то рассказать о том, что понимаю. Пытался хотя бы сформировать представление, пускай поверхностное, но все же сформировать.
Это было сложно. Я жил всегда напрягаясь. Следил за каждым движением, за каждым словом. В голове постоянно порядок. Мысли в строго отведенных для них частях мозга, по полочкам разложены, как говорят. А все чувства тщательно скрыты.
Мог днями общаться и находиться рядом с неприятным лицом, но не показывать свою неприязнь, вообще никак, хотя другие на него зачастую срывались, отворачивались (а тот был видимо только рад, ему нравилась вечная ругань). Я прятал неприязнь в самом далеком уголке сердца и, в отличие от других, искал пути, чтобы вражда исчезла. Чтоб тот человек изменился так, как будет лучше для него и для окружающих. А значит, изменился бы и я.
В общем, пытался сделать людей счастливее и сам найти свое счастье. Я как мог менял жизни и менял к лучшему, потому что был воспитан в любви и доброте.
Единственное, что было плохо. Я для поиска этого счастья пользовался любыми путями, дорогами и тропами. И они порой оказывались не самыми благородными. Это конечно не правильно, вообще все это было неправильно, и понять мне об этом уже дали. Плохо, что лишь теперь, когда так много ошибок совершено. Но тогда я этого не видел. Тут-то и был изъян в моей теории и в моих действиях.
Мне нравилось так жить и о другом я не мечтал. Потому что такая жизнь была спокойной, размеренной. Я был доволен.
Никогда не любил работать в паре. Отчасти, потому что не умел, отчасти, потому что не с кем было. Все планы по поводу обретения кем-то счастья придумывал и воплощал сам. Но вечно одиноким жить нельзя, да и просто семью, как у других, захотелось. Нужно было кого-то полюбить. А может и сделать счастливым. Я загорелся этой мыслью. И стал искать. Искать яростно и без остановки. Искать себе спутницу, которую мог бы видеть каждый день на протяжении многих лет. А главное, которую мог бы сделать счастливой. Искал так, будто у меня нет времени и каждый день последний. Будто завтра может не наступить. Искал долго и упорно, но, в конце концов, был вознагражден за труды. И награда оказалась достойной, затраченных сил.
Долго не думал и не тянул резину. Почти сразу предложил выйти замуж и получил согласие в ответ. Я любил. Сильно, как не любил никогда. И меня любили не меньше. Я это чувствовал и был счастлив, ведь теперь имел все, что нужно для жизни. Все цели, которые ставил до этого - достиг, а те, которые еще поставлю…, был уверен, что дойду до них вместе с любимой.
И это было настоящее счастье. Не запланированное заранее и не впихнутое в сознание через силу. Это было счастье, которое пришло само собой. Настоящее счастье…
Глава 3. Горе
Мы мечтали о светлом будущем. Тем более, все для этого у нас было. И ум. И образование. И силы. И мечты. И молодость.
Оставаться вдвоем долго не хотелось, поэтому месяца через четыре после свадьбы, я уже готовился стать отцом, а она матерью. Как я был рад, когда узнал это, забыл даже про свое маленькое горе, с которым уже смирился, но которое все-таки время от времени щемило душу, не давало мне покоя.
Все было слишком хорошо. Тихо и спокойно. И эта тишина не могла продолжаться долго, обязательно должен был грянуть гром.
Оказалось, у маленькой, еще не родившейся дочки, злокачественная опухоль в почках, которая, конечно же, не поддается лечению. Поэтому, даже если жена родит, долго жить ребенку не придется, максимум пару часов. Нам предложили делать аборт, и я согласился. Почти сразу, потому что ожидание могло стать губительным для нас обоих. Она же, сначала была против, но потом, через силу, пошла на это.
Помню вечер, когда все должно было случиться, жена в больнице. Хотел прийти к ней, но она не дала. Сказала, что без меня будет легче. Я сидел и роптал на Бога или на того, кто вершит нашей судьбой. Я был зол на него. Не мог понять, зачем. Сделав меня сначала глухонемым, он преподнес еще один подарок, пожалуй, еще хуже. Если с первым, за годы я справился, ведь другие же живут, только иногда был стеснен этим недостатком. То второй…, совершенно не представлял, что буду делать, как жить дальше. Как преодолевать горе? Ведь дело даже не во мне, потому что не жалею самого себя. Наоборот, ради дочки и если бы можно было бы, я сделал абсолютно все для ее спасения. Впрочем, каждый бы так сделал, каждый любящий родитель. Я роптал. Из-за того, что этот кто-то смеет распоряжаться жизнями других, ни в чем не виновных людей, которые даже не смогли увидеть солнца или услышать звуков этого мира, когда другие, не люди – звери бегают по планете и еще умудряются подчинять своей воле других людей, которые нуждаются в спасительной соломинке. Ругал жизнь, за то, что она так жестоко трогает, не дает мне оставить себе самое дорогое, что есть – счастье. А находит способ его отнять. И тогда…
В мозгу моем появилась очень незначительная, но навязчивая идея. Которая, с каждым мигом, все больше и больше росла. Сначала превращалась в мысль, а потом захватывала всю голову, все нутро. И это было совсем не та идея, которая бы заставила начать все заново, нет. Этого как раз таки меньшего всего хотелось, потому что ни разу не начинал. Не выбирался из-под настоящих ударов жизни.
То, что захватило меня, было куда более дерзким. Но главное - это было очень жестоким, подобно тому, как поступила со мной судьба, или кто-то, кто был вместо нее. Это был план мести, я хотел доказать, что тоже могу… Только, кому доказать…
Глава 4. Пришла…
Я жду, продолжаю болтать ложкой и жду, когда жена придет. Знаю, что придет, поэтому жду. Справа стопка исписанных листочков, где объяснял все свои поступки и действия за последние полгода, слева чистые, которые могут пригодиться для разговора. Я ненавидел язык жестов, тем более с абсолютно нормальными людьми. Всегда писал. Еще мог понимать по губам, но редко пользовался этим. Не любил. Ручка лежала тоже рядом. Я таскал ее за собой везде, никогда не расставался ни на минуту, как и с чистой бумагой.
Стопка листов вместе с ручкой лежала и за пустующим местом жены. Она хоть и знала мою манеру общения, но вдруг бы проигнорировала или не взяла с собой нужное: ее блокнотик и карандаш. А стеснять ее не хотел, но и разговор из-за этого срывать тоже. Слишком я мелочный, все продумываю, но знаю отлично, что именно за это меня и любит моя жена.
На развод она, наверное, уже подала, хотя времени не много прошло. Она все грозилась, но точно мне не сообщила. Даже кричала, что в моем случае бесполезно, ведь крики я воспринимаю только как выражение лица. Вообще я мог бы отправить стопку листиков ей почтой, но мне нужно было видеть ее лицо, ее глаза.
Время бежало. Секундная стрелка двигалась по кругу. Наверное, с тиканьем. Всегда хотел услышать, как бежит время. Даже если потрогать нельзя, то хотя бы услышать. Не просто эти «тик-так», написанные на бумаге матерью в четыре года, а настоящий звук. Какой он? От этого еще хуже, еще тяжелее.
Она просто залетела в ресторан, в строгом костюме, волосы собраны в тугой пучок сзади. Грудь тяжело вздымается. Видно, что с работы, и видно, что торопилась. Вид немного растерянный. Она внесла какое-то оживление, глоток вечернего трезвящего воздуха с улицы и, конечно же, шум города. Все посетители подобрались и встрепенулись, вроде, заговорили с новой силой и интересом.
Я помахал рукой, на всякий случай, потому что жена уже начала бегать глазами по столикам, искать меня. Она, конечно же, нашла, но только спустя несколько секунд. А я уже ждать был не способен. Терпение, которым запасался, лопнуло, словно мыльный пузырь. Хотел сразу сказать обо всем, за одну секунду, чтоб услышать ответ, но, увы…, еще придется ждать. И может быть очень долго ждать.
Она села, оправилась и кивнула мне. Это обычное наше приветствие, кивок головы и взгляд в глаза. Сегодня взгляда не было. Я ответил, тоже наклоном головы. Посмотрела на бумажки, будто вспоминая, что ее ждет не совсем обычный разговор. И…, потом, чуть не улыбнулась. Сдержала улыбку. Но я то, видящий каждое движение лица, каждую появившуюся или исчезнувшую перемену, заметил. Этого от меня не скрыть! Приободрился немного.
И, в конце концов, у меня окончательно появилась надежда, на то, что не все потеряно, что можно еще вернуть. Она порылась в сумке и достала свой блокнот, подаренный мною же. Не на праздник, просто так. Блокнотик небольшой, темно красного цвета, с золотым тиснением на обложке. Стала листать страницы и открыла там, где мы остановились в прошлый раз. «Иди» - только и было написано на этой страничке. Без каких-либо знаков препинаний. Просто «иди».
- Будешь что-нибудь заказывать? – написал я.
- Нет, ведь ты не есть меня сюда позвал? Говори, что хотел, и я пойду. Или, если нечего сказать…? Так я тогда прямо сейчас пойду.
Довольно едкие слова, но это она как бы отыгрывается за оплошность с улыбкой. Она не злиться, так как раньше, потому что догадывается, зачем я ее сюда позвал.
- На, читай. Как закончишь, задашь вопросы, если будут. Раньше не надо. Да и вообще, еще нужно будет поговорить. У меня есть предложение, просьба точнее.
Отдал записи, жена закрыла глаза, освобождая разум, от лишних мыслей, покрутила листики, пытаясь понять: много ли времени займет чтение. Наконец, разложила все листочки по порядку и принялась читать.
Начал наблюдать, как жена водит глазами по строчкам. Помнил место каждого написанного слова и буквы, поэтому, вроде бы, читал вместе с ней. Читал правду, написанную от всего сердца. Не для того, чтоб показать, какой я бедный или глупый, каким сложным было мое положение. Ее положение ведь было ничуть не легче моего, даже сложнее. Но чтобы исправить все и облегчить свою вину перед всеми и, в первую очередь, перед любимой, которую оставил в сложнейшее время.
Глава 5. Признание
I
Не заставляю это читать, потому что может быть больно. Но ты была у меня сильная. Надеюсь, такой и осталась, хотя даже знаю, что стала еще сильней. И пережить тебе все снова, читая это, будет сложно, но ты справишься, как справлялась постоянно.
Я не буду говорить, как мне было тяжело, когда ты была в больнице, что я не знал, куда деваться. Метался из стороны в сторону. Стоп, говорил же, что не буду! Сразу к сути перейду, так лучше.
Ты знаешь не понаслышке, что может сотворить с человеком даже самая незначительная мысль, пришедшая в голову. Думаю, помнишь, что я показывал. Да и как можно забыть такое… Бедные твои подруги.
Тогда, мне тоже пришла мысль. Нелепая. Даже не знаю почему. Но, как и всегда, я был уверен в ее правильности. Взвесил все за и против, и…, скоро, совсем скоро, она завладела мной.
Я долго думал, за что нам с тобой выпало перенести такое несчастье, а главное, кем было подстроено это горе? Думаю, и тебе такие мысли тоже приходили в голову. Я гадал, что мы могли такое сделать? Чем могли прогневать небеса?
Да, не видел самого главного. Простой истины. Ведь то, что случилось, может произойти с каждым. И некого в этом винить. Только природу, хотя и она не причем. Случайность.
Но идея. Она ослепила и подчинила. Все мысли устремились на то, чтобы отомстить виноватому. И я нашел план мести. Быстро нашел.
Решил показать виновнику в нашем несчастье, что он не один такой сильный и способен управлять судьбами миллионов в этом мире. Конечно, миллионы мне были не нужны. Вполне хватило бы одного. Но самого-самого. Который бы мог совершить много дел, оставить после себя след, не гаснущий, может быть, долгие века.
Я твердо решил. И пока ты лежала в больнице, начал искать жертву. Расчетливо и тщательно, как когда-то искал тебя, чтоб стать счастливым. Кандидатур встречалось не слишком много. И все они были недостаточно хороши. Мне не подходили, ведь искал - самую лучшую.
Управлять людьми мне не сложно. Я выведываю все рычажки и кнопочки, все слабые и сильные места. Если могу сделать чуточку счастливее, то, конечно же, могу и наоборот. Это даже легче.
Я нашел женщину, точнее еще девушку, намного моложе меня. Она умна и талантлива. Красива, аккуратна. Всем приносит радость. Будто светится изнутри счастьем. Почему именно женщина? Да потому что вы лучше нас, вы сильнее духом. И вас сломить сложней, особенно таких, как она, похожих на тебя.
II
Я шел по улице. Она стояла и что-то говорила по телефону. Просто решил попробовать познакомиться. Потому что ощущение появилось примерно тоже, как тебя увидел. Когда ищу, у меня вообще интуиция на людей работает. Я подошел и стал ждать, пока она договорит. Потом написал:
- Как Вас зовут? Хочу познакомиться. Вы мне понравились.
Вот так сразу, как снежный ком на голову и это все в разгар весны. Все кругом любит, цветет, кипит. Но прямо, не потому что я поддался этой весне, а потому, что не было сил тянуть резину. Хотел мести.
Она прочитала и ответила. Просто так ответила:
- Елена.
Улыбнулся, показал на свои уши и на рот, потом пожал плечами. Меня нисколько это не расстроило и не задело за самолюбие, я уже привык, впрочем, ты знаешь… Что несмотря на врожденную глухоту не считаю себя инвалидом, ведь умею то, чего не умеют многие, похожие на меня. Например, точно и красиво писать.
Хотя и прочитал по губам ее имя. Сделал вид, что не понял. Передал ручку и жестом попросил написать. Просто чтобы проверить, как она… возмутиться, или нет. Она, наверное, готова была провалиться под землю, только отчего, ведь не могла знать о моей болезни. Лена немного покраснела и тут же попалась, теперь от меня было не отвязаться, ведь понял, что, возможно, нашел, что искал. Начал проверять:
- Если хочешь, пойдем куда-нибудь, посидим, на весу писать неудобно. Мне все равно, что там будет играть и кто шуметь. Главное, чтоб просто приятное место.
Она, наверное, насторожилась, но потом пошла и движением позвала меня следом. Идти долго не пришлось, до ближайшей забегаловки оказалось минут десять. Назвать это место приятным было нельзя, только если уютным. Внутри сидела молодежь. Видимо, все друг друга знали, потому что встретили спутницу приветствиями, а меня недоверчивыми, немного враждебными глазами. Девушка выбрала столик и принялась что-то заказывать из меню. Заказала. Вопросительно посмотрела на меня, но я отрицательно помотал головой. Мне некогда было отвлекаться на еду. Нужно было понять, что она представляет из себя. Я спросил:
- Ты не боишься идти со мной, вдруг куда уведу?
- Нет, мы же не по темным безлюдным улицам, дворам ходим. Да и потом, я давно хотела пообщаться с кем-нибудь.
Сразу же первые части образа посыпались на меня. И пока этот образ полностью подходил под то, что искал я. Написал.
- Так мало друзей? Не с кем сходить погулять? Не похоже, вон сколько знакомых.
- Почти нет совсем. Я не умею гулять толком. Вообще-то все мое время проходит в труде. А эти, они просто товарищи, к тому же скучные какие-то, глуповатые...
- Что за труд?
- Рисую, с самого детства. Ни дня без этого не провела. Просто люблю. Сердце мое радуется.
Я заулыбался и соврал:
- Люблю то, что создает человеческая рука при помощи кисти и красок.
- Не совсем кистью, я руками рисую. Так лучше выходит, да и веселее. А ты?
Мне было плевать, как и чем она рисует. Ты же знаешь, что безразлично отношусь к этому. Ну, красиво и красиво. А чтоб душу захватывало – нет. Надо было отвечать, поддерживать разговор, и я решил врать дальше.
- Вот работаю, только недавно кончил институт.
Я удивился, но она не спросила, кем работаю. Хотя это было и не важно. Мы продолжали говорить, знакомиться. И из каждой ее фразы я выуживал все самое нужное, нашаривал ниточки, за которые можно будет тянуть и дергать, чтоб заставлять ее действовать, согласно моей воле. Управлять, словно кукловод куклой, в театре одного актера. Она попалась, и назад пути уже не было, ведь мне не сложно влюбить кого-то в себя. К концу вечера Лена готова была признаться, что я ей нравлюсь.
Спешить не стал, а договорился о встрече на следующий день, в том же кафе. Вообще это кафе и стало центром всего действия. Именно в нем меня посещали мысли, как о реализации плана, так и о кое-чем еще (но об этом позже). Бедная. Лучше бы не приходила.
Но пришла, даже раньше времени пришла. Когда ворвался в зал, за пять минут до назначенного срока, обратив на себя секундное внимание компании, которая, казалось, не расходилась со вчерашнего вечера, Лена уже сидела и пила сок через соломинку, дожидаясь меня, а поэтому, смотря на часы. Я всегда прихожу раньше установленного времени, чтоб собраться с мыслями. Сегодня не удалось, но в этом не было ничего страшного.
Мы поприветствовали друг друга. Уселись, я только с работы, поэтому что-то заказал официанту. Сидел молча, думал, с чего начать. Долго рассуждать не стал, как не стал подбираться издалека. Спустя пару минут прервал неловкое молчание вопросом:
- Ты сейчас счастлива?
Начинал с того, о чем знаю больше всего. Что больше всего люблю. Для меня эта тема всегда была очень простой, вспомни, сколько споров у нас с тобой было… Ответ, я знал заранее, предвидел, что она редко о подобном задумывалась.
- Пожалуй, да, не знаю даже точно.
- Подумай хорошенько, полностью ли ты счастлива? Я не тороплю.
Медлила, но, в конце концов, написала:
- Я поняла, о чем ты. Я счастлива в какой-то мере, но для полного счастья человеку всегда чего-то не хватает. Вот и мне тоже недостает какой-то части моего счастья.
Лена улыбнулась. Видимо из-за получившегося созвучия звуков, аллитерации, но мне было все равно, задавал вопросы дальше.
- А чего именно не хватает или кого? Любимого человека и друга?
- Да, именно их.
Удалось проникнуть в ее сознание, теперь дело оставалось за малым: вложить в голову идею.
- Значит, ты считаешь, что именно в этих людях все твое счастье, правильно? Может не все, но большая часть.
- В людях? Нет, в чувствах к ним и от них.
- Да – это счастье, его большая часть.
Уже начинал врать, беззастенчиво и невозмутимо. Хотя почему врать, доля правды все же есть в этих словах.
- Не могу сказать большая или меньшая, но значимая часть.
- А ты готова идти куда угодно за человеком, от которого зависит твое счастье? Для того чтобы он стал счастливее, а значит сделал такой же и тебя?
- Да, безусловно. Но при этом я не готова терять других жизненно важных для меня людей.
-А если вдруг надо будет разорваться. Если возникнет такая ситуация. Ты сможешь это сделать, не потеряв никого и сохранив свое счастье? Наверное, не совсем понятно, но ты уж постарайся ответить.
Она думала, немного нахмурив брови, стуча ручкой по столу.
- Не знаю.
- Готова ли ты, за одним пойти на край света, а второго убедить в необходимости и неизбежности этого похода (причем любыми способами уверить). Ведь тогда счастлива будешь не только ты одна, а сразу три человека, может даже больше… Не в этом ли счастье? Сделать счастливыми других людей?
Эти вопросы требовали одного ответа. Да, но для Лены именно он бы и стал губительным, потому что не в этом ее призвание. Я видел по глазам, что не хочет она делать других счастливыми, только себя. Но она задумалась, и написала:
- Не знаю, больно уж это сложно. Может быть, а может и не быть.
Разум ее еще сопротивлялся, хотя и был уже изрядно подпорчен. Все еще сопротивлялся… будто знал, что такая истина о счастье ни к чему доброму ее не приведет. Это конечно хорошо, когда человек сильный, но план мой пошатнулся, я сам пошатнулся, встретив такую мощную защиту. Даже заерзал на стуле и наморщил лоб от неудовольствия. Она, конечно, заметила, но особого значения этому не придала, вообще сделала вид, будто ничего не видела. Успокоившись, продолжил закреплять ложную идею в ее сознании.
- Подумай, эти другие засветятся изнутри, наполняя тебя теплом и радостью. Вот ведь оно счастье.
- То есть, если переформулировать: готова ли я пожертвовать какими-то своими ценностями, ради счастья других, а значит и своего счастья?
- Именно, пожертвовать не только ценностями… но, может, выйти за грань морали.
- Да, готова, конечно.
Она сдалась. Попалась в сеть, в паутину, из которой выбраться было уже практически невозможно. Идея захватывала. Даже не смутила ее моя последняя фраза: «за гранью морали». Значит, все у меня удалось.
Я был рад, может даже счастлив, впервые, с того момента, как мы узнали о горе. Я чувствовал победу, торжество, над виновником. И это еще больше застелило мне глаза туманом, пеленой, которая не пропускает солнечные лучи, только удерживает тьму.
Разговор кончился, она размышляла. Было уже поздно, ведь беседа на бумаге занимает очень много времени, зато это ценней, чем просто слова. Я провожал ее до дома. Просто непринужденно говорили о чем-то при свете фонарей. К прошлой теме я решил не возвращаться, тем более, что Лена сама в ней поставила точку.
Возле ее дома я просто попрощался и пошел в гостиницу, тоже пешком. Она, наверное, ждала чего-то, каких-то действий, даже вроде намекала на что-то. Только вот у меня, было свое представление о нашем знакомстве, поэтому все самое-самое я приберег до завтра. Сегодня идея должна была захватить ее, убедить в том, что только это единственно правильная истина.
III
Мы договорились о встрече и на следующий день. Теперь уже просто погулять. Кафе надоело обоим, да и потом, погода позволяла. Она шла и рассказывала, а я читал по губам и изредка кивал. Не скажу, что мне не были интересны ее рассказы, ведь пишу только правду.
Лена говорила о себе. О детстве, об учебе в школе и в институте. О планах на будущее: кем она видит себя, среди кого. Удивительно, но лицо ее очень живое. Мимика намного более развита, чем у других. Если она говорила о мечтах, то смотря на ее лицо, мне казалось, что я слышу ее голос, полный амбиций и надежд. Ее легко было понимать, даже приятно.
Я смотрел на ее губы и чувствовал женскую красоту. Но думал все равно о тебе, о нас с тобой. Мечтал, что после моей мести все устроиться само собой, даже не нужно будет извиняться. Кто-то поймет, что ошибся, выбрал не ту жертву, и вернет нам то, что отнял.
Мы прогуляли так весь день. Обошли, наверное, весь город, а если бы было больше часов в сутках, мы бы, наверное, обошли целый мир. Настолько легко было делать шаги вперед, совсем не следя: куда ведут ноги. И нигде Лена не просила присесть. Шли, а она рассказывала. Я все смотрел, удивляясь, как можно так говорить, целый день, лишь изредка останавливаясь и собираясь с мыслями. Я уверен: ее голос был очень красивым, таким же красивым, как и она сама. Время пролетело очень быстро, как всегда в таких беседах.
Стало темнеть. Машин становилось уже меньше, зато появлялись люди. Кто-то спешил на вечеринку, кто-то возвращался с работы: пешком, чтобы после дня, проведенного в душном и затхлом офисе, нюхая канцелярию, развеяться, расслабиться, вдохнув, хоть и изрядно подпорченного выхлопными газами, но все же свежего воздуха, заставляющего кровь бежать по венам и артериям быстрее. Были и такие, кто еще только спешил на работу, в ночную смену, но подобных трудяг мало встречалось и они очень сильно отличались от своих собратьев, бегущих, наоборот, домой. Еще присутствовали люди, что гуляли, подобно нам. Только сразу можно увидеть: эти люди любят друг друга, а не просто гуляют.
Я заметил, что моя спутница смотрит на эти пары с нескрываемой завистью. Написал:
- Чего ты так смотришь на них?
- Так - это как? Просто смотрю и все.
- Нет, с завистью. Будто никогда не было у тебя этого.
- Какая тебе разница. Мы вчера говорили о счастье. Вот я вижу, они счастливы, у них есть именно то, о чем рассказывал ты.
Вот, время пришло. Все удалось. Теперь ей двигал уже не старый разум, а идея. Моя идея.
- А если у тебя будет тоже, что у них, ты уверена, что не будешь скучать по прежней жизни?
- Да.
- Я люблю тебя и хочу сделать счастливой. Сразу полюбил, как только увидел.
Она стояла и перечитывала раз за разом ту ложь, что я написал. Не знала, как отреагировать, что сделать. Видимо не так она себе представляла услышать эти слова. Не так открыто и без ужимок. К тому же я был спокоен и серьезен. Даже не поменялся в лице, потому что уже все просчитал до мелочей.
Казалось, она не верила, чуть-чуть качала головой. Весь ее вид, от лица и до кончиков пальцев, в которых так и застыла бумажка и ручка, говорил: «Не верю!». Ждала, пока поцелую ее или обниму, но не шевелился, не хотел, ведь тебя любил. Одно дело написать, а другое совершить поступок.
Лена поняла, что не дождется ничего, что меня удерживает какое-то другое чувство, более сильное чем ''любовь'' к ней. Тогда она просто взяла меня под руку, положила голову на плечо, и мы пошли, теперь уже молча. Лена светилась еще больше прежнего, ее лицо стало еще прекраснее, избавилось от отпечатавшихся неудач в прошлом и, немного, только кончиками рта, улыбалось. Она будто расцвела. А я просто шел, переставлял ноги. Моя цель была довести ее до дома. Но я любовался ей, при свете уличных фонарей и Луны. Этот свет придавал какой-то цвет ее лицу, отчего оно становилось еще более красивым. Даже мое сердце, забитое злостью и израненное болью - восхищалось. Как прекрасна счастливая женщина!
Наконец мы пришли. Стоим друг напротив друга. Она снова ждет от меня действий. Единственное, что я хотел - это быстрей отправиться домой, чтоб обдумать день, сделать вывод и подвести итог. Лена не выдержала. При тусклом лунном свете написала:
- Поцелуй меня.
И я поцеловал. Не собираюсь перед тобой оправдываться и не собираюсь падать на колени, молить о прощении. Все мы совершаем ошибки, но мало кто может в них так честно признаться. Я не почувствовал ничего. Просто тепло, показалось, что какая-то часть ее настроения и душевного состояния передалась мне.
В гостиницу практически бежал. Внутри появился страх, что я потерял контроль. В само здание не зашел. Уселся на лавку, перед входом и запрокинул голову, уставившись на блестящие и сверкающие звезды. На темное бездонное небо. Где-то слышал, что это ночное небо порой дает человеку ответ, на мучавший его долгое время вопрос, раскрывает кое-какие свои тайны, двигает на великие дела и поступки, достойные сложения легенд и вечной славы в истории. Когда смотрел вверх, надеялся увидеть именно это. Мечтал о небольшом чуде.
Потом, не шевелясь, подумал: «А что если я и вправду полюбил эту Лену?» Испугался, потому что раз уже выбрал свою любовь, выбрал на всю жизнь и менять ничего не хотел. Начал искать в самых далеких уголках своей души, хотя бы малейшую песчинку любви к девушке. Обшарил каждый уголок, но не нашел. И это было очень хорошо, ведь если бы нашел, пришлось бы вырывать эту любовь с корнем, потому что разум ее не хотел. Знаешь, это не самая приятная процедура. Самому себе наносить рану, убеждать в чем-то... Ладно, я не о том. Просто порой душа и разум не совсем ладят. В общем, кроме все той же злобы я ничего не нашел.
IV
Прошла неделя, мы встречались каждый день. Сразу после моей работы или учебы Лены, если она позже заканчивала. Гуляли до самой поздней ночи, ходили в кино или в наше кафе, короче я ухаживал так, как и положено ухаживать любящему молодому человеку. Но программу на вечер обычно выбирала сама Лена, я лишь поддакивал и соглашался. Все наше проведенное время она рассказывала о себе или еще о каких-то происшествиях, событиях, реже о серьезном, о жизни. Я же читал по губам, и ее выразительное лицо, мимика мне по-прежнему доставляло удовольствие, внутреннее удовлетворение, если можно так выразиться.
Ей, свои рассказы, видимо, тоже нравились. Просто мало кто ее с таким же, как и я, восхищением слушал на протяжении такого долгого времени и с таким же замирающе-восхищающимся выражением на лице. Она вообще была счастлива, всегда радостна, в глазах прыгали веселые огоньки, задорные, такие только у молодых и бывают, у нас, то есть, еще не совсем узнавших жизнь, не постигших всей глубины ее простой и, на удивление, гениальной мудрости. И никогда рассказ Лены не становился скучным или грустным. Она радовалась, а значит, и каждая клеточка организма ее радовалась, даже в мыслях не было ничего, кроме радости. Это была первая ее серьезная любовь. Но, мне кажется, эта любовь не была слишком сильной и глубокой, высокое, конечно, чувство, да не совсем, ниже, чем летает любая птица, наблюдающая за нашим миром. Не на такой любви держится наша планета, нет.
И все-таки, хотя и не любил Лену, но не восхищаться ею не мог, ну очень прекрасна была она. Видимо, встретил ее в то время, когда красота расцвела в полной мере. В общем, как я говорил уже: она рассказывала, а я читал по губам. Правда, совсем скоро, мне уже и читать не надо было. Я узнавал слово по выражению лица. По движению рук, угадывал целые фразы, потому что научился понимать все ее мимику, наизусть запомнил значение каждого ее движения.
С ней я как будто снова слышал, наверное, если бы попросил, она смогла бы описать мне все, даже тиканье часов. И сделала бы это лучше чем все, потому что между всеми нашими органами чувств есть тонкая грань и эту грань я понял благодаря Лене. Например, во время одной из прогулок, нам попалась заметка (не помню точно какая), там автор использовал речевое средство ''красный звон''. Но я-то, с рождения привыкший к тихому миру даже представить себе не мог, как это. Только смущало слово красный. Как цвет может быть в звуке? И Лена объяснила мне все. Она помогла мне ощутить звук, через цвет. Я потом проводил много параллелей, например цвет травы, цвет снега, неба, представлял, какие могут быть звуки. Рядом с ней окончательно забыл про свой недуг, научился слышать глазами и был благодарен Лене бесконечно. Привязался к ней, но все же не полюбил, помня цель изначальную цель своего знакомства.
Из разговоров я по-прежнему черпал много полезного для своих планов, оказалось, что она жила с матерью, отца не было. Стандартная ситуация. Не мне о ней тебе рассказывать. Лена вообще была похожа во многом на тебя, только ты, наверное, более общительная с другими людьми. Ты легко и уверенно чувствуешь себя, как в большой компании, так и один на один с кем-то, а Лена... ей явно по душе было больше второе, а с незнакомым человеком, она становилась больше похожа на какую-то серенькую, невзрачную мышку. Куда-то сразу исчезала ее красота, будто она прятала ее, берегла, не желая растрачивать на кого зря. Чтоб любящие и дорогие ей люди могли наслаждаться, сходить с ума... Ты всегда была больше доступна для людей (в хорошем, конечно же, смысле), поэтому у тебя больше друзей, да и судьба твоя совсем другая, лучше.
Мы шли однажды и я спросил.
- А друзья, ты мне никогда не рассказывала про них. Только сказала, при самой первой встрече, что их нет почти. Но почти это же не совсем. Ведь так?
- Да, есть подруга. Всего одна правда, но мне больше не надо. Если честно я и ей-то немного завидую.
- Из-за чего же?
- Ей больше повезло. И семья счастливая, правильная, какая должна быть, о какой я всегда мечтала, с самого детства, даже сейчас мечтаю до сих пор... и друзья. Она всегда в центре внимания, всегда знает: что надо сказать, что сделать. А я...
- Ты, Лена, тоже вроде не молчишь. А все остальное, надо оно тебе, для счастья. Я смотрю, ты и без этого себя прекрасно чувствуешь, посмотри, как сияешь, как радуешься, а как любишь? Только бы посмотрела на себя со стороны. Нужен, конечно, если только отец. Тут согласен - без него трудно.
- Да, ты прав, я и без всего этого счастлива с тобой, мамой и подругой. Больше мне не надо, а зависть эта, наверное, просто старая привычка.
- Может и меня познакомишь со своей подругой, а позже и с матерью тоже.
- Пока только с подругой знакомство с легкостью могу устроить, мама потом, с ней сложней. Подготовлю ее, а то... мало ли чего...? Ты ведь у меня не совсем обычный, да, не совсем.
- Как скажешь, мы ведь не торопимся, правда?
Покачав утвердительно головой, Лена задумалась, видно, о предстоящем разговоре с матерью, правда задумчивость на лице появилась всего на пару секунд, потом сразу исчезла. Вернулось привычное для меня радостное и светлое выражение. Лена, не откладывала дела в долгий ящик, что было мне только на руку, набрала подруге, чтоб устроить знакомство. Болтала не сильно долго, но прилично. Вмешиваться в их разговор и подглядывать я не стал. Просто вертел головой по сторонам, считал ворон, пешеходов и автомобили. Договорилась Лена на следующий день, все в том же кафе, где встретились в первый раз.
Подруга мне тоже была нужна, чтоб поставить точку, в своей мести. Поэтому не случайным для меня был этот не совсем здоровый и обоснованный интерес.
Встретились тихо и без приключений. Подруга оказалась самой обычной девушкой с картинки, из богатенькой, но любящей, правильной и полноценной семьи. Внешность я описывать не мастер, да и не для того пишу, чтоб этим ненужным заниматься. Просто незаурядная девушка, каких полным-полно. Ее предел... в общем, не суть, это меня волнует меньше и волновало меньше всего. В кафе ее знал почти каждый, намного лучше, чем Лену, что большого уважения ей не делало. Не переношу я таких. Глаза потухли от бесчисленных вечеринок и клубов, от бессонных ночей. Вроде и смотрит, но не живым взглядом. И мимики совсем нет, все скрыто, в глубине души, точнее того, что от нее осталось. Такие как она не живут, просто проживают отведенные небом дни, прожигают их в гулянии, в музыке, в существовании, похожем больше на круглосуточный праздник, на вечеринку в режиме non-stop. Еще она вечно тараторит, о белиберде, о чуши, о повседневном и не важном. Не переношу я таких неглубоких людей. Потому что как они потом, без своих родителей, неприспособленные к жизни будут выживать - это еще бабушка надвое сказала. Спасти таких, как она, могут либо другие, лучше и практичнее их, либо какое-то потрясение, испытание, после которого жалкие остатки прекрасной человеческой души смогут возродиться, подавив в человеке его физические прихоти и желания. Девушка была слабенькой, только, несмотря ни на что терпеть ее было надо.
Интерес она ко мне проявляла, но свой, характерный для ее ограниченного склада ума. Пыталась намекать на что-то, но я пропускал мимо ушей (если можно так сказать). И еще, она почему-то постоянно забывала о моем... недуге, меня это, мягко сказать, выбешивало, выводило из равновесия, в коем я находился с того момента, как начал воплощать свой ужасный план. Она никак не хотела писать, все спрашивала, а так понять мне ее не удавалось, ведь, как уже говорил, она была человеком со слишком скрытыми эмоциями. Разговор толком не клеился. И Лена, видя мое пребывание, будто не в своей тарелке, тоже что-то почувствовала, ей стало не по себе, на вид, как-то неспокойно. Отсюда, наверное, и ее молчаливость. Выходит, что говорила (ей больше подходит - молола языком) только одна подруга. Время пролетело на удивление быстро и под конец я спросил, в тайне от Лены, пока та отлучилась на небольшой срок.
- Часто ты тут бываешь?
- Ты бы лучше спросил, как редко я тут не бываю. Почти всегда, после учебы, чаще вечером, но можно встретить, по счастливой случайности и утором. Ты только ищи получше, а то затеряюсь в толпе, похожих на Лену, - на этот раз наконец-таки написала она.
Я кивнул и зло усмехнулся в адрес подруги (про себя пожалев Лену, искренне считающей эту девочку легкого поведения верным и преданным другом), очередной раз подумал, насколько она глупа и неприятна. Как она себя вызывающе ведет.
После встречи мы шли по мостовой с Леной, подруга, слава Богу, испарилась по каким-то сомнительным делам, скорее всего в ближайший клуб, на очередной праздник. Еще было рано, солнце только подходило к краю небосклона, заканчивающегося где-то вдали, на горизонте. Обычно, этой дали и не видно, потому что город не дает такого обзора, но мы забрели на самую окраину, рядом были небольшие избушки и загородные коттеджи, даже кое-где просматривалась, хоть и не девственная, а скорее жалкая, после прикосновения человеческой руки и оставленного следа, но все равно, какая-никакая природа. Лучше чем асфальт и движущийся металл улиц.
- Ну и как тебе моя подруга? - ни с того ни с сего написала Лена.
- Очень даже ничего, - соврал я, но соврал очень убедительно, соврал выражением лица, серьезным и невозмутимым.
Не видно было, чтоб эти слова ее сильно обрадовали. Видимо не такой уж привычкой оказалась та Ленина зависть (мне на удачу). Но я добавил, чтоб снять некоторое напряжение и успокоить ее немного разгоряченное воображение:
- Что неудивительно. У моей красавицы не может быть других подруг.
Лена улыбнулась и засмеялась.
- Не подлизывайся теперь!
И, смеясь, побежала, я угадал, эта небольшая суровость исчезла так же быстро, как и появилась. Счастливая. Мне пришлось догонять. Ужас, что делает с людьми весна. Тут ее стало жалко, но отогнал всю жалость, вместе со слабостью, приходило время, когда пора было закругляться. Оставалось совсем чуть-чуть.
V
Теперь мне не хватало только знакомства с ее мамой, но очень скоро устроилось и это. Я все-таки допросился, хотя просить долго не пришлось. Просто сделал вид, что настроен серьезно и ждать - тянуть кота за хвост не хочу. Мне не нужно было расположение матери, но нужна была неприязнь, неприязнь может немного необоснованная, находящаяся где-то больше в области бессознательного.
Я должен был всеми силами постараться оставить о себе самое ужасное впечатление. И я бы обязательно это сделал. А каким способом достигну этого, решу на месте, как только ближе познакомлюсь с мамашей.
Дорогу к дому Лены я уже знал хорошо, да и квартиру нашел без особого труда. Зашел в однокомнатную квартирку, на самом последнем этаже многоэтажки, располагающейся, вроде, и не в центре и не на окраине города. Получается, дом находился в глубоком нейтралитете и занимал золотую середину, между двумя такими различными и зачастую конфликтующими сторонами.
Встречала нас мать, больше похожая на мышь, чем на человека. Теперь я понял, на кого девушка было похожа порой, и что с ней может стать, если она повторит жизнь своей матери. Возраст уже взял свое, видимо, Лена была не ранним ребенком. И это было плохо. Квартира скромная, без лишней мебели и в полном порядке. Все стены были завешаны рисунками и настоящими картинами, рамы были вообще повсюду. Все рисунки и даже кое-где шедевры Лены. Вот, кажется, что уж я, со своим понимание об искусстве, а все равно хотелось смотреть, не отрывая глаз.
Нигде не пылинки, хотя и было видно, что мужская рука, со своей неряшливостью, силой, грубостью, но зато некоторой властью - не помешала бы. Может и не для того, чтоб забить гвоздь, для другого, чтоб избежать излишнего, угнетающего, будто неживого порядка во всем, для шума и небольшого хаоса. А так, казалось, что в квартире и не живет-то никто. Невозможно догадаться, что рядом стоял творческий человек, художник, у которого не может хватать времени на такое, который, по своей натуре неряшлив. Хотя, наверное, тоже самое было у меня в голове, слишком много порядка. Хорошая встряска и сумбур не помешали бы. Я пришел к выводу, что, когда все слишком идеально - это тоже плохо.
Мать готовилась к нашему приходу. Видимо Лена описала меня самым необыкновенным, самым умным, вообще самым-самым (я ее за это не виню, так легче было вызвать отвращение, потому что самых-самых людей нет и мать знала об этом, а значит, в ее голове крылось какое-то подозрение о слепоте дочери). По всему небольшому жилищу витали вкусные запахи еды. В соседней комнате, что-то скворчало на сковороде, в общем, готовилось. И желудок уже просил, такой вот я, как и все мужики. Ты знаешь...
Сели в зале, передо мной тут же появилось много всего. Я беззастенчиво стал накладывать аппетитные яства, не дожидаясь ничьего приглашения, нарочно забыв про хороший тон и правила этикета. Лена, конечно, ничего не заметила, ей вообще было все равно, но мама видимо была не в восторге, но смолчала. Эти две женщины привыкли принимать пищу чинно и строго: вилка, нож, салфеточка на коленках. Строго согласно этикету и немного бестолковым правилам приличия, пришедшим к нам с времен царя гороха, когда были дамы и господа, дворяне и холопы. Я ничего против вообще-то не имею, но время сейчас другое, не такое романтичное, а более суетное, быстрое, требующее спешки, вечного бега.
Бедная женщина, ей итак выдалась сложнейшая жизнь, в которой была одна радость - дочь. И то я собирался хорошенько встряхнуть их спокойное, кажется, умирающее гармоничное семейство.
- Вы работаете? - спросила мать.
Я кивнул, уж очень мимика была похожа на Ленину, понятная, но без красоты. Кем я работаю, почему-то не спросил никто, но я не потрудился и отвечать. Она снова заговорила, но я не уловил движения губ. Слова ушли в пустоту. Нахмурился и пожал плечами, а Лена заерзала. Так вышло, что с самого того момента как зашел, от меня не требовалось ответа, кроме, да или нет, когда мог кивнуть. Теперь же нужно, видимо, было говорить, но не знал что. Лена попыталась несколько исправить ситуацию, сказала то, что не стала говорить раньше, когда описывала меня, и зря, только теперь создала неловкий момент. Хотя лучше бы я сам объяснил.
- Мам, он тебя не слышит, только может читать по губам, но и то не сразу, только как привыкнет к твоей манере говорить. Пиши ему на листке, мы всегда так общаемся.
Мать не ответила, принялась писать.
- Лена говорила, что вы тот, кого ей не хватало для полного счастья. Что она любит вас, а вы? Уверены, в своих чувствах?
Пока я писал ответ, между дочерью и ее родительницей завязался разговор, за которым я наблюдал исподлобья, на этот раз было понятно все.
- Ты не могла найти получше? Посмотри, где его манеры. Да к тому же калека.
- Мам, не смей так говорить.
- А каким образом я должна говорить, как встречают? Ты знаешь сама. Мое первое впечатление - он тебе не подходит.
Я прервал их милую беседу, протягивая улыбавшейся мамаше бумажку, с надписью:
- Да, я уверен.
Дочь уже смотрела вокруг гневно, с недовольством, немного наморщив лоб и сопя носом. Разговор хорошим не получался. Мать только и рассказывала, что о таланте ее дочери; и о том, как любит она эти шедевральные произведения искусства. Что жить без них не сможет и дня.
- Вы примерно не знаете, сколько будет стоить хотя бы одна картина Лены? - я задал такой нескромный вопрос, нарочно, резанул по больному.
- Нет, я не позволю, пока жива, продавать их. Не дам, ни единую, даже самую маленькую, - взгляд и вид, с которым она это писала говорил о том, что мой вопрос достиг своей цели.
Я погладил себя по горлу и постарался скорчить самую зверскую рожу, на которую только был способен. Кажется мамаша поняла, что меня ее мнение меня будет волновать в последнюю очередь. Моя ''девушка'' не заметила этого, на мое же счастье. Неприязнь все продолжала расти, уже в геометрической прогрессии. Лена не удержалась, и чтоб хоть как-то разрядить обстановку сказала:
- Да ладно, мам. Лишние деньги не помешают. Тем более взамен этих полотен я еще нарисую, очень-очень много и, поверь, не менее удачных.
Эти слова, и без того, бедную мамашу - добили. У нее и так никого не было, а тут и дочка встала на защиту какого-то неотесанного плебея, изображаемого мной. Я понял, еще минута, проведенная со мной в комнате, заставит эту интеллигентную и почтенную даму выйти из берегов, забыв все правила приличия и этикета. Хорошо, что понял об этом не я один. Мать вылетела стрелой из комнаты. Ее всю трясло от гнева и негодования. Лена, смутившись, сказала:
- Это она за салатом пошла. Сейчас вернется.
- Я заметил. Иди, посмотри, может нужно помочь? Если моя помощь будет нужно, то зови незамедлительно, вдруг что-то выронила или сломала ненароком, - написал это с самым что ни на есть бедным и невинным видом, настраивая Лену против матери. Девушка кивнула, тоже выскочила из комнаты.
Но совершенно забыла забрать бумажку, на которой вела разговор с матерью, как им казалось, незаметный для моих чутких глаз. Как бы не так! Я взял почитать, там, уже, оказывается, разворачивалась не шуточная ссора. Последнее, что написала Лена: ''Но он тот, кого мне не хватало для полного счастья. Смирись с тем, что другого не будет. Просто смирись. Я люблю, к тому же вспомни отца. Неужели он был лучше?''
Видимо на кухне бушевала буря. Нешуточный скандал набирал обороты: крики, битье посуды, не самые приятные слова в мой адрес и в адрес друг друга. Все как положено, без опасения, что я услышу. Это немного ударило по моему самолюбию. Вернулись они, и вправду тяжело дыша, немного раскрасневшиеся. Похожие друг на друга, но уже выпустившие пар. Ничего, скоро наберется новый, намного больше и опасней. Тогда в ход пойдут уже не крики, а расчетливые, серьезные обвинения. Драма отцов и детей разыгрывалась прямо на глазах.
Лена тоже, оказывается, была мышкой, только я не замечал до этого. Может она стала такой, потому что план мой начал действовать и счастье ее закончилось. Превращалась в мать, растеряла все свое обаяние и пленяющую глаза женственность в ругани.
Дальнейшее же мое пребывание в этом доме было просто лишено смысла, не входило в мой план. Поэтому, все с тем же невинным видом круглого дурака, ничего вокруг не заметившего, я безмятежно, за обе щеки, уплел салатик. Запил его водичкой. Кинул косые взгляды на кипящих, шипящих и ерзающих женщин. Потянул паузу, длиной в несколько минут (уверен, для хозяек дома, накормившего меня эти минуты были вечностью). И стал собираться якобы по важным служебным делам, короче домой. Меня даже не стали, ради приличия, просить остаться.
Уже на лестничной клетке, когда старшая мышка простилась со мной и скрылась за дверью, Лена быстро написала.
- Ну как, все нормально?
- Да, только вот. Ты забыла, что я не такой уж и дурачок, каким из вежливости прикинулся.
Тут я развернул бумажку и показал ей записи, на другой стороне - это было начало их скандала. Неудачно она выбрала листик.
- Прибавь еще начало, разговор про калеку, я все разобрал.
- Прости, надо было предупредить ее заранее, но не стала, боялась, что вообще не захочет видеть.
- Наоборот спасибо, что заступалась.
Я написал так, но всем своим видом показал, что обижен и вряд ли теперь все будет по-старому. Да эти слова и поставили большую точку. Фактически, эти слова - расставание, прощание, как угодно можно понимать, но одно было схоже: счастье кончилось, началось мщение, когда-то две недели назад я схватил судьбу девушки в свои руки, потом готовил эшафот, сколачивал виселицу, если угодно, сейчас договорился с палачом, осталось только привести в исполнение смертный приговор.
Развернулся начал спускаться по лестнице, даже не попрощавшись. И чем дальше я отходил, тем больше понимал, что нет той прежней жалости к девушке. Если она мне и нравилась, то это немного детское чувство пропало с исчезновением красоты, ведь, впервые со времени нашего знакомства, Лена прекратила излучать свет.
VI
Пролетело три дня, Лена не звонила и не отвечала на мои сообщения. Я ждал, знал, что сопротивляется матери, а может уже рассорилась окончательно и хочет побыть одна. В любом случаем мне оставалось нанести последний удар, который убил бы сразу двух зайцев. Лишил бы ее своей, пускай и никчемной, но, на ее взгляд, лучшей подруги, и в то же время любви, то есть меня. Надо было изменить, но так, чтоб Лена видела. Тогда она лишиться всей любви, которая была у нее. Я сломаю ей всю жизнь, ведь именно без любви не может женщина.
Ты прости за такое примитивное сравнение, но вы, словно капризное комнатное растение, цветущее прекрасными, по красоте и аромату, цветами, которые могут распуститься только при постоянном пристальном уходе. Этот уход - любовь. Ваша любовь к родным, друзьям, любимому, и любовь всех этих людей к вам. Чем больше этой любви, тем лучше ваша жизнь, тем счастливее вы. Вот в чем ваше счастье.
И я с самого начала собирался оставить девушку без любви. Сначала показать жизнь, полную счастья и радости, а затем, резко, в один день, лишить всего, даже того, что было, когда меня еще не знала. Сломать чужую судьбу точно так же, как кто-то сломал нашу, убив, ни в чем неповинную дочь.
Вечером третьего дня будто почувствовал, нужно идти к подруге Лены и без всякого промедления. Этому чувству обычно верю, поэтому отправился на поиски.
Я встретил подругу в кафе. Ломаться не стал вовсе, просто честно и прямо сказал, что мне надо. А она девушка доступная... В общем, я изменил, теперь уже двоим: тебе и Лене.
На одной измене я не остановился, голос вновь подсказал дальнейшие действия. Провожал ее домой и в это время мне пришло сообщение от Лены, чтоб я приехал как можно быстрей. Особо долго не раздумывая, написал, что еду. А сам, уже торжествуя победу, свернул к дому Лены. Стал составлять цепочку фраз, которые не завели бы предстоящую ссору в ненужное для меня русло. Сейчас ошибаться было нельзя, слишком долго я с ней провозился и многое уже натворил. Подруга шла рядом; благополучно, считая себя, наверное, первой женщиной и красавицей в мире. Не подозревала никакой хваленой женской интуицией о назревающих событиях.
Наконец-таки пришли. Мои мучения подходили к концу, и я уже представлял тебя снова рядом со мной. Подавив, в последний раз, отвращение, нарочно поцеловал подругу, как раз когда мы проходили мимо подъезда Леня. И, то ли злой рок сослужил мне хорошую службу, то ли еще какая магическая сила в этот вечер мне была подвластна. Уже бывшая моя ''девушка'' выбежала как раз во время, увидев все. Наверное, просто закричала от злобы ужаса или еще чего-то, не вполне понятного нам мужчинам ( может ты поймешь, что это был за крик любви), не слышал. Догадался, потому что кто-то из жильцов дома выглянул на шум из-за шторы.
Стояла и плакала. Дальше была сцена, в которой досталось всем. Но Лене больше всех. Оказалось, она рассорилась вконец с матерью, из-за меня. И ушла из дома. Хотела ночевать со мной. Я только пожал плечами, написав:
- Во всем вини мать. Я не калека и никогда им не буду.
И снова ложь, винить надо было только меня и больше никого, но... (повторю уже в который раз) я мстил.
Конечно же на этом разговор не закончился, были и еще фразы, даже пропитанные насквозь желчью, ненавистью и злобой (это уже под конец). Но и так понятно, каким образом я устроил вранье, поэтому передавать смысл не буду. Итак, обо мне тут много всего ужасного. И я это плохое, как можно сильнее старался скрыть в образности, в некоторой отвлеченности от основной мысли. По сути, опять обманул, или просто сделал то, что получается у меня лучше всего.
В конце этой драматичной и неловкой для Лены, но немой сцены все концы были обрублены и я недвусмысленно дал понять, что больше на мою любовь, даже симпатию рассчитывать не стоит, не то, что верить в них. Девушка, лишившаяся всего, выглядела ну ужасно подавленной и убитой горем, а мне-то что? Так вот я думал, когда, последний раз, что то написал гневное, подтвердив написанное глазами и выражением лица, вроде поставив подпись и печать на всех словах, я уходил прочь, подальше от этого рокового места.
Пока преодолевал путь до дома, рассуждал так. Жизнь сломана. Лена была не той, которая скоро все забудет. С подругой, она даже взглядом ненависти обменяться будет не в состоянии. Я... слишком она гордая, да и потом концы обрублены, Титаник уплыл в свое последнее плаванье. Осталась только мать, по-прежнему любящая. И готовая простить все, что угодно, лишь бы ее дочь устроила, в конце концов, всю жизнь.
Только мать и сможет собрать снова жизнь своей дочки. Именно на это я и рассчитывал, у Лены был шанс, все таки ее положение было лучше, чем наше, но положение в будущем, не сейчас. А сейчас, только боль, с которой было никак не уснуть.
VII
Так и топал домой, теперь уже один. Дорога была не близкая. Шел неспешно. Ссутулившись. Опустив голову. Пытаясь найти удовлетворенность, которой не было. Вроде бы план удался, все сработало. Тот, ради кого все это было затеяно, должен был понять, что не один такой сильный на этой планете, что есть и другие.
Но он не понял.
Потому что не было никого, не было виноватого. Была - случайность.
Эта мысль, подобно предыдущей родилась в голове незаметно, и не захватывала меня. Просто пульсировала в сознании. Никуда не собираясь уходить. Я понял все, понял в одну секунду. Насколько глупой была моя затея. Я нарочно сломал жизни других, по крайней мере две, но, незаметно... я сломал жизнь и себе. Я прекратил контролировать свои действия, я переступил тончайшую грань морали. Я предавал, врал. Ни долга, ни чести, никаких сильных чувств, только хаос. Только зло, маскировавшееся под любовь к тебе, находящееся за этой незримой гранью. За гранью морали.
Было тошно, теперь к нашему горю, которое еще не забылось и врядли когда-то забудется, прибавился стыд за свои поступки. Проснулась совесть. Дома, терпеть уже не смог. Потерял контроль. Я снова роптал, но теперь уже на самого себя. И слезы... впервые за долгие годы, я плакал.
Я знал, вот оно наказание за совершенное. И я просил прощения, стоя на коленях. Шептал, хотя и не слышал как. Надеясь на то, что если кто-то там и есть, то он услышит, обязательно услышит.
Прошел месяц, в течение которого я не находил себе места. Это не была депрессия, это было желание разобраться в себе, поменять все свои взгляды на корню. Переродиться заново, стать другим, поняв, наконец, что к чему. Только спустя месяц я пришел в тоже самое кафе, снова будто по какому-то внутреннему голосу. А может и по другой причине, потому что все тридцать дней работал на автопилоте, а в гостиницу приходил только спать. Не мог выдерживать пространство, ограниченное стенами, потому что мои мысли были далеко, и они не витали, а настырно и не торопясь, с расстановкой и толком, с сердцем и душой пытались докопаться до единственной правильной истины.
Сел за столик, за столик, где сидел, познакомившись с Леной. Все было так же, кроме того, что ее не было, и за окном уже душное, еще более шумное, но менее суетное лето, в самом разгаре.
Я за это время не пытался писать ей, не приходил домой. Не старался извиниться, потому что боялся натворить чего-нибудь еще хуже. В конце концов, твердо решил, что не извинюсь, только тогда, когда в голове моей все измениться, когда не останется ни капельки прежнего беса, прежнего зла. Сейчас же, хотя уже понял все, просто зашел в кафе, на что-то надеясь. Ну а вдруг повезет? И она будет сидеть за нашим столиком. Тогда хоть посмотрю в глаза, хоть извинюсь. Передо мной на столе стояла подставка под салфетки, я взял одну бумажку. И написал, потом аккуратно, чтоб только совсем чуть-чуть, для нее вроде, было заметно надпись, вложил на место:
- Прости Лена.
Встал и ушел, но не навсегда. Вернулся уже на следующий день. Опять тот же столик. Ничего не изменилось ровным счетом. Казалось, будто, после того, как ушел забегаловку сразу закрыли и открыли к моему приходу, так, что ни один человек больше, кроме меня не был в этом зале, только неправда это была. Моя салфетка и вправду была не тронутой, только с ответом:
- Нет, не надо просить прощения. Я счастлива, потому что поняла, что такое счастье - это любовь. Мать, она была права, она всегда права. Я люблю ее, а все остальное придет. Я поняла, что такое жизнь, тебе спасибо.
Как так вышло, не знаю, но это был подчерк Лены. Случайность. Ушел, теперь уже насовсем. Забрал с собой эту салфетку и все думал над ее словами.
Машины стоят в пробках. Работают моторы. Одинокие деревья вдоль обочины. Листва шелестит от ветра. Все живет, но я не слышу этой жизни. Я не слышу не ветра, ни клаксонов автомобилей, ни рокот моторов, ни шума людей. Я не слышу этой жизни. Но вижу ведь, чувствую ее запах, могу даже потрогать рукой, почувствовать дуновение ветра на лице...
Я понял... Понял, зачем я живу. Что мне надо, чтобы жить. Где искать это счастье. Я понял, что буду счастлив только тогда, когда жизнь будет трогать. Когда буду принимать удары жизни не как конец, а как начало. Чтоб после этих ударов хотелось искать выход, искать истину. Двигаться. Жить. Чтоб после этих ударов хотелось не опускать руки, а смотреть вперед, где всегда что-то новое. Всегда ждет что-то живое и счастливое.
Глава 6. Счастье
Ресторан уже почти опустел. Все, сидевшие парами, уже разбрелись по домам. Остались только одинокие люди. Такие либо пьют за барной стойкой горькую, либо живут исключительно для себя и сидят за столом в окружении множества блюд, устраивают праздник себе. Официанты, уже уставшие, бесшумно ходили по залу, начинали наводить порядок, и все время поглядывали на часы, ожидая окончания рабочего дня. Все успокаивалось, смолкало, готовилось ко сну, потому что за окном была темная, еще не холодная и ветреная осенняя ночь, но уже и не теплая летняя.
Она наконец-таки дочитала и подняла голову от листочков. Посмотрела на меня, не отрываясь, своими, темно-зелеными, горящими глазами, полными слез. Но на губах играет улыбка, поэтому, это слезы не горя, а радости. Теперь в ее глазах нет чего-то больного для меня. Мне не совестно в них посмотреть. И я, конечно же, пользуюсь этим.
Жена простила, простила за все. Где невозможно было простить, она простила. Без слов и вопросов. И я знаю почему. Ведь она любит по-настоящему.
Хочу написать ей, чтоб точно убедиться в ее прощении, но жена подносит палец к губам. У нас, как и у всех, это значит: ''Молчи!''. Я молчу.
Она не спешит. Спокойна. Уравновешена. Глаза уже совсем сухие и ни одной слезы так и не упало на мои записи. Все ее действия последовательны, четки, гармоничны. Они умиротворяют. В голове снова появляется мысль, но пульсирующая, четкая и ясная, как все эти минуты. Значит, эта мысль правильная.
Она прячет листочки с этой исповедью в блокнот, потом открывает его с чистой страницы, где нет ни точек, ни запятых, ни восклицательных знаков... Где есть длинная и неизвестная, чистая жизнь.
Но старое, она не вырывает. Ну и правильно! Я тоже бы этого не хотел, ведь о прошлом нельзя забывать, его нельзя искажать. Ведь там все ошибки, бесценный опыт.
Дольше оставаться в ресторане нет смысла. Я расплатился, набросил на нее свой свитер, и мы покинули это место. Очень важное и значимое для меня, и, теперь для нее.
Мы идем по улице. Семья. Обнимаю ее за талию, ее голова на моем плече. Тишина, но мне кажется, что кругом звуки, которых никогда не слышал. Тут все! Все, о чем мог только мечтать. И я знаю, что это любовь. Любовь без памяти. Она дороже, чем жизнь. Потому что способна заменить любые звуки, любые чувства. Жена спросила:
- Это ведь то самое кафе, так?
- В котором произошли все события? Да, оно. Как ты догадалась?
- Картины, там все стены ими увешаны, сразу видно, одного художника. Красивые. Выполнены крупными мазками, будто не кистями вовсе. Кроме одной, та нарисована тушью. Она прямо за твоей спиной была, ты, наверное, не увидел. Это портрет был, твой портрет.
Мне оставалось только утвердительно покачать головой, конечно же, я знал, чьи картины это были, знал, кто переделал кафе. Только самого себя не видел. Слишком был взволнован.
- Ты правильно угадала. Это Лена тот художник. Она даже сидела в зале, за Нашим с ней столиком, но одна сидела.
Больше моя жена ничего не спросила, а я сам и не ответил, хотя хотел бы еще рассказать много чего. Но раз молчит, значит, позволяет сохранить тайну.
Дорога домой еще длинная, но мы не бежим, нам уже не надо, потому что нашли то, что искали. Нашли то, за чем бегут миллионы людей нашей Земли, бегут зачастую на край света, не зная, что объект поиска может «прятаться» на соседней улице.
Эпилог
Я встал с кровати, жена уже спит. Вышел на балкон, чтоб успокоиться. Счастье переполняло. Казалось, будто ничего этого не было. Никакого горя, никакого вызова, никакой грани. Ничего. Только дурной сон длиной почти в год, как в каком-то банальном романе. Уже встает солнце, краешек неба окрасился в красное. Еще полчаса и начнет просыпаться природа, но это далеко, и город. Он вот тут, под ногами. И у этого творения человеческих рук своя жизнь, ничуть не хуже, чем жизнь мира, где нет нашего разума. Воздух уже холодный, осенний, но свежий. Кажется, я слышу его. Хорошо, радостно. Она тоже вышла, кутаясь в одеяло, стала рядом. Смотрела на меня, а я вдаль. Оба улыбаемся без слов. Она пишет на подоконнике:
- Поцелуй меня.
Я целую. Целую, как не целовал никогда. И она тоже. Вот оно – счастье.
