Уважаемая редакция,
Пишу Вам от себя, а также от имени Анны Герт.
Я написал эссе о Юрии Герте, она написала краткий анализ его творчества. Первоначально я предложил своё эссе (без статьи Анны Герт) газете “Шалом". Е. Цейтлин ответил, что материал ему нравится, но объём для них слишком велик. Он посоветовал послать эссе Вам и добавить к нему материал о творчестве Ю. Герта. Его вдова написала статью, которую я Вам отправляю, вместе с моим эссе.
С уважением,
Леонид Бродский
***
В этом году исполнилось двадцать лет со дня смерти Ю. Герта, a книги писателя продолжают жить своей жизнью, рассказывая о проблемах и судьбах его современников. Несколько дней назад я получила эссе от Леонида Бродского, сына наших старинных друзей, в котором он делится своими детскими и юношескими впечатлениями о творчестве и личности Ю. Герта. Я очень ему благодарна за письмо, и хочу предложить его широкому кругу читателей.
Герт - писатель из плеяды шестидесятников, которые после развенчания на ХХ съезде КПСС режима Сталина безоговорочно осудили тоталитаризм и начали активно призывать к строительству демократического общества, а точнее, социализма с человеческим лицом.
Важнейшей задачей демократического государства шестидесятники считали обеспечение всем гражданам, независимо от национальной, социальной и религиозной принадлежности, равных и неотъемлемых прав и свобод. Как верно отметил Леня, именно этот вопрос был важнейшей темой творчества Ю. Герта. Его первый роман «Кто, если не ты?» рассказывает, как в одной из обычных провинциальных школ ребята организовали кружок, на котором обсуждали волнующие их политические и идеологические проблемы. Как стало известно позже, подобные кружки были отнюдь не редкостью, и возникали они в разных точках на территории СССР. Разумеется, карающий меч правосудия наказал всех нарушивших закон, но у читателей в душе остается глубокое сомнение в правомерности самого закона. Книга о необходимости не подавлять, а поддерживать творческую активность молодежи встретила много препятствий, однако, выйдя в свет, приобрела широкую известность не только в Казахстане, где тогда жил автор, но и далеко за его пределами.
Тема гражданской свободы нашла глубокий отклик в юношеской душе Лени и в душах многих других, не только молодых, читателей, хотя взгляды романтиков-шестидесятников оказались утопией и не могли быть практически претворены в жизнь. Книга вселяла надежду на будущее.
Что же касается Герта, то для него определяющим и одним из центральных стал вопрос свободы национальной. Мы помним много примеров унижения и оскорбления человеческой личности в связи с национальностью. Леня правильно отмечает, что Герт «много думал и о себе как представителе еврейства, и о еврействе как о факте мировой истории». Дискриминация на национальной почве была в Советском Союзе явлением достаточно распространенным, почти заурядным.
Широко известны своей патологией дело о расстреле «Еврейского национального комитета, «Дело врачей-вредителей» и многие другие. Массовые проявления террора во времена космополитизма были существенным элементом советской политики. Они немало способствовали развитию антисемитизма на бытовом уровне, хотя в печати, как известно, антисемитизм не упоминался.
Я уже говорила, что прежде чем роман «Кто, если не ты?» был напечатан, ему пришлось преодолеть множество препятствий, но он все же, слава Богу, вышел в свет. А вот маленький рассказ «А ты поплачь, поплачь...» в Советском Союзе так напечатан и не был. Очевидно, Леня тогда его читал в рукописи у себя дома. А впервые он вышел в свет только в Америке в «Новом русском слове» в 1993 г., хотя был написан более чем на двадцать лет раньше. Сюжет воспроизводит довольно банальную для России ситуацию, в которой оказался сам автор: еврейского мальчишку по дороге в школу ежедневно поджидает компания мерзавцев: подростков- антисемитов, которые избивают и всячески третируют свою жертву, выкрикивая при этом антисемитские оскорбления. Мальчик проявляет себя как сильная, неординарная личность. Каждый раз, когда ему хочется обойти место, где его поджидают мучители, он повторяет, что он сын офицера, сражающегося на фронте, и не должен, не имеет права отступать.
В своем творчестве Герт показывает уродливые проявления национализма, его мерзкую сущность и жестокость, которые не только доставляют страдания жертвам, но и унижают и калечат души самих мучителей. В наше время национализм эволюционировал, а лучше сказать, еще больше деградировал, породив идею о необходимости воссоздания Российской империи, и инспирировал войну с Украиной, ежемоментно уносящую сотни человеческих жизней.
Ниже привожу письмо-эссе Лени, которое, как мне кажется, достаточно ясно отображает духовную связь поколений. Анна Герт
ДЯДЯ ЮРА
20 лет назад умер писатель Юрий Герт. Я впервые увидел его, когда мне было лет 5-6, а может и меньше. Достаточно хорошо помню дядю Юру лет с 10.
Папа очень увлекался литературой. Через литературу он познакомился с Юрием Гертом.
Юрий и Анна Герт, для меня дядя Юра и тетя Аня, приехали в Караганду в конце 50-х. Он был профессиональным литератором: имел филологическое образование, зарабатывал на жизнь, работая со словом. В Караганде был сотрудником областной газеты, позже, после переезда в Алма-Ату, работал в республиканском литературном журнале "Простор". Литературным трудом он занимался и ради хлеба насущного, и для души. Писал, потому что не мог не писать. Им написано много повестей, романов, рассказов. Многое из написанного, но, думаю, не всё, было опубликовано - в литературных журналах и отдельными изданиями. Он был прозаиком, поэзии избегал. Я смутно помню какие-то объяснения на этот счет в одном из многих слышанных мной (именно слышанных, а не подслушанных) разговоров, но самих причин не помню. Знаю только, что однажды он ради меня сделал из этого правила исключение. Об этом позже.
Родители и их друзья были романтиками-шестидесятниками. В ожидание масштабных перемен молодежь искала ответы на вечные вопросы. Частью этого поиска была литература. Благодаря ей у папы сложился круг единомышленников, одним из которых был дядя Юра. Их личная дружба вскоре переросла в дружбу семейную. Мама была на всю Караганду известным детским врачом и часто смотрела больных детей на дому. У Гертов была маленькая дочка Маринка, и когда она болела, мама часто лечила её дома. Наши семьи сближала и дружба отцов, и мамины визиты. Много лет спустя тетя Аня рассказывала, как однажды мама пришла посмотреть Маринку со мной и моим братом Вовкой, потому что нас не с кем было оставить. Тетя Аня крупными мазками набросала картинку: Вовка и я, растрёпанные, вылезаем из-под дивана после исследования ранее нам неведомого места и ещё, кажется, после случившейся под диваном драки.
Дядя Юра пользовался в литературных кругах большим авторитетом. Папа его очень уважал и высоко ценил его мнение. Интерес к жизни во всех её проявлениях, наверное, главное качество писателя. Юрий Герт обладал им в полной мере.
Дяди Юрины большие круглые серые глаза подмечали самые казалось бы незначительные мелочи. Что-то из этих наблюдений и маленьких открытий он использовал в своих романах, повестях и рассказах. Думаю, у него, как у Маяковского, добыча была в граммы, а труды в годы, но таков уж труд писателя.
Помню многие разговоры, которые он вел со мной 14-15 летним, и позже, когда я был намного старше. Особенно запомнились те ранние - взрослого дяди Юры со мной подростком. Мне льстили его внимание и интерес. Он разговаривал со мной на равных. Я чувствовал уважение к себе и неподдельный интерес ко всему, что я говорил, при том, что никаких особых откровений у меня для него не было. В кругу, к которому принадлежали папа и дядя Юра, все говорили друг другу "ты" и "старик." "Мишка, старик, как дела? " "Юрка, как продвигается новая вещь?" В отличие от тёти Ани, которая преподавала в ВУЗе и много лет не могла себя заставить говорить мне "ты", он ко мне обращался по имени и на "ты". Это не было вульгарным тыканием, свойственным некоторым людям, которые с первой встречи говорят новым знакомым "ты". Это было доверительное "ты", обращённое к хорошо знакомому и симпатичному тебе человеку.
Наши беседы были по большей части не диалоги, а интервью. Он задавал вопросы, а потом внимательно, не перебивая, слушал. Меня, как представителя молодого поколения, он спрашивал о жизни молодых: о современной эстрадной (как тогда говорили) музыке, популярных советских и западных группах, о передачах БиБиСи, о школе, о сложностях в семье, которые иногда возникали.
Говорить с ним было легко и я, как мог, отвечал на вопросы. Его задумчивые глаза иногда слегка туманились, длинный нос начинал смотреть чуть вниз и в сторону. Казалось, он прислушивается к собственным мыслям, но нить разговора он при этом не терял. Если что-то было непонятно, задавал вопросы и потом снова внимательно слушал.
Роста он был маленького. Я и сам не гигант, но я был ростом выше. Папа в детстве в таких случаях шутя поправлял: "не выше, а длиннее". Здесь очень даже уместно. Несмотря на маленький рост, дядя Юра был, несомненно, во многих отношениях гигантом, куда выше и меня, и очень многих других, вполне взрослых людей. В нём чувствовались твердый стержень и могучая сила духа. Таким его сделала жизнь: военное детство, трудности, которые пришлось преодолеть, пережитые потери, разочарования, взлёты и падения. Мой дилетантский анализ основан на собственных наблюдениях и воспоминаниях, давних разговорах, на том, что я знаю из его книг. И, конечно, я всё это говорю с высоты своего нынешнего опыта. Люди, знавшие его лучше, могут быть со мной в чём-то, возможно во многом, не согласны.
Главной темой в его жизни и творчестве была свобода во всех её проявлениях. Разработкой темы свободы он был занят всю свою жизнь. Исследовал её с разных сторон, ища ответы на вопросы, что есть свобода и какой ценой она достаётся - одному человеку или многим - группе друзей, школьному классу, народу, стране.
Частью большой темы свободы была тема еврейства. Он много думал и о себе как представителе еврейства, и о еврействе в целом как факте и факторе мировой истории.
В одном из рассказов он описывает себя самого, или героя, на себя похожего. Над еврейским мальчиком лет 10 в эвакуации издевается стая мальчишек и особенно старается один - на костылях. Герой стоит перед трудным выбором: ударить калеку, оскорбляющего его как еврея, или сдержаться, не уронив при этом собственного достоинства. В жизни ему не раз приходилось делать трудный выбор и здесь ему помогал надежный внутренний компас. У Юрия Герта были твёрдые принципы и тонкая кожа. Он безошибочно распознавал фальшь и несправедливость. Духовное было для него куда важнее материального. Есть дом, хлеб на столе, лад в семье - что ещё человеку нужно?
Один из самых известных его романов называется "Кто если не ты?” Он адресовал этот вопрос не только и не столько своему читателю, а в первую очередь - себе. Когда было нужно, бился за свои идеалы изо всех сил. Так он сражался до последнего, пытаясь предотвратить публикацию в родном журнале антисемитского материала. Когда стало ясно, что материал всё-таки пойдет в печать, в знак протеста ушел из журнала, которому отдал несколько десятилетий жизни.
Дядя Юра был человеком корректным и доброжелательным, при этом очень чувствительным и ранимым. Ему приходилось много читать произведения начинающих авторов и наверняка большую часть отвергать. Думаю, делал он это с присущим ему тактом и уважением. У меня есть очень небольшой собственный опыт.
Ещё будучи подростком я почувствовал тягу к языкам. В детстве я занимался английским с частным преподавателем и к концу школы уже знал язык довольно неплохо. К тому времени я понял, что хочу выучить ещё один, а ещё лучше несколько языков.
Когда после мединститута я работал в маленькой сельской поликлинике, Алма-Атинский Ин-Яз объявил набор для желающих получить второе образование. Воспользовавшись случаем, я поступил на заочное отделение изучать немецкий и стал регулярно, два раза в год, бывать в Алма-Ате. Когда я приезжал, я всегда заходил к Гертам и подолгу беседовал с дядей Юрой и тетей Аней. В один из моих визитов я показал ему свой перевод стихотворения Шиллера "Перчатка". "Vor seinem Loewengarten, das Kampfspiеl zu еrwarten, sass Koening Franz..." Мой перевод: "Перед загоном с львами, потехи ждя кровавой, суров и прям, сидел император на троне..." и так далее. Мне и сейчас кажется, что этот кусок получился неплохо, но в целом перевод был слабеньким. Я ни на что не претендовал, просто неожиданно для самого себя загорелся желанием перевести стихотворение, а потом показать перевод профессионалу.
Не помню, что конкретно говорил дядя Юра, но точно знаю, что он меня никак не обидел. Он был человеком умным и, когда надо, дипломатом.
Тяга к языкам во многом определила мою судьбу. Благодаря немецкому языку, я на протяжении 3 лет регулярно бывал в Алма-Ате, здесь я познакомился с моей будущей женой и здесь была наша свадьба. Дядя Юра с тётей Аней были на свадьбе гостями. Как водится, звучали тосты и пожелания. Когда дошла очередь до дяди Юры, он пожелал нам, как положено, счастья в супружеской жизни, а потом прочитал специально написанное по этому случаю стихотворение. Я очень давно его не перечитывал. Хранится где-то и со временем станет частью нашего семейного архива. Это ода немецкому языку и его роли в моей судьбе. О том, как жил я себе в Караганде, особенно в будущее заглянуть не пытался, но время от времени мне неизвестно откуда слышались таинственные слова: "Schneller dort!", что значит "Скорее туда!"
Как человек, имеющий диплом учителя немецкого языка, замечу, что в немецкой фразе есть маленькая ошибка, которая нисколько не умаляет достоинств стихотворения в целом. "Dort" значит - "там", а "туда" - "dorthin", но это мелочь, может быть даже и не заслуживающая упоминания...
Уже 20 лет нет дяди Юры, а мы с Леной по-прежнему часто его вспоминаем и иногда я слышу знакомый Гертовский голос, зовущий куда-то: "Schneller dort!"
Я родился в Казахстане, в городе Караганде. Окончил медицинский институт и всю жизнь работал врачом - последние 25 лет в США. Сейчас живу в штате Maine. Несколько месяцев назад вышел на пенсию. Я с юности увлекаюсь языками, в своё время занимался переводами. Кроме медицинского образования у меня ещё есть диплом преподавателя немецкого языка. Интерес к слову у меня от отца. В том, что я начал писать, видимо, тоже его влияние.
С уважением,
Леонид Бродский
