* * *
Любовь мирская и небесная…
Отличия – кому известны?
Одна- с огнем, другая – пресная,
Но лишь вторая – повсеместно…
Читая ночью Жития,
Я пиво пью, что дело славное…
И что же понимаю я?
Любовь на этом свете главное…
Да… Иль не здесь? А где-то там?
Где Орион танцует с Сириусом?
Любовь земная? Светлый храм,
Который чуть просел от сифилиса…
* * *
Ну, давай – поиграем мы в салки,
Я давно не играл в них – лет сорок…
Впрочем, все мои потуги жалки –
Как доплыть топору до русалки –
Или вечности грохнуться в морок…
Ну, давай поиграем мы в шашки –
В них играть не умею я с детства…
Но квадраты – давно уж вчерашни,
Да и шашки – как тень без наследства.
Ну, давай поиграем в лошадки –
Будем бегать и саблями клацать…
И за что? За кусок шоколадки?
Одному вот - последствия сладки,
А другому - упасть и заплакать…
Знаешь, мы поиграем с тобою,
Но во что-то, в такое, чтоб – честно…
То ли – в небо почти голубое,
То ли в смерть, что почти неизвестна…
* * *
Джеку
Джек был моей собакой - не собакой Качалова…
Он умер в августе – я узнал в конце сентября. И…
Узнал совершенно случайно… И малого
Мне не хватило, чтобы заплакать отчаянно…
Но я у себя ведь слез не одобряю…
Он был хамоват, как все прочие рыжие…
Но я накричу – и он сразу ластится…
Мы долго с ним жили и даже выжили…
Потом я ушел… Через восемь месяцев
Он умер – скорее, сгорел, от рака…
Наверное, от тоски он хотел повеситься –
Но как повеситься может собака?…
А может, он просто пришел к пониманию,
Что смерть – это тоже решение жизненное?
Он был такой теплый, и часто на диване мы
Лежали вместе… Да… Была у него диваномания…
И место там было у него свое, как бы признанное…
Лабрадор. Красивый – все суки заглядывались…
Шучу… Это он хотел каждую трахнуть. И…
Щенки от него получались – на зависть,
Хоть от дворняг – но все лабрадоры…
Вот и пойми, что с ней, с этой генетикой?
Умер мой друг – бескорыстный и искренний…
Возможно, это звучит очень выспренно,
Но в смерти нельзя обойтись без патетики…
* * *
Увы, и новое – не ново,
Как сон младенца, плач злодея…
Мы носим старые обновы,
И верим в старые идеи…
Все перевернуто до днища,
В котором бесконечность, вроде…
И счастья мы привычно ищем
По времени и по погоде.
А время – сонно и зубасто,
Обгладывает нас, как спички…
И истины Экклезиаста
Мы повторяем по привычке…
Не видим ничего – смирились,
Чего не скажешь нам – поверим…
Ведь мысли – хуже, чем немилость,
А неизбежный путь к потерям.
Ах, ничего что солнце в ромбе,
И после водки нет похмелья…
Мы на планете этой – зомби,
Пришедшие на новоселье…
* * *
Ну вот… И скоро - Новый год,
Не думал я, что год пройдет,
Несносный, високосный год...
Я умирал в нем раз пятьсот,
Два раза в день наперечет…
Да… Время все-таки течет,
А не стоит как омут. Вброд
Его никто не перейдет…
Лишь лотос кружит по воде,
Нас – нет нигде…
Мне мишуры не покупать…
И в новый год я буду спать.
А елка? В парке есть одна…
Возьму с собою я вина,
Под елкой сяду выпивать,
Забуду, что когда-то был
И я совсем не одинок…
Парил – почти как Гавриил,
Хотя летать еще не мог…
Гирлянды липли к потолку,
Игрушки с чердака – и снег
Из ваты – в солнечном шелку…
Иль шелке? Все это – пустяк…
И феи были по углам…
Все было… А теперь – не так:
Я, елка, жизнь моя – пятак,
Воспоминаний чистых хлам…
Нет, я поеду в Центр – в огнях,
Есть тысячи приблудных душ,
Как я – приехавших туда,
Чтоб одиночество забыть…
Мы будем чокаться и пить,
То петь, то грустно говорить,
Что в Новый год все может быть…
Ну, драка или сто чудес…
И сжалится Отец небес
Над нами… И оставит бес,
Все будет без приставки «без»…
И снова будем мы парить…
* * *
Ну, вот и дожил до мечты я…
Мансарда, и окно в полстенки…
И стеллажи для книг – пустые,
Там только прошлого святыни –
На завтрак – ломтик скисшей дыни,
И молоко почти без пенки…
Мансарда – это так, условно,
Но комната – вполне и очень…
Я к ней привык – почти что кровно,
В ней проживая дни и ночи…
Еще бы голубей десяток,
Что б на карниз садились чинно…
Я был бы от бровей до пяток –
Вполне загадочный мужчина.
Просил я птичек – Бога ради,
Пшена насыпал на карниз я…
Они клюют пшено и гадят…
И я пишу в своей тетради
Про глупость своего каприза…
Есть у меня и стол – и свечка,
Которая давно сгорела.
И скатерть, что лет сто, конечно,
Назад – была белее мела.
И зеркало – оно у двери,
В него гляжусь я очень редко,
А то – своим глазам не верю…
О, Боже! Я похож на зверя,
Которого загнали в клетку…
* * *
Цирк – не цирк, удав в коробке,
Клоун с порванной улыбкой,
Все надежды наши – робки,
Все свершенья наши зыбки.
Все печали наши тленны,
Тленен мир – тому и быть…
Мы – коленопреклоненны:
Невозможно так ходить…
Цирк – не цирк, хоть есть афиша,
Купол скроен из заплат…
Мы себе записки пишем,
Отвечая невпопад.
Улыбаемся счастливо,
Будто мир и впрямь нам мил.
Притворяемся, что живы
Изо всех посмертных сил…
Как же все смешно и мелко,
Впрочем – мелко, не смешно…
Цирк – не цирк, а так – подделка,
В нем пустынно и темно.
Нет прожекторов и звука,
Музыки, что тешит дух…
И застывший смех – как мука,
В тишине уснувших мух…
Цирк – не цирк, кафтан – не ряса,
И любовь – не ночь в дыму…
Отнесу билет свой в кассу:
Ведь билет мне ни к чему…
Так зайду – средь сна и лени,
Меж молитв, гульбы, мольбы…
Тихо встану на колени…
И увижу на арене
Тень разбившейся судьбы…
* * *
Вот – город. Разница – какой?
Нет… Разницы ведь нет…
Такой. С любовью и тоской,
На кухне с жареной треской,
Дрожащий ветер под рукой,
Что в сумерки одет…
Трамвай, скрипящий за углом –
Огромный, как циклоп…
Борьба меж благостью и злом…
Молюсь я жарко за столом,
Об стол, стирая лоб…
Вот так… И адреса – не жди,
Ведь адрес – только муть,
Как пыль, что в грязь свели дожди,
Как дни, что будут впереди,
Как жизнь, что по чуть-чуть…
В любой стране мне чужд покой,
И дан вечерний бред…
Какой? С любовью и тоской,
На кухне с жареной треской,
Дрожащий ветер под рукой,
Что в сумерки одет…
* * *
Осень в охапку, к груди прижимая листву…
Тленье приятно – хоть страшен душе перегной…
Кто-то сказал, что еще я на свете живу…
Может, живу… Но давно уже жизнью иной…
Парк мой замерз, даже съежился сотней морщин,
Ветви деревьев, как строки умерших поэм…
Пахнет листва сотней тонких зажженных лучин,
Дым от них зыбок, и треск их – прозрачен и нем…
Буду я капли считать на оконном стекле…
Тоже занятие – письма от Бога сюда…
Вечер купает холодные брызги в золе,
После стирает… На миг? До весны? Навсегда?
* * *
Не то я время выбрал. Имя я
Ношу не то, и вид – не тот…
Мое призвание – алхимия…
Она других наук судимее,
Но все-таки – необходимее,
Чем все науки, значит. Вот.
Ах, жизнь моя – не то, не так,
Мне б в колбах жидкости помешивать…
И к небу сто планет подвешивать,
А лучше миллион. И грешные
Твердить молитвы натощак…
И преуспеть, подобно Флемелю,
Увидев золото в свинце…
Работа тут – не наделю ли?
Нет, на века, хоть их не мерили…
И вечность в философском семени…
И – равнодушье на лице…
Нет. Все как есть – не все как просится,
Алхимик из меня – плохой…
Но… В этой всей многоголосице,
Я сдвину брови к переносице,
И, бросив в небо заклинание,
Вдруг стану маленькой блохой…
