Глава 29. Из книги «I’ve Been Thinking». Перевод с английского Сергея Катукова
Когда Михаил Горбачёв в 1985 году возглавил СССР и повёл революционный курс на гласность, его жена Раиса, философ по образованию, поддержала обращение русских философов к Американской философской ассоциации привезти делегацию наших специалистов в Москву и Ленинград на недельную конференцию в рамках ознакомительных мероприятий. С нашей стороны были отобраны восемь – Уильям Олстон из Сиракуз, Кит Лерер и Элвин Голдман из Университета Аризоны, Сидни Шумейкер из Корнелла, Эктор-Нери Кастаньеда из Индианы, Яакко Хинтикка из Бостонского университета, Джегвон Ким из Мичигана, и ваш покорный слуга – мы прилетели в Москву 19 октября 1987 года, когда случился Чёрный понедельник и рухнул Уолл-стрит. Очень хорошо помню эту дату, поскольку русские коллеги с любопытством наблюдали, будут буржуазные философы выпрыгивать из окна или давиться рыданиями за чаем, но мы отнеслись к этому вполне философски.
Мы знали по-русски не больше двух слов, но русские коллеги, хорошо владевшие английским, по пунктам разбросали импровизированный перевод выступлений и обсуждения. Мой доклад об интенциональности носил, как мне казалось, обзорный характер, но переводчик был иного мнения. На мои скупые фразы он отвечал настоящей бурей: тряс кулаками, прыгал, жестикулировал, мрачнел, – всё это по времени в несколько раз больше, чем всё, что могло его спровоцировать. Я был озадачен, как и мои друзья. Уже потом я представил, какая из этого вышла бы забавная сценка для Monty Python или Saturday Night Live, до сих пор не реализованная. По сей день не возьму в толк, что такого радикального и возмутительного было в моём докладе.
Время мы проводили весьма познавательно, с посещением Красной площади и поездками на метро, которое Советы возвели в эстетике грандиозной апологии пролетариата: героика фресок, мозаик, скульптур и сногсшибательных люстр. Принимающая сторона снабдила каждого из нас пухлым конвертом с рублями на карманные расходы, которые мы могли тратить, как заблагорассудится, правда, перспективы были крошечные, поскольку у нас и так было почти всё, а в «Берёзке», где закупались лучшими туристическими сувенирами, рубли не принимали. (Я приобрёл в ГУМе, знаменитом универмаге, небольшой металлический бюст Ленина, на долгие годы поселившийся на моём столе в Тафтсе.)
Мои друзья, часто посещавшие Москву, говорили, что я обязательно должен отужинать в ресторане на верхнем этаже гостиницы «Россия» возле Красной площади, – тамошние еда и виды на Кремль весьма впечатляли. Одним вечером, когда мы были предоставлены сами себе, я повёл нашу недюжинную делегацию в «Россию», крупнейшую гостиницу в Европе, а, возможно, и в мире, заверив коллег, что будет нечто особенное. В холле мы поискали какие-нибудь указатели на ресторан. Ничего. Мы спросили на стойке, там не понимали по-английски. Тогда мы зашли в лифт и нажали на кнопку верхнего этажа. Так мы поступили и с остальными лифтами, каждый раз оказываясь в невзрачных гостиничных коридорах. Между тем наша банда, полнясь сомнениями, проголодалась, и я едва выпросил дать мне ещё один шанс. На первом этаже очередная бесперспективная дверь снова сменилась пустыми коридорами, приведшими к очередному лифту. Мы загрузились в него, а когда дверь открылась на верхнем этаже, нас встретил метрдотель во фраке и проводил в грандиозный ресторан, чуть не пустой. Мы захватили широкий стол перед центральным видовым окном, заворожённые великолепной сценой. Возможно, этот вид знаком вам по телевидению. Именно отсюда происходило вещание на Штаты, когда в вечерних новостях надо было показать парад или нечто подобное. (Гостиницу «Россия» снесли в 2006 году, так что этот вид приказал долго жить.) Из меню было выбрано всё самое экзотическое, икра и рыба запивались водкой, а внушительный счёт был оплачен в складчину рублями – к глубочайшему разочарованию метрдотеля, ожидавшего, конечно, валюты.
Поездом мы отправились в Ленинград, пребывавшем в ужасном состоянии: здания с облупившейся краской, изломанными карнизами хаотически соединялись электрическими и телефонными линиями, повсюду дороги, непроходимые из-за брошенного ремонта. И всё-таки великолепие города было налицо: Эрмитаж, череда застывших в распаде дворцов, каналы, площади и парки.
Уровень философии в Ленинградском государственном университете оставлял желать лучшего, не в последнюю очередь из-за философской раздробленности: кафедра диалектического материализма, кафедра основ научного коммунизма и марксистско-ленинской философии, кафедра истории русской философии и тому подобные мировоззренческие делянки. Но город был восхитителен. Прекрасный город, основанный Петром Великим в 1703 году, где находится его личный музей, один из моих любимых, поскольку он, среди прочего, ещё и музей музеев и образчик того, каковы были музеи начала восемнадцатого века: за огромными стеклянными витринами самое широкое разнообразие диковинок и поделок со всего мира, снабжённых крошечными табличками с описанием; тут же эмбрион заспиртованного в стеклянной ёмкости телёнка соседствует с эскимосским инструментарием. Обширная коллекция Петра содержит каяки и другие лодки, гарпуны, одежды из тюленьих шкур – всё это напоминает, что до 1867 года Россия владела Аляской. Надеюсь, музей не «модернизировали» с тех пор.
Когда несколько лет спустя мы со Сьюзан оказались в Финляндии, я спровоцировал её присоединиться к моей поездке в Ленинград, всё ещё носившим это имя, где мы остановились на ночь в жутковатой гостинице «Интурист»: мрачная консьержка всю ночь присматривала со своего места за коридором (при необходимости отпуская посетителям порцию туалетной бумаги), пока мы пытались уснуть в номере без замка. (В прошлом дверь неоднократно взламывали, но администрация не позаботилась скрыть её шрамы и покорёженный металл – весьма эффектное напоминание, что мы оказались за Железным занавесом.) Качество изготовления всего вокруг было поразительно дрянным. Части деревянной рамы лифта были поставлены под углом, может быть, сорок семь-сорок шесть градусов вместо сорока пяти, образуя уродливые зазоры. Это выглядело настолько нарочито, что я припомнил известное в России того времени выражение: «Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что платят нам». Но Ленинград всё ещё был прекрасен, и я в то время отметил, что обоснуйся здесь несколько сотен американских корпораций, они восстановят город во всей его имперской славе. По большей части так и произошло.
В 2001 году в мой офис в Тафтсе поступила большая картонная коробка, подписанная каллиграфическим почерком на моё имя, но без обратного адреса. Поскольку на памяти ещё были опасные подвиги Унабомбера, я позвонил в полицию, предложив разобраться с этим. (Прибыли три офицера, самому младшему поручили открыть коробку, что он безропотно исполнил, оставшись невредимым.) Внутри оказался лакированный, красного дерева футляр с позолоченным медальоном, содержавший фальшивое яйцо Фаберже и рукописное приглашение присоединиться к Полу Аллену (соучредителю Microsoft) на время длительного уикенда в его круизе из Хельсинки в Санкт-Петербург. «Но мы уже были в Санкт-Петербурге!» – воскликнула Сьюзан, а я ответил: «Но не таким образом». Это должен был быть такой Петербург, каким цари хотели бы показать его нам. Мы приняли приглашение.
Круиз Пола Аллена был впечатляющим. Будучи талантливым рок-гитаристом, Аллен желал выступить с профессиональными музыкантами перед аудиторией, которая могла потанцевать или просто послушать, но, конечно, он бы не стал нанимать аудиторию за деньги, и остановился на прекрасной идее организовать шикарную вечеринку для подвижников, чьими умами и делами восхищался, каждый вечер устраивая джем-сейшн, продолжавшийся почти всю ночь. Он и раньше затевал круизы вдоль побережья Аляски и Средиземноморья. В этот раз он доставил своих гостей чартерным рейсом 747 из Сиэтла, Ньюарка и Лондона в Хельсинки, где мы провели день, пережидая джетлаг, перед тем как переместиться на небольшое арендованное круизное судно. Мы шли всю ночь, прибыв в петербургскую гавань на рассвете и поднявшись по Неве до первого моста, в виду Эрмитажа. Мы со Сьюзан были в числе двухсот пятидесяти приглашённых, которых можно представить тремя группами: деятели сцены и рок-н-рола; старые друзья со школьных времён в Сиэтле; друзья его матери, библиотекари на пенсии. Итак, в одной компании оказались кинозвёзды (Робин Уильямс, Мег Райан, Сьюзан Сарандон, Лоренс Фишбёрн, Дэн Эйкройд, Кэрри Фишер, Джефф Голдблюм), писатели (Айвен Дойг, Том Стоппард, Дэвид Халберстам), учёные (Джеймс Уотсон, Билл Кальвин с женой и Кэтрин Граубард) и дюжина начитанных и обаятельных библиотекарей-пенсионеров. Почему пригласили меня? Пол Аллен профинансировал на PBS превосходный телесериал об эволюции, пилотная серия которого, «Опасная идея Дарвина», сопровождалась моим коротким интервью.
Утомлённая торжественным банкетом на судне, Сьюзан ушла пораньше, а я отправился побродить по палубе и набрёл на библиотеку, где обучил игре во Фрегат (фишки для скрэббла, но без доски надо как можно быстрее сложить в анаграмму) Тома Стоппарда и Марту Стюарт, которых постоянно провоцировали Робин Уильямс и Джефф Голдблюм; Марта Стюарт играла очень азартно и не желала проигрывать! Отправившись в вертолётный тур по царским дворцам, я забыл взять бокс-ланч, но у Марты, сидевшей рядом, оказалось несколько лишних сэндвичей, и она поделилась со мной. В сувенирной лавке мы со Сьюзан помогли Лоренсу Фишбёрну подобрать изящно украшенную трость для его матери. Частное посещение Эрмитажа, вечером гастроли московского цирка, концерт во дворце и заключительный банкет в Екатерининском дворце с балетной труппой Большого театра в сопровождении бесконечной икры на серебряных подносах, оркестра балалаечников, а потом рок-концерт группы «Black Crowes» – после такого даже голливудские селебрити выглядели слегка одуревшими. Не уступая в энтузиазме простым смертным, они делали фото на свои айфоны.
Во время учений, как вести себя при эвакуации в шлюпки, я приметил среди гостей Джима Уотсона с женой, и потом, будучи в библиотеке, сделал комплимент Джеффу Голдблюму по поводу того, как здорово он воплотил образ Уотсона в документальной драме BBC «История жизни: Гонка за двойной спиралью», и спросил, встречался ли он когда-нибудь с Уотсоном. Ни разу. Так что я имел счастье свести их вместе. Джефф, более чем на фут выше Джима, изобразивший в фильме его эдаким неуклюжим, озабоченным американским мачо, почтительно спросил, было ли в его игре что-нибудь раздражающее. «Да, – сейчас же ответил Джим. – Вы жевали жвачку. Я бы никогда не стал этого делать». Мне посчастливилось быть приглашённым вместе с Пэт и Полом Черчленд на просмотр «Истории жизни» в дом Крика в Ла-Холье, когда фильм только вышел, и Фрэнсис постоянно прерывал просмотр, вставляя какой-нибудь комментарий. После одной из сцен с томящимся Голдблюмом, Фрэнсис остановил фильм, чтобы рассказать гостям, что когда он и Джим облачались для Нобелевской церемонии 1962 года, Джим сказал ему: «Знаешь, что самое замечательное в получении Нобелевской премии?», «Нет, и что?» – спросил Фрэнсис, ожидая что-нибудь высокопарное о вкладе в науку. «Возможность свиданий», – ответил Джим.
В декабре 2005-го Сьюзан и я получили приглашение на бесплатный круиз вдоль побережья Нижней Калифорнии до Пуэрто-Вальярта. Я был приглашённым спикером в недельном круизе членов Комитета по научным исследованиям вместе со Сью Блэкмор и ее мужем Адамом Харт-Дэвисом. Поднявшись в Сан-Диего на борт, мы заказали на палубе столик, пока другие пассажиры только обустраивались в каютах. Вдруг я увидел молодую пару, которая направлялась к нам. Кто же эти прекрасные люди? Они представились: Дмитрий Волков с женой Юлией, прямиком из Москвы. Дмитрий слишком поздно узнал о круизе Комитета, чтобы поучаствовать в его мероприятиях, но были ещё места не для членов клуба, и он купил билет в надежде успеть на вечеринку, что ему определённо удалось. Он заработал состояние на собственной интернет-компании (международные продажи и платежи в фоновом режиме – вряд ли вы задумывались об этом, если только не являетесь финансовым директором компании по международным интернет-продажам). Будучи аспирантом философского факультета МГУ, он защитил диссертацию по моей работе! Мы добились включения его во все мероприятия Комитета и после недельного пребывания в Кабо-Сан-Лукас и других местах побережья расстались лучшими друзьями. Иногда он приезжал в Бостон, приглашал меня со Сьюзан на ужин, а в 2011 году объявил, что его диссертация переросла в книгу обо мне (в переводе с русского она называется «Дэниел Деннет, бостонский зомби»), предложив нам приехать в Москву на презентацию книги и отправиться в небольшой тур, в дополнение к нескольким встречам, которые предполагалось запечатлеть на видео в стенах недавно созданного Московского центра исследования сознания.
Дмитрий разместил нас в чудесном отеле, водил по прекрасным ресторанам и в Большой театр (в своём бронированном лимузине в сопровождении телохранителей на гоночном болиде), мы встречались с ректором МГУ на самом верху сталинской высотки, здания, где расположены аудитории и офисы университета. Потом прокатились по Москва-реке на яхте Дмитрия, любуясь за обедом видами Кремля. Я тогда сказал Дмитрию, что недавно продал свою «Ксантиппу» (яхта Деннета – прим. переводчика).
- О, нет! – воскликнул на это Дмитрий. – Это означает конец ваших ментальных странствий?
- Необязательно. Мы всегда можем нанять борт... Не хотите организовать такое ментальное странствие?
- В какую сторону?
Дмитрий рассказал о своей недавней поездке в Гренландию, где занимался хели-ски (разновидность горнолыжного спорта с использованием вертолёта – прим. переводчика), на что я спросил, путешествовал ли он там вдоль побережья, совершенно потрясающего. Нет, ответил он, и я рассказал о шкипере-датчанине, которого встретил во время своего первого путешествия вдоль побережья Гренландии, у него была своё судно, которое арендовали научные группы для исследовательских экспедиций, а также при обслуживании навигационных буёв. Судно можно было нанять, пусть и весьма аскетичное, с деревянными двухъярусными кроватями и единственным гальюном. Это определённо было не во вкусе Дмитрия. Он решил зафрахтовать 168-футовую трёхмачтовую шхуну, «Рембрандт фон Рейн», способную принять до двадцати пассажиров плюс съёмочную команду в дополнение к десяти членам экипажа, с двухместными каютами и душевыми.
Мы договорились о недельном путешествии в июне 2014-го, на которое я пригласил специалистов в области сознания, оказавших на меня наибольшее влияние: это были Ник Хамфри, Джесси Принц, Энди Кларк, Пэт и Пол Чёрчленд и Кит Франкиш с Крита. Дмитрий посчитал эту компанию однобокой, так и было – все убеждённые материалисты, сосредоточенные над решением разных аспектов и проблем, – и предложил пригласить Дерка Перебума, впечатлённый его работой о свободе воли, и Дэвида Чалмерса, автора формулировки «трудной проблемы сознания», с чем я с удовольствием и согласился. Но Дэвид не желал оппонировать нам в одиночку и настоял на приглашении Мартин Нида-Рюмелин из Фрибура, Швейцария, и Филипа Гоффа из Дарема, Англия.
Я как ведущий мероприятия организовал секции «X» и «Y», где каждого участника просили охарактеризовать работу другого участника, который затем мог прокомментировать его выступление. Такой порядок работы впервые встретился мне в Англии в 1978-79 годах, на мероприятии, организованном Фондом Фрица Тиссена, на которое приглашённые спикеры заранее присылали свои доклады, распространённые затем среди всех участников. Участник группы отвечал за представление и обсуждение статьи, затем спикер коротко комментировал, а потом следовало общее обсуждение. Вся прелесть данной системы заключается в том, что представляющий статью мог сказать о ней то, что для спикера является затруднительным, к примеру: «Наиболее оригинальным и важным утверждением, выдвинутым в статье, является...» Я чрезвычайно рекомендую эту систему, – она используется на философских семинарах в Тафтсе, – поскольку в этом случае устанавливается атмосфера конструктивного обсуждения, которой в среде философов сложно достичь иным способом. (Мы пользовались ей на семинаре по ментальной репрезентации, который я проводил в Блю-Хилл в 1999 году, и помнится, жена Джона Хаугленда на ужине днём после обсуждения статьи Джона передавала его слова, что это было лучшее обсуждение его концепций, на котором он когда-либо присутствовал.)
На шхуне было достаточно места и для других пассажиров, поэтому Дмитрий и философский факультет МГУ организовали среди аспирантов конкурс: в течение учебного года они читали работы отобранных нами специалистов, а затем представляли своё эссе. Добрая половина победителей конкурса, а также декан факультета и кое-кто из профессоров присоединились к нашему круизу. Аспиранты прежде не были свидетелями такого рода хлёсткого, но конструктивного диалога, в который они оказались вовлечены, поскольку в России (а по большей части и в Европе) профессура проповедует, пока студенты тщательно конспектируют. В завершении круиза декан сказала мне, что в будущем это революционизирует преподавание философии в России. Пусть это и несбыточные надежды, но и они принесли свои плоды, при значительной поддержке Дмитрия, чей Центр исследования сознания уже десять лет проводит первоклассные мероприятия.
Сергей Катуков. Публиковался в журналах «Новая Юность», «Урал», «Крещатик», «Зеркало», «Иностранная литература», «Слово|Word», «Артикль», «Лиterraтура», «Семь искусств» и др. Работает в сфере IT.
