Сижу в кабаке века
на Пятьдесят Второй
улице без Человека.
Всех здесь покинул покой.
Десятилетье бесчестья,
вóлны злобы и страха
все затопили предместья.
В центре города – плаха.
Затемнена земля.
Запах летучей смерти
ночь поглотил сентября.
Важных наук скарабей
причину добыть бы мог
от Мартина Лютера дней
до нынешних: что за смог
окутал культуры чертог?
кто преступил порог?
психомутант или бог?
Знает войны вестовой,
знает и школьник простой:
спустивший с цепи навет,
бурю получит в ответ.
Эллады изгой Фукидид
книжно обрисовал
демократичность хламид
и диктатуры обвал.
Осталось всё где-то с ним,
в память тех лет ушло,
а исчезающий дым
в чёрный предел унесло
норм из известных форм;
в тёмно-сырую печаль.
Такая вот вышла спираль...
В воздух, уже никакой
при небоскрёбах слепых,
вроде бы высотой
призванных всякий жмых
превозносить, летят
радиотрели волн.
Взгляд уже больше не взгляд –
вышла мечтательность вон.
Смотрит в одно стекло
обло и тяжело
зеленоглазое зло.
Люд в полированном баре
как-то старается жить,
лампа с лампою в паре
свет продолжает лить.
А в министерских залах –
форты и меблировка:
так и работает в парах
новая маскировка.
Мы же все, бедные дети,
не знаем где те и где эти,
и что происходит на свете.
Воинственная ерунда,
высоких речей накал
в нас бытует всегда, –
как кто-то однажды сказал,
эту предвидев «новь».
Всё это так старо...
В плоть перешло и в кровь:
каждое существо
хочет не всех любить,
скорее наоборот, –
пусть все любят его.
Из невозможного мрака
в этот обыденный день
едут держатели знака –
люди – и клятв их тень.
Снова жёнам клянутся
в верности их дорог.
Сильные мира смеются,
оправдывают предлог.
Кто им сейчас поможет,
этим глухонемым?
Правда для них – что дым.
Есть лишь язык и голос
чтобы избавить от лжи
пустопорожней – Хронос
сапиенса межи
общей. Властей поднебесных
нет, как и личных царств.
Нет панацей чудесных.
Беды у государств.
Разве что так придётся
ужас весь одолеть –
любить или умереть.
Мы беззащитны в ночи.
В ступоре мир лежит.
Тусклы небес лучи.
Ужас сплошной летит
в гул, где толпа гудит,
мечется, говорит.
Я и она – одно.
Костная плоть и пыль.
Выпростано письмо
в ночь непрозрений. Быль –
с небылью заодно...
