Богиня! Внемли же моим стихам,
Нестройным в откровенном поклоненье.
Прости, что тайны всех твоих саванн
В моей услышишь песне умиленья.
Мне показалось или видел я
Психеи легкокрылой пробужденье?
Раз по лесу брела душа моя, –
И вдруг явилось милое виденье:
Узрел в траве я ангелов двоих
Под шепчущими листьев веерами.
Они природы были чудесами.
Ручей вдали был тих.
Среди благоухающих цветов,
Расцветших буйством радужных тонов,
Они вдыхали нежный запах трав,
Касались крыльями, и руки их сплетались.
Их губы, не сходясь, разъединялись,
Как если б разделял их тихий сон
И соединял всех вожделений сонм.
Влюблённого узнал я – Купидона
и чародея.
Но кто же эта горлица-Мадонна?
Его Психея!
О поздняя, чудесная весна
Увядшей иерархии Олимпа!
Пленительней, чем Фебова Луна
Иль Веспер. Восхитительная нимфа.
Красивей всех, без храма, без даров,
без алтаря с цветами,
без хора сладкозвучных голосов,
звучащего ночами,
Без голоса, без лютни, без кадил
размеренных качаний,
Без места поклонения, без сил
Пророка предсказаний.
Прекрасная! Замолкли голоса
Обетов старины и нежной лиры,
Когда святыми были все леса,
Вода, огонь и жизни эликсиры.
Но даже в эти славные года
Я над Олимпом зрю твои крыла
благочестивые. Ты небу так мила.
Тобою вдохновлён как никогда.
Твоим пребуду я (боготворя
Тебя) и хором, и полночным пеньем,
И голосом, и лютней, и кадил
Размеренным движеньем,
И суммой воплощения всех сил
Пророка, и души его смиреньем.
Священник твой, – тебе построю храм
В нехоженом углу воображенья,
Где мысли всеблагого разветвленья
Ветвятся, как сосновый Нотр-Дам.
Там, вдалеке, скопления дерев
Озеленят обрывистые горы.
Под пенье птиц, ручьёв, зефиров, дев
Дриады будут спать в краю Авроры.
Средь этой тишины, как бахромой,
Aлтарь украшу розами я твой,
Решёткой самых лучших образцов,
Бутонами и чудною звездой,
Изысками цветочнейших пиров,
Hеповторяющихся под Луной.
И только для тебя восторг немой,
Который может мысль вообразить, –
В распахнутом окне огонь ночной,
Чтобы любовь впустить.
