БАХЧИСАРАЙ
В разгаре солнечного лета,
объехав морем южный край,
былой дорогою Поэта
я посетил Бахчисарай.
Все принижается, старея...
Столица Крыма, груды скал...
Я на могиле Хан-Гирея
без интереса постоял.
Я видел тайные чертоги,
его дворец, его шатры...
И здесь я был судьей не строгим
жестоким нравам той поры.
Но то, что в душу мне запало,
о чем не мог помыслить хан, —
под сводом древнего портала
я видел мраморный фонтан.
Живой фонтан Бахчисарая!
Что наречен фонтаном слез.
Где капли падают, стекая
по лепесткам печальных роз.
Что вспомнил Он? Какие грезы
здесь русский гений пережил?
Так и лежат две свежих розы
с тех пор, как Он их положил.
И будут вечно слезы падать
из этих мраморных глазниц,
и человеческая память
не обретет себе границ...
ПУШКИН
Летящий сквозь громады лет,
огнем небес отмечен,
поэт в России, он — п о э т,
не больше и не меньше.
Он и творец, он и боец,
певец, гонец победный,
а выше — только лишь Отец
и Сын, и Дух Заветный.
Есть слово-символ, как пароль
для всех в России, — Пушкин.
За вечную любовь и боль
нальем по полной кружке.
Когда земные времена
погрязнут в общем блуде,
его строка, хотя б одна,
но в русском сердце — будет.
И пусть во власти высших сил
течет веков громада, —
останется: «Я вас любил…»,
и большего — не надо.
ВЕЧНОЕ ОБВИНЕНИЕ
И Франция, добыча славы...
А.С. Пушкин
В Святых Горах — метельная завеса,
под ней — Поэта снежная постель...
Никто из русских не убил Дантеса,
за Пушкина не вызвал на дуэль.
И потому кровь русского Поэта
взывает к чести, Франция, твоей.
Была не раз ты Пушкиным воспета,
упившаяся гордостью своей...
Не знала ты любви к чужому сыну:
чужая гордость — пустота и тлен.
Нет, не взошел Дантес на гильотину
и сохранил свой титул Геккерен.
Убийцу сам король вниманьем нежил,
достиг он всех чинов, что свет сулил...
Как жалко мне, что я в те годы не жил
и низкий лоб его не прострелил.
...А воздух тут пропитан общим горем,
и как тогда, январская метель
метет, метет над светлым Святогорьем,
стеля Поэту снежную постель...
СУДЬБА
Сраженный, как и он, безжалостной рукой…
М.Ю. Лермонтов
Поэт с собой уносит тяжесть
поруганного идеала...
Одна рука, одна и та же,
поэтов русских убивала.
Она всегда была проворной
и хладнокровной в высшей мере,
верна себе на речке Черной,
на Машуке и в «Англетере».
И не однажды будет точной...
Ведь ей без жертвы нет покою...
Разит она не в схватке очной, —
чужой, предательской рукою.
И Пушкин понимал все это,
судьбу предчувствуя заране,
ту, что российского поэта
достанет даже в Тегеране...
И что б ни делал, где бы ни был,
он всех вернее знал в России,
что рок ему готовит гибель,
а пред судьбой и Бог бессилен...
Судьбой ему повелевалось
оставить подлость без ответа,
чтоб черной кровью не смывалась
кровь неотмщенного поэта...
ДВА ДНЯ
Как часто высший промысел сокрыт
на много лет для нашего сознанья…
На Чёрной речке Пушкин не убит.
Бог дал ему два дня для покаянья.
Два долгих дня дарованы ему —
спасительных, мучительно-высоких…
И чтоб душа не сорвалась во тьму, —
духовнику открыл он своему
и в боли сжёг отвратные уму
грехи свои за все земные сроки.
Чтоб мог исполнить он завет царя:
«Прошу, мой друг, умри как христианин»,
когда еще пытались лекаря
утишить боль его на смертной грани.
Счастливый жребий, нет, его не спас.
Не спас и перстень Лизы Воронцовой…
Ему спасеньем стал пустынный глас:
«Моей исполнись волею суровой!»
В немой тоске, собрав остаток сил,
он внял, сражённый, неземному гласу.
И, в мыслях месть таившему, Данзасу
сказал: «Не надо мстить. Я всех простил».
И вот уже из близких никого
не узнавал он, что-то где-то слыша…
И на словах последних: «Выше, выше…»
душа, чиста, оставила его…
* * *
Все игрушки-ловушки,
все наши дела — трын-трава.
У России был Пушкин,
и этим Россия жива.
Ни ракеты, ни пушки
не значат для нас ни рожна.
У России был Пушкин,
и этим спасется она!
