В. М. Шукшин и православие: Сборник статей о творчестве В. М. Шукшина /Сост. В. А. Алексеев. — М.: ИД “К единству!”, 2012.
Перед нами десятая книга серии “Русские писатели и православие”, издаваемой с 2003 г. Международным общественным Фондом единства православных народов (г. Москва). Ранее уже были опубликованы сборники “Ф. М. Достоевский и православие” (2003), “И. А. Крылов и православие” (2006), “А. С. Пушкин и православие” (2007), “А. А. Ахматова и православие” (2008), “Н. М. Рубцов и православие” (2009), “С. А. Есенин и православие” (2011) и др. Как видим, выбор писателей в качестве объекта изучения в аспекте православия в книжной серии более чем спорный и, возможно, даже провокационный. И вот, как пишет во введении к сборнику его составитель, президент Фонда единства православных народов В. А. Алексеев, “пришло время для книги о православном измерении творчества В. М. Шукшина, подлинное значение которого для нас еще только открывается”.
Среди авторов книги есть как россияне, так и представители русского зарубежья (Франция, Латвия, Китай), при этом российские авторы достаточно широко представляют географию страны: С.-Петербург, Москва, Нижний Новгород, Пермь, Челябинск, Барнаул, Бийск, Томск, Иркутск. Статьи сборника написаны филологами, музейными работниками, священниками, литераторами. Возраст авторов колеблется в интервале от 1940 г. рождения и до 1976-го. Кроме того, и сами статьи хронологически неоднородны. Большая их часть написана специально для сборника. Однако ряд статей, например, В. Сигова и Е. Вертлиба были написаны еще в 1990-е. Таким образом, читатель получает возможность в динамике увидеть и сравнить разные концепции, связанные с темой книги.
Основной блок материалов сборника открывается статьей “Шукшин и православие” кандидата богословия, ректора Барнаульской духовной семинарии, епископа Барнаульского и Алтайского Максима (в миру — В. М. Дмитриева). По словам автора статьи, расцерковление целого поколения русского народа, современников Шукшина, было трагической реальностью. Это легко объясняет вызывающее, даже показное отрицание молодым писателем сакральности и духовной ценности православных праздников (Пасхи, Святок, Масленницы) и обрядов, что проявилось в его ранней публицистике. Владыка Максим обращает внимание читателей на шукшинскую фразу: “Самая потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной”. Главная же причина тревоги писателя — крушение русской деревни, ее традиционного патриархального уклада. По мысли автора, исцелить растревоженную совесть может лишь обращение к Богу, а Шукшин, как и многие представители советской интеллигенции 1960-х, пытался найти отдушину в искусстве, в обращении к культурным ценностям. Многие образы в литературных произведениях Шукшина носят христианскую окраску, но и здесь автор статьи находит противоречие в специфике их выражения с канонами православия. Так, например, в творчестве Шукшина неизменно присутствует образ поруганного храма. Но храм в художественном мире писателя и кинорежиссера — это символ красоты, преемственности исторического наследия. Герои Шукшина не видят в храме подлинного сакрального назначения. “Наваждением” и “пленением разума” считает владыка Максим особый интерес Шукшина к образу “разбойника и безбожника Стеньки Разина”. Тем не менее в своем творчестве писателю удалось наглядно показать “кризис безрелигиозного сознания и нравственный упадок людей, оторванных от корней веры”. И в этом заключается главная заслуга Шукшина перед православием.
В статье “О духовных исканиях В. М. Шукшина” протоиерея С. Фисуна, проректора по научной работе Барнаульской духовной семинарии (кстати, филолога по первому образованию), представлен детальный анализ нескольких литературных произведений В. М. Шукшина. Наиболее интересен, на наш взгляд, анализ мотивов и символов киноновеллы “Думы” из х/ф “Странные люди” (1969). Напомним, что сам Шукшин считал этот фильм творческой неудачей, хотя и признавал, что возлагал на него большие надежды. Анализ, проведенный Фисуном, вскрывает творческий замысел Шукшина, пожалуй, впервые в шукшиноведении представляет убедительную интерпретацию киноновеллы. Автор обращает внимание на то, что в фабулу новеллы Шукшиным вводится второй план — религиозно-мистический. Так, одна из сцен утреннего пробуждения деревни представляет собой вид церковных маковок, в качестве звукового фона сопровождаемый не церковным колокольным звоном, а боем кремлевских курантов! Гротеск или зловещее предостережение? Далее, как показывает С. Фисун, на протяжении киноновеллы чувство тревоги, диссонанса последовательно и целенаправленно нагнетается Шукшиным. В фильме появляются сюжеты, которых не было в рассказах, легших в основу новеллы (“Думы” и “Стенька Разин”): не то сон, не то видение Матвея, в котором русский хоровод вдруг сменяется неистовым рок-н-роллом, отвратительной пляской бесноватой молодежи. Автор статьи угадывает в этой сцене интертекстуальную перекличку с работой русского религиозного писателя С. А. Нилуса “Святыня под спудом. Тайны православного монашеского духа” (1911), с которой, по свидетельству оператора А. Заболоцкого, Шукшин был знаком. Тему бесовства продолжает сюжетная линия сельского мастера-самоучки Кольки, вырезающего из дерева фигуру Стеньки Разина: отказываясь от дальнейшей работы над образом разбойника, он бросает в огонь деревянную скульптуру Разина. Проведенный анализ подталкивает С. Фисуна к мысли: а не разочаровался ли в итоге сам В. Шукшин в образе Разина, не осознал ли его бесовскую сущность?
В целом же представленные в сборнике статьи священнослужителей приятно удивляют: в их работах — фактологически точных, написанных хорошим языком, достаточно аналитичных, и, вместе с тем, лишенных духа нарочитого проповедничества и интеллектуальной агрессии чувствуются искренний интерес и любовь к творчеству В. М. Шукшина.
Вполне естественно, что работы специалистов-филологов в сборнике количественно преобладают.
В статье “Проблемы веры и безверья в прозе В. М. Шукшина (в свете традиций творчества Ф. М. Достоевского)” О. Г. Левашова, доктора филологических наук, профессора Алтайского государственного университета (Барнаул), Шукшин, с одной стороны, типичный “шестидесятник” с его неистребимой верой в разум, с другой стороны — носитель древних верований и традиций. В произведениях Шукшина мы находим и прохладное отношение к христианской обрядовости, и некое смешение православия и язычества, но в то же время и огромный пласт традиционно христианской образности, также заметен и явный интерес к старообрядчеству. Все это позволяет говорить о противоречивости, может быть, даже об эклектизме позиции писателя в этом вопросе. ““Коллективное бессознательное” Юнга дает себя знать в пристальном интересе Шукшина к рудиментам веры”.
Далее автор делает попытку сопоставления художественных миров Достоевского и Шукшина в аспекте мистического опыта, который обнаруживают их герои, несмотря на характер эпох. Мистика в данном случае рассматривается как необходимая основа для религиозного познания мира. Интересен анализ рассказа “Капроновая елочка”. Автор видит в нем видоизменение жанра рождественского рассказа (первоначальное название шукшинского рассказа — “В ночь под Новый год”!). Традиционно в ночь под Рождество происходит разгул бесовских сил. Есть это и в рассказе Шукшина: в облике трех спутников, отправившихся в ночь под Новый год из города в родное село Буланово пешком, рассеяны отдельные приметы чёрта: хромота Павла, козлиная доха городского ухажера и т. п. Однако в отличие от рождественских рассказов Ф. М. Достоевского и, особенно, Н. В. Гоголя, у Шукшина происходит демифологизация данного жанра. Герои Шукшина находятся в эрзац-мире, мире заменителей. Новый год является заменителем Рождества, капроновая елочка — рождественской ели, истинная цель пути (село Буланово) оборачивается зверосовхозом “Маяк”, наезды городского ухажера к вдове Нюрке — жалкое замещение настоящей любви и полноценной семьи. И чуда в рождественском рассказе писателя не происходит. Бесовская сила побеждает. Но сами герои не чувствуют катастрофичности бытия. И в этом, как утверждает автор статьи, главное предостережение Шукшина. Писатель пытается понять причины утраты народной веры в чудо. “В контексте творчества Достоевского и в целом русской классики рассказ Шукшина прочитывается как призыв к исцелению от страшной болезни — бесовщины. Без исцеления нет надежды на осуществление чуда и нет Рождества”.
Интересны некоторые тезисы статьи “Художественное выражение православных основ народной жизни на материале рассказов В. М. Шукшина “Осенью”, “Верую!”, “На кладбище”” кандидата филологических наук, доцента Г. В. Чудиновой (Пермь). Анализ православных мотивов в произведениях Шукшина здесь представлен с позиции старообрядчества и, таким образом, отчасти полемизирует со статьями священнослужителей. Так, по мнению исследователя, “поп-атеист” из рассказа “Верую!” не имеет ничего общего с Аввакумом, с которым, вслед за В. А. Апухтиной, принято сравнивать шукшинского героя. Поп является “воплощением адского, сатанинского начала”, а нарисованная им Максиму Ярикову картина мироздания ничего не имеет общего с православной концепцией мира и человека. “Предельное снижение образа представителя православной веры в ее новообрядческом варианте свидетельствует как о безверии самого писателя, так и об определенной тенденции, возникшей еще в XIX веке”. В итоге автор предлагает рассматривать данный рассказ Шукшина в контексте произведений А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Л. Андреева, А. И. Куприна и др., которые содержат критику в адрес церкви и являются следствием осознания духовного надлома, пережитого Русской Православной церковью в XVII веке… Как видим, конфессиональные споры нашли место и здесь и явно повлияли на позицию автора статьи.
Следует обратить внимание на то, что статьи ученых — представителей современной алтайской школы шукшиноведения (О. Г. Левашовой, А. И. Куляпина, С. М. Козловой, О. А. Скубач, Д. В. Марьина, Л. К. Вальбрит и др.) тематически более конкретны, как правило, фокусируют внимание лишь на христианском (православном) аспекте в творчестве В. М. Шукшина. Работы же представителей других школ нередко стараются максимально широко охватить творчество Шукшина, представить мировоззрение писателя в целом. Такова, например, статья “Василий Шукшин и русское духовное возрождение” Е. А. Вертлиба, профессора политологии и русской культуры в Европейском Стратегическом Центре имени Джорджа Маршалла (Бавария).
Собственно теме книги — отношению Шукшина к православию — в статье Е. Вертлиба уделено немного места. И это легко объяснить: данный материал представляет собой отрывок из книги Вертлиба, вышедшей еще в 1990-е гг. [1] Автора скорее в целом интересует идейная и нравственная направленность шукшинского творчества, нежели его религиозные воззрения. В русле западной советологии Е. Вертлиб обращает внимание на антитоталитарный, антибюрократический пафос творчества Шукшина, затрагивает вопрос о правомерности обвинений писателя и кинорежиссера в национализме. “Думы о Боге появляются в произведениях Шукшина часто”. Вслед за М. Геллером, автор статьи считает, что хотя шукшинский герой-рассказчик неверующий, он упорно ищет веру. Потому-то он так строг к верующим, и ему все кажется, что люди верующие — верят не по-настоящему, притворяются. Герою Шукшина нужна вера всеобъемлющая, бескорыстная, не вызванная одним только страхом перед смертью. Выражение шукшинского поиска веры Е. Вертлиб видит в рассказах “Мастер”, “Крепкий мужик”, “На кладбище”. В “Верую!”, по мнению исследователя, поп, этот “шукшинский Аввакум” полемизирует с “толстовством непротивленческим”. Однако наиболее явно выражает христианские мотивы в творчестве Шукшина рассказ “Алеша Бесконвойный”. Как и В. С. Высоцкий в своем широко известном стихотворении, В. М. Шукшин здесь создает гимн бане. Баня, по Е. Вертлибу, — “ГУЛАГовский”, постсолженицынский сюжет в русской литературе. Шукшин показал, что “русскому обществу, чтобы “исцелиться от язв и уродства” и “заново” родиться, понадобилось “выпороть веником душу”, “выпарить смрад” из нее, чтобы потом уже “освободившиеся от варварства” приняли крещение на чистую душу. Перед баней, как перед Богом, все равны: “здесь свободу и равенство с братством ощущаешь в кромешном пару””. Алеша Бесконвойный, как истый христианин, каждую неделю причащается: баня — его исповедальня и “тайная вечеря”. Этот “праздник души”, обязательный ритуал есть противопоставление себя колхозу, советской системе. Суббота Алеши — “это ведь пятница на самом деле, шестой день христианской недели. Духовный регламент духовных поверий гласит, что Пятница гневается на непразднующих ее дня и на оных с великим угрожением наступает”. Именно это ритуальное соблюдение символической Пятницы дает Алеше нравственное здоровье, “вольный дух внутри колхозной упряжки”. По Вертлибу, таким образом, прохристианская сущность шукшинского героя связана с его антитоталитарным устремлением.
Заметим, что статья Е. А. Вертлиба все-таки выглядит несколько устаревшей на фоне прочих статей сборника. В составе своей “родной” книги она смотрелась гармонично, так как в целом соответствовала авторской концепции. Да и критический пафос статьи, направленный на свержение ценностей соцреализма и тоталитаризма был, пожалуй, актуален в начале 1990-х. Попытки представить Шукшина в роли диссидента или тайного борца с властью тоже не получили развития, а главное, документального основания. Есть в статье и фактические ошибки, объясняющиеся недоступностью в начале 90-х целого ряда документов, связанных с биографией писателя (в частности, материалы восьмитомного собрания сочинений В. М. Шукшина [2] опровергают сложившийся миф о попытке его поступлении в Литинститут). Есть и досадные упущения, кажущиеся незначительными, но вместе с тем выдающие в авторе неспециалиста, демонстрирующие его незнакомство с реалиями, окружавшими Шукшина. “Сростков”, “сросткинский” — так не говорят ни односельчане Шукшина, ни специалисты, изучающие творчество писателя с Алтая, ни даже актеры московского Театра наций, приезжавшие в Сростки, чтобы окунуться в атмосферу шукшинских героев перед постановкой спектакля “Рассказы Шукшина” [3]. Только “Сросток”, “сростинский”!
На правах одного из соавторов сборника позволим себе продолжить вектор негативной критики и указать на другие явные недостатки книги.
Жаль, что авторы не смогли избежать определенного трюизма в оформлении обложки книги. Все предыдущие девять сборников серии имеют яркие, цветные обложки, а вот обложка “шукшинского” исполнена в черно-белых тонах с алым заглавием. Вы уже поняли, почему? Конечно: аллюзии на шукшинские березки из “Калины красной”. Возможно, кому-то подобное оформительское решение покажется банальным, избитым, затертым. А может быть, обращение к образу-стереотипу делает книгу уникальной, непохожей на остальные книги серии, а значит, узнаваемой, привлекающей к себе внимание читателя?
Далее, в сборнике отсутствует тематическое структурирование статей. По меньшей мере можно было разделить статьи на имеющие отношение к творчеству Шукшина в целом, и такие, которые посвящены только отдельным произведениям писателя и кинорежиссера. Грустно, что среди авторов книги не нашлось места В. Ф. Горну — пионеру отечественного шукшиноведения, ставшему первым человеком в СССР, защитившим диссертацию по творчеству писателя, основателю алтайской школы изучения творчества В. М. Шукшина. Впрочем, как утверждают составители сборника, Виктор Федорович сам отказался от присылки материалов: сейчас он живет в Германии, творчеством Шукшина не занимается.
В целом, подводя итог, к которому так или иначе приходят авторы сборника, можно сказать, что отношение В. М. Шукшина к религии в целом и к православию в частности было сложным, неоднозначным и менялось с течением времени.
Известный современный православный проповедник дьякон А. Кураев утверждает, что в XXI веке православие в России превращается в городскую религию, уходит из сел, становится религией не просто горожан, но именно интеллигенции [4]. Развивая мысль Кураева, отметим, что в качестве одной из главных причин этого явления, безусловно, стала растянувшаяся на многие годы урбанизация в послевоенном СССР. Крестьянство в 50—60-е гг. ХХ в. стало массово мигрировать в город, а их дети, пополнив ряды интеллигенции, уже пристальнее и вдумчивее относились к наследию предков и вновь возвращались к религии, но уже на новой идейной и ценностной основе. В итоге следующее поколение получило в качестве религии православие очищенным интеллигентским ratio от патриархального крестьянского мировоззрения.
Эти пертурбации видны и на примере истории семьи В. М. Шукшина (напомним, что одна из дочерей писателя — Ольга — человек глубоко верующий и живет при Троице-Сергиевой Лавре). Писатель, получив в наследство от своих предков-крестьян православную традицию как данность, став интеллигентом, в 1960-е гг. пытался рационально постичь христианские истины. Здесь он немногим отличался от передовых представителей советской интеллигенции периода оттепели. Отражение этих поисков — шукшинские тезисы в “Монологе на лестнице”: “Хочется еще сказать: всякие пасхи, святки, масленицы — это никакого отношения к Богу не имело. Это праздники весны, встречи зимы, прощания с зимой, это — форма выражения радости людской от ближайшего, несколько зависимого родства с Природой”. Шукшин на этом этапе отделяет православие от патриархальности (“Патриархальность как она есть (и пусть нас не пугает это слово): веками нажитые обычаи, обряды, уважение заветов старины”), делая последнее понятие основой своего идеала русской культуры и искусства.
Однако в начале 1970-х гг. происходит явная трансформация религиозно-нравственной позиции писателя и кинорежиссера. Возможно, что ключевым событием для пересмотра его мировоззренческих установок стала поездка в 1970 г. по историческим городам России — Вологда, Ростов Великий, Суздаль, Владимир, Тутаев, Астрахань и др. — в рамках подготовительных работ по фильму о Степане Разине. Члены съемочной группы во главе с Шукшиным посетили многие православные храмы и монастыри, общались с представителями духовенства, имели доступ к церковным книжным памятникам. Всей своей работой в кино и литературе борясь за национальные основы современного отечественного искусства, Шукшин не мог не осознать, что именно православие — важнейший источник и вечная опора патриархальной русской культуры. Неслучайно, как утверждает Р. А. Григорьева, среди последних планов Шукшина оказался замысел художественного фильма о Дмитрии Донском — полководце, государственном деятеле и православном святом. В последний год жизни писатель, несомненно, приходит к более глубокому восприятию православия, как никогда оказавшись близко к истинной вере.
Унаследовав от своих предков-крестьян православную традицию, Шукшин-интеллигент постепенно приближался к истинной вере в Бога.
По словам президента международного Фонда единства православных народов В. А. Алексеева, книга о Шукшине числилась в издательском плане только на 2013 г., но по стечению целого ряда обстоятельств была опубликована уже в нынешнем 2012 г. Думаем, что читатели и специалисты, изучающие творчество В. М. Шукшина, не сочтут выход сборника преждевременным и в полной мере оценят труд авторского коллектива.
Примечания
1. Вертлиб Е. Русское — от Загоскина до Шукшина (опыт непредвзятого размышления). — СПб: Библиотека “Звезды”, 1992.
2. См. об этом издании: Беляков С. С. Барнаульский Шукшин: многое впервые // Вопросы литературы. 2011. № 5.
3. Режиссер А. Херманис. Спектакль стал лауреатом премии “Золотая маска” в сезоне 2009 г.
4. Кураев А. Кто в России верит в Бога? //http://diak-kuraev.livejournal.com/188018.html
