Данте писал про Аристотеля: «Учитель тех, кто знает». В Серебряном веке так можно было сказать про Вячеслава Иванова. Он в прямом смысле слова не учил, но распространял знания, как Солнце распространяет свет. Неудивительно, что этот свет многих заставлял жмуриться, а кого-то нестерпимо обжигал. Знание всегда опасно, потому многие назвали Иванова искусителем.
Метит хищник царить,
Самовластвовать зарится,
Все вверх дном повернет, –
Накренились весы. Что спим?
Поклонники Хлебникова называют своего кумира поэтом для поэтов. Что они имеют в виду?
А вот Иванов действительно много сделал для поэтов: дал русской поэзии новые формы, показал, как можно работать в формах привычных. Сонет до Иванова и сонет после Иванова – это разные сонеты. Я не говорю уже об имитациях античных размеров, которых до Иванова по-настоящему не было.
Мы – два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы – два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела.
Единственный пока удавшийся венок сонетов в русской поэзии написан Вячеславом Ивановым.
Иванов умел работать в русском языке на самых его непредставимых глубинах. Он осторожно извлекал на свет Божий подлинные сокровища – тяжёлый, изнурительный труд. Как это непохоже на полоумные, полурусские бормотания Хлебникова. Иванов возвращал слову евангельский, иоанновский смысл, тогда как Хлебников производил череду животных звуков: Зинзивер, зинзивер!
Русский язык у Иванова вспомнил своё родство-свойство с церковнославянским, и далее – с греческим.
Эсхил заговорил по-русски, и русский язык был ему по плечу – как новый, из дальнего, северного льна хитон. До Иванова греческие трагедии перелагали белым пятистопным ямбом, отчего все пьесы звучали на один манер – бледным подобием Шекспира. Иванов заставил античные размеры зазвучать на чужом языке, и Эсхил предстал нам могучим и победительным, каким и был в Элладе.
Фигура сомнительная – наверное, самая сомнительная фигура того странного времени, начала века. И если остальные деятели эпохи как-то усвоены историей литературы, получили свои бирки (справедливые, несправедливые – это по-всякому, кому как повезло), то Вячеслав Иванов воспринимается историками всегда с некоторой долей удивления и неудовольствия, на его бирке приходится писать совершенно неразборчивым почерком и очень много.
Античная мифология давно уже не живая вера, но живой язык культуры. Язык – общий для всей культуры, и забывшие этот язык обречены на медленное умирание в темнице своей национальной ограниченности.
Своеначальный, жадный ум, –
Как пламень, русский ум опасен…
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
Три месяца в году в Дельфийском храме Аполлона жил Дионис. Жрица Аполлона – пифия – произносила свои стихи в пророческом экстазе. Дионис противоположен, но не враждебен Аполлону. Дионисийское начало только тогда благотворно, когда проявляется в доме Аполлона. Иначе оно сводит с ума, как свело Ницше. Аполлонический человек, идеал аполлонического человека – Иванов – взбодрился дионисийством, но сохранил свой великий и верный ум. Вообще ницшеанство, пересаженное на русскую почву, оказалось вполне жизнеспособным и неядовитым. Что русскому хорошо…
Сколько их было, Дионисов? Вакх, Либер, Бассарей, Эвий! А был ещё первый Дионис, пра-Дионис – Загрей, несчастный мальчик, растерзанный титанами и воскресший потом под многими именами. Так терзают плоть винограда, чтоб потекла кровь-вино и воскресли петухи к жизни радостной и безбольной. Религия страдающего бога не с Христа началась, не Христом и закончится.
Петрарка по-русски существует в двух ипостасях: есть дёрганый, угловатый, жёсткий Петрарка Мандельштама, и есть полновесный в радости и скорби, медвяный Петрарка Вячеслава Иванова. Но переводы не похожи не только по форме, но и по сути, по природе. У Мандельштама появился какой-то третий самобытный поэт, не Мандельштам и не Петрарка, но с петрарковским строем чувств и мыслей. А Иванов, используя русские слова, писал по-итальянски, но усталость от любовных неудач, трагическая затюканность Петрарки, итальянского Петрушки – где они? Несчастный влюблённый – это всегда комический персонаж.
«Соборность» – одно из самых простых и ясных понятий. Надо было совсем утерять связь с почвой и верой, чтобы усомниться, запутаться, не понять. Соборность, хоровое действо – это художественная правда земли. А что касается правды политической… Человечество столько испробовало различной степени кровавости, подлости и дурости форм правления, что пора бы уже понять, что, кроме соборности, нам точно ничего не поможет.
В 1917 году был объявлен конкурс – выбирали гимн России. Текст, предложенный Ивановым, назывался «Хоровая песнь новой России».
Настоящий центр России находился по адресу: Таврическая, дом 25. Иванов жил в комнатах с округлыми стенами, ничего не поделать – башня.
Иванов приглашал, заманивал в башню всех хоть сколько-то мыслящих людей в России, все ему были нужны. Умный каменщик, он понимал, что любой камень годится в дело, во всяком случае, других камней в России нет. А всё равно надо строить из людей Новую Башню Духа. Таврическую вместо Вавилонской. Победить, пересилить, упразднить смешение языков.
Опыт Серебряного века показал, что сексуальные эксперименты не мешают творчеству, но и не помогают ему. Свальный грех русского модернизма прошёл даром, только сделал мемуары длиннее и пикантнее. Мифотворчество на своем низшем, первоначальном уровне то и дело оказывается сплетней.
Иванов, будучи ещё гимназистом, присутствовал на открытии памятника Пушкину в Москве, видел Достоевского и Тургенева, слышал знаменитые речи.
Славянофильство, которое мы не заслужили – умное, без шовинизма. Изучение и разработка исконной русской мифологии. Понимание того, что вся мифология едина и невозможно никакое славянство без Эллады. Невозможно православие без живительных сил земли, невозможна замкнувшаяся сама в себе народность, не имеющая своих мудрецов и певцов. Вот что такое славянофильство Вячеслава Иванова.
Андрей Белый написал роман «Лакированная карета», Иванов предложил название «Петербург».
Кажется, для русского писателя невозможно поставить себе задачу написать opus magnum и действительно его написать. Тень «Мертвых душ» витает над бумагой. Особенно, если пишется в Риме. «Повесть о Светомире царевиче» осталась незаконченной. А если бы и успел дописать, то что изменилось бы? Нет уж – родился поэтом, так и пиши стихи.
Мифотворчество. Попытка создания русской мифологии. Первое впечатление от текста – тяжеловесность. Так ведь стихи Иванова тоже упрекали в тяжеловесности, но в стихах просодия помогает, как дома – стены. Ямб, хорей своею собственной силой придают тексту подвижность, а иногда и полёт. А вот применение поэтических приёмов в прозаическом тексте только усугубляет тяжеловесность.
Один католический священник определил написание «Повести о Светомире царевиче» как апостольское дело. Некоторые критики причисляют повесть к жанру «фэнтези». Сейчас бы сказали – «славянское фэнтези». Также повесть получила написанное Ольгой Шор продолжение – «фанфик». Писательница, впрочем, утверждала, что это Иванов надиктовывает ей с того света.
Флоренский рассуждал об Иванове: «Он писатель? Нет, писатель – это Мережковский. Он поэт? Нет, поэт – это Пушкин. А кто такой Иванов? Мудрец! Пифагор!» Возможно, Иванов приветствовал бы такие размытые формулировки, но… не только Пушкин – поэт.
Если оценивать Вячеслава Иванова как поэта par excellence, то всё многообразие его талантов и возможностей складывается в единую гармоничную картину. Отними у Иванова его поэзию, что останется? В лучшем случае, академик Лосев – полумонах, полуученый, персонаж весь из себя сомнительный. А вот поэзия – вещь несомненная.
Городецкий вспоминает, что Иванов резко негативно высказался о поэме Блока «Возмездие»: «видел разложение, распад как результат богоотступничества… преступление и гибель в этой поэме». Не видел, но, скорее, провидел. «Возмездие» – это первая часть двусоставного блоковского эпоса, где вторая часть – поэма «Двенадцать» – действительно преступление и гибель.
Иванов вёл свою поэтическую родословную от Державина и Тютчева. Недоброжелатели говорили о происхождении от Тредиаковского и Кюхельбекера. Иванова интересовало в поэзии то, что наименьшим образом подверглось воздействию Пушкина.
Спор «Арзамаса» и «Беседы любителей русского слова» не закончен и не может быть закончен, «пока в подлунном мире жив хоть один пиит». В истории вышло так, что на стороне «Арзамаса» была гениальность, а на стороне «Беседы» – бог его знает, что такое! – может быть, правда? Времена меняются, и новой «Беседой» стало ивановское «Общество ревнителей художественного слова».
Знание – это воспоминания, учил Платон, культура – это память, вторил ему Вячеслав Иванов, и цепко запоминал всё, что думалось им и вокруг него.
Скрипят полозья. Светел мертвый снег.
Волшебно лес торжественный заснежен.
Лебяжьим пухом свод небес омрежен.
Быстрей оленя туч подлунных бег.
С годами стихи Иванова утратили великолепие, что только пошло им на пользу. Даже неприязненно относившаяся к Иванову Ахматова оценила «Зимние сонеты».
Напряжённая духовная жизнь обкатывала поэта, как море – упавший в него камень. Вячеслав Иванов испытывал себя, испытывал людей вокруг, испытывал эпоху. Испытывал и наблюдал. И созидал смыслы: смысл за смыслом. А ещё было визионерство – выдуманное, подлинное? Да кто их по-настоящему умеет различать? Даже Данте иногда сомневался, что был в Раю, но продолжал писать.
Но так или иначе из жизни Иванова, из него самого созидалось совершенство. Может быть, так проявляется в нынешние времена святость. Непривычно? Ну так святость и не может быть привычной, она всегда оригинальна, потому как нарушает дольний порядок вещей и неизвестно как соответствует горнему. А нарушать порядок вещей можно юродством, а можно – умом. Во времена, когда юродствует вся страна, – только умом. Это и воспринимается как юродство. И похабство, ненужное для поэзии, идёт на пользу святости. Как говорили юродивые: «похаб ся творя».
Или так: есть святость тела, есть святость души, а есть самая удивительная святость – святость духа.
Или Вячеслав Иванов смог реформировать и саму форму святости. Или ереси…
В Советском Союзе, в Баку была защищена Ивановым диссертация «Дионис и прадионисийство».
Иванов перешёл в католичество, не отрекаясь от православия. Соборность в своём наивысшем проявлении предполагает объединение эллина и иудея, христианина и язычника. Церковь боится слова «язычество», ну так пусть это будет «античность», «эллинское начало».
Вновь арок древних верный пилигрим,
В мой поздний час вечерним «Ave, Roma»
Приветствую как свод родного дома,
Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.
Иванов писал по-русски, стремился к эллинской мудрости, в его стихах росло русское дерево дуб, гремела греческая бронза. Но дар его был римский, был сродни дару архитектора, стремился возводить каменные своды. А камень Рима – это тот самый камень апостола Петра, на котором основана католическая всемирная церковь.
Верный ученик Моммзена знал, что не все пути приводят в Рим, но правильные пути приводят обязательно. Так родившийся в Ареццо, выросший в Авиньоне Петрарка приехал в Рим получать лавровый венок и нашёл свою Родину. Родина не дается поэту сразу.
Католичество с его разросшимся культом святых утеряло чистоту монотеизма, но обрело хтоническую выживаемость Лернейской Гидры, благодаря чему готово воспринимать людей и идеи со всего мира Божьего. Вячеслав Иванов пришёлся ко двору.
Эмиграция никому не давалась легко, но, когда Иванов приехал в Рим, оказалось, что он вернулся домой.
Вячеслав Иванов сумел дожить до освобождения Рима. Это ли не главная задача любого русского поэта – дожить до освобождения Рима.
Аникин Дмитрий Владимирович. Родился в 1972 году в Москве. Живу в Москве. По образованию - математик. Предприниматель. Публикации в печатных изданиях на настоящий момент времени: циклы стихов в журналах и альманахах «Prosodia», «Перископ-Волга» «Нижний Новгород», «7 искусств», «Сетевая словесность», «Клаузура», «Русский колокол», «Русский альбион», «Русское поле», «Русло», «Современные записки», «Золотое Руно», «Новая Литература», «Зарубежные задворки», «Великороссъ», «Камертон», «Тропы», «Новый енисейский литератор», «Фантастическая среда», «Айсберги подсознания», «Русское вымя», «Фабрика Литературы», «Точка зрения», «9 муз», «Арина», «Littera-Online», «Поэтоград», «Вторник», PS. Автор книг «Повести в стихах», «Сказки с другой стороны», «Нечетные сказки».
