Владимир Гандельсман. «В небе царит звезда. Избранные эссе». Издательство центра арт-терапии «Делаландия», 2024, 184 стр.
Вот уж поистине необычный жанр – меня попросили написать отзыв о книге отзывов, предисловий и рецензий. Со стихами некоторых из отрецензированных и очень разных (в книге представлены, преимущественно, поэты, но не только) авторов я знаком достаточно хорошо, других знаю хуже, с третьими и вовсе не знаком. Как бы то ни было, готов ли я добавить хотя бы крупицу собственного анализа к уже написанному Гандельсманом? Собрался было отказаться, но проглядев (лучшего определения не найдешь) несколько, выбранных по методу тыка, текстов понял, что прочитать книгу не наискосок и написать о своих впечатлениях все же стоит. Хотя бы потому, что книга эта не только (надеюсь, я никого не обижу) о представленных в сборнике авторах, она во многом о творчестве самого Гандельсмана, о его взгляде на поэзию и, если хотите, о его месте в ней.
“Что бы ни провозглашали стихи, вплоть до цветаевского «отказа», они – суть утверждение мира самим своим бытием, акустический его рельеф, память в продолженном настоящем, – и пушкинское «Не дай мне Бог сойти с ума» означает: не дай мне Бог забыться,” – пишет ВГ о книге стихов Л.Дановского “В небе царит звезда”, удачное название которой было позаимствовано автором (или издателем) недавно вышедшего сборника эссе. Как это резонирует с высказанной Гандельсманом в одном из наших частных разговоров мыслью о том, что любое, даже выдержанное в самых мрачных тонах, стихотворение является событием “радостным” и жизнеутверждающим, поскольку радостен сам факт его рождения. Если это, конечно, стихотворение, читай - произведение искусства.
А вот другой пассаж из книги: “тому, кто хочет стать поэтом, надлежит родиться в Петербурге – больше шансов, что предприятие удастся. Речь, конечно, о втором рождении, не биологическом”, и далее: “«Город» – одно из самых частых слов в книге… И (Санкт-Петербург, - С.Ш.) не зря видится, потому что есть не только город, но и Град Небесный, и неслучайно он возникнет в последнем стихотворении книги” (о книге стихов Татьяны Вольтской «В лёгком огне»). Это очень перекликается со стихотворением Гандельсмана о “городе, где кончится все это”:
Голубиный гул, вороний окрик,
Глухо за окном идет газета,
Если хочешь - спи, смотри на коврик,
С городом, где кончится все это.
В книге слишком много подобных совпадений, чтобы они были случайностью. Недаром в предисловии к ней мы читаем: «Мой метод прост: я пытаюсь проследить истоки того, что подвигло автора к поэтическому или прозаическому высказыванию, а поскольку в своём выборе я заранее знаю, что истоки эти непременно чисты, то моя задача состоит единственно в том, чтобы выявить и обозначить, как намерения автора воплощены в слове». Уверенность “в чистоте истоков” – вот, что, по всей вероятности, роднит ВГ с авторами, удостоившимися его внимания. В данном предложении нет пафоса, ибо внимания каждого рецензента и просто человека, если уж на то пошло, надо удостоиться. Но в случае с автором опубликованных эссе решающим в его выборе стал не уровень владения поэтическим мастерством (у представленных в книге авторов он, естественно, разный), а “чистота истоков” - едва ли не менее, если не более, важный критерий в оценке поэта и текста. Ведь лукавый, не искренний в своих помыслах “мастер”, имитирующий чувства, - едва ли не больший графоман, нежели неумелый, непонятно зачем взявшийся за марание бумаги неандерталец от поэтического слова. Наверное, имеет смысл подчеркнуть, что вышеупомянутый выбор авторов сделан не мной и даже Гандельсман может ошибиться в частностях. Но мне хочется верить и я, скорей, уверен в том, что, совершая свой выбор, он также был в чист в истоках – т.е. руководствовался тем, что имеет отношение к литературе, а не к литературной конъюнктуре.
Читаем дальше: “Поэт и поэзия не вопрос таланта. Конечно, он необходим, но нет ничего зауряднее этой недостаточной необходимости. Не берусь определить, что есть поэт и поэзия, могу только сказать, что это, в частности, вопрос нарушения однажды найденного, начинания каждый раз с нуля и непрерывного обновления” (о книге стихов Хельги Ольшванг “Трое”). И вновь невозможно не согласиться. Потому как нет ничего зауряднее поэта, от стихотворения к стихотворению и от книги к книге эксплуатирующего давно набившие оскомину читателю (если не самому автору) формальные наработки. Часто это оправдывается необходимостью быть узнаваемым, к которой автор с упорным постоянством стремился на протяжении всего своего литературного пути. И вдруг от него ждут “нарушения однажды найденного”?
За поэзией Владимира я слежу давно, с момента нашего личного знакомства с ним в девяносто пятом году (то есть, почти тридцать лет), и готов засвидетельствовать, что постоянно экспериментируя, не опасаясь расстаться с некогда удавшимися приемами и видоизменяя все – от тематики до размера, - сам Гандельсман, несомненно, верен провозглашённому им выше методу определения подлинности поэзии.
Есть и другой способ узнавания ее магического кристалла (хотя количество граней бесконечно, смотря как повернуть камень) — и это музыка. Иосиф Бродский, воздав однажды должное дарованию Гандельсмана, отметил “лапидарность его стихов, отсутствие в них гитары”, любовь к слову, как к таковому. Слово гитара следует, в данном случае, повторно взять в кавычки, поскольку Бродский, конечно, имел в виду не музыку и не гитару Пэйджа или Дилана, не симфонии Бетховена, а дешевую гитарку романсов-однодневок. Но музыка – запредельно заряженная субстанция и с ней нужно быть осторожным, иная музыка может и подтолкнуть к самоубийству. Или сделать стихи слащавыми, что случилось, по мнению Гандельсмана, с некоторыми символистами. И все же присутствие в стихах музыки является одной из примет их подлинности, и Гандельсман обнаруживает ее в текстах Каринэ Арутюновой: “Замечу, что люди с железными нервами меня не интересуют. Меня интересуют те, которые, слушая прекрасную вдохновенную музыку, чуют, что она может оборваться, как серенькая ниточка времени…” (из послесловия к книге К. Арутюновой «Патараг»). Или в стихах Алексея Кудрякова: “«Музыка косноязычья затопляет дамбу / и разливается, свой переплеск / доверив дактилю, хорею или ямбу, / но замершие строфы, как пруды, / так скоро зарастают тиной, / что остаются окна голубой воды – / и только: речь становится плотиной». И значит – всё надо начинать по новой. Музыка не может быть заигранной, как пластинка…” (из предисловия к книге А.Кудрякова «Слепая верста»). Кстати, это еще раз о преодолении “однажды найденного”. Вообще, музыкальные аллюзии и разговор о музыке, как о вечной спутнице поэзии (поэтики Гандельсмана, в частности, – С.Ш.), также не случаен и просвечивает сквозь массив текста всей книги.
Остается лишь подытожить сказанное. Если использовать известную логику “следования от обратного”, и вы являетесь почитателем творчества Гандельсмана, то опубликованные в книге эссе имеет смысл прочитать во имя обнаружения или подтверждения в них эстетических принципов самого автора. Если же вы (простите за неожиданный оксюморон) просто читатель поэзии, то разбор творчества представленных в книге поэтов – приятный, хотя и ожидаемый подарок, или бонус для всех, кто потрудится приобрести и прочитать этот сборник. Нью-Йорк, 17 июля 2024
Сергей Григорьевич Шабалин — поэт, журналист, эссеист. Номинант премии “Московский счет”, лауреат журнала “Новая Юность”, член редколлегии журнала “Слово\Word”, член союза писателей Москвы. В 2002-2003 продюсер и ведущий литературной программы “Стойло Пегаса” на радио “Новый Век” (Н-Й). Родился и вырос в Москве, в 1977 уехал вместе с семьей в США. Учился в “Квинс Колледж”. Окончил нью-йоркский художественный колледж «Сenter for the Media Arts» (факультет дизайна). Работал охранником, таксистом, водителем медтранспорта. Стихи, эссе и статьи публиковались в журналах “Время и мы”, «Новая Юность», “Континент”, “Новый Журнал”, «Дружба народов», “Prosodia”, “Зинзивер”, “Арион”, в газетах “Новое Русское Слово”, “Независимая газета”, “Труд” и др. Автор четырех сборников стихов. В настоящее время живет в Нью-Йорке.
(Послесловие к рецензии на книгу рецензий)
С Владимиром Гандельсманом знакомы довольно давно (помню еще, как его из ночных сторожей выгоняли за длинные волосы. А может, не за волосы, а может быть, за бороду, а может, и не выгнали, а может, я забыл...), и хотя Патриархом его тогда называть было рановато (50-ти не было), но первым среди «наших» всегда его почитал («наши» - это стихослагатели Нью-Йорка, а значит, и всея US). Время подтвердило мою правоту, как говорил Заратустра. Кому как, а мне нравится «Доктор Сюсс» в переводе Гандельсмана. Как говорил Унамуно, «герой романа лучше автора знает себе цену, свое предназначение и свою судьбу».
А.А.Пушкин
