Ночь напролёт снился город, из которого много лет назад меня выгнала война. Вначале пустой железнодорожный вокзал, зал ожидания, продутый сквозняками и запахом прогорклого масла, потом рынок с развевающимися как знамёна платьями, потом площадь Ленина, и памятник, протягивающий руку в сырое мрачное небо. ...И вот уже родная Буденновка, и десятый трамвай, старый и неуклюжий, как динозавр, скрипит и скрежещет по рельсам. И в моем сне шёл дождь стеной, и по улицам неслись потоки воды, и в них вспухали пузыри, как базедова болезнь, они вспухали и, фыркая, исчезали. Больше ничего не было слышно, только дождь все говорил и говорил, запинаясь и захлебываясь, как будто бы изо всех сил хотел что-то высказать, но никак не мог. И я думала во сне: Господи, что же это такое творится в моем родном городе – упадок и апатия…
А потом приснился Николай ІІ. Он протирал оконное стекло, запотевшее после дождя, и глядя куда-то в сторону, говорил с расстановкой: - Ападок и упатия. Ападок и упатия.
И тогда я поняла – что-то случится. И действительно случилось.
Утром я не нашла мой мобильный телефон. Это был очень старый и маленький телефон. Я перерыла всю сумку – нашла много интересного: сломанные очки от солнца, губную помаду ярко-оранжевого цвета и ключи неизвестно от чего. Куртку перетрясла до самого последнего кармашка, нашла печенько, съела... Но телефона не было. Его не было нигде – ни в письменном столе, где обнаружились квитанции по оплате давно чужой квартиры, зонтик и столовый нож, ни в шкафу, где неожиданно нашелся давно потерянный старый блокнот со стихами, которые я писала в студенческие годы, ни даже в кухонном шкафу, где на верхней полке оказалась пачка фотографий незнакомых людей. Фотографии были черно-белые, потертые… А телефона не было.
Я подумала, что это странно. Я помнила прекрасно, как вчера вечером пришла домой с работы и разговаривала с сестрой, и сестра мне сказала, что я очень агрессивная женщина и готова снести все на своем пути, а я ей ответила, что она – сизая голубка… и потом еще долго обсуждала этот разговор с подругой – и тоже по телефону… пораскидало нас по разным городам и странам, по чужим квартирам с гудящими холодильниками, по забытым комнатам с ободранными обоями, скрипучим полом и пыльными бумажными цветами, по сырым углам с запахом мусора и моря.
У моего телефона не было причин теряться… Я, как и все нормальные люди, время от времени кое-что теряла – но чтобы телефон… Такое случилось со мной впервые. Я представляла себе, как мой телефон, потерянный и несчастный, лежит где-нибудь на скамейке под дождем, и мимо него проносятся автомобили, проходят чужие люди… Кто-то, конечно, его подберет, телефон в хозяйстве всегда пригодится… Но у меня в этом телефоне – все мое прошлое!
Это было действительно так, и мне стало как-то страшно и смутно от этой мысли… Телефон надо было найти во что бы то ни стало – люди, которые мне только звонят, будут очень беспокоиться, и в конце концов подумают обо мне плохо. Генеральная уборка не дала ничего. На работе телефона тоже не было. Оставалось искать его в тех местах, где я могла его оставить, и надеяться, что мне повезет. Только на везение и оставалось надеяться.
Были сумерки, когда я вышла из дому. Я шла в сквер, который был на полдороге между моей квартирой и работой, где я часто отдыхала перед тем как нырнуть – или в детский сад, где пахло безысходностью и хлоркой, или в квартиру, в которой моего было только три книги и чашка с котятами. И этот телефон.
В сквере было пусто, полукругом стояли железные скамейки, и скрипели качели на детской площадке. Фонари светили мягким белесым светом. Я обернулась – за мной шел черный пудель. Он шел за мной, то полностью сливаясь с наступившей тьмой, то входя в полосу света, но в полном молчании, сосредоточенно глядя вперед… Я удивилась, но не очень, и вдруг подумала о том, что в телефоне, который я потеряла, помимо тех людей, которые мне когда-нибудь позвонят, были номера людей, которые никогда не позвонят. А еще номера людей, которым звонить нельзя… Вдруг стало мало воздуха, совсем мало, именно их почему-то было жальче всех потерь, которых не сосчитать…
Я села на скамейку. Почему-то вдруг вспомнилась покойная Лиза Совкина… Вот кому уже не позвоню никогда… Она была творческим человеком – создавала афоризмы, и шла по жизни уверенно и с достоинством, переваливаясь, как уточка. Над ее афоризмами все смеялись, потому что на самом деле это были очевидные вещи, а она относилась к этому очень серьезно… И сейчас это даже как-то трогательно… поняла женщина что-то, сформулировала ясно – как будто бы знала, что скоро придет время, когда никто не захочет видеть очевидного, и чем умнее человек, тем больше у него будет аргументов против очевидного… И где она теперь? На кладбище номер четыре в далеком городе Чебоксары лежит под серым небом, и нет на ее могиле ни цветочка, ни ограды, только несет ветер пыль, листву и пластиковые стаканчики.
Я оглянулась. Черный пудель по-прежнему шел за мной. В эту ночь я спала беспокойно. Я как будто бы неслась под уклон, стремясь поскорее пробежать тёмный тоннель сна, чтобы выполнить чье-то требование, непонятное и неприятное. В конце тоннеля меня ждала мама. С лицом без всякого выражения, скрестив руки на груди. Я вспомнила, что мы с ней не разговаривали уже пять лет. Мы не ссорились. Точнее, мы ссорились каждый раз, когда разговаривали. И я решила не разговаривать с ней. Пока. И не заметила, как годы прошли. И во сне я спешила к ней по этому тоннелю, но чувствовала, что ничем хорошим это не кончится. Эта спешка продолжалась до утра и, когда я проснулась, превратилась в неодолимую тягу тотчас взяться за поиски телефона. У меня было множество идей по поводу того, где может быть мой телефон.
Но когда я вернулась с работы, было уже темно и холодно. Я зашла домой, чтобы переодеться. Шкаф, кресло, стол выступали из темноты, как большие дикие звери из зарослей. Они и пахли похоже с тех пор, как я въехала в эту квартиру. Может быть, из-за множества людей, которые жили в этой квартире и которым она была чужая. Чтобы не думать об этом, я поскорее вышла на улицу.
Темный мир обступил меня, и ветер свистел в ушах, и где-то вдали слышался лай одинокой собаки. И опять черный пудель шел за мной по пятам, и я думала, что значит – так надо. Неужели он бездомный? Такой хороший, глаза умные… Впрочем, у меня тоже умные глаза. Возле длинного дома меня испугали кальсоны, забытые кем-то на веревке и рванувшиеся вверх вместе с ветром. Я обошла вокруг этого дома – но там были только жестянки из-под пива, мятые бумажки и темно-зеленая бутылка, отливающая блеском в тающем вечернем свете. В какой-то момент мне показалось, что возле этой бутылки притаился мой телефон, я наклонилась над ней, убрала листья, скрывавшие землю, но там были только камешки и сгнившая трава… Сколько же мне еще искать этот телефон? Черный пудель сидел под деревом и сочувственно смотрел на меня.
Я подумала, что потерянный телефон унес в окончательное небытие голоса многих людей, и хотя город, из которого я уехала, со стороны казался городом полезных ископаемых и криминала, но в моем телефоне это был город людей, гордо говоривших, что они занимаются творчеством, и все они писали стихи, картины, медитировали, посещали своих гуру и сходили с ума - в общем творили все, что хотели. Я вспомнила свою подругу, поэтессу Валю Огуречникову, это была очень добрая поэтесса, она всем заискивающе улыбалась, но писала очень злые эпиграммы на каждого, кому улыбалась. Стихи у нее были обыкновенные. Когда начался весь этот ужас, Валя Огуречникова уехала в большой и чужой город. И там Валя Огуречникова видела ад. А всем казалось, что это эскалатор метро.
- Люди в серых коконах безлицые едут вниз, и вниз, и вниз, - кричала она мне в трубку потерянного телефона. – И знаешь, там особый запах – сыростью пахнет и еще чем-то. И от этого просто выворачивает наизнанку, как будто там, внизу, разлагается туша дикого зверя…
Она вернулась, а потом умерла. И это был ее последний звонок.
А я все ходила и ходила по городу, вначале надеясь, что найду телефон, потом уже ни на что не надеясь.
Утро началось с холода и темноты. Я слонялась по квартире из угла в угол, и надо было выходить на улицу, идти куда-то, искать телефон, но так не хотелось… Кажется, я заболела… Я померила температуру – явно пониженная, тридцать пять и девять… И слабость… И дрожь какая-то… не хотелось ничего и никуда… Этот детский сад… ужаснее места не придумаешь, плач в ушах целый день, и все время надо вытирать пыль, вытирать пыль. Я не пошла на работу, сидела на диване и смотрела перед собой. Я думала, естественно, о телефоне. Каждую минуту из какого-то пыльного угла памяти появлялись тени, призраки, химеры, одна другой безумнее – и все это было мое прошлое, и все это исчезло для меня навсегда… Теперь я не смогу даже просто поглядеть на их номер и вспомнить, что их уже больше нет… Нет больше Оли, моей подруги детства, которая была настолько причудливой, что мне с ней запретили дружить, нет больше поэта Аркадия Тигипко, который гордился своим сходством с певцом Адамо и с которым у меня были платонические отношения… Нет больше случайно затерявшегося в нашей компании психолога Леню Кришмана, который пытался нам объяснить все, что с нами происходит. Он говорил:
- Все ваши проблемы можно объяснить тем, что с вами случилось в детстве. Вот что с тобой случилось?
- Да что только со мной не случалось! Начать с того, что родилась я большой и с красивыми черными волосами, а потом вдруг стала маленькой и рыжей, и из-за этого все надо мной смеялись, а потом в четыре года я заблудилась в чужом городе и незнакомый мужик меня поил газированной водой из автомата, а потом… потом…
А потом он разочаровался во всем, ходил босиком и в яркой цветастой рубашке, играл с детьми в прятки и отзывался только на прозвище Шпулька. Так что жизнь нельзя объяснить. Ее можно только прожить. Прожить взахлёб, на разрыв, оставляя за собой целые поля призраков, теней и фантомов, целые равнины, засеянные потерянными телефонами, которые лежат на земле, под дождем или снегом, навсегда затихшие, никому не нужные, и из них уже ничто больше не вырастет. А потом, оглянувшись на эти поля и равнины, вдруг ужаснуться.
Писатель, поэт, литературовед. Автор восьми книг: «Из жизни людей» (проза и стихи), «Пустельні риби» (стихи), «Простите меня» (проза), «Білий лікар» (стихи), «Проза жизни» (проза), «Триада рая. Проза жизни» (проза), «Мои шедевры» (проза), «Речі, що лишилися від дому» (стихи). «Новая юность» (Москва), «Новое литературное обозрение» (Москва), «Комментарии» (Москва), «Крещатик» (Киев), «Collegium» (Киев), «Донбасс» (Донецк), «Дикое поле» (Донецк), «Соты» (Киев), «Перевал» (Ивано-Франковск), «ШО» (Киев), «Радуга» (Киев), «Новый свет» (Торонто), «Гостиная» (США), «Континент» (США) и др. Лауреат І премии Фестиваля малой прозы (Москва), премии Украинской библиотеки г. Филадельфия (США), Литературной премии «Планета поэта» им. Л. Вышеславского, фестивалей «Art way» (Харьков), «Культурный герой» (Киев), IV Международного конкурса короткого рассказа «Zeitglas – 2015», III премии Международного конкурса короткой прозы «Без границ» (Барселона, 2017, Одесса, 2019), лонг-лист Международной литературной премии им. И. Бабеля (2018,2019, 2020). Лауреат Литературной премии им. М. Волошина (2019). Стихи и проза переводились на польский, английский, датский, литовский, русский, итальянский языки. Член Национального Союза писателей Украины.
