Весенний день выдался солнечным. И хоть снег на земле и лед в водоёмах еще лежали, было не холодно. Всего-то минус пять градусов по Цельсию. И Градов решил, наконец, реализовать свою задумку: добежать в одних шортах из дому до проруби на озере, искупаться и вернуться назад.
Нырять в прорубь он начал довольно давно. И голым, то бишь в одних шортах, без футболки, бегал при температуре ниже нуля (один раз даже при – 30 градусах). Но этого ему казалось мало.
До проруби – 15 минут бега. Окунуться и, не вытираясь, бежать еще 15 минут до квартиры – это не шутка. Но у Градова была своя теория. Суть ее заключалась в следующем: чтобы оставаться мужчиной в полном понимании этого слова необходимо постоянно оправдывать данное звание не так перед другими, как перед самим собой. А это значит – совершать рискованные, экстремальные поступки.
До проруби на озере он добежал довольно легко, не особо ощущая холод. Там как всегда, толпились зеваки, которые с интересом наблюдали за «моржами», ежась и дивясь. На этот раз здесь были пять мужчин, один из которых раздевался. Значит, «морж». И одна молодая женщина в мутоновой шубке и белой вязаной шапочке. Готовящийся окунуться снял с себя все, вплоть до трусов. Спустился по лесенке в прорубь. Перекрестился и три раза окунувшись, вышел, сунув ноги в сланцы. Тут же растерся махровым полотенцем и стал одеваться.
В общем-то, здесь было принято купаться голыми. Тем паче, что женщины к проруби подходили редко. Но, если, и забредали сюда, «моржей» это не смущало. И Градов решил не нарушать традицию. Он разделся догола, краем глаза следя за реакцией дамы. Она зыркнула на него серыми миндалевидными глазами и тут же отвела их в сторону. Однако во взгляде ее Градов уловил интерес.
Подойдя к краю проруби, он тоже осенил себя крестом и прыгнул в ледяную купель, погрузившись с головой. Сидя под водой, досчитал до двадцати, прежде чем вынырнул. И увидел страх, беспокойство на лицах зевак. Решили, видно, что утонул. Женщина смотрела на него восхищенно, уже не отводя взгляд. И он продолжил демонстрацию мужества. Босой и голый отжался на снегу тридцать раз, чуть ли не касаясь лицом снежного наста. Холода, после проруби, как всегда, не ощущал. Напротив, чувствовал прилив тепла.
Не спеша надевал он плавки, шорты, носки и кроссовки. Женщина все посматривала на него. И Градов, закончив свое скудное одеяние, подошел к ней:
– Здравствуйте. Интересуетесь моржеванием?
– Да вот хочу сама попробовать, но боюсь. Никак не решусь, – ответила, улыбаясь, незнакомка, дотронувшись рукой в цветастой варежке до щеки.
– Понятно. Нужна определенная психическая подготовка. Я мог бы помочь в этом вопросе.
Женщина согласно кивнула и назвала свой телефон.
Они начали встречаться. Уже на втором свидании учитель повел свою ученицу в гостиницу. Там психологическая подготовка как-то само собой переросла в секс. В этом деле дама оказалась весьма подготовленной. В постели она вела себя раскованно, проявляя инициативу в ультраинтимных ласках.
Все это в подробностях вспомнилось Градову сейчас, тридцать лет спустя. Он лежал в отдельной палате онкологического отделения клиники (сын оплатил), старый, седой, исхудавший. С тоской думал, что судьбой или Богом вынесен ему суровый приговор и жизни осталось совсем чуть-чуть. Да и какая это жизнь, если валяешься без сил в ожидании приступа боли! Вот и сейчас она проклюнулась как бы издалека, вроде робко, но начала быстро нарастать, чтобы стать невыносимой. Он нажал кнопку звонка. Через минуту в палату вошла молодая медсестра с сочными розовыми губами.
– Что, уже пора? – спросила, с жалостью глядя на больного.
– Да, милая. Иначе ад ощущу здесь, на земле, – ответил, Градов, невольно скривясь от боли.
Девушка поставила ему укол. И не уходила, наблюдая за пациентом. А тот преображался на глазах. Лицо разгладилось, потухшие глаза просветлели, губы сложились в едва заметную улыбку.
– Вам легче? – спросила медсестра, словно не знала действие укола.
Глаза больного лукаво блеснули:
– Наклонись-ка ко мне, что я тебе скажу на ушко.
Девушка склонилась к лицу Градова и тут он, крепко обхватив ее голову, впился губами в ее губы. Девушка дернулась, но руки больного держал ее голову крепко. Поцелуй получился затяжным, причем с проникновением языка. Настоящий любовный поцелуй.
Когда девушка, наконец, вырвалась, она замахнулась, чтоб влепить нахалу пощечину, но рука ее остановилась, не дойдя до лица Градова. Видимо, опомнилась, что перед ней смертельно больной человек.
– Как вам не стыдно! Маньяк!
– Не сердись, милая. Прости. Считай, что милостыню подала нищему. Тебе за этот прощальный поцелуй добром воздастся.… Эх, встретил бы я тебя, хотя б лет десять назад! – выдохнул Градов, не сводя глаз с покрасневшей от стыда и обиды девушки.
– Старый, а ведете себя по хулигански, – упрекнула медсестра уже менее сердито.
Она вышла из палаты, хлопнув дверью. Не очень громко, но сильнее, чем обычно. Придя в комнату медсестер, застала там подругу – медсестру, пьющую чай с сушками.
Будешь? – предложила ей напарница.
– Налей. Мне сейчас очень кстати.
Прихлебывая из чашки и похрустывая сушкой, девушка рассказала о нападении больного.
– Ты погляди! – поразилась подруга. На ладан дышит, а туда же! Сколько ему осталось?
– Врач сказал, что на днях…
– Ну, ты гляди! – еще раз высказала удивление медсестра, – Еще изнасилует чего доброго.
– Чем?
Девушки рассмеялись. Они работали в таком заведении, где смерть – событие частое, заурядное и потому разучились воспринимать ее как трагедию.
А Градов, оставшись в палате один, облизнул губы, пытаясь ощутить вкус девических губ, но почувствовал только едва уловимый аромат духов… Украденный поцелуй навел его на воспоминания о любовных романах. Их было не мало, ибо с женой он прожил недолго. Да и, живя с ней, нередко умудрялся сходить налево, о чем сейчас жалел. Ведь жена его искренне любила. Верила, пока не застала на горячем.
Как-то раз, когда он дома был один, к нему зашла соседка, тридцатилетняя блондинка с распущенными волосами и глазами цвета морской воды. Она была в халате и тапочках на босу ногу.
– Соли не одолжите? Кончилась, а в магазин за такой малостью бежать не хочется.
– Конечно. Сколько вам? Килограмм, два? – пошутил Градов и, услыша в ответ смех, ушел на кухню. Вернулся с баночкой из-под майонеза вместо солонки.
– А сахару не надо? Я, вот лично, больше сладкое люблю, – сказал он, многозначительно глядя.
Женщина, усмехаясь, протянула руку к баночке и тут ее запахнутый, но не завязанный халат распахнулся. Белья на ней не было. Глазам Градова открылись полные груди с агрессивно торчащими сосками и густой куст волос. Кровь ударила ему в голову и не только. Он схватил женщину в охапку. Не говоря ни слова, отнес в спальню, бросив с размаху на кровать. Быстро, по-армейски, разделся догола и рухнул на внезапную добычу, как коршун на куропатку. Именно в этот момент в незакрытую дверь спальни вошла жена (начальник по случаю своего дня рождения отпустил коллектив раньше). Увидев картину измены, она на какое-то мгновение застыла, глядя широко раскрытыми глазами. Затем, молча, повернулась и пошла к входной двери.
– Лида, подожди! Я все объясню, вскричал Градов опомнившись. Он также быстро, как разделся, оделся и ринулся за женой. Но, когда выбежал на улицу, ее и след простыл. Убитый случившимся, пошагал домой. Соседки в квартире уже не было. Градов обреченно осел на стул. Но тут же вскочил и, схватив будильник, со всего размаху грохнул его о пол.
Из-за мимолетной интрижки он потерял преданную ему женщину. Она, когда он заболел воспалением легких, ходила за ним как за маленьким ребенком. Кормила с ложечки, вытирала ему губы салфеткой, утешала, говоря: «Потерпи. Еще немножко и температура спадет. Все будет хорошо».
Как ни старался Градов загладить вину перед женой, говоря: затмение нашло, бес попутал – она ему не простила. Ушла, и не осталась одинокой. Вышла замуж. А с Градовым категорически отказалась общаться.
Их брак распался двадцать лет назад. Как живет сейчас Лида, Градов не знал. Но вспоминал её часто и сердце его тоскливо ныло.
Дверь палаты открылась.
– К вам посетитель, сказала стоящая на пороге незнакомая медсестра.
Вошла женщина, в которой к своему удивлению, Градов узнал бывшую жену. Близка на помине!
– Каким ветром, Лида?
– Здравствуй, Юра. Не ожидал? Вот решила проведать. Как ты тут?
– Лида, нет слов. Как ты надумала? У тебя все нормально?
– Да, слава Богу! – ответила, доставая из пакета мандарины. – Ешь, поправляйся.
– Твои бы слова да Богу в уши. Но обо мне он, похоже, уже забыл… Да не будем о грустном. Как муж, дети?
Градов во все глаза смотрел на бывшую жену. Постарела, но не очень. Пополнела, однако, толстушкой не стала. Все тот же мягкий, доброжелательный взгляд, все та же чуть смущенная улыбка.
– Спасибо. У меня все хорошо.
Лида пробыла в палате с полчаса. Они говорили обо всем, но в основном вспоминали приятные эпизоды совместной жизни. Женщина старалась держаться бодро, будто пришла не к онкобольному, дни которого, сочтены, а к здоровому знакомому, с кем давно не виделась. Но это ей удавалось плохо. Речь ее звучала жалостливо.
Однако Градов не замечал этого. Он все еще пребывал от полученного укола в эйфории и говорил, говорил без умолку, будто боясь не успеть высказать что-то очень важное.
Когда Лида ушла, поцеловав на прощанье его в щеку, будто сказав этим, что все прощает ему, Градов какое-то время лежал, закрыв глаза. Он думал о том, как быстротечна жизнь, как безрассудно он вел себя, топчась по живому. Начать бы снова. Исправить ошибки. Да не дается человеку такая возможность. Остается только кусать локти на пороге бытия…
Он лежал, уже не ощущая эйфорию, и думал: как все нелепо сложилось. Да чего там нелепо – просто глупо. Всю жизнь повторял строки Есенина: «Счастье – это ловкость ума и рук. Все неловкие всегда за несчастных известны». Говорил это всегда с ощущением, что уж кого-кого, а его неловким не назовешь. И действительно, не мало везло ему в жизни. Сколько раз мог отдать богу душу. Переплывал широченное озеро, один, без страховки. Ни один знакомый не соглашался плыть с ним вместе. На Кавказе перешел на другую сторону ущелья по трубе. А ведь мог споткнуться, поскользнуться. Костей бы не собрали. Там же, на Кавказе, плавал в сильный шторм. Прыгнул с причала в бушующую воду, а потом долго не мог выбраться на берег: волна выбрасывала, но тут же, откатываясь, забирала обратно. Его бросило на валун. Ударился коленом так, что затошнило. Наглотался воды. Вполне мог захлебнуться. Но все же, сумел выбраться на берег.
Кто Ты, мысленно вопрошал он, создавший этот мир и человека, который может умереть от любого столкновения с действительностью. Жизнь может оборвать мелочь, даже какая-то ничтожная тифозная вошь. Зачем Ты сохранял меня? Чтоб потом бросить на койку со смертельным диагнозом и мучить болью оставшиеся дни?
Работница столовой принесла ужин. Градов машинально жевал сосиску, не ощущая ее вкуса. Запил холодным компотом и повернулся на бок, закрыв глаза.
Незаметно наступил вечер, а затем и ночь плеснула на окна темной тушью. И опять пришла боль, но уже не исподволь, а резко, сходу. Рак, далеко протянувший свои железные клещи, сжал их с неумолимой силой. Градов, застонав, пытался дотянуться до кнопки, но боль сковала его и продолжала мучить с адской силой.
Кнопку ему удалось нажать, когда было уже далеко за полночь. Он с трудом удерживал ее утопленной, но никто в палату так и не пришел. Дежурная медсестра уснула крепким молодым сном, и звонок не слышала. Обессиленный, он откинулся на подушку и замер с перекошенным от боли лицом.
На утро уборщица, мужеподобная, квадратная баба с большой черной бородавкой на щеке, пришедшая чуть свет в палату Градова со шваброй и ведром, обнаружила, что пациент мертв. Она немного постояла в нерешительности. Затем, сказав: «Отмучился бедолага», – взяла с тумбочки нетронутые мандарины, сунула их под халат и пошла за медсестрой.
