Откуда такое название — не знаю, но именно так и называется эта крохотная станция где-то в России — Дикая… Может, и не одна есть с таким названием, так что, прямых совпадений искать, пожалуй, не стоит…
Вот и светлоголовая Настенька, окончившая третий класс и привезённая родителями на каникулы к прадеду, спрашивает:
– Дедушка, а почему твоя станция так называется?
Матвей Степанович Жильцов усмехается, выдувает папиросный дым в сторону от девочки. Они сидят на крыльце небольшого дома, обнесённого палисадником с кустами смородины и крыжовника. Рядом с крыльцом — высокая, старая уже рябина с зелёными завязями ягод в гроздьях среди узорной листвы…
– Деревня так называлась. Потом уж станция…
– А деревня почему?
– Жили, говорят, дикие люди…
– Как это – дикие?
– Ну, в лесу, одни… – пытается объяснить то, что и сам не знает Матвей Степанович.
Выручает его Поля Симонова. Идёт в жёлтой жилетке, надетой поверх синей форменной одежды, мимо них от своего дома к станционному зданию…
– Здравствуй, Матвей, – кричит она, приостановившись у калитки. – Здравствуй, Настя…
– Здорово, Поля, здорово, – бодро откликается старик.
– Здрасьте, тётя Поля, – неуверенно говорит Настя.
– Забыла меня, прошлый-то год не была. Ну, к нам приходи. Витьке будет хоть с кем погулять сей год, – говорит Поля и торопливо идёт, почти бежит, к железной дороге, к станции, которой она и является начальником, после ухода на пенсию Матвея Степановича.
Деревни уже очень давно никакой нет. Есть три, построенные вместе со станцией дома. Один — тот в котором живёт старик Жильцов, второй сразу за ним — пустой, полуразвалившийся, обросший лопухами, крапивой, с кривыми, выродившимися яблонями за огородом и в палисаднике. Третий дом — Симоновых. В прошлом году впервые, к радости и волнению одиноко живущей Поли Симоновой, привезла дочка из города Витьку, внука, только гулять ему не с кем было…
– Привет, – сказала первой Настя. И добавила: – Не стесняйся. Меня Настя зовут.
Она сразу, как только услышала про приехавшего к тёте Поле мальчишку, отпросилась у деда (прадед не возражал, махнул ей иссохшей большой ладонью и ушел в дом, прилёг на веранде на старый диван – всегда тут отдыхал, после того как пообедает и покурит). Настя пошла по тропке мимо пустого дома, и во дворе следующего, за калиткой, и увидела этого мальчишку в синих джинсах, синей футболке и джинсовой же кепке… Он что-то делал, присев на карточки. Девочку в жёлтом платье, заметил, когда она уже подошла к калитке, опустил на место поднятую старую доску (такие доски лежали на земле дорожкой от калитки к крыльцу дома) и посмотрел на неё недовольно.
Когда она сказала «привет» и назвала имя, он не сразу ответил. И она продолжила, улыбаясь:
– Какой-то дикий… А я знаю, что тебя Витя зовут.
Тут он поднялся и резко ответил:
– Сама ты дикая, и станция у вас дикая. И я знаю, что тебя Настя зовут, думаешь, бабушка не сказала…
– О, а ты, оказывается, умеешь разговаривать, – засмеялась Настя и толкнув калитку шагнула во двор. – А я знаю, что ты делаешь – червей ищешь. – И верно – рядом в траве стояла старая консервная банка с отогнутой крышкой.
– Ну, ищу, а ты вот помешала. Там такой жирный убежал…
А Настя опять засмеялась.
– Да что ты всё смеешься-то? – возмутился Витя.
– Че-че-червяк убежал, – сквозь смех выговорила девчонка.
И мальчик тоже улыбнулся и сказал:
– Ну, уполз… Надо снова искать…
И они уже вместе стали поднимать одну за одной доски, хватать за розовые хвосты червей и складывать в банку.
– Ты меня, Витькой зови, – сказал мальчишка.
– Ага… – ответила Настя. – А у тебя удочка есть?
– Конечно, – гордо ответил Витька.
– У дедушки тоже есть, только он мне не разрешает одной на реку ходить.
– У меня две…
– А рыбу ведь утром ловят, дедушка всегда по утрам ходит.
– Ничего, может и клюнет, – ответил Витька. Ушёл в дом и вскоре вернулся с двумя удочками – чёрными, пластмассовыми, с красными поплавками.
Прогрохотал, не останавливаясь, пассажирский поезд, ему на встречу прогремел грузовой… Солнце стояло в зените, жарко поливало траву, деревья, грядки…
– А, вы уже и познакомились, – раздался голос Витькиной бабушки тёти Поли. – Ну и молодцы. На рыбалку, никак, собрались. В такую-то жару… А у меня для вас квасок есть холодненький, только и вы мне поможете… Договорились?..
Витька спрятал банку с червями под крыльцо, в нежаркий сумрак. Потом Витка и Настя пили холодный и кислый домашний квас, поливали, набирая тёплую воду в лейку из большой железной бочки грядки с луком, редисом, с кустами земляники, в которых уже появились первые белые цветы… Потом из длинного чёрного шланга поливали и огород Настиного прадедушки.
– Вот помощники-то у меня какие… Да по грядкам-то не топчись!.. – сквозь кашель от папиросного дыма кричит дедушка.
А как не прыгать Насте прямо через грядку, если Витька, конечно же случайно, направил на неё шланг, да ещё так прикрыл отверстие пальцем, что вода вылетает из него тугим радужным веером…
Они уже и вымокли до нитки, и, разойдясь по домам, переоделись в сухое и поели… И снова встретились у заброшенного дома. Было уже не так жарко, но ещё далеко до вечера.
– Ну, пошли на рыбалку?
– Пошли…
– Только в воду не лезьте и не допоздна. Как питерский пройдёт – собирайтесь домой, – сказала бабушка Витьке, который, как и она, помнил все проходящие мимо поезда дальнего следования…
Бежали к речке луговой тропой.
Речка спокойная и неширокая, в зарослях ивы и ольхи, но есть и чистый без кустов берег. В таком месте и подошли к воде. Витька сунулся в банку за червём… А червей не было, ни одного…
– Уползли! – аж притопнул ногой Витька.
– Убежали! – сказала Настя, но на этот раз не засмеялась.
Конечно, через неплотно закрытую крышку они и выползли ещё там, под крыльцом.
Витька попытался найти хоть какого-нибудь червячонка прямо тут, на берегу. Сдвинул корягу у берега, приподнял камень… Червей не было… И будто, чтобы посмеяться над ними, вдруг выпрыгнула и громко плюхнулась обратно в воду какая-то рыба.
Прогрохотал за их спинами, за лугом и домами, поезд, и стало тихо-тихо и только слышно, как куют где-то в траве беспрерывно кузнечики.
– Говорят, на кузнечика можно ловить, – вспомнил Витька.
– Нет, не надо на кузнечика, – ответила Настя. Пойдём, вон там поищем, махнула рукой и первая пошла по тропе в сторону недалёкого островка леса…
Они не сразу поняли где оказались. Оба бывали тут: Настя с прадедушкой, а Витька с бабушкой, но с другой стороны, от станции…
Это было старое и не страшное кладбище. Тропка вела прямо через него между высоких деревьев (были тут в основном сосны) и кустов. И вся тропа, и пространство между стволов было просвечено косыми столбами света, и пахло хвоей и травами… Вот у самой тропы могилка, к которой приходил дедушка, и Настя бывала с ним, и скромный надмогильный памятник с надписью, и скамеечка… Прадед сидит здесь, курит, поднимается, каждый раз говорит: «Не встала, ничего не сказала». И в этих словах тоже нет ничего страшного, просто подтверждение факта… А вот там, чуть дальше, могилы, к которым ходит Витькина бабушка…
– А там, наверное, гнездо, – указала Настя в сторону куста, из которого вылетела какая-то серая птичка. – Посмотрим?
И они сошли с тропы, между двумя едва заметными уж холмиками подошли к кустику раздвинули ветки.
Четыре желторотых птенца отчаянно пищали в гнезде, широко и раскрывая клювы… Настя и Витька глядели на них и не сразу увидели двух птичек, тревожно летавших над кустом… Витька первым увидел:
– Пошли, родители волнуются…
– Какие родители? – засмеялась было Настя, но тоже увидела птиц и поспешно отшагнула от куста. Обе птички сразу нырнули к гнезду. А дети увидели вдруг за кустом небольшую деревянную пирамидку с красной фанерной звездочкой сверху и прибитым чуть ниже фанерным же крестиком, а под ним уже дощечка с надписью… И звёздочка была явно недавно покрашена красным, а вся тумбочка — синим, и надпись подновлена белым по чёрному… И трава перед холмиком и на нём выкошена и выдергана…
– Коля Смирнов, Витя Ганевский, Света Лебедева и ещё трое, – прочитал Витя.
Настя стояла молча, потом дёрнула Витьку за руку:
– Пошли.
Они выбрались на тропу и сначала быстро пошли, а потом побежали. Им казалось, что прикоснулись они к какой-то страшной тайне…
Матвей Степанович, выслушал их, покивал седой головой, рассказал… Он рассказывал и будто сам уходил в те давние времена. В тот март сорок второго.
Эшелон встал на их станции. Он видел, как Сергей Петрович Сорокин, начальник станции, о чём-то говорит, потом уже кричит, спорит с человеком в военной форме, потом берёт бумагу единственной своей рукой, кричит и машет этой рукой с бумагой:
– Матвейка, живо сюда!
И Матвей, четырнадцатилетний помощник начальника станции, подбежал…
– Быстрее, быстрее! – кричал из приоткрытого вагона высокий, в шинели перепоясанной портупеей и зимней шапке, военный, уже подтаскивая что-то к самым дверям.
Сорокин сунул бумагу под фуфайку и первым, одной рукой подхватил, то что пихали ему из вагона, чуть не выронил и с матом заорал на Матвея:
– Чего рот разинул, держи, клади на платформу.
И Матвей схватил — это была голова, Сорокин держал за ногу, казалось, что это сухая, лёгкая кукла, чуть прикрытая какой-то рваниной… И ещё пять трупиков, лёгких и страшных уложил Матвей на перрон… Краем глаза он видел нары в вагоне, красное пламя огня в железной печке, глаза…
– Так, станция Дикая, – записывал военный химическим карандашом положив клочок бумаги на планшет. – Фамилии как?.. Сорокин, Жильцов… Данные я передам. Родители их найдутся – найдут и вас… Так, бумага-то где? – Сорокин вынул из-за пазухи мятый листок. И военный вслух зачитал шесть имён и фамилий. И снова отдал Сорокину. – Давай, служивый, – хлопнул начальника станции по плечу, и дверь вагона-теплушки покатилась и захлопнулась…
Всех шестерых и положили на небольшие самодельные санки. Везти было не тяжело. А вот закапывать… Сорокин помог разжечь костёр, ушёл, вернулся со станции на кладбище уже изрядно пьяный, притащил заступ и совковую лопату. И снова ушёл на станцию, а Матвей рыл. Шёл снег и прикрывал почти голые иссохшие тела… Он понял, что Сорокин не придёт больше (да и какая помощь от однорукого, контуженного, пьяного мужика), и всё делал сам.
Не глядя, с ненавистью, он скидал их в яму… Но потом остановился, спустился к ним, уложил аккуратно… Засыпал мёрзлой землёй…
Сорокин умер в апреле, а в мае, поправляя могилу, подсыпая холмик над ней, Матвей хватился искать бумагу с именами. Не нашёл. Вспомнил, как зачитывал военный список, и напрягая память всё-таки вытащил из неё имена и фамилии троих… Думал: «Везли их всех из Ленинграда, если тот военный передал данные, может, найдутся родные, приедут… Станцию-то нашу не забудешь — Дикая…»
Но шли годы, и годы, и годы… Никто их не искал… То ли, не кому было, то ли не знали где искать…
– Вот такие дела, ребята. Хорошо, что нашли-то вы их… Я не хотел рассказывать-то пока, думал – маловата ещё Настя у меня, да и ты, – тронул ладонью Витькины волосы…
– Нам уже десять лет, дедушка…
– Мы большие уже, – сказал Витька…
– Ну-ну, – ответил серьёзно, без усмешки Матвей Степанович.
Недели через две родители увезли их со станции Дикой, каждого в свою сторону. И что там было дальше – Бог знает…
