ТОК
Бывает так: какой-то пойман ток –
И чувствуешь, себя не замечая,
Как дышит степь, как тёпел лепесток
Задетого случайно Иван-чая.
Томительно зальётся коростель.
Спроси его: «Зачем живёшь на свете?
Ждать новой жатвы и рожать детей?»
– Жить! Жить! – как будто споря, он ответит.
И летним солнцем выжженная высь
(На деревенских загорелых лицах
Так светятся глаза: смотри, молись,
А не умеешь – научись молиться) –
Сквозная высь! – так яростно светла,
Так вся насквозь иссечена стрижами,
Что ты не понимаешь, как могла
Так долго жить чужими миражами.
Растёт ли стебель, плачет ли дитя,
Старик ли тихий выйдет за калитку –
Случайно пойман ток, и ты в сетях,
Как будто кто сквозь сердце тянет нитку.
…И вот, когда терпеть уже нельзя,
Сорвётся сердце вслед за этим шквалом –
Всем небом, опрокинутым в глаза,
И поездом – по сумасшедшим шпалам.
ПИСЬМО
Получили письмо. Но никто распечатать конверт
Не решился с порога. Искали пинцет и перчатки.
Куличами и хлоркой повеяло в двери с площадки.
За две тысячи лет это был самый Чистый четверг.
Смысл в послании был. А иначе бы в каждый чертог
Не принёс почтальон-невидимка нездешние вести,
Не вручил бы перо – расписаться в положенном месте:
Вот под этой витой, золотой узловатой чертой.
И пока за окном, засыпая в обнимку с весной,
Затихали, как дети, мохнатые демоны страха,
Резче птичьего крика, светлей и внезапнее взмаха,
Лист бумаги сиял и слезился, сквозя белизной.
Развернули, увидели: каждая строчка – пуста.
Четверговыми свечками теплились тонкие липы,
Сонно сглатывал город прошедшего дождика всхлипы –
Как микстуру, с серебряной ложечки, краешком рта.
ГЛИНА
Здесь у речных продолговатых мысов,
Где молочай на жёлтом солнце чах,
Месили глину для глубоких мисок,
Для крутобёдрых крынок и корчаг.
Суглинок собирался смуглым комом
И становился – волей ловких рук –
Горшком в печи, самою печью, домом,
Случайным слепком со всего вокруг.
По локоть погружённые в глубины,
Работали. Лишь мальчик у реки
Лепил свистульки из остатков глины:
Головки, клювы, крылышки, глазки.
…Слепить – и навсегда с землёю слиться,
Коль скуден этот край и воздух скуп…
Но мальчик позже всех к огню садится.
Он дышит, чтобы заново родиться –
И оживают глиняные птицы,
Согретые прикосновеньем губ!
ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ
Остаться здесь – тяжёлой и живой
Лесной землёй, зернистым рыхлым снегом,
Корой багряной, прелою листвой,
Разбрызганным по всем канавкам небом.
По всем каналам сердца – хвойный хор,
Сосновый сонм… Дышать одним дыханьем
С морской звездой и эхом дальних гор,
Предощущеньем и воспоминаньем.
Гудит оркестр пожаром медных труб,
К зелёным кронам подступают соки.
Мы не умрём, как сосны не умрут
Под этим гулким куполом высоким.
И гул корней, и солнечную взвесь
Лови и дли в пространстве невесомом,
Чтобы обнять весенний воздух – весь,
Как этот март, у горла вставший комом.
ПОДСОЛНУХИ
Почернели подсолнухи,
Вислоухие, с шеей смешной…
Опрокинули головы –
Ряд за рядом, волна за волной.
Так, как были: доверчиво,
Указующий луч возлюбя,
Дорастая до вечности,
Забывая себя…
– А что юность обронена –
Всё невечно…- о них не жалей…
Я подумала: родина
Начинается с этих полей.
ЧЕЛОВЕК
Листья падают, дождь ли, снег, –
После странствий своих недальних
На земле лежит человек –
Тих, как шёпот в исповедальне.
И покуда его душа,
Рея рядышком, воздух морщит,
Мухи ползают не спеша
По спине и штанам намокшим.
Неприкаян и невесом,
Он ладонь подложил под щёку
И таинственный смотрит сон
Так, как дети глядят сквозь щёлку.
Словно в бурю хочет поймать
Письма моря из всех бутылок.
А ведь тоже когда-то мать
Целовала его в затылок,
Ненаглядным звала сверчком,
Шила крошечные одёжки;
Пахли мёдом и молоком
Щёчки, пяточки, лоб, ладошки.
Листья, ливни ли, смех ли, снег…
Милый, дорог ли ты кому-то?
Это падает человек,
Каждый день, каждую минуту.
***
Первым снегом будь благословен.
Всё ушло, но две руки, две музыки…
Божий странник – странный человек –
Увязал слова в дорожный узел.
Было слово первое как гром,
Собственной не рассчитавший силы,
А второе слово, в горле ком,
Зрело тайной непроизносимой.
Третье синим вихрем пронеслось
И ещё звенит в опавших кронах.
Первый снег не отряхнёшь с волос,
Небом в новый путь благословлённый.
Жизнь повисла порванной струной,
Лучшей песней, брошенной на ветер…
Странный, ранний, раненый, родной,
Как тебе не холодно на свете?
***
В деревнях, занесённых то листьями, то снегами,
Чёрным маслом лоснясь, вздымается чернозём.
Перейдёшь через реку с кисельными берегами,
И увидишь у края хату – там и живём.
До неё через рощу – тропинкой – всё прямо,прямо.
А за хатой нашей кладбище да пустырь.
– Гуси-лебеди? Пролетали… Куды – не знамо.
Печка знала, но этой печки и след простыл.
Облетевшим пеплом в травах змеится проседь,
Зеленей не станут – сколько воды ни лей…
Разве яблоня помнит?.. Ветви поднять попросит,-
А они Креста Голгофского тяжелей.
И река не укроет. Она и сама как рана.
Нынче лебеди низко – чую: не быть добру.
Так что ты не надейся, Марья. Ищи Ивана
За горой, во сыром бору, на крутом яру.
А найдёшь – не узнаешь. Он уж не тот, сестрица,
Так что ты погоди чуток, не сымай платка.
Стал он зол и велик, ему уж, поди, за тридцать,
А в глазах заозёрной хмарью стоит тоска.
Заросли все дороги… Куда вам обоим деться?
Как живою водой, умойтесь своей виной.
Унесли гуси-лебеди синее ваше детство
Прямо в кущи небесные, за море, в мир иной.
СПЯТ
Искусителю нет нужды искушать,
Отрицателю добычи не осталось.
Наше время словно шум стоит в ушах.
Наша вера именуется – усталость.
Спят «гражданские свободы» мирным сном,
«Совесть нации» спокойно задремала.
Будто палец уколов веретеном,
Спит Россия от велика и до мала.
Возвращаясь поздно вечером с работ,
Спят в машинах независимые мамы,
Мирно, сладко засыпают каждый год
Дети в школах, убаюканы программой.
Спит в палате медицинская сестра,
Спят врачи, не зная славы и почёта,
За компьютерами спят профессора,
Набирая текст научного отчёта.
В дыме фабрик, за станками, на станках
Спят рабочие, уставшие от рабства.
Спят пилоты на высоких облаках –
Так быстрей до Царства Божьего добраться.
Дремлют скульпторы, а рядом слепки спят,
Спят художники среди своих набросков,
Композиторы мелодии сопят,
Спят поэты – им, наверно, снится Бродский.
На футбольном поле дремлют вратари,
И бродяги спят, и псы под небом вольным,
И царицы, о Марина, и цари,
Убаюканные звоном колокольным.
ВСЕГДА
Не бойся, не бойся, не бойся, не бойся, не бой…
А что же тогда? Неотступная страшная сеча.
Зачем этим стаям их гулкий весенний разбой,
Полёт вразнобой и пронзительный крик человечий?
Зачем эта нежность? Зачем этот воздух кудряв?
Зачем так тепло у лучистого тела берёзы?
Зачем просыпаются в люльках лепечущих трав
Пролески и бабочки, и голубые стрекозы?
Зачем во всё небо закатный румянец стыда?
Не знавшее грязи, чего оно может стыдиться?
Какую дремучую тайну скрывает вода,
Дающая жизнь даже слизням, червям и мокрицам?
Зачем улыбаются дети не мимо тебя,
А в самое сердце, в сплетение радуг и молний,
Туда, где крылатый архангел порхает трубя
И блещут, и плещутся синие древние волны?
И дом на песке, и пленительный терем из льда
Растают, рассыплются, мороком времени маясь…
Я только хотела сказать, что ты будешь всегда.
Ты будешь всегда – помнишь, помнишь, душа? понимаешь?..
