Пятничным утром Нина проснулась с тяжелым сердцем. Досада и тоска по дочери, которая была очень далеко с Ниниными родителями в глухой, богом забытой деревеньке, смешались с чувством нескончаемого беспокойства и тихой нежной грусти о маленькой девочке. «Дочка просила мандарины», – подумала Нина. А сейчас сезон: мороз, снег, предновогодняя суета. Девочка им так обрадуется! И снова ее пухлые щечки станут пурпурно-красными от нескончаемого диатеза. Нина вспомнила, как она несла свою кроху в ясельки, как девочка всю дорогу плакала и боялась оторвать от нее свои маленькие ручки. Вспомнила, как безучастная нянечка с равнодушным видом тянула на себя кричащий комочек и зло ругалась по поводу плохого воспитания ребенка. А после воспитательницы, криво улыбаясь, в один голос уверяли Нину, что девочка заторможена, отстает в развитии, все время молчит и смотрит в одну точку. «Не ясельный ребенок! – констатировали врачи. – Пусть с ней побудут дедушка и бабушка, если не хотите сломать психику девочке!» Потом Нине припомнилось, как везла она дочь в глухую деревню к своим родителям, как улыбался отец, и ломала на себе руки мать. Дочка осталась, Нина уехала. Работа, круговорот дел и безысходность, горечь от невозможности все время быть рядом.
В этот день Нине предстояло решить очень много задач: отстояв в очередях, позаботиться о гостинцах, сложить, упаковать, ничего не упустить из вида. Да еще целую смену провозиться со своими подопечными – будущим страны, начинающими огранщиками алмазов. Задержавшись у огромного заводского окна, Нина наблюдала, как белый снежок, что тихо порошил всю ночь, сменился метелью. «Трудная будет дорога, – подумала Нина, – а ехать придется, не поехать нельзя». Вокруг туда-сюда сновали люди, что-то говорили друг другу, о чем-то спрашивали, радовались предстоящим выходным. И только она одна должна была преодолеть тяжелый путь, чтобы тоже стать счастливой. Ибо не в теплой квартире ютилось ее тихое семейное счастье, а за много километров отсюда, где широкий Днепр, скованный льдами, опоясал всю ее родную деревню, где над родительским домом, над самой крышей, должно быть, тихо стелется серый дымок, и где ждет ее маленькая дочь. В том, что дочка ждет, Нина даже не сомневалась. Еще полдень, а она уже, без сомнения, стоит увернутым кульком на заснеженной дороге и ждет. Ее щеки станут красными от мороза, снег заметет ее в сугроб, а она все равно будет стоять, сжимая в посиневших руках кусочек глины. Будет бубнить что-нибудь себе под нос, и вот уже из этого скромного кусочка родится замысловатая зверушка – подарок маме. А ночью разболятся ее колени, мать станет растирать их отцовским «Шипром» и казнить сама себя, за то, что не увела ребенка с мороза.
Вспомнился Нине и ее родной отец, грудь которого давит неустанно сухой кашель. Он любит городскую колбасу, и Нина, зная это, бережно завернула ароматную палочку в старую газету еще вчера вечером. Давкой ком снова подступил к горлу. Как они там без нее? Отцу уже далеко за семьдесят, мать все время хворает и жалуется на сердце, хотя по-прежнему сохраняет свою бойцовскую удаль, а здесь еще и малолетний ребенок на руках. Нина стояла, охваченная тревожными воспоминаниями, и не могла оторвать глаз от окна, холодное стекло которого так залепило снегом, что в помещении сделалось темно. Надо ехать вопреки всему, вопреки снегу и морозу. За много километров от города ее ждут люди, ближе которых нет, и никогда не будет. Нина собиралась в дорогу, в свой нелегкий самоотверженный путь.
Закутанная в длинную шубу, теплый шерстяной шарф, с тяжелой сумкой в руках, Нина вышла из рейсового автобуса, который устало вздохнув, остановился в районной усадьбе. Пассажиров почти не было, лишь бравые рыбаки, нацеленные на богатый зимний улов, перекладывали из автобуса прямо в снег свои нехитрые пожитки. Река уже давно оказалась в плену крепкого льда, началась «придуха», а значит, рыбы действительно будет много. Рыбаки торопились занять свои позиции на снежном Днепре до темноты, поэтому наскоро собрав все свои рыбацкие принадлежности, они, весело болтая, двинулись в сторону реки. Нина топталась возле автобуса, рассматривая уходящих мужчин. Путь предстоял неблизкий. До родной деревеньки еще семь километров, а уже начало темнеть. Метель постепенно прекратилась, выяснилось небо, из-за седого леса медленно выползала убывающая луна.
Нина сделала шаг, другой – и ощутила тяжесть своей огромной сумки. В городе она казалась значительно легче. Да еще полы длинной шубы все время так и норовили сбить женщину с ног. Дорога по усадьбе была вполне приличная, но уже ближе к реке ее совсем не стало, впереди петляли и маячили лишь следы рыбаков. Снег становился все глубже, ноги постепенно начинали утопать в белой рыхлой каше. Возле Днепра Нина остановилась, перекинула сумку в другую руку и потерла онемевшие пальцы. Вдалеке показались фигурки рыбаков. Они уже успели принять на грудь для разогрева и приступить к особенностям зимней рыбалки.
– Ты куда, девушка? – удивился один из них. – Через реку нельзя, на той стороне дороги нет, все замело! Не дойдешь, замерзнешь!
– Дойду! – изо всех сил прокричала Нина. – Дойду, мне по-другому нельзя!
Мороз тем временем начал крепчать, небо усыпали мелкие звенящие звездочки. Луна ярко осветила бескрайние белые поля, снег искрился и переливался в ее сиянии. И все вокруг казалось каким-то нереально-сказочным. Нина перевела дыхание, опять перекинула свою сумку в другую руку и, махнув шарфом рыбакам, двинулась через необъятный Днепр на ту сторону. Дороги, правда, не было. Снег валил целых две недели. И только безумный человек мог отважиться на такой путь. Но в материнском сердце не было места страху, ведомое любовью, оно горячо стучало внутри и не теряло надежды. Когда снега стало по пояс, и полы длинной шубы начали волочиться по обе стороны от Нины где-то в районе живота, женщина ощутила, что ей непременно стоит избавиться от неудобной вещи: «Без шубы пропаду, а с ней совсем невозможно». Нина поднимала одну ногу, чтобы сделать хоть шаг, утопала в снегу и падала лицом в холодный пух, поднимала вторую ногу и снова падала. Так шаг за шагом, метр за метром женщина преодолела полпути. Ее руки стали бардовыми, по спине текли струйки пота, лицо охватил жар, и не было больше сил даже двигаться. Нина опустилась, обессиленная, прямо в густой снег: «Спать, как же хочется спать. А-а-а, вот значит, как они замерзали, люди-герои из известных романов!» Усталость начала растворяться, горячие руки наливались сладким свинцом, сделалось тихо-тихо. Нет тревоги, боли, нет этой тяжелой сумки. Лишь сказочный лес вокруг и тишина, такая нежная, как мамина песня возле твой колыбели. «Нет, о Боже, что я делаю?! – опомнилась Нина. – Я сошла с ума, неужели я имею право причинять столько горя своим родным? Когда меня отыщут здесь замерзшей… Нужно идти, непременно идти, изо всех сил, но только вперед! Я не имею право на такую смерть, я должна идти!»
Нина попробовала приподняться, ноги совсем ее не слушались. Женщина окинула взглядом свои черные высокие сапожки и порадовалась, что в узкое голенище не проникает снег. А вот сумка и шуба – совсем беда. Тянуть их на уровне своего живота по снегу неудобно. Нужно было избавиться от чего-нибудь одного. Бросить сумку? Но там фрукты, конфеты, селедка и колбаса! В лесу волки, их много и они голодные. К утру от гостинцев ничего не останется. Бросить шубу? А как тогда показаться родителям на глаза, что они подумают? Нет, так не годится. Нина совсем расстегнула шубу – пусть тянется волоком сзади! Сняла с пояса тугой ремешок и, привязав сумку к себе, как вьючное животное двинулась дальше. «Еще немного, еще чуть-чуть, еще немного, еще чуть-чуть», – шептала Нина. Делала шаг, падала и снова делала шаг. Вот уже вдалеке показались такие милые горящие окошки родной деревни. Нина надеялась, что по селу дорога все же будет прочищена, но и здесь ее не было. Старики совсем не выходили из своих домов, сидели на печах и гостей городских не ждали. Слезы подступили к глазам женщины. Как же так? Вот родная деревня, а сил больше не осталось. Не сидеть же в сугробе до утра!
Опустившись на колени, Нина с них уже не поднялась, а так и ползла до родительского дома с распластанной на снегу шубой и тяжелой сумкой сзади. Немного отдохнув у самого крыльца, женщина встала на ноги, отряхнулась, отвязала сумку, застегнулась. Посмотрела на желтые окошки и ступила на порог. Первой навстречу вышла мать, подняла глаза на дочку и, ойкнув, сползла по стене. «Что ж ты делаешь с собой, дочечка, зачем же ты в такую погоду?» – запричитала она. Нина обняла мать, и вместе они из сеней проковыляли в дом. Белым снеговиком Нина вошла в комнату, где отец качал ее маленькую дочку. Обернутая в старый материнский шерстяной платок девочка медленно повернулась к ней, и гримаса испуга застыла на ее заплаканном лице. Прождав маму целый день, дочка рыдала весь вечер, а теперь не могла никак поверить, что мама все-таки добралась, приехала в пору, когда в деревню никто не ездит. Расплакался отец, тревожно всматриваясь в обветренное лицо своей Нинки. Снова запричитала, заголосила мать: «Зачем же ты ехала, дочечка? А если бы не дошла, замерзла в поле?» Нина улыбнулась через слезы родителям, доставая усталыми руками колбасу и мандарины из задубевшей сумки: «Будет, что дочке рассказать, когда вырастет!»
