Солнце только показалось из-за горизонта, а Никитична уже была на ногах. И хотя ноги всё чаще подводили — то зашоркают разóм, то на ровном месте заплетухнутся, то колени разболятся к перемене погоды или так — но поддаваться их прихотям Никитична не желала. Да и как тут поддаваться, когда делов-то кругом? Курей накорми, двор прибери, огород, какой-никакой, да есть — со всем управляться нужно. Хоть и не лето — середина октября — но всё же.
А тут на днях дёрнул её чёрт рябины набрать. И зачем бы она нужна была? Пусть бы птицы склевали, порадовались в холодное зимнее время. Но уж больно красивые крупные грозди свешивались с веток почти к самому морщинистому лицу Никитичны. Ни грибов и ничего другого ей в тот день так и не подвернулось. А рябина так манила своими ярко-красными ягодками. Набрала Никитична тогда целую корзину. Зачем? Она и сама не знала. Ещё не дойдя до дому, принялась себя ругать. «Куда пру? Позарилась, как сорока. Мало мне всё вечно. А теперь что же? Тащить тяжело, а выкидать жалко. Ладно. Варенье сварю».
Вспомнила, что давно собиралась мешок с сахарным песком до путя довести. От долгого хранения содержимое его слиплось, склеилось большими сахарными комьями, почти что каменюками. Приходилось каждый раз с самого верху ложкой наскабливать. Ни чаю свободно не попить, ни печево присыпать. Давно бы весь его переколупать, да не с руки и повода не было. Так и откладывалось.
Провозившись до ночи с сахаром, Никитична окончательно приморилась. Не помнила даже, как стянула мужнины сапоги и улеглась на скрипучую кровать. Ночью пробудилась только ненадолго от какого-то шума. Кажись, громыхнуло, но, не поняв, что именно и где, сразу снова уснула. А утром перво-наперво принялась за варенье.
Перебрала ягоды. Намыла банки. Закипятила воды. И тут почудилось ей, будто кто за окошком прошёл. А потом ещё раз в ту же сторону. И ещё. Да, не почудилось. И кто бы это мог быть? Никитична и в прежние-то времена на отшибе жила. А как все в города подались, тогда и вовсе. Со всей деревни один дом её обжитой. Никого кругом.
Вышла Никитична на крыльцо. Глядит — снова по дорожке человек идёт. Чуть сутулится, но вроде молодой. И одет по-военному, да не по погоде.
«Чего круги наматываешь? — окликнула его. — Мож, в дом зайдёшь? Замёрз, небось?»
Посмотрел он на Никитичну молча. И так, сквозь как бы. Словно и речи человеческой не понимает. А глаза такие… Голубые, что ли. Ясные. И как огнём электрическим светятся. Посмотрел он и дальше двинулся. «А куда? Тропинка-то эта на болота ведёт. По ней раньше все по грибы, по ягоды ходили. А этот не местный. Поди, ещё и юродивый. Сгинет по незнанию». Решила так Никитична и пошла следком.
Тропка узкая. Глубже в лес зашла и стала промеж деревьев петлять. Впереди спина чудно́го незнакомца маячит. Никитична позади — подотстала — за молодым не угонишься. Да и осторожничает. Опасливо, но любопытно. Впрочем, неизвестный ни разу и не обернулся.
Вышли к воде. А он, не разбирая дороги, так в неё и пошёл. Мужнин сапог Никитичны в жижу чвякнул. А парень даже под ноги не смотрит.
«Эй! Куды ты прёсся?! Там же ж самая топь!» Нет. Не оборачивается. Не слышит.
Пригляделась Никитична и тут же обомлела. Перекрестилась аж. Незнакомец этот идёт, а воды не касается. Не то, что по колено не уходит, а даже ряби после него не расходится. Натурально, аки по суху. Чертовщина какая-то!
Дошёл он таким макаром до самой середины, куда и самый скаженный охотник не сунется, и тотчас пропал. Растворился в воздухе, как и не было. Тут Никитична уже во второй раз перекрестилась. И стоит в тишине и в одиночестве. Ждёт чего-то. Да только ничего странного больше не происходит. Тина на воде покачивается. Камыш чуть колышется. Лягушки квакают. Птицы в ветках изредка голос подают. Желтеющая листва шумит. Не на что смотреть, в общем. «И чего стою, как дура? Тьфу!» Плюнула Никитична. Пошла домой варенье доваривать. Только не до него уж…
Никак у неё странный случай из головы не идёт. Даже молитвенник старый нашла. Мать-покойница частенько его открывала, шептала под нос себе. А муж, когда жив был, не особо это дело приветствовал. «Ересь всё это!» — говорил. Может, так. А, может, и не так. Да только, что там читать, тоже знать надо. Не всё ж подряд — от корки до корки. А тут ещё и написано не по-человечьи. Язык сломать можно. «Ну её к шуту!» Закрыла Никитична книжицу. Полезла на чердак, где мужнино ружьишко хранилось завёрнутое в промасленную рогожку. Ружьишко-то понадёжнее будет… Достала. Вот оно! Лежит, как новёхонькое. Муж к вещам трепетно относился: берёг, ухаживал. Хоть сейчас заряжай да на охоту. А чем заряжать-то? Крутнулась Никитична по хате, вытащила из трюмо надорватую картонку с патронами. Штук шесть и осталось-то… Зарядила два жекана, взвела курки, как муж показывал. Села с ружьишком в руках, задумалась. А оно стрельнёт ли вообще? Мож, от времени и порох-то негожий стал. Испытать бы… Пошла во двор. Наметила себе мишень — старое ведро с дыркой на полдна, пристроенное на заборе. Вскинула оружие. Приклад в круглое плечо упёрла. Прищурилась. Дыхание затаила… И не выстрелила. Забоялась чего-то.
Стала по обыкновению с хозяйством управляться. Пока курям еды задала. Пока листья насорившиеся со двора смела. Пока то, да сё. Уже и день к вечеру. Темнеет. И сама устала. Так до варенья руки-то снова и не дошли. Ружьишко подле кровати в углу поставила. Дух перевела. Улеглась. Уснула.
А утром первым делом за ягоды. Что ж такое? Перебирала ж вчера вроде… А они не перебраны. Али слепая такая стала, что с ветками всё поскидала… Заново занялась. Ну, теперь уж точно сделала. Глядь, а банок нет! Ну, банки-то уж точно она вчерась намывала. Не могла же запамятовать? Точно намывала. Как раз и этот странный за окном маячил… Поставила воды. Взялась банки по-новой подготавливать. Глянула в окно. И точно – по дороге вчерашний парень идёт. И прямо к дому.
Оглянулась Никитична, хотела припасённое ружьишко взять. А нету ружья-то! Куда девалось? А незнакомец уж на крыльце. Уже в дом входит. И спокойно. Как к себе. Сел на табурет у кухонного стола, и смотрит своими глазюками светящимися внимательно и задумчиво так.
«Ты чего пришёл-то?» — спрашивает Никитична. Только потом сообразила, что как-то шибко грубо это у неё получилось. Но парень и ухом не повёл. Привычный, видать.
«Приглашали же» — отвечает.
«Так то вчера было».
«Вчера? — переспросил, а сам будто не понимает. — А… Ну, да… Наверное».
Разглядывает гостя Никитична. И правда военный, что ли? Кителёк с глухим воротом по самую шею. Брючки в цвет, явно форменные. Но не галифе, а как штатские. Парадные, что ли? Судя по обувке — так да. Не сапоги, а почти туфли лаковые. Само то по болоту расхаживать! Странный вид, в общем. И ткань-то у одёжи сама блекло-серая. Кто в такой ходит? И ни тебе погон, ни лычек… На плече только… то ли квадратики, то ли ромбики нашиты в форме птички, якоря или чего-то такого. Моряк али лётчик? Не поймёшь.
«Ты, что ли, в звании каком?» — уточнила Никитична уже мягше.
«Капитан» — говорит.
«Подводник, штоле?» — решила угадать хозяйка.
«Наверное… Уже да…»
Ну, вот как такого понять? Решила ещё спросить.
«И откуда же ты сюда свалился?»
Гость ничего не ответил. Молча пальцем вверх указал. Ну, точно — контуженный. Выпрыгнул с самолёта, а парашют не раскрылся. Вот он, видать, головой об земь и шандарахнулся. Но вроде не буйный. Сидит спокойно. По сторонам оглядывается. Интересуется вроде как.
Совсем потеплела Никитична. Жалко парня-то.
«Давай тогда хоть чаем тебя напою. Варенье у меня только не сварено ещё… Ну ничо. можно с сахаром. Хлеб маслом намажу. Поешь?»
Незнакомец головой замотал.
«Спасибо. Но мне пора». Встаёт и к выходу. Хозяйка следом. Проводить же нужно.
«Ну, завтра заходи, что ли…»
«Завтра?» — обернулся. Опять не понял чего-то. «Да. Зайду».
«Недалеко живёшь-то?» — полюбопытствовала Никитична.
«Там», — махнул в сторону.
«На болотах?»
Кивнул парень в ответ, и так же не торопясь по тропинке зашагал.
«Странный он всё-таки, — рассуждала Никитична, пока с вареньем возилась. — И зачем сказала, чтобы завтра заходил? Кто таков? Откуда? Ходит кругами… Нужен он тут больно! Зачем сказала?… Как чёрт дёрнул!»
Вспомнилось, что давеча видала, как незнакомец по болоту шёл. Всё же, думала, привиделось! Отгоняла от себя. Да какой там! Она же не самогонку, в самом деле, а варенье варит. Такое просто так не привидится. Точно — чёрт! Не зря говорят, что черти добрых людей искушают по-всячески. Показывают им разное. Он, может, и меня саму утопить хотел? Да, видать, Бог миловал! Перекрестилась опять Никитична. Продолжила вареньем заниматься.
А получилось оно красивое. Ягодки плотные. От кипятка запрозрачневели. На свету янтарём горят. Красота — да и только! Шесть банок без малого. Вся корзинка ушла. И песку три кило.
Облизала Никитична ложку. Кастрюлю сполоснула. Села. На банку смотрит. Любуется.
«Загляденье! Да поем ли… Тут жить-то остаётся до следующего понедельника». Вздохнула. С такими скорбными думами о вечном и спать легла.
А утром уже и не до вечного. Курей покорми, двор прибери… Солнышко осеннее не греет совсем, но светит ярко. Дом золотым сиянием наполняет. Щурится Никитична. Улыбается невольно.
Глянула на полку, куда варенье ставила, да и оторопела. Нету! Ужель, украл кто? Смотрит, а и банки-то на месте. Вот они наготовлены — все шесть штук — немытые только. Бросила взгляд на корзинку в углу — и тут совсем обмерла. Полная ягод стоит. Всё такая же — с ветками. Как только что принесена. Ну, точно — чёрт шалит! Кинулась к окну. А там он как раз. Уже не спеша по дороге шагает.
Проверила Никитична щеколду на двери. На всякий случай ещё и тяжёлый засов опустила, которым прежде отродясь не пользовалась. Поспешила за ружьишком. А оно всё там же — на месте — на чердаке в рогожку завёрнуто. Взяла. Слезла. А незнакомец уже на кухне на табурете сидит, на стол локтем облокачивается.
«Здравствуйте» — говорит. Издевается, ясное дело.
«Ты чего меня путаешь? А? — строго спросила Никитична, а сама ружьём в парня грозно тыкает. Даром, что не заряжено. — Куда варенье моё девал?»
«Никуда не девал» — спокойно ответил незнакомец, словно вовсе и не испугался. Скорее заинтересовался только.
«А кто девал? Я вчера только варила, а сегодня его уже нет».
«Конечно, нет. Вы же сегодня его ещё не варили. Откуда ему взяться?»
Так убедительно он это сказал, что Никитична даже внутренне согласилась по первости. А, действительно, откуда? Не варила же! Аж ружьё чуть вниз опустила. Только через секунду опомнилась.
«Ты мне тут зубы не заговаривай! Признавайся давай!»
«Пойду…» — проговорил незнакомец, поднимаясь с места.
«Куда пошёл?»
«Пора мне…»
И не обращая внимания на нацеленное оружие бесшумно в сени вышел. Ни дверь, ни половица даже не скрипнула. Вот уже и за окном с дороги на тропинку свернул. По-за деревьями к болоту идёт. Никитична к двери. А там и щеколда, и засов — всё на месте. Как она изнутри заперла, так и есть. Ну, чёрт! Как пить дать, чёрт шкодливый!
* * *
Застоялось в этом году бабье лето. Вроде бы и снегу пора лечь, а даже дождей нет. Это оно приятно, конечно, да как-то не по правилам.
«Аномалия» — донёсся до Никитичны незнакомый хрипловатый голос.
«Ничо! Разберёмся!» — бодро ответил другой, явно помоложе.
У входа скрипнули доски. Кто-то пару раз сильно стукнул в дверь.
«Хозяева есть?!»
Никитична обернулась. «Неужто снова лукавый шалит? Вроде нет. Он тихо заходит…» Пошла отворять. Сняла засов, щеколду повернула. На пороге стояли двое в шапках. В руках длинные тонкие палки, за плечами — рюкзаки. Один пониже и постарше — в очочках круглых. «На дохтура похож». Другой высокий и худосочный — вроде студент или солдатик молодой. Ружьё у него на плече ещё.
«День добрый, бабуля!» — улыбается молодой. Старый важно кивнул, что-то под нос пробурчал. Никитична в ответ поздоровалась. Эти вроде не странные. Одеты по-людски хотя бы.
«Мы это… Из исследовательской группы…»
«Из геологической партии» — поправил похожий на доктора.
«Ну, да… — осёкся молодой, — Только это… Заплутали тут у вас чутка. Дорогу не подскажете? У нас и карта имеется».
Высокий достал из-за пазухи сложенный в несколько раз лист.
«Отчего ж не подсказать? Подскажу. Заходите. Присядете хоть… В ногах правды нет».
Эти гости были попонятнее предыдущего. Бегло осмотрелись. Рюкзаки в углу свалили. Прочие вещи — сверху. Сели за стол. Сразу на нём карту свою расстелили. По всему видать — деловые. Ну и от чаю отказываться не стали. Всё вежливо, обходительно.
«Что-то я ни одного местного ориентира на карте не вижу» — посетовал тот, что постарше был.
«Истинно — белые пятна» — поддакнул второй.
Никитична мельком глянула на план местности.
«Да вы, может, не туда смотрите. Вот же дорога наша обозначена. Луг, лес. Это вот болото, поди… А вот тута примерно дом мой».
«Так эта точка в двадцати километрах! Как же это мы так…» — почесал репу молодой.
«Да уж не знаю, как это вас угораздило два десятка вёрст кругаля отмотать…».
«Всё в навигации дело» — пояснил тот, что на дохтура смахивал, достал компас и на стол положил.
Стрелка у прибора крутилась безостановочно, как заведённая.
«Сломана, видать, ваша навигация, — оценивающе проговорила Никитична, — ишь как бесится».
«Бесчинствует, положительно, — подтвердил старший и перевёл взгляд на товарища. — А я вам говорил, батенька, кругами ходим!»
«А вы, бабушка, откуда в картах так разбираетесь?» — удивился тот, глянув на хозяйку.
«Я не в картах, а в местности разбираюсь. Муж тут смолоду охотился. Ну, и я…»
Геологи переглянулись. Вот, мол, бабка, даёт. «Таёжница!» — посмеиваются.
Дальше сидят, чаёвничают, какие-то свои разговоры разговаривают про азимуты и напряжённость магнитных полей.
Никитична тем временем продолжает вареньем заниматься. Ягоды в очередной раз от веток обобрала. Поглядывает в окошко изредка: не явится ли чёрт опять. Нет. Пустая дорога. Опаздывает, что ли? Уже и гости засобирались. «Спасибо за чаёк, — говорят. — Пойдём. Попробуем дотемна к основному лагерю выйти».
Собрались. Оделись. На дороге ещё жестами пообсуждали чего-то. И пошли по тропинке, по которой чёрт гулял. Ну куда их всё несёт? Топь же там. Топь! Неужель не догадываются, что надо повдоль леса крюка дать, чтобы болото обогнуть? Подождала Никитична с четверть часа: не воротятся ли назад. А самой тревожно. Нет. Нейдут. Варенье с огня сняла. Набросила душегрейку. Сама пошла.
На улице не зябко вроде, а колотит. Нервенное. Чувствует своим женским чутьём неладное что-то. Не заметила, как промеж деревьев и кустов к воде вышла. Слышит поодаль что-то плещется. Присмотрелась — молодой геолух это. Почти под воду ушёл. Одни руки на поверхности да часть головы в шапке. И уж не кричит, а хрипит только. Воды с тиной нахлебался.
Хотела было Никитична тоненькую осинку накренить, чтобы парень ухватился. Да куды там. Сил-то былых давно нет. Пока подходила, пока нагибала, он совсем под воду ушёл. Одна шапка осталась… А в паре шагов — вторая. И палки эти их длинные. Оба, видать, чуть в сторонку с кочки шагнули да сразу и ухнули.
Вернулась Никитична в дом сама не своя. А там уже чёрт сидит. Как раз за столом, где геологи чай пили. На стаканы пустые смотрит.
«Ну, как прогулялись?» — спрашивает. Вроде как издевается, но грустно как-то.
«Гад же ты, — не сдержалась женщина. — Сколько душ на этом болоте загублено!…»
«Не знаю… Это не интересно».
«Что ж тебе, рогатый, интересно?» — удивилась Никитична.
Даже злиться на своего незваного гостя сил у ней больше не осталось. Плюхнулась рядом на соседнюю табуретку.
«Интересно, инвариант ли это…»
«Инва… Чего?»
Молодой человек ничего не стал больше говорить. Ушёл ясным взглядом куда-то. В какие-то свои инфернальные мысли. Будто и не тут он вовсе. А потом очухался, сказал загадочно «Вот завтра и посмотрим…» и растаял. Как есть — рассыпался в невесомую труху и исчез.
Всю ночь Никитична проворочалась. Никак уснуть не могла. Всё дневные страсти из головы не шли. Вроде приснула, да тут уже и первые петухи. Пора за работу браться.
Тому, что варенье не поварено и ягод опять полна корзина — Никитична даже не удивилась. Ладно уж. Как бы чего похуже не приключилось.
Принялась за привычные дела. Туда-сюда крутится. В окошко поглядывает. Снова чёрта своего ждёт. Без него вроде как и непривычно таперича. Смотрит, а к дому вчерашние геологи идут. Живые только. Да, точно они. Один пониже да постарше, похожий на дохтура. Другой повыше и помоложе, солдатик или студент. Дом со вниманием изучают, к двери направляются.
Никитична от окна отпрянула. Боязно со вчерашними покойниками всё-таки встренуться. Они ужо и в дверь барабанят! А тут и чёрт откуда ни возьмись. Сидит себе спокойно.
«А вы им не открывайте» — советует.
Не привыкла Никитична чертей слушать, но тут спорить не стала. Самой отворять страшно. Притихла. Ждёт, что дальше будет. Стук прекратился. Ну, геологи, стало быть, люди образованные, интеллигентные, хоть и покойники, в дом ломиться не стали. Напротив крыльца потоптались, в карту свою посмотрели, руками поводили. Вроде как решали, куда дальше им деваться. Туда же и пошли, как вчера — по тропинке через лес к болотам — в самую топь.
Никитична аж вздохнула с облегчением. И только молодой человек скорбно повторил:
«Инвариант…»
«А по-человечьи?»
«Неизменность. Отсутствие альтернатив. Единственная возможность».
«Безысходность, что ли?»
«Ага…» — ответил парень и задумчиво посмотрел в окно. Никитична тоже задумалась.
«Так что же они? Души такие неприкаянные, которые будут вечно кругами ходить и в болоте топиться?» — озвучила она пришедшее ей на ум предположение.
«Можно и так сказать».
Гость, назвавшийся капитаном, которого женщина накрепко записала в злые духи, теперь показался ей разочарованным и печальным.
«Слушай, а ты сам-то не утопленник часом?»
«Можно и так сказать…» — повторил молодой человек то ли в ответ на вопрос, то ли подытоживая собственные мысли.
«Бедные, — сочувственно проговорила Никитична. — Это ж надо цельную вечность… Изо дня в день маются…»
«А вы разве нет?»
«А что я? — не поняла женщина. — Я в болоте не топилась!»
«Не топились… Но вы снова всё забыли».
«Что забыла?»
«Этих людей. Меня. Наш разговор…»
«Ничего я не забыла! — нахмурилась Никитична. — Я ещё из ума не выжила!»
«Конечно, нет. Но, вероятно, человеческое сознание построено на восприятии постоянно меняющейся реальности. А когда попадает в инвариант…»
«Ты мне тут словами мудрёными не щеголяй!»
«Ну, хорошо… Давайте с начала…, — вздохнул парень. — Знаете, сколько раз вы пытались спасти этих двоих?». Он кивнул в сторону леса, где скрылись геологи.
Никитична хотела возразить, что впервые увидала их только вчера, но неожиданно для самой себя ответила: «Третий десяток пошёл…»
Вспомнилось ей в одночасье, как много дней прошло. Одинаково по-осеннему прозрачных, светлых и солнечных. Вспомнилось, что каждый день пыталась она сварить своё злосчастное рябиновое варенье. Как приходили к её дому заплутавшие геологи. И как потом, чтобы она не предпринимала, они всё равно тонули в болоте. Раз даже скалкой одного саданула — того, что на дохтура смахивал. Всё бесполезно. Тонут и всё. Как мёдом им там намазано.
«Что ж делать-то?»
«Ничего, — спокойно ответил капитан. — Занимайтесь своими делами. У вас вон ещё… Варенье не доварено».
И пропал снова. Куда он всё время? И спросить боязно. Да и неловко. У всех же, действительно, свои дела. У него, стало быть, свои — чертовские. А у Никитичны целая корзина ягод опять не перебрана. Надо доделать уже…
* * *
Да. Задержалась осень в этом году. Никак проходить не хочет. Одна радость — погода хорошая. В огороде делов почти не осталось. Самое время заготовками заниматься. Вот бы ещё не странности эти.
Рассуждает так Никитична мысленно, а сама ягоды перебирает. Сама не помнит в какой уж раз. Ну и что с того? Доделать же надо. Пропадут же иначе.
Делает. Ни на что постороннее и потустороннее не отвлекается. Вот и стук в дверь опять. Понятно — снова покойнички балуются. Никитична даже в окошко не смотрит. Надоест — сами уйдут. Да только не уходят что-то. Стук только сильнее сделался. Ногой долбят, кажись. Сказились совсем?
«Оглохли, что ли? Или померли все? — раздалось из-за двери. — Открывайте!»
Нет. Это точно не утопленники. Те повежливее были.
«Да иду я! Иду!» — отозвалась Никитична. Руки вытерла, пошла к двери.
А за ней офицер стоит. Только не какой-нибудь, а самый настоящий: в фуражке и с лычками. Ну, по этому-то сразу видно, что капитан. А по синему кантику — какой именно капитан. Хоть в реглане и галифе, но никакой не лётчик и не моряк. А совсем наоборот — оперуполномоченный.
Прошёл не здороваясь. В сапожищах прямо в переднюю. Глазами хищными по углам зыркнул.
«Ещё в доме есть кто?»
«Да нет никого, милок. Одна я».
Офицер хмыкнул с сомнением. Но смотрит: стол не накрыт, хозяйка вареньем занимается. Вроде поверил.
«Не видала тут, бабка, ещё кого недавно?»
«Да нет. Сегодня вот ты первый зашёл».
«А что ты кого-то ещё ждала?»
Никитична посмотрела на гостя с недовольным прищуром.
«Никого я не ждала. Делать мне нечего, как ждать кого-то! А ты что? В женихи ко мне набиваешься? Говори, чего хотел».
Офицер рассмеялся. Должно быть, оценил характер. Заговорил более уважительно и миролюбиво. Этак с улыбочкой.
«Ладно… Ты скажи, не видала тут двоих в ватниках. Один помоложе, а другой постарше».
«Повыше и пониже?» — уточнила женщина.
«Они самые», — кивнул офицер и сразу посерьёзнел.
«Сегодня ещё нет».
«Сегодня? Так они часто заходят?».
Никитична не успела ответить, как в дверь постучали. Хозяйка сразу узнала этот стук. Сколько раз он уж раздавался? Ожиданно и неожиданно. Осторожный, робкий, почти жалостливый.
«Тихо!» — вполголоса скомандовал офицер, а сам весь сжался от напряжения, вытащил пистолет из кобуры и настороженно взглянул из-за занавески на улицу, где покойники-геологи уже во всю руками водили, обсуждая свой маршрут. Вот определились. Снова отправились. В последний путь. Оперуполномоченный заволновался. Видно было, что он, словно охотник, боится упустить добычу.
«Из дома не выходить! Ждать здесь. Я скоро», — проговорил так же вполголоса, выскочил из избы и поспешил по тропинке следом за утопленниками.
Минут через десять — Никитична как раз с ягодами заканчивала — в прохладном воздухе раздались два гулких выстрела. А вскорости и офицер вернулся из леса. Сапоги до самого голенища в болотной ряске. Галифе по колено мокрые. Сам бледный и недовольный какой-то.
«Застрелил, что ли?» — поинтересовалась Никитична, продолжая рассыпать рябину по банкам.
«Ушли…»
«На дно ушли, что ли?»
«Да… А ты откуда знаешь?» — удивился офицер.
«Ну, милок… — не отвлекаясь от своего варенья, ответила хозяйка. — А куда ж им, утопленникам, от тебя деваться, как не на дно?»
«Ты что это имеешь в виду?»
«Да ничего не имею. Говорю, как есть. Утопленники они неприкаянные. Ходют тут изо дня в день да топнут. Места тут, видать, такие — нехорошие, гиблые».
«Нехорошие, значит?» — пренебрежительно хмыкнул оперуполномоченный.
«Да ты не хмыкай! Сядь да обсушись. Скажи спасибо, что сам живой остался! А то сейчас бы шаболдался кругами, как эти… Да с чёртом ещё не встретился».
«С каким ещё чёртом?» — уже откровенно насмешливо переспросил гость, пристраивая сапоги возле печки.
«Да кто его знает? Мож, болотный… Я в чертях не разбираюсь. Но то, что чёрт — это точно».
Офицер сел у стола, закатал промокшие штанины, принялся размо́тывать сырые портянки.
«И как же он выглядит?»
«Чёрт-то? Да навроде тебя. В форме даж».
«В какой форме?» — заинтересовался оперуполномоченный.
«Да в серенькой такой… Только без погон. Без фуражки. И не мокрый. Да он и утонуть-то не может».
«Почему?»
«По воде ходит и не проваливается…»
«По воде ходит?… Слушай, бабка, ты мне этими религиозными бреднями зубы не заговаривай!» — раздразился служака.
«Да больно надо. Сам расспросами отвлекаешь. Могу вообще молчать!»
В образовавшейся тишине офицер задумчиво пошлёпал босыми ногами по струганному полу. О чём дальше говорить с полусумасшедшей старухой, он не знал. Никитична покамест продолжала свои дела. Сняла с плиты подкипающий чайник. Плеснула в стакан кипятку, добавила заварки, поставила перед гостем. Потом ещё и старый тазик достала и подала. Опять же с горячей водой, но уже для ног. Пятки попарить от простуды — верное дело. Всё молчком, как и обещала. Обиделась, что ли? Вернулась к своим ягодам в банках. Офицер чаю отпил, а самому, видать, неловко, что хозяйку задел.
«А ты, что ли, с них варенье варишь?»
«А то что же?»
«Из рябины? Она же горькая!»
«Это ежели просто так сахару сыпнуть. А я сначала кипятком зашпариваю. Вишь, как она в горячем живёт? Туда-сюда бурбулится. Как успокоится, я её ищо разок залью. А уже потом с третьей водой и сахаром — в вар».
Пока Никитична со знанием дела рассказывала рецепт, оперуполномоченный сидел и слушал. Чувствовал, как постепенно отогреваются его ноги, пил горячий чай. Смотрел на красные ягоды, которые, совершая затейливые кульбиты, то поднимались, то опускались в пузатых банках. И думал…
Тут точно творилось что-то странное. Выходит, пропавшие два года назад геологи — не погибли. Не саботировали работы. Не сбежали к китайцам. Всё это время они были здесь. Но что делали? Почему не выходили на связь? Нужно восстановить картину… В партии было пятеро. Тела троих нашлись в лагере. Записей там не было. Значит, бумаги унесли оставшиеся двое. Причастны ли они к смертям товарищей? Просто испугались? И куда направлялись? В сторону от лагеря… Но куда? Их уже не спросишь…
От уютного избяного тепла, горячей воды и ягодного духмана гость быстро угрелся. Чуть так и не сморился, сидя на табуретке. Уже смутно помнил, как хозяйка постелила ему на печи, как он пошутковал про Емелю, а потом с лёгким головокружением, словно всем телом съезжая вниз по пологой спирали, окончательно провалился в сон.
И вдруг очнулся, стоя посреди луга, упирающегося в лесную опушку с молодой сосновой порослью. Сзади лес и дальше лес. Над ним небо голубое, безоблачное. А под ногами переросшая за лето сухая трава. Всё заполоняется, вдаль уходит до самого края. И ветерок холодный в ней гуляет, шелестит, зиму надувает. Морозцем пахнет.
Офицер поёжился. Как он тут оказался? Вроде бы только что был в лагере потерянной экспедиции. Осматривал три скрюченных мумифицированных тела. Как они умудрились сохраниться да ещё и иссохнуть? За два года! В лесу! Загадка. И вроде вчера всё это было… А как же старуха? Он совершенно не помнил, как проснулся утром, как оделся, вышел и зачем снова пошёл осматривать место происшествия. Вот и ряд домов на противоположной стороне луга виднеется. И дорога слева идёт к бабкиной избе.
Пытаясь восстановить в голове последовательность событий, оперуполномоченный пошёл по дороге. Но с каждым шагом чувство, будто всё встречное он видит одновременно и впервые, и заново, не оставляло. Вот и дом знакомый. И крыльцо. Вроде уже и подходил, и в дверь ногой стучал. А как — не помнит. Странные дела. И место странное. Как вчера бабка сказал? Гиблое.
Вспомнил сразу вчерашних геологов. Шугнул он их, конечно, тогда неудачно. Думал, задержать, а они, наоборот — с перепугу припустили. Да прямо в воду. Но вот болото ещё разок осторожно проверить не мешало бы. Вдруг рюкзачок всё-таки всплыл. Офицер отвернул от Никитичного дома и зашагал прямиком к болоту.
А оно — всё такое же, как вчера. Мокрая земля, мхом густо поросшая, под ногами ходит. Кочки торчат. В чёрных прогалинах воды, как в зеркалах, небо отражается. А по их краю ряска чуть колышется. От вчерашних гостей — ни следа. Даже палки-щупы — и те пропали. Всё в себя болото затянуло.
Офицер прошёлся по краю болота, перед каждым шагом прикидывая, дотягивается ли рука до стволов тонких осинок или молодых сосёнок. Всё внимательно обсмотрел. Нет. Ничего не видно. Хотел было назад к дому бабкиному вернуться, но услышал голоса какие-то. Засел за толстой сосной. Притаился. Голоса всё ближе. И вроде двое говорят. Смотрит, а это вчерашние его геологи. И приметы. И одеты так же. Идут, как ни в чём не бывало. Живые! Как так? Неужели мистифицировали собственную смерть? Пройдохи… Ну ничего.
Офицер вжался в дерево. Пистолет наготовил. С геологов глаз не спускает, ждёт, что дальше будет. Они тем временем к воде подошли осторожно. Обсуждают что-то. В обрывках разговора про какой-то «эпицентр» речь. Ну, с этим ясно. Они же планировали метеорит упавший искать. Величины небывалой. И с массивным ядром. А в нём метеоритного железа, говорят… И чистейшего, без примесей, какого на земле и не бывает. И с необычными свойствами. Не ржавеет, прям как лучшая сталь. Структура там особенная, что ли… Дороже золота в общем!
Так, значит, обнаружили они его всё-таки. Связали с источником магнитной аномалии. Там он — в самом центре болота. Как шлёпнулся, так и лежит. Туда и смотрели геологи, стоя у кромки болота, присматриваясь, каким путём пробираться будут. Прикинули. Двинулись, осторожно ступая по кочкам. Прощупывая дорогу впереди своими палками.
Пора! Офицер решился и оставил укрытие. Но стрелять на этот раз не стал. Просто громко приказал:
«Стоять! Не двигаться».
Пожилой замер, стал медленно поворачиваться на окрик. А молодой запаниковал. Дурак! Даже про щуп свой забыл. Метнулся вперёд прыжком на соседнюю кочку. И вместе с ней под воду целиком и провалился. Только треух на поверхности остался.
«Постойте! Послушайте, любезный! Вы не понимаете!» — забормотал первый, завидев пистолет в руке оперуполномоченного. Сделал неловкий шаг в сторону, поехал всем телом, негромко охнул и тоже провалился по самую макушку.
«Что же эти учёные такие нервные?!». Офицер подскочил поближе. Упёрся ногой в поваленный ствол. Вроде надёжно. Одной рукой вцепился в тонкую осинку, другой – схватился за мокрую лямку рюкзака. Потащил на себя. Тщетно. Здоровый боров этот интеллигент в очочках. А трясина его уже цепко за ноги внизу ухватила. Не выпускает. Ещё попытка. Ещё… Бревно под ногой оперуполномоченного, кажется, проседает, прокрутиться хочет. Осинка наклонённая трещит.
И вдруг голос. Вроде и не громкий, как над ухом самым, но всё вокруг заполняющий. Словно от самой воды идёт и по всему болоту распространяется.
«Бросьте этот рюкзак! В прошлый раз он уже утянул вас на дно. Забыли?»
Оперуполномоченный руку не отпустил, но глаза поднял. На значительном отдалении, как раз в той стороне, куда геологи идти намеревались, виднелась человеческая фигура. Неизвестный стоял посреди болота, вытянувшись во весь рост, а потом зашагал прямиком к офицеру так ровно, и так спокойно, словно ступал по твёрдой поверхности. И выглядел в точности так, как описывала бабка — в серой форме непонятной принадлежности и без знаков различия. Голубоглазый. По виду лет двадцать пять не больше.
А дальше неизвестно, что первое случилось: то ли бревно качнулось, то ли тонкая осинка не выдержала напруги, но с резким треском оперуполномоченный полетел в воду. В ту самую яму, где пару минут назад профессор в очках с рюкзаком своим сгинул. В последний миг успел ухватиться за крупный шмат какого-то дёрна. Завис подбородком над водой. В нескольких сантиметрах от неминучей смерти.
Неизвестный же не торопясь подошёл к утопающему, встал на отъехавшее в сторону бревно, будто не весил ничего. Посмотрел на офицера сочувственно.
«Здесь полно топляка. А кислорода в воде мало. Пни и коряги покрываются растительностью сверху быстрее, чем успевают истлеть внизу», — пояснил зачем-то.
«Ты кто вообще такой?» — спросил оперуполномоченный, стараясь не делать резких движений.
«Наверное, просто наблюдатель…»
«Резидент? Чей? Немецкий?»
«Нет… Берите выше», — неизвестный заулыбался.
«Английский? Американский?»
Молодой человек отрицательно мотнул головой.
«Даже не китайский. Да и не резидент я. И даже не разведчик. И не шпион. И не лазутчик. И даже не диверсант. Говорю же — просто наблюдатель».
«Помочь мне, значит, не собираешься?» — съязвил офицер.
«Нет. Только наблюдать, — на полном серьёзе ответил парень. — Но я могу вам подсказать. В следующий раз не ходите за этими двумя. Ничего ценного для вас они не знают. Да и прохода тут нет».
Оперуполномоченный сделал последнюю решительную попытку вырваться из трясины, но мокрая трава рвалась, пальцы скользили по склизкому грунту, набивающемуся под ногти, но не держащему человеческий вес. Трясина быстро уволокла его вниз. Пару минут над поверхностью ещё сжималась пятерня, хватающаяся за воздух. Шли пузыри. Но скоро и они пропали.
* * *
«Осень наступает по всей округе. Раздевает яблони в саду. Золотит рябины на полянах. Пунцовой краской расписывает осины на болотистом бережке. Да и от самого озера всё чаще по утрам тянет холодком…»
Никитична банку морщинистой ладошкой потрогала — остыла уже — слила воду, новым кипятком заварила. Глянула на гостя. Необщительный он сегодня какой-то. Уже и геологи с утра в дверь стучали — ушли. И служака этот казённый у дома проходил несколько раз — всё по округе шастает, высматривает чего-то. А этот сидит — в блокнотик пишет. Под нос слова бубнит.
«Что ты там бормочешь?» — спросила Никитична, вытирая руки полотенцем.
«Рассказ пишу».
«Писателем, что ли, заделался?»
«Мне больше нечем заняться».
Хозяйка отвела от молодого человека недовольный взгляд, решила вообще на чёрта внимания не обращать, вернувшись к своим хлопотам. Дождалась, когда ягоды во втором кипятке успокоятся и остынут. Залила холодной водой, добавила сахару, проварила. Стала раскладывать. Почти шесть банок вышло. Как обычно. Каждую любовно накрыла промасленной бумагой, аккуратно бечевой завязала. Стала на полке расставлять. А потом глянула снова на гостя.
«Отпусти меня…»
Тот оторвался от записей, встретился своими ясными глазами со страдальческим взглядом Никитичны.
«Не могу».
И так горестно ей сделалось. Так пусто и безысходно. Инвариантно, как чёрт сказал бы. Тут бы и заплакать, но дверь с шумом распахнулась. Хозяйка уже и забыла про засов. Опять не закрывает. Всё одно устроили проходной двор.
Вместе с порывом прохладного ветра в хату вбежал оперуполномоченный. С пистолетом наголо. Фуражка чуть сбита на сторону. Ну, хоть штаны не сырые.
«Всем стоять!»
Молодой человек закрыл блокнотик, медленно поднялся с места.
«Сидеть!»
«Ты чо раскомандовался-то? Вбежал как оглашенный. Писто́лем своим тычешь», — возмутилась Никитична.
«Тут вопросы задаю я! — огрызнулся офицер. — Это, что ли, чёрт твой?»
«Ну да. Орать-то чего так?»
«А я думаю, — прищурился оперуполномоченный и ткнул стволом прямо в молодого человека, — что это агент вражеской империалистической разведки, который ведёт тут подрывную деятельность… Возможно, с применением гипноза и прочих психотехник».
«Я, наверное, пойду… — проговорил новоявленный шпион. — Как то у вас тут нервно».
«А ну ни с места!» — рявкнул оперуполномоченный. И то ли в горячности, то ли от того, что рука его, сжимавшая метал, и без того уже дрожала от холода, спохватью выстрелил. Аж сам опешил! Да больше даже не от самого залпа, а что пуля насквозь незнакомца прошла и угодила в грубо сбитый посудник. Одна из банок разлетелась со звоном. Ещё тёплое варенье тягучей струёй потекло с полки прямо на пол.
«Ты что делаешь, Ирод? — всплеснула руками Никитична. — Сколько продукту перевёл!».
«Да не верещи ты про своё варево… Всё равно оно у тебя горькое».
«Горькое? Почём тебе знать? Ты ж не пробовал ни разу!»
«Он права. — Подтвердил агент империализма, капитан неизвестных войск и чёрт в одном лице, — вы ни разу не попробовали».
«Отставить разговоры! Пошли!» — приказал офицер, продолжая угрожать незнакомцу, будто в этом всё ещё был какой-то смысл.
«Куда?»
«На болото твоё! Впереди пойдёшь…»
«Это невозможно… Но давайте попробуем», — согласился молодой человек. Похоже, он был даже рад, что начало происходить нечто для него необычное и интересное.
«Да уж! — с раздражением одобрила Никитична. — Идите оба отсюдова! Пока все банки мне не переколотили!»
Визитёры, впрочем, и сами покинули избу без особых уговоров. Никитична же ещё немного поохала над внезапной утратой, да пошла убирать осколки.
* * *
Вечерело. Через болота довольно резво пробирались две фигуры. Чёрт, как и было приказано, шёл впереди, невесомо ступая, проскальзывая над водой, не создавая даже мельчайшего шума. Следом, вытянув руку с пистолетом, аккуратно перешагивал с кочки на кочку оперуполномоченный. Они сразу оставили в стороне место, где погибли геологи, обошли болото краем, и теперь плавно продвигались к центру болота по какой-то хитрой сходящейся спирали.
«А вы интересный человек, — первым нарушил молчание незнакомец. — Наблюдательный. С пытливым умом. С фантазией. Буквально ни разу не повторились».
«Оставь себе эти любезности. Я просто хочу разобраться, что за чертовщина тут творится», — холодно ответил офицер.
«Профессиональное… Понимаю. Но ведь вы уже сами поняли, что тут происходит».
«Завтра больше не наступает» — проговорил оперуполномоченный. Его спутник лишь молча кивнул в ответ. Оба не сговариваясь остановились у небольшого круглого «озера» посреди болота. Кочек и коряг здесь не наблюдалось. Ряска не покрывала поверхность. Как раскидало всё в стороны. А близлежащие камыши казались иссушены неведомым жаром. Только ровная прозрачная гладь воды, и под ней…
«Да, на метеорит не похоже» — озвучил офицер свои мысли.
Шагах в пяти от места, где он стоял, под водой лежал здоровенный металлический шар метров полутора в поперечнике. Блестящая, практически зеркальная, поверхность в лучах заходящего солнца выглядела медно-золотой.
«Что это? Какая-то бомба?»
«О! Это намного опаснее любой бомбы. Это космический корабль, — незнакомец заулыбался, а потом добавил с нескрываемой гордостью. — Ещё вы, кажется, хотели знать, кто я? Я капитан этого корабля».
Очень скоро солнце совсем скрылось за верхушками сосен. Диковинный объект тоже скрылся из виду. Но почему-то оперуполномоченному всё ещё казалось, что он чувствует невидимое тепло, исходящее из центра болота. Он сидел на сухом берегу у костра и смотрел на огонь. Чёрт, шпион, пришелец — кем бы он ни был — устроился напротив и тоже наблюдал за языками пламени скачущими на сосновых ветках.
«Забавно… У вас есть шанс пообщаться с представителем внеземной цивилизации, а вы не знаете, что спросить. Признаться, и я не знаю, что вам рассказать… О пространственной и временной замкнутости вселенной. О том, что вселенная каждый раз схлопывается, чтобы всё началось сначала. А когда не схлопывается, мы помогаем ей…».
«И как всё это закончить?» — спросил офицер не глядя на собеседника.
Пришелец растерянно пожал плечами.
«Не знаю. Но это иронично… Когда становишься всемогущим, по-настоящему осознаёшь, как мало можешь сделать. К сожалению, я такой же пленник здесь, как и вы… Но вы хотя бы можете умереть…»
Оперуполномоченный уже не слушал объяснения странного молодого человека. Проведя сутки на ногах, он чертовски устал, и теперь его неотвратимо клонило в сон. Офицер закрыл глаза лишь на секунду, ощущает, что вот-вот провалится в забытьё. А когда открыл их, был уже день. Всё тот же. С тем же лесом. Полем. Пожухлой травой. И ясным голубым небом над головой.
Не было ничего удивительного, что в это самое время пришелец лежал на подёрнутой ряской воде и смотрел на те же проползающие по небу облака. Он запомнил и выучил каждое. Тем более, что за день их проходило всего-то двадцать семь штук. Это было одно из миллиардов чисел, хранившихся в бортовой памяти корабля. А теперь, значит, и в его собственной памяти.
Лишённый способности забывать, капитан помнил каждый день, хотя давно не различал их. А чтобы иметь хоть какую-то точку отсчёта, первым или даже нулевым стал называть день прилёта сюда. Это мог бы быть последний день…
Яркое воспоминание. Тысячелетняя миссия провалена. Предсказуемая, рассчитанная неудача. Лишь звено в цепи ожидаемых провалов, неминуемо приближающих к успеху. Командир наделяет штурмана капитанскими полномочиями, а потом даёт команду завершить тахионный манёвр и запустить самоуничтожение корабля. Он не боится смерти. Руководителя такого уровня в любом случае извлекут из микроволнового фона вселенной. Новый капитан такой привилегией не обладает. Но точно знает — всё обязательно повторится. Звёзды, планеты, а значит — и он сам.
Корабль — небольшой аппарат, не предназначенный для посадки — скользит вниз по времениподобной траектории, входит в атмосферу, трётся о неё своими круглыми боками. Показатели внутри становятся несовместимы с какой-либо жизнью. Но пассажиры не испытывают боли. Их сознание давно переведено в цифровую форму, а общим телом стал сам корабль. Первой отключается нейрокапсула командира экспедиции. Капитан, теснее связанный с системами управления корабля, получает шанс продлить свою агонию. Отсчитывая секунды до ликвидации, компьютер, в тоже самое время, лихорадочно копирует оставшееся сознание в резервные подсистемы. Согласно протоколу, пока на корабле есть «кто-то» — он должен «жить». До самого конца. Который так и не настаёт…
Таймер замирает в нуле, фиксируя в памяти капитана символическое мгновение нового начала. Диагностика сообщает, что «система поджига заряда сгорела». Механическая поломка, которую уже никто не исправит. И каламбур, который никто не оценит.
Корабль с грохотом падает в болото, испаряя воду и высушивая камыши. По системе пробегает целая череда сбоев и автоматических решений, которые никто не принимал. В недрах аппарата опять включается тахионный индуктор. Окрестности озаряет голубоватая вспышка, за которой следует невидимое возмущение. Устанавливается радиус временного контура. Всё. Манёвр завершён. Аппарат стабилизирован и находится в состоянии равномерного движения. Компьютер считает, что полёт продолжается. Значит, полёт продолжается…
День 4827. Пришелец улыбнулся, представляя, что ведёт бортовой журнал. Совершенно бессмысленное занятие, учитывая, что каждая его мысль и так сохраняется в бортовой памяти. Мыслей-то полно… А вот надежды на то, что батарея когда-то разрядится, не осталось. Временной контур надёжно замыкает физические процессы в нескончаемом цикле. Подпитывает сам себя, не совершая работы. Система пришла в равновесие. «Живое» сознание функционирует. Вмешательство не требуется и блокировано. Компьютер справился и доволен собой. А капитан может расслабиться.
Что ему остаётся? Погрузиться в симулированную реальность. Или в виде проекции прогуливаться по реальности настоящей, но ещё более ограниченной. Да. Капитану было откровенно жаль людей, которые помимо собственной воли попали в радиус.
«Ладно эти двое геологов ничего не замечают, хотя, казалось бы, учёные. А как же милая пожилая женщина? А мужчина в форме? Наблюдать за их действиями занимательно, но, кажется, они уже начали страдать от своего положения. А сколько таких ещё будет? Пока территория вокруг достаточно дикая, но когда-нибудь она окажется освоена лучше. Тогда несчастных случаев не избежать. Любой сможет нечаянно войти. Но никто не выйдет».
От грустных мыслей капитана отвлёк звук выстрела. Следом второй. А через какое-то время — третий. Пришелец поднялся с поверхности воды, стал всматриваться в опушку леса. Неужели служивый снова геологов пугает? Но нет… Незадачливых учёных на горизонте не было. Офицер выскочил к болоту один. Огляделся по сторонам. Быстро увидал знакомого, кивнул и отправился к шару уже знакомым окружным маршрутом. Надо же! С первого раза запомнил. Всё-таки выучка! Ничего не скажешь. Впрочем, на бледном лице оперуполномоченного всё равно читалось волнение. Он явно хотел что-то сказать, но не знал, как.
«А Вы молодец… — первым заговорил молодой человек. — Решительный. Всех перестреляли. Бабушку-то за что только?»
Офицер облегчённо вздохнул. Тяжёлого признания получилось избежать.
«На всякий случай. Попробовать. Может, что-то изменится…»
Пришелец молча покачал головой, и мужчина сразу приуныл. А потом твёрдо сказал:
«Надо это заканчивать», поднёс пистолет к виску и выстрелил. Его высокая фигура пошатнулась, стала оседать на подгибающихся коленях. Шлёпнулась на спину, нелепо раскинув руки, застыв в красноречивой позе. Дескать, ну, извините, что так получилось. Это заставило капитана неловко улыбнуться. Эх, если бы всё решалось так просто.
* * *
Никитична уже запаривала ягоды в банках, когда в дом спокойно вошли два человека в форме. Что-то опаздывают нонче. И почему вместе пришли? Неужель задумывают чего. Ну, хоть бы погром опять не учинили. Дебоширы форменные.
Но, нет. Настроены вроде миролюбиво. Оба поздоровались, тихонько сели к столу, обсуждать стали чёт. Опять на учёные темы. Энергии, радиусы какие-то…
«Да… безвыходная ситуация» — задумчиво пробубнил оперуполномоченный.
«Есть один вариант, — так же тихо продолжил молодой человек. — У меня пока что остаётся доступ к нейро-сканеру и радиопередатчику. Можно попробовать нагрузить их, чтобы батарея просела до критического уровня».
Офицер закивал.
«Вроде ясно. А что для этого нужно?»
«Чьё-то сознание. — Парень поймал вопросительный взгляд оперуполномоченного и сразу пояснил, — устройство делает снимок памяти и создаёт полную нейронную схему носителя, для дальнейшего переноса и запуска на любой небиологической базе».
«Ну?»
«У меня не осталось нейрокапсул, куда получится сделать запись. Но это колоссальный объём данных. Если подключить радиопередатчик и выплюнуть всё в радиоэфир… Батарея разрядится. Компьютер отключит тахионный индуктор. Временной контур разомкнётся. И всё будет кончено… Правда есть нюанс… В ходе копирования оригинал сознания стирается. А после обесточивания вырубится и мой мозг. Полное и безвозвратное сознательное развоплощение. Сначала вы, а следом я».
Мужчины ненадолго замолчали. Только Никитична гремела в тишине столовой ложкой, помешивая варенье.
«Да уж… Это пострашнее, чем пуля в лоб… Но если получится, что будет с остальными?» — офицер указал взглядом на хозяйку, полностью погрузившуюся в свой кулинарный процесс.
«Никто не выйдет… Тут возможно существовать сколько угодно, но в конце энергия всё равно будет изъята. Вселенную не обмануть. Не исключено, что схлопнувшийся пузырь, выбросит кого-то в пространства иных размерностей… Не знаю. Мой демон Лапласа ограничен локальным горизонтом частиц».
«Ага! Демон! — оживилась Никитична, — говорила же — чёрт это!»
Оперуполномоченный раздражённо махнул на неё рукой. Помолчи, мол, тут дела серьёзные обсуждают. Вот тебе и выбор: небытие или иные пространства. Не знаешь даже, какой вариант лучше! А в итоге-то всё одно… И ладно б только за себя решать.
Офицер снова глянул на бабку, вернувшуюся к своей стряпне. Вспомнил вечных утопленников — геологов. Стоит ли объяснить им всё? Да и поймут ли? И зачем? Сколько ещё может быть жертв, пока эта язва тут открыта… Все войдут. Никто не выйдет… Нет, надо это заканчивать.
Он встал из-за стола, уверенно кивнул пришельцу, направился к выходу. Только в проёме уже оборотился, сказал с горькой усмешечкой «Значит, так и сделаем… Сначала я, а следом ты» и вышел.
Неизвестный молодой человек ещё немного посидел, наблюдая за Никитичной. Пару раз прошёлся по кухне. Всё думал о чём-то, касался пальцами разной мелочи по типу солонки или оставленной на столе ложки, точно стараясь запомнить каждую. А потом поди что тоже решил уходить.
«Всё забываю спросить… Вас случайно не Оксана зовут?»
«Нет. С чего ты взял?» — удивилась Никитична, завязывая бечёвку на банке.
«Просто… Она тоже варила варенье. Вишнёвое».
«Ну, мало ли кто варенье варит» — улыбнулась женщина.
«Может, Светлана?»
«А это кто ещё?»
«Не знаю… Командир мой знал».
«Местная, что ли? С нашего района?» — решила уточнить Никитична.
«С вашей планеты».
«Чудной ты, чертяка. Да мало ль кого Светланой зовут…»
«А вас?»
«А я Алевтина».
Пришелец кивнул и хотел уже последовать за оперуполномоченным, но хозяйка окликнула его. Почему-то Никитичне казалось, что видит она своего странного гостя в последний раз.
«Слушай, а какой же сегодня день… на самом деле?»
Тот как-то долго смотрел на неё своими ясными голубыми глазами. Но не сквозь, как прежде, а прямо. Как в душу заглядывал. От чего внутри щемило. Затем чуть улыбнулся, тепло так, почти с заботой, и ответил:
«Третье сентября».
* * *
Когда солнце вновь показалось из-за горизонта, по всей округе уже лёг снег. Болото начало сковывать тонким ледком. Деревья стояли в белоснежном кружеве. Присыпало и поле, и дорогу, и двор. Расчистить его хозяйка утром так и не вышла. В доме было тихо и пусто. Только на покосившейся полке старого буфета стояли шесть банок рябинового варенья. Почти шесть. Без малого, конечно.
