В моей тридцатилетней жизни в науке, бóльшая часть которой прошла, понятно, за пишущей машинкой, а потом за компьютером (точнее, компьютерами – от самых примитивных, еще с магнитофоном, до современных) было несколько любопытных эпизодов, когда прошлое вдруг обнаруживало себя реальным настоящим. Думаю, что описание этих эпизодов может представить интерес для достаточно широкого круга читателей.
Однофамилец
В начале и середине 1980-х годов я проходил стажировки в Институте философии АН СССР, писал и защищал там докторскую диссертацию и принимал активное участие в работе ряда научных семинаров, в частности, в семинаре по философии математики в МГУ. Там мы довольно часто встречались с известным математиком, любимым учеником выдающегося советского математика А.А. Маркова (родоначальника конструктивного направления) Н.М. Нагорным. Интересы Николая Макаровича выходили далеко за пределы собственно математики и когда мы возвращались с семинаров, он часто рассказывал много интересного. Оказалось, что Н.М. – близкий друг Наума Коржавина, замечательного поэта (о котором я до встречи с Н.М. ничего не слышал), знаток и тонкий ценитель музыки и литературы.
Как-то мы стояли с Н.М. у метро "Университет" и готовы были уже распрощаться, как он, смущаясь, меня осторожно спросил (осторожно – потому, что на горизонте брезжили лишь первые робкие признаки перестройки и хотя мы были достаточно давно знакомы, но вдруг я не вполне надежен?): "В.А., а Борис Бажанов не Ваш ли родственник?". Я удивился возможности заиметь нового родственника и спросил, чем знаменит тот самый Борис Бажанов. В ответ услышал хорошо известную ныне историю о секретаре Сталина, которого лучший друг физкультурников и колхозников весьма ценил и которому доверял, но который в один прекрасный день тайно перешел иранскую границу и решил, что более безопасно для него быть подальше от всемогущего отца народов и всего прогрессивного человечества и от совдепии в том числе. Борис Бажанов оставил подробные воспоминания о периоде его хождения во власть, которые получили широкий резонанс на Западе, а к нам пришли лишь с наступлением перестройки.
Я, само собой разумеется, об этой истории ничего не знал. Услышав ее, я сказал, что если кто-то из моих предков был хотя бы далеким родственником Бориса Бажанова, то вряд ли в настоящий момент стоял рядом с Н.М. Он улыбнулся и заметил, что скорее всего было бы именно так, но история – дама с причудами, которые предугадать невозможно.
Следующая история – именно об этом.
Логика советской системы
В 1990-1991 годах я готовил к изданию книгу А.В. Васильева о Лобачевском, которая должна была выйти в издательстве "Наука" к двухсотлетию со дня рождения гениального ученого. Книга А.В. Васильева была издана в 1927 году, но по той причине, что, вероятно, кто-то вспомнил, что автор являлся членом Первой Государственной Думы, Государственного Совета и одним из лидеров кадетской партии, -- а такой человек и в книге о Лобачевском мог втихую протаскивать опасные для советской власти мыслишки, то в 1929 году тираж книги был полностью уничтожен. Чудом сохранилась лишь одна из корректур[1].
Воссоздание этой книги для истории отечественной науки обещало стать событием и наш самый крупный историк математики Адольф Павлович Юшкевич вызвался быть научным редактором издания, тем более, что он, будучи мальчишкой как-то виделся с А.В. Васильевым, а его отец – П.С. Юшкевич сотрудничал с А.В. Васильевым и издавал вместе с ним широко известную серию "Новые идеи в математике".
В связи с редакционной работой над текстом мы часто встречались с А.П. и я неоднократно провожал его из Института истории естествознания и техники АН СССР (располагавшийся в Старопанском переулке) домой на Ленинский проспект. А.П. был одинок (сын уже эмигрировал) и охотно со мной общался. Однажды я решился спросить А.П. о такой деликатной теме, как судьба его отца.
Дело в том, что в "Материализме и эмпириокритицизме" – книге, считавшейся своего рода Библией советской философии – В.И. Ленин сурово критиковал П.С. Юшкевича как одного из наиболее видных последователей эмпириокритицизма.
Я спросил Адольфа Павловича о том, какие последствия в советское время имела критика вождя мирового пролетариата для Павла Соломоновича (а П.С. дожил до 1945 года!). Она ведь была известна всем, а слова Ленина, как это было с высылкой интеллигенции, воспринимались едва ли не как прямые указания к действиям!
Адольф Павлович ответил, что ровно никаких последствий эта критика для его отца не имела. Все, исключительно все, неприятности и испытания, которые выпали на долю Павла Соломоновича в советский период, были обусловлены тем, что он являлся евреем.
Такова была логика советской системы: беспощадная идеологическая критика В.И. Ленина ничего не значила по сравнению с тем, что человек был евреем, невинная оговорка могла привести к репрессиям, хотя, впрочем, даже оговорки вовсе не были обязательны для репрессий[2].
Вилла Троцкого
Летом 2003 года в Стамбуле проходил Всемирный философский конгресс. Стамбул – интереснейший город – и в историческом, и в гуманитарном смысле, и мы с друзьями старались посмотреть как можно больше.
Излюбленное место отдыха стамбульцев – Принцевы острова, куда отправляется много пароходов с отдыхающими. Наибольшее число рейсов совершалось с причалов, находившихся довольно далеко от места стоянки нашего "философского" парохода. Мы (с В.Г. Торосяном из Краснодара и Я.С. Яскевич из Минска) как-то решили сплавать на Принцевы острова с ближайшего к нам причала, откуда рейсов было немного.
На этом причале никто не говорил по-английски, а мы никак не могли понять, что нам пытаются объяснить по-турецки. "Наобум" садиться на пароход мы не решались.
Вдруг я заметил старичка, который стоял с сеточкой, а в сеточке у него лежала армянская газета. Я обратил на это внимание Вардана Григорьевича Торосяна, который подошел к старичку и заговорил по-армянски. Они поняли друг друга и таким образом мы узнали когда и какой пароход идет на один из Принцевых островов. Это был не самый удобный, как нас проинформировали для отдыха и купания остров, но мы решили поехать в надежде, что в конце концов место для купания найдем и там.
Мы расположились на закрытой верхней палубе и мирно беседовали. Рядом сидел пожилой статный мужчина, который, как я заметил, прислушивался к нашему разговору. Вдруг он к нам обратился по-английски. Оказалось, что он происходил из бедной еврейской семьи, рано остался сиротой, и был принят на воспитание в состоятельную армянскую семью, которую считает родной. Более того, английскому языку его учил переводчик из советского консульства, а мальчик заодно выучил какие-то фразы по-русски. Затем он занимался торговлей сукном, стал богатым человеком, но вот уже несколько лет оставил бизнес и живет на острове, где после изгнания из СССР какое-то время жил Л.Д. Троцкий и более того, его вилла находится рядом с бывшей виллой Троцкого.
За полтора-два часа пути и беседы он стал нам явно симпатизировать и, узнав и цели поездки, пригласил нас себе в гости (заметив, что общественных пляжей на острове нет, и выход к морю перекрыт частными владениями).
На острове, чтобы не портить воздух, не было ни одного автомобиля. Нам наняли конный экипаж и вскоре мы посмотрели виллу Троцкого и купались рядом с ней, пользуясь гостеприимством нашего случайного попутчика.
Когда мы накупались, то он посадил нас на свой катер, мы объехали и посмотрели все красоты Принцевых островов с моря и вовремя были доставлены к пароходу, отходившему на Стамбул.
Совпадение нескольких случайностей сделало тот день незабываемым.
Встречи в Неаполе и Ватикане
Неаполь
Осенью 1991 года я был приглашен прочитать несколько лекций в Неапольском университете. Принимающая сторона не была против, чтобы мы приехали с женой.
Принимали нас очень радушно – русские тогда в Италии были совсем редкостью, а русские учёные "в новинку". На субботу и воскресенье нам устроили замечательную поездку на остров Капри. В воскресенье же вечером мы были приглашены в гости к одному из профессоров в Неаполе.
Познакомившись с расписанием отправления пароходов на воскресенье, я выбрал рейс в 17.00. Прямо из порта мы проехали бы в гости.
Гуляя уже недалеко от причала Капри и, наблюдая как отправляются пароходы, жена усомнилась в том правильно ли мы выбрали рейс. Я успокоил ее, что правильно.
Когда мы созрели для посадки на пароход, то выяснилось, что по воскресеньям на Неаполь пароходы отбывают не в 17, а в 16.00! В 17.00 идет последний пароход на материк – на Сорренто. Нас без билетов сажают на этот пароход, полный немцев и голландцев, многие из которых, заметив волнение жены, проявили к нам участие.
Из Сорренто до Неаполя мы доехали на поезде, но не знали, как с вокзала добираться до нужного нам места. Мы уже опаздывали… Сойдя с поезда, мы оказались в громадной толпе людей, которая растекалась по подземным переходам привокзальной площади. Куда идти? На каком транспорте добираться? Кого спросить – ведь здесь вряд ли говорят по-английски… Недалеко шла женщина, судя по цвету кожи, из Африки. Ну, думаю, может быть она понимает по-английски. Обратился к ней. Оказалось понимает. Она ответила "follow me, I'll show you the way (идите за мной, я покажу Вам дорогу)". Жене по-русски я сказал, что нам сейчас покажут дорогу. Вдруг эта "африканская" женщина по-русски вскликнула: "Откуда Вы!?". Здесь уже обомлели мы.
Оказалось, что это служащая американского консульства в Неаполе, учила русский язык в университете, но никогда не была в СССР и мечтает там побывать. Она участливо показала нам дорогу, посадила на нужный автобус и мы успели в гости почти вовремя.
Ватикан
Перед отъездом из гостеприимной Италии мы несколько дней провели в Риме. Понятно, что мы не могли не посетить Ватикан.
День был распланирован так: утром мы идем в Ватикан, а сразу после него в гости к одному из римских профессоров, который "курировал" нас в Риме. Время нашего пребывания в Италии подходило к концу, и мы решили, что настало время расстаться со всеми подарками, которые мы везли с собой. У нас оставалось две бутылки водки (тогда это была "валюта!"), которые мы и намеревались подарить вечером. Я положил их в сумку, а заодно поместил туда и две бутылки воды – погода в Риме стояла жаркая.
Перед собором святого Петра в Ватикане стояла толпа народа. Чтобы зайти внутрь собора нужно было пройти осмотр карабинеров, которые, как мы обратили внимание, живо извлекали из сумок бутылки с водой, кока-колой и т.п. и выбрасывали их к контейнеры для мусора[3]. Нам было крайне жалко расставаться с водой и, тем более, водкой (что тогда дарить!?) и при подходе к карабинерам я самолично решительно извлек из сумки бутылки воды и выбросил их в контейнер. Карабинеры более основательно содержимым моей сумку интересоваться не стали. Водка осталась до вечера.
В соборе мы сумели занять место перед искусственно сделанным из деревянных блоков проходом. Оказалось, что предстоит служба Папы. Через несколько минут в сопровождении швейцарских гвардейцев, поразивших нас своим ярким одеянием, буквально в полуметре от нас медленно прошел Иоанн-Павел II. Мы прослушали службу. Папа на разных языках читал молитвы и обращался к верующим.
В декабре 2006 года я снова (в пятый раз) посетил Рим и Ватикан и прошел уже мимо могилы Иоанна-Павла II. Ни разу больше мои посещения не попадали на столь высокие службы.
Око энциклопедии Британники
Я никогда серьёзно не занимался ни философскими, ни историческими аспектами геометрии. Подготовка к изданию книги А.В. Васильева о Лобачевском – эпизод в моей научной жизни. Однако данная работа позволила-таки посмотреть на некоторые обстоятельства жизни Лобачевского и открытия неевклидовой геометрии в новом свете. С одним из моих итальянских коллег (А. Драго), который очень интересовался данной проблемой, мы написали статью, в которой давали не вполне обычную интерпретацию ряда ситуаций в жизни и творчестве Лобачевского.
Мой соавтор настоял, чтобы статья была отправлена в один из самых престижных западных журналов. Однако этот журнал статью отверг. Мы выбрали другой престижный журнал, но и он статью не оценил. Что делать? Не пропадать же труду! Мы направили материал во второстепенный в смысле авторитета журнал, где она и была опубликована[4].
Вскоре в своём почтовом ящике я обнаружил письмо из Чикаго, из редакции знаменитой энциклопедии Британники (американцы давно купили права на ее издание и готовили очередной её, кажется, 14-й или 15-й выпуск). В этом письме меня приглашали написать статью "Лобачевский, Николай Иванович" и обозначали ряд требований к её форме и содержанию. До сих пор в энциклопедии помещалась статья о Лобачевском крупного математика и историка математики Я. Стройка, труды которого хорошо известны отечественным представителям точных наук. Видимо, кому-то в энциклопедии Британника попалась на глаза наша с А. Драго статья, он её, не в пример сотрудникам престижных журналов оценил, и решил обновить менее удачную и отчасти устаревшую информацию Я. Стройка.
Я подумал, что следует рискнуть и предложение принять.
С интересом начал работу. Мне удалось не только написать эту статью, но и удостоиться похвалы редакции, оценившую её как "superb" (высшая степень похвалы), получить приличный гонорар.
Правда, саму статью мне так (пока) и не удалось увидеть "живьём". Если я оказывался в каком-то заграничном университете, то либо там не было Британники, либо мне некогда было до неё добираться. Друзья, правда, прислали точную ссылку[5]. Мне же как-то посчастливилось купить CD с полным текстом Британники на одном из рынков (где продаются обычно под видом энциклопедии Британники лишь справочники Британники), и там была моя статья и указано, что автор – профессор истории науки в Ульяновском университете.
Сей факт меня убедил, что профессионал-философ вполне может соперничать с профессионалами-математиками на их "поле", в области их компетенции. Обыкновенно полагают, что возможно лишь обратное.
Примечания
[1] Подробнее об А.В. Васильеве и этой истории см.: Бажанов В.А. История логики в России и СССР. Концептуальный контекст университетской философии. М., 2007. Гл. 2.2.
[2] Логика репрессий описана в подзабытом ныне анекдоте: разговор трёх заключенных в ГУЛАГе; один из них утверждает, что сидит за то, что выступал за Радека, другой обмолвился, что посажен как раз за то, что выступал против Радека, а третий признался, что он и есть Радек.
[3] Эта мера была, в частности, вызвана тем, что какой-то ненормальный бросил бутылку с краской в Пьету и нанес ей ощутимый ущерб. Ныне, кстати, меры предосторожности при посещении собора такие же, как при посадке в самолет.
[4] Toward a More Adequate Interpretation of Lobachevskii’s Scholarly Work // Atti della Fondazione Giorgio Ronchi, Vol. LIV, N 1, 1999, p. 125-139 (with A. Drago).
[5] Lobachevsky, Nikolay Ivanovich // The New Encyclopaedia Britannica Vol. 7, 15th edition Encycl.Brit., Inc Chicago, 2001, 2002, 2003, PP. 428. (www.britannica.com).
