ЗЕРНО
Золотится жнивьё, как осколки янтарного солнца.
Щедрый Серпень бросает озимые звезды в поля…
И не важно, когда жизнь моя так же с неба сорвётся,
Потому что её, как зерно, нежно примет земля.
И оно прорастёт, и наполнится истинной силой,
И по стеблям его, как по венам, душа потечёт.
Вечный жизненный круг замыкается необъяснимо:
И звезда, догорев, начинает с начала отсчёт.
И пока янтарём в небе солнце бессмертное светит,
И ласкает побеги, земле воскрешенье суля:
На весенних лугах прорастают зелёные дети
Из зерна наших душ, что упали в родные поля.
ЖЕНСКОЕ РЕМЕСЛО
Снег занавесил простынями сад:
Хэбэшки белоснежные висят,
И в детство тянут и зовут упрямо.
Там – тощая стиральная доска,
На зимней речке два гнилых мостка,
И прорубь, где бельё полощет мама…
В воде холодной пальцы, словно лёд.
Отпустишь ткань на миг – и унесёт,
А мама шутит: «Для русалок платья!»
С ней рядом – таз, бельё горой лежит…
Не каждый с ним управится мужик.
Вот только это – «женское» занятье.
Потом в саду, от неба до земли,
Белеют парусами корабли –
Морозом укрощённые скитальцы.
Так было раньше… И почти везде:
Бельё купали в ледяной воде,
И мучались всю жизнь от боли в пальцах.
Течением те годы унесло…
Быть женщиной – «простое» ремесло?
Поймёт не каждый этот подвиг тяжкий.
…А мама рядом. И её рука,
Как в детстве, исцеляюще легка…
И я целую красные костяшки.
МОЙ ГОРОД
Тверской весны угрюмый вид
Напомнит старого бродягу:
В грязи, потрёпан и небрит,
Окурком ТЭЦ вовсю дымит,
В кармане сжав Лазури флягу.
На коже – сыпь дорожных ям
И вены вздуты половодьем…
А по нахмуренным бровям
Трамвай ползёт ко всем чертям,
И на Советской в ноль уходит…
На Комсомольской каждый год
Нарыв вскрывается подкожный.
И вновь бродяга просто ждёт,
Пока беда «сама пройдёт»,
Прижав асфальта подорожник…
Оставив почести другим
И старых крыш понурив плечи,
Мой город слишком человечен…
И от того до слёз любим.
НАСЛЕДСТВО
Где-то там, где дома приникают к земле,
Где застывшее время ко всем безучастно,
Мне в наследство достался заросший участок,
Да изба, прислонённая боком к ветле.
На облупленный шифер налипла листва,
Словно силясь прикрыть неухоженность дома.
И ветвей рукава, будто свыше ведомы,
Обнимают его по законам родства…
Опустевший давно – не приют, не очаг, –
Доживает свой век по-крестьянски покорно…
Здесь, из этой земли, силу черпали корни,
Но о них облетевшие листья молчат…
Лебеда и полынь – старожилы глуши.
Сотню вёрст прошагай – тишина бездорожья…
Здесь наследство моё: не от бабушки – божье.
А вокруг – ни души.
АНТОНОВКА
Антоновку с ветвей снимал сосед,
Стремянкой небо подперев умело.
И осень на его ладонях зрела,
И он был этой зрелостью согрет.
И становился будто бы здоров,
Вдыхая запах кислый и бодрящий.
И тяжесть яблок наполняла ящик,
И душу наполняла до краёв.
Но жизнь сама снимает урожай,
Срывая с веток души, будто ношу…
И дом был снегом густо запорошен,
И было деда по-соседски жаль.
А прелый запах яблоневых строк,
Лежащих без движенья на соломе,
Напоминал, что был хозяин в доме,
Но пережить антоновку не смог.
***
Осень стучит по шиферу: кап да кап.
Дуб за окном от старости: скрип да скрип.
Тускло луна рыжеет сквозь облака,
Словно ольховый лист к небесам прилип.
Белая рама: трещины и сучки.
Краска облезла – некому обновить.
Выцвели под ногами половички –
В память от них уходит цветная нить.
Время крадёт оттенки, как будто вор.
В вазе, покрытый пылью, стоит рогоз.
А на стене ковёр. И его узор,
С детства знакомый, в душу мою пророс.
Дышит усталым боком большая печь.
Ветер в трубе завыл, засипел, охрип…
Некому больше это тепло беречь.
Дуб – или сердце? – мается: скрип да скрип…
***
Умеет осень без труда
Давить на жалость:
Ладонь кленового листа
К стеклу прижалась.
Туман улёгся на траву
Намокшей ватой.
И ветер хрупкую листву
Метёт куда-то.
И нас метёт по всей земле…
Куда? – не знаю.
Тот лист кленовый на стекле –
Душа резная.
Картинок видим череду –
Чужие судьбы.
И по тому, что на виду,
О счастье судим.
Мы, позавидовав другим,
Своё не ценим.
И вновь, как листья, прочь летим
К туманной цели.
Но жизнь чужая не легка,
Хоть сахар с виду.
Чтоб не остаться в дураках –
Не позавидуй.
БИЛЕТ
Острый месяц на исходе лета
Косит перезрелых звёзд колосья.
И, слегка поскрипывая осью,
Медленно вращается планета.
По ночной распахнутой дороге
Катятся созвездий вереницы…
Если людям есть куда стремиться,
Значит, кто-то будет ждать в итоге?
Верстовыми звёздными столбами
Млечный Тракт расчерчен и размечен.
Но когда платить за вёрсты нечем,
На Земле становимся рабами.
И живём, старея постепенно,
И планету тянем, как телегу…
А ведь жизнь даётся человеку
С проездным билетом по Вселенной.
***
Я лежу на траве. И трава обнимает меня…
Караван облаков по лазурной пустыне кочует.
Словно кожа змеиная, с сердца сползает броня.
И ладони земли все душевные раны врачуют…
Я лежу на траве. И трава прорастает в меня…
Я вдыхаю рассвет. Я сама, как трава луговая.
Мне без этой земли не прожить не единого дня.
В городской суете я мертва. И лишь здесь оживаю.
Я лежу на траве – постаревший ребёнок судьбы.
И пытаюсь найти от взросления верное средство.
Но идёт караван по барханам небес голубых,
И уносит на белых горбах легкокрылое детство.
