Тёплый, безветренный осенний день. Одесса. Я поднялся по Потёмкинской лестнице на Приморский бульвар, прошёл мимо скамеек, на которых сменилось уже столько поколений одесситов, мимо пушки, мимо бывшей старинной биржи, на ступенях которой перед видеокамерой танцевали вальс какие-то молодожены, и спустился ко дворцу князей Гагариных – в нём теперь Литературный музей.
Задача у меня была одна – найти поэтессу Анну Божко-Стреминскую, чьи стихи столь ценит Игорь Иванович Павлов – старейший поэт Одессы, – передать через неё в дар музею редкие материалы, публикации Анастасии Цветаевой. Когда-то давно я попросил Анастасию Ивановну подписать Литературному музею её книгу «О чудесах и чудесном» и в один из своих прошлых приездов передал книгу с автографом в дар. Теперь она во чреве фондов, хранится «под спудом»…
Итак, вошёл я в музей, спросил, где могу увидеть Анну, мне указали комнату, но предупредительные сотрудники музея ещё по дороге указали и на вход в небольшой зал – идите, она там, скоро встреча с Глейзером начнется… Тот, эмигрант, живёт в Америке…
И я вспомнил…
Бульдозерная выставка. Вошла в историю русского искусства под этим названием потому, что художников-авангардистов разогнали, а картины давили бульдозерами.
Организатор – Александр Глейзер…
Сегодня – главный редактор журнала «Стрелец», устроитель множества художественных выставок в России и за рубежом. Журналисты в Москве считают его экспертом западного художественного рынка, берут у него по этой линии интервью.
Народа в зале было не чрезмерно много. Был уже и герой дня. Но он совершенно неслышно под объективом телекамеры рассказывал что-то в микрофон юной ведущей одесской программы новостей. Когда это действо окончилось, представитель музея с сожалением объяснила, что часть ожидавшейся публики на каком-то мероприятии, которое устраивает Евгений Голубовский – журналист, президент клуба одесситов. Но она прибавила, что часть лучшей публики всё же здесь…
Сначала Глейзер прочёл стихи – много стихов – из его книги «Мираж». Стихи, сделанные прочно, выстраданные. По форме достаточно традиционные. По чувству… из мира и «бурь» 1970-ых. В его «программном», по определению самого Глейзера, стихотворении говорится, что надо быть верным себе, «как высшей сути». Такой мотив, возможно, мог показаться эгоцентричным, но я вспомнил, как в 1975 году в Ереванском университете преподаватель античной литературы Левон Нерсесян гремел с кафедры, возвышаясь над нею лбом философа и челюстью сластолюбца – «Можно изменить жене, можно изменить Родине, можно изменить любовнице, – говорил он, – но если ты не изменишь себе, то не изменишь родине, матери, любовнице…». Так что и стихотворение Глейзера мне показалось убедительным по смыслу. По содержанию стихи его определённые, ясные, с нервом. Да, кажется они такие же и по форме… Запомнились строки: «Седовласый Сапгир с молодыми глазами». Совсем недавно, кажется, в начале года, я выступал в Доме дружбы, в особняке Морозова вместе с Генрихом Сапгиром и со Святославом Бэлзой на открытии литературного клуба…
Было и стихотворение, посвящённое Солженицыну. Прежде чем его прочесть, Глейзер оторвался от текста и сказал: «А знаете, как в эмиграции клевали Солженицына эмигранты, называли его представителем новой пятой колонны…».
Читал Глейзер и прозу. Вот как прозаик он мне показался ещё более проявленным в своём таланте, поскольку его проза, настоянная на фактах собственной жизни, погранична мемуарным новеллам. Называлась книга «Человек с двойным дном», – как рассказал Глейзер, он позаимствовал название из советского фельетона о нём, по следам которого ему на дом пришло немало ругательных писем от советских, нет, скорее, ультрасоветских граждан… Письма эти он зачитывал…
Живость глейзеровской прозы рождается от её правдивости. Она показывает Глейзера-скандалиста, всегда идущего напролом, у него установка не бояться политических противников-коммунистов. Приходилось ему, по его словам, одерживать победы и над КГБ. Хотя для того, чтобы их одержать, он был готов и лбом стекло разбить в присутствии иностранных журналистов или действительно устроить демонстрацию с сожжением чучела Брежнева перед советским посольством в Париже…
Глейзер говорит – «Непонятно почему, но я стремлюсь к неприятностям» – например, по его словам, он на ходу выскакивал из автомобиля. Нелегально пересекал швейцарско-французскую границу, дважды в его жизни ему помогли чеченцы-мафиози, заседатели сандуновской бани… Рассказывал о том, как ему привелось спать с агентшами КГБ за границей, о «японских» похождениях Шемякина и Жарких… К нему приложимы его собственные слова – «Искусство требует жертв, особенно русское…». Как человек состоятельный, Глейзер является преуспевающей жертвой русского искусства.
Он почти не говорил о том, кому он отдаёт предпочтение среди художников, но понятно, что это, конечно, те, «бульдозерные» предпочтения. Мелькали имена Зверева, Вл. Яковлева, Немухина, Плавинского. Он рассказывал о том, что некий советский функционер Абакумов, кстати, родственник великого и ужасного главы МГБ, говорил ему о живописи авангарда, в частности, об Оскаре Рабине, – «Вот Вы такое дома у себя и вешайте!..». «И повесил» – констатирует Глейзер… Кстати, О. Рабину он некогда предложил персональную выставку в одном из клубов в Москве, когда ещё был инженером и работал в «Почтовом ящике» № 592. Тот ответил: «У Вас будут крупные неприятности…».
Что касается встречи с нынешним главой Российской академии художеств, Зурабом Церетели, – Глейзер рассказывал, что тот как-то позвонил ему в Париж, попросил его подарить 600, если не ошибаюсь, картин в новосоздающийся Музей современной живописи… Церетели говорил ему: «Ты же можешь, тебя знают, уважают, тебе дадут для меня… Я потратил большие деньги», – звонил по телефону в Москву, уговаривал друзей-художников… Но до него дошёл слух, что Церетели хочет открыть музей, где будут выставляться далеко не только современные художники, но и старики-академисты. А по мнению Глейзера это недопустимо. Церетели же привлёк, приманил его именно идеей Музея Современного искусства, авангарда!.. Звонит тогда Глейзер Церетели. Говорит: «Как это понимать, Зураб, значит у тебя будут не только представители авангарда, а просто всё вперемешку: и советские конъюнктурщики, и академики тоже!?.». Зураб Константинович не смутился. И спрашивает: «Ты у меня шашлык ел?» – «Да», – отвечает Глейзер. «А чехохбили?.. А пхали?» – «Ну ел, очень вкусно, ну и что?» – «А то, что кто там будет висеть – не важно… Важно – какой ресторан я там открою!..». «Какой ресторан?!. Мне это не пойдёт, – отвечал Глейзер – Modern Art не принято выставлять с академиками…». Так сотрудничество и не получилось, хотя Глейзер и безотносительно к этому случаю большой любитель именно грузинской кухни, он всё же «отозвал» работы художников, дары которых он для московского музея было организовал…
У Глейзера близ Нью-Йорка, точнее, даже в пригороде, продолжающем Нью-Йорк, в Джерси-Сити, свой Центр современной русской культуры. Аналогичные центры, впрочем, официально друг от друга независимые, он открыл и в нескольких других городах и странах… На Западе, в частности, в Париже, существование такого центра принимается, как нечто совершенно естественное, а вот в Харькове ему заявил один крайний националист, что он-де осуществляет русскую экспансию…
Издательская программа Ал. Глейзера особая, он издаёт в журнале и издательстве «Третья волна» В. Нарбикову, Хомича, их, как он выразился «штуки-муки». Издавал Иосифа Бродского, Евгения Рейна, Владимира Уфлянда, упомянутого Генриха Сапгира. На вопрос молодого одесского писателя, которого, по его словам, не печатают из-за его нецензурной лексики, об издательском процессе Глейзер ответил, что даже самые солидные издательства на Западе издают 60 процентов макулатуры, продающиеся на каждом углу, на станциях метро – бестселлеры, а на вырученную прибыль – серьёзную литературу; об этом впервые ему сказал издатель, когда была презентация его серьёзной книги о современном русском искусстве. И когда Глейзер спросил, почему они так высоко, в 17 долларов оценили книгу, ведь здесь этих его русских современных художников никто не знает и не будут покупать, издатель ответил, что это нормально, что выгоды не предполагается…
Я спросил, не приходилось ли ему сталкиваться за рубежом с подделками современного русского искусства, он ответил, что однажды его знакомой предложили купить работу русского авангардиста, она позвонила тем, кто продаёт, и сказала, что приедет с экспертом. «А кто эксперт, – поинтересовалась она, – Это Глейзер!». Ответ был вполне лаконичен: «Не приезжайте!..».
Он рассказал, узнав, что Юрий Мамлеев некогда писал предисловие к моей книге, что он первый в своём издательстве «Четвёртая волна» издал Мамлеева, но что в последующие издания всё же не вошли все «острые» места скандально известного романа «Шатуны», что они есть лишь в том, нью-йоркско-парижском издании…
А. Глейзер бывает в доме творчества в Коктебеле, там устраивал в этом году до одесского литературного музея выставку, хотя, по его словам, он не поклонник Волошина, которого считает скорее личностью, известной фигурой прошлого, чем графиком, произведения которого ценились бы на Западе…
Глейзер не одобряет хорошо подготовленных неоавангардных запланированных скандалов, которые устраивает Кулик: «Любит он, притворившись собакой, полизать ботинки у полицейского, а потом дамочку укусить… Но за это его забрать – забрали, а написать в прессе не написали, потому что понимают – этого-то скандалист и добивался. Такого же типа поведения и Бреннер…».
А вообще, встреча с «Человеком с двойным дном» – по названию его книги, прошла интересно и наполненно, поскольку он спокойный и образный, увлекательный рассказчик, странно было только одно, что, как он сказал, в сентябре 1999 года в Одессе он побывал впервые…
И в заключение скажу, что когда я вернулся в Москву, то в подаренном мне Катей Макдугл каталоге её лондонского аукциона я увидел работу известного графика-шестидесятника Александра Калугина с пометкой – «Из коллекции А. Глейзера». При встрече я рассказал жене Александра Калугина, что видел в Одессе Александра Глейзера. И Тамара и Александр многозначительно ухмыльнулись. Оказалось, много лет назад Глейзер, живя в Москве, брал у Калугиных «на реализацию» графические офортные листы и сбывал их, чаще всего иностранцам. И вот пронёсся слух: Глейзер уезжает за границу навсегда. Но уезжает тайно, а взятые у художников работы увозит с собой… То есть хочет их просто вывезти и украсть!.. И тогда Тамара берёт с собой крепких друзей, едут на квартиру к Глейзеру и видят – у него уже всё запаковано. На требование сейчас же вернуть работы Глейзер не реагирует. Тогда его сильно побили и заставили распаковать плотно упакованный багаж. Но всего отданного ему не нашли, то ли он хорошо припрятал, то ли уже с кем-то переправил через границу. И вот, спустя столько времени выставил увезённое на лондонском аукционе…
Последние сведения о Глейзере были печальны… Говорили, что он осел у дочери, страшно состарился, стал беспомощным. Теряет память… Потом пришло известие о его смерти. Так вот окончилась жизнь одного из первых в СССР успешных арт-дилеров. А за изданные книги Ю.В. Мамлеева и других писателей ему вслед поклон и спасибо…
1999-2016
