(Владимир Буев, Елизавета. – М.: Книжный клуб «Чехов», 2024. – 137 с.)
Писать на исторические темы – задача не из лёгких. Хотя бы потому, что слишком много уже всего написано, и поразить читателя оригинальностью подхода не представляется возможным. Но Владимиру Буеву как будто удалось решить эту проблему. Его книга об императрице Елизавете притягивает своей экспериментальностью. В ней объединены различные жанры и стили. Здесь и эпистолярная переписка, и моноспектакль, и поэзия, и даже проза. Может возникнуть вопрос, оправдывает ли себя подобная эклектика? Думается, да – хотя бы потому, что даёт взглянуть на известную историческую личность в разных ракурсах, под разными углами зрения.
При поверхностном прочтении книги может возникнуть ощущение, что автор повторяется, излагая одни и те же факты то в примечаниях, то в стихах, то в монологе императрицы. Но это не соответствует истине, поскольку угол зрения повествователя меняется в зависимости от характера излагаемого материала. Более того, авторская личность по-разному встраивается в тот или иной жанровый и стилевой контекст. В примечаниях к письмам дщери Петровой к своим родным, друзьям, врагам и недругам Буев выступает в роли летописца, фиксирующего исторические события в порядке их хронологии. В эпистолярной части он преобразуется в рассказчика, оценивающего императрицу со стороны, формирующего определённую точку зрения у читателя. Это особый взгляд, отчасти добродушно-ироничный, отчасти серьёзный, продиктованный основной задачей – показать не царствующую во всём блеске Елизавету, а тяжело больную женщину, дни которой сочтены, а деяния подвергнуты самооценке – к слову сказать, не всегда критической.
Что касается последней части – монопьесы – то она менее всего традиционна, насыщена постмодернистскими приёмами. И здесь автор как будто говорит с нами от лица современного нам поколения, с характерной для него особой оптикой зрения, выходящей далеко за пределы описанной эпохи. Здесь важно получить ответ на вопрос, каким образом внешняя и внутренняя политика Елизаветы могла повлиять на весь ход развития российской истории.
Совсем не случайно автор решил обратиться к образу умирающей императрицы. Только «за несколько дней до небытия» человек может позволить себе предельную откровенность во всём – ведь перед лицом Всевышнего утаивать нечего. Это время саморазоблачения, раскаяния и подведения итогов. Из спутанной, не всегда логически последовательной речи героини читатель может извлечь много интересных подробностей: и её частной, интимной жизни, и её исторических деяний, и её личных предпочтений в вопросах религии, культуры, социума. Иногда бред Елизаветы приобретает пророческий характер – она «заговаривается» на несколько эпох вперёд, упоминая ещё не рождённых исторических деятелей и ещё не свершившиеся события. В итоге формируется масштабный, противоречивый и по-своему притягательный образ самодержицы всероссийской.
Первая часть книги – «Дщерь Петрова в письмах к своим сподвижникам и фаворитам» – может быть прочитана по-разному: от стихотворных фрагментов к примечаниям, и наоборот. Лично мне более продуктивным показался второй путь. Комментарии автора помогают лучше сориентироваться в историческом контексте, глубже его осмыслить, а потом раствориться в поэтической атмосфере воспоминаний дочери Петра о своей жизни и годах правления. Каждый адресат Елизаветы определённым образом с ней связан: или степенью родства, или общностью деяний, или значимой (положительной, либо отрицательной) ролью в её судьбе – а в итоге, и в судьбе всего государства. Открывается переписка лирическим, очень тёплым обращением героини к своему супругу – Алексею Разумовскому:
Не смущайся, не пугайся, милый Лёша,
Скоро осень, а потом зима проснётся.
Жизнь свою, пиша тебе, сейчас итожу.
Жизнь моя зимой, возможно, оборвётся.
Интонация императрицы меняется в зависимости от того, к кому конкретно обращено её послание: речь становится то более гневной (например, при упоминании о свергнутой Анне Леопольдовне), то игриво-ироничной, как в письме к лучшей подруге Мавре Шепелевой-Шуваловой («ох, развратно ты в Голштинии кутнула!»), то ностальгической – как в письмах к многочисленным фаворитам. Но всё это эпистолярное многообразие объединяется общим настроением: готовностью к смирению и всепрощению, даже если речь идёт об опальном Бестужеве или изменнике Апраксине, повернувшем войска вспять от владений Фридриха Прусского:
Бог судья тебе и мне. Готов встречаться?
Смирный ты? Смиренной стала я, не склочной.
Будем мы в раю друг другу улыбаться,
Если ты в раю… А я там буду точно!
Грядущая смерть уравнивает всё – и плохое, и хорошее – превращая людей и события в значимые воспоминания. По сути, вся первая часть книги Буева – это попытка в ненавязчивой, занимательной форме познакомить читателя с биографией Елизаветы, в её личном и общественном преломлении.
Вторая часть – монопьеса «За несколько дней до небытия» – представляется более сложной по драматургии и авторскому замыслу. Здесь перед императрицей встаёт гораздо более сложная задача – принять не своё окружение, а саму себя – как историческую личность и самодержицу всероссийскую, чья деятельность будет вынесена на суд потомкам. Это бесконечная череда рефлексий и обрывочных воспоминаний – причём не только о прошлом, но и о будущем. Автор намеренно заставляет свою героиню «выпрыгнуть» из контекста эпохи, наделяя её провидческим знанием ещё не наступивших веков и культур.
Ещё в первой, поэтической, части мы ощутимо чувствуем в шестистопном хорее дыхание Бродского с его «Письмами римскому друг из Марциала». А в монопьесе речь Елизаветы и вовсе становится причудливым постмодернистским миксом из разных времён, стилей и жанров. Великая императрица перемежает высокопарную речь грубопросторечными фразами, которые под стать только зекам (например, «волки позорные»), фрагментами из песен советской эпохи, отсылками к различным культурным архетипам. Любопытно, что сама героиня постоянно рефлексирует по этому поводу:
Ах, как хочется танцевать, словно я Золушка какая, и… запеть: это было недавно, это было давно. Ведь в какое интересное и прекрасное время мы нынче живём! Во время моего правления! Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек!.. Что-то я уже начинаю разные периоды своей жизни путать и перемешивать. Как кубики расставлять и переставлять.
«Разные периоды своей жизни» Елизавета путает со значительно более поздними событиями – эпохой революции, сталинским правлением, построением коммунизма. И уже не дщерь Петра Великого, а обобщённый образ российского (далее – советского) правителя предстаёт перед читателем. Книга перестаёт восприниматься как исторический очерк, превращаясь в философский трактат о самодержце – просвещённом монархе или тиране, которому суждено стать благодетелем или злодеем на многие века вперёд. Что и говорить – ответственность велика, а каждый шаг может стать необратимым.
Сбивчивая, хронологически непоследовательная речь императрицы, «прыгающей» то в прошлое, то в будущее, становится формой выстраивания диалога между разными временами, созвучными друг другу. Так, например, осуждая нерешительность Бутурлина в годы войны с Пруссией, героиня как будто невзначай упоминает Троцкого и провозглашённый им в 1918 году, в Брест-Литовске, принцип «ни мира, ни войны». Значимо, что Брестский мир, поддержанный на всех уровнях советской власти, современники назвали «похабным», так как по его условиям Россия потеряла многие территории, вынуждена была выплачивать огромную контрибуцию, провела полную демобилизацию.
Подобное историческое «прозрение» Елизаветы наводит на мысль о том, что за всё, в том числе и за трусливую нерешительность, великим мира сего придётся заплатить – двойной или даже тройной ценой. Так было, есть и будет:
И чего вдруг мне на ум ни с того ни с сего пришла какая-то странная фамилия. Троцкий. Кто такой Троцкий? И почему фамилия сия ассоциируется со словами внука: ни мира, ни войны? И что за Брестский мир такой? Бред какой-то. Чего только не почудится и из недр подсознания не выплывет! Короче, отказалась я от эксперимента, осознав, что король прусский такие бесславные и оскорбительные оружию нашему толкования рассеет, что оныя, наконец, у многих дворов худую импрессию произвести могут. Так в сердцах и написала Бутурлину после его провала! Отзывать его надо! Но погожу пока.
Осознающая перед лицом смерти всю масштабность ответственности за свои деяния и реформы, императрица и перед лицом своих подданных, и перед лицом Бога хочет предстать праведной, незапятнанной дурными поступками и помыслами, милосердной и справедливой. Если в первой части книги ей свойственны кротость и смирение, то здесь она отчаянно, даже яростно защищает своё доброе имя, доказывая законность и обоснованность своего правления:
…Эх!.. Взбалмошная я у них, видите ли!.. И при чём тут взбалмошная? А! Вспомнила! Надо будет завтра Катьку Белосельскую, болтушку эту, хорошенько наказать, из фрейлин её изгнать, а деревни с крестьянскими душами и серебро с процентами за пользование обратно в казну изъять. Или сразу в Сибирь сослать, что ли, чтобы лишнего не болтала и на меня гадостей не наговаривала?
При чтении книги Владимира Буева в какой-то момент приходит осознание того факта, что она как будто и не совсем о жизни и смерти дочери Петра Великого. Кажется, что прославленная биография императрицы – всего лишь повод обратиться к нашей истории – её прошлому, настоящему и будущему – и понять, что в ней может стать предметом для подражания, а что – решительным основанием никогда не совершать определённых поступков. Во избежание трагических последствий.
