(Татьяна Кайсарова, Слепое сопряжение. Поэзия души. – М., «Вест-Консалтинг», 2024. – 134 с., ил.)
Стилистика стихотворений Татьяны Кайсаровой мало меняется со временем. Но это именно то постоянство, которое вызывает симпатию. Поэт всегда себе интересен – и в радости, и в печали. Стихи Татьяны, даже грустные строки о несбывшемся, обладают особой магией и целебными свойствами. Ты не просто попадаешь в совершенно другой мир – ныряешь в него с головой, и возвращаться назад особо не хочется. Мир современного человека часто раздроблен, и стихи Кайсаровой возвращают нам ощущение собственной цельности. Это – долгожданный приют для души, которого ты давно искал:
Не уснуть, не проснуться, лишь медленный свет,
и нельзя обернуться, покинуть приют.
Слышен звук – это ангелы горько поют,
это падают звёзды в кювет.
Обычно по стихам сразу видно, звуковик поэт или художник. Но у Татьяны зрение и слух участвуют в её творчестве на равных правах. Она и художник в слове, и музыкант. Смотрю одно стихотворение – вижу акварель: «Встали сосны, как цифры простейшие, / на шершавой ладони добра. / Облака, словно сны наши вещие – / те, которым сбываться пора». Смотрю другое – слышу звук: «Вином ли, чаем ли / запить отчаянье? / Тьма твоих чаяний, / мечтаний – тьма. / Вошёл нечаянно, / в окне зима. / „Делись печалями“ – / звала сама. / Касалась взглядами / волос и рук… / О, Боже, надо ли, / мелькнуло вдруг. / Смогу ли вынести / любовь к другой? / Молчала, вынесла, / сожгла покой. / Из злата высекла: / „любимый мой“». В этом стихотворении особенно ярко ощущается принадлежность Татьяны Кайсаровой к ахматовской ветви русской поэзии.
Татьяна смотрит на мир словно бы откуда-то сверху, и эта высокая отстранённость, на мой взгляд, многое спасает в душе. Но это не отстранённость равнодушия. Нет, всё, что происходит в мире, волнует поэта как человека. Это отстранённость неучастия. Татьяна живёт затворницей на Валдае, редко возвращаясь в Москву. Впрочем, сама глубинная поэзия сегодня – затворница: по-другому ей себя не сберечь: «Вот октябрь. / И светило к надиру / Опустилось. И пробуешь ты / Докричаться до внешнего мира / Через вязкий порог глухоты». Когда я читаю эти строки, самая первая ассоциация у меня – Андрей Ширяев, русский поэт-эмигрант, который покончил с собой в Эквадоре. Что-то неуловимо «ширяевское» слышится в строках Татьяны Кайсаровой – в лексике, стилистике и в том, что тайный, камерный мир поэта вдруг становится вселенским и космическим. У Татьяны это похоже на «инсайдаут», о котором говорил Константин Кедров. Важную роль в поэтике Татьяны играет память. Читаем: «память – случайная нить», «запах памяти». Память – цемент духа, который связывает разрозненные жизненные фрагменты в единое целое.
«Слепое сопряжение» – книга жанрово разнообразная. Триптих Кайсаровой «Он и Она» всколыхнул в моей памяти эпос Шри Ауробиндо «Савитри». Мистицизм, эзотерика проявляются у Татьяны даже в любовной лирике, а сама встреча мужчины и женщины космична по своей природе:
Из тени в тень и от волны к волне,
от мысли – к смыслу бытия и быта –
такая вот нехитрая орбита –
то леденеют, то горят в огне!
Она и Он, Они… А, может, МЫ?
Как медленные капли по стеклу
стекаем. Как смола, влекомая в смолу,
как день и ночь – контрастны и немы.
Не обрели друг друга. Были рядом.
Спешили, оставляя на потом,
всё то, что после приходило сном,
блаженством неизведанным и ядом,
разлитым в эту войлочную тьму,
чтобы, богоподобные, не спали,
а миражи небесных зазеркалий
не открывали тайны никому.
Стараюсь читать стихи, насколько это возможно, внимательно. Хорошо, когда они побуждают читателя думать. Я долго пытался расшифровать название книги Кайсаровой. И тут меня осенило: слепое сопряжение – это же Божий промысел! А любовь, согласно Татьяне, подобна божеству. Читаю в авторском послесловии: «Наша судьба – самое непредсказуемое слепое сопряженье, которое только может быть. Незримо, неощутимо соединяются и сплетаются нити судьбы, и возникает полотно нашей жизни».
Бывает, поэт, словно бы невзначай, «проговаривается» о чём-то очень важном в своём творчестве, даёт ключ к пониманию своей стилистики. Читаю у Татьяны: «Просветлений внезапных пора – не игра, не игра, не игра». О чём говорит поэт? Прежде всего, о том, что он не похож на других. И в данном случае это, скорее, отмежевание от постмодернистов и всех тех, кто пишет стихи ради игры слов или какой-либо другой игры. Не случайно своё отрицание «не игра» автор повторяет три раза. Что же тогда творит стихи Татьяны Кайсаровой? Ответ – в первой строке этого двустишия: внезапные просветления. Это хрустальные дали между явью и сном, между жизнью и смертью, «незримый сгусток бдения и сна».
Поэзия – не игра! Вспоминается Георгий Иванов: «Мне говорят – ты выиграл игру! / Но всё равно. Я больше не играю. / Допустим, как поэт я не умру, / Зато как человек я умираю». Бывает так, что игра навязывается лирическому герою извне. И тогда это – чужая игра. Вот что мы читаем у Татьяны Кайсаровой:
И длится неприглядная пора,
где лживых слов смертельная игра,
как горечь, растворённая в бальзаме,
и вещий сон лежит пустым холстом,
разгадку оставляя на потом
зияющею тьмой в оконной раме.
Мы видим, что совсем избежать игры человек не в состоянии. Как поёт Герман в арии из «Пиковой дамы», «Что наша жизнь? Игра!». Но всё же главное для человека во враждебном мире – сохранить честь и достоинство. Каким бы камерным ни был внутренний мир русского поэта, он не может не откликнуться на человеческую беду:
Не скошен луг, не собраны осколки.
Взлохмаченная спутница беда
качает сон сгоревшего посёлка,
отброшенного взрывом в никуда.
Воронка и вороны. Куц рассвет.
Упала тишина туманным пледом
и никого в немом пространстве нет –
по расписанью лишь жара и лето.
Увидишь такое – и «немота» (так называется одно из лучших стихотворений Татьяны в «Слепом сопряжении») в одночасье проходит. «Мир дымится», он безумен, его нужно лечить, он нуждается в кардинальных переменах: «И рушатся миры на стыке слов, / и клоуны безумные в фаворе, / и поминальный звон колоколов / несносен в нескончаемом миноре».
Стихи Кайсаровой хорошо вписаны в контекст русской поэзии. Татьяна сама оформляет издаваемые книги, и её живопись нравится мне не меньше, чем стихи. На мой взгляд, живопись и стихи образуют у поэта одно целое. Жаль, что дороговизна цветных репродукций не даёт читателям возможность насладиться графикой Татьяны в большей степени. Обложка книги – настоящий фейерверк эмоций, а сама книга настолько разнообразна, что, пожалуй, мне пора закругляться – обо всём, что в ней есть, рассказать всё равно не получится. Многие стихи из новой книги близки по духу к сонетам Шекспира, а в её конце есть целый раздел из сонетов. Это логично выстроенная драматургия. А закончить мне хотелось бы отрывком, вложенным Татьяной Кайсаровой в уста Фемиды:
Пробьёт твой час, и грянет суд, поверь.
Взгляни на мир из нового пространства.
С провинциальной верой в постоянство
не избежать безжалостных потерь.
Но рухнет мировое самозванство,
и истина сама откроет дверь.
