(Алексей Прохоров, Метанойя. – М., Зебра Е, Галактика, 2020. – 318 с.)
Каждые три года Алексей Прохоров выпускает новую книгу. На мой взгляд, его поэзия – феномен нестандартного мышления. И, безусловно, это феномен языка. Язык Прохорова современен, его лексика – своеобразное «предъявление паспорта». Можно только порадоваться лексическому богатству поэта: метанойя, укулеле, прекариат, флажолет, клепсидра, рептильный алгоритм, сиринга, окарина, контрапункт. Иногда это совсем новые, придуманные автором слова: мыкарь, мегалингвоальпинист. Встречается и латынь: gloria mar. Видно, что это стихи человека очень эрудированного. Не могу сказать, что редко употребляемых слов в его лирике очень много. Но их присутствие создаёт особую атмосферу, «ауру» того или иного стихотворения. При этом речь поэта естественна, он нигде не употребляет такую лексику специально. Её употребление не выглядит нарочитым и хорошо вписывается в общую стилистику. Помимо образного мышления важную роль в произведениях Прохорова играет и мышление абстрактное, «геометрическое», что свойственно, например, метаметафористам. «Внутри меня зияет пустота, / и вся моя душа давно снаружи», – говорит он. Внешнее и внутреннее меняются у Алексея местами, расширяя космос его поэзии.
На мой взгляд, нужна особая смелость, чтобы назвать свою книгу словом, которое большинству читателей неизвестно – «метанойя». Мне нравится такая отвага:
чем больше ты увидишь птиц,
тем больше прилетит тебе покоя
и в громкой тишине страниц
останется лишь метанойя
«Метанойя (др.-греч. μετάνοια – „сожаление (о совершившемся), раскаяние“, греч. μετάνοια – „перемена ума“, „перемена мысли“, „переосмысление“) – термин, обозначающий перемену в восприятии фактов или явлений, обычно сопровождаемую сожалением, раскаяние (особенно в психологии и психотерапии). В религиозной (особенно христианской) традиции имеет значение покаяния». Мы видим, насколько это глубокое понятие, которое можно вслед за Ницше назвать «переоценкой всех ценностей». Впрочем, наиболее «продвинутые» наши писатели употребляют и это слово. Так, пассаж о метанойе есть в новой книге искусствоведа и религиозного философа Валерия Байдина.
Прохоров умеет анализировать происходящее в мире. Проанализированное становится у него не только мыслью, но и чувством. Такова природа его таланта. Стихи пишутся у Прохорова во время озарений – «всполохов»:
мы под красным кадилом заката
перечеркивали рассвет
и под луковицей циферблата
нас сплетала цепочка лет
и в Венеции поднебесной
гондольеры вплывали во мрак
и в Голландии неизвестной
на мостах всё мелькал чей-то взмах
…это место в котором не люди
это место в котором лишь свет
там где мы карнавала не будет
одиночества больше нет.
То, что одиночества больше на карнавале, где очень много людей – цепляет за душу. Поэт «пишет, как дышит»; первородство интонации сложно повторить или скопировать. Космос поэта создан для двоих: «ты постоянно рядом, целое со мной, ты – я». Он почти повторяет знаменитое изречение на санскрите: тат твам аси. Именно двое, дуэт, тандем – формируют, по мнению Алексея, место силы. «Любовь – это часть судьбы», – говорит Прохоров. В мире двоих многое строится на фантазиях. «Кто первым был разочарован / в мужском или женском лице, / кто первым придумал другого – / всегда уточняют в конце». Так порой и читатель «придумывает» автора, вычитывая в его книге что-то своё, особенное, то, чего автор туда не закладывал. Больше всего меня поражают в текстах Прохорова откровения:
Подкошенный солдат. Подросший лепесток.
Никто не виноват. Никто не одинок.
Никто, нигде, никак, не нужен, не зачем.
Конвой рождает страх. Любовь рождает всех.
Или такие строки:
Чужая смерть всегда проста.
И эти две простых строки…
Расстёгнутый браслет моста.
Замёрзшая ладонь реки.
Для Алексея Прохорова поэзия – способ самопостижения:
Определённость чистого листа
без сожаления толкает в снег.
В языковом пространстве есть места,
куда не каждый совершит побег.
Что наименее отчётливо во мне,
то и достойно понимания – зачем.
И, если истина для Плиния в вине,
то для меня она в игре фонем.
Поэт рождает смыслы не для глаз,
в добытых строках возникает свет.
Куда лежит мой путь на этот раз?
Как говорят, пути обратно нет.
(«Память листа»)
Поэту свойственна парадоксальность мышления: «Мы чёрным ходом в будущее вышли / и оказалось будущего нет». Уже упомянутое выше «одиночество на карнавале». Или это: «Слепорождённые видят больше». Это, конечно, метафора. Но незрячим действительно свойственно компенсировать свой недостаток другими органами чувств – обонянием, осязанием, слухом – до такой степени, что они начинают «видеть» то, что недоступно другим: «зачем мы решили что были слепы / слепорождённые видят больше / привычно укроемся свежим пеплом / станем друг друга любить наощупь» («Маки судьбы»). Здесь мы притрагиваемся ещё к одной особенности стиля письма Алексея Прохорова: он часто пишет «тезисно», полунамёками, словно бы всё время немного не договаривая. Важно то, что поэт постоянно, размышляя, творит самого себя.
«Кто умножает познания, умножает скорбь», – говорил Экклезиаст. Чем больше себя узнаю, тем больше сожалею, тем больше сострадаю. Человек у Прохорова многолик, он видит себя «в семимиллиардном зеркале». Думаю, поэт интересен именно многообразием своих «я». Это творческая магма, комбинация тени и света. «Стихи – это попытка короткого разговора с Богом», – говорит Прохоров.
Сквозь воздух, сквозь прозрачный воздух
летит бездомная душа.
Душа летит навстречу звёздам,
бездумно, как воздушный шар.
Есть люди, которым одинаково хорошо удаются как верлибры, так и рифмованные стихи. Стихи Алексея Прохорова афористичны. В этом он – наследник Евгения Евтушенко: «В начале жизни побеждённых нет» («Мост»), «Февральте, покорные мысли» («Февральские чайки»), «Память-леопард в узорах-пятнах», «Входная дверь из мрака выхвачена светом», «Я – спасшаяся Атлантида, / растущая вслед за текстом». Мне интересно наблюдать за поэтом, ощущающим себя зерном, которое ещё не дало всходы. Находить и исследовать в себе непроявленность – редкий дар. Кто умеет это делать, видит цикличность бытия: «Я – то, что сейчас не видно, / но завтра опять воскреснет».
Непроявленное у Прохорова – своего рода «третья сторона медали», которая тайно развивается в ожидании момента, когда можно будет нагрянуть «из засады» на авансцену жизни – и заменить собой лицевую и оборотную стороны, когда те устанут быть на виду. В этом плане «Метанойя» – этапная книга для Алексея Прохорова. Поэт обладает философским знанием и даром предвиденья, которые помогают ему не быть застигнутым врасплох перипетиями судьбы: «так вышло / что минуя смерть / находишь в поворотах / выбор / и мучает вопрос / куда». Я думаю, что это качество у Алексея – благоприобретённое. Как говорил Ницше, «что не убивает меня, делает меня сильнее». Метанойя Алексея Прохорова родственна ницшеанской «переоценке всех ценностей». Знание приходит к поэту как итог перенесённых испытаний. Но, безусловно, помогает этому изначально заложенная в творческом человеке способность к анализу.
За последние десятилетия русская поэзия стала очень демократичной: её ряды пополняют «разночинцы» из самых неожиданных слоёв общества. Это поэты с ярким талантом и нестандартной индивидуальностью. Иосиф Бродский однажды сказал в интервью: «Поэзия – наша видовая цель». И, как мы видим, движение в этом направлении в новом времени продолжается. Поэзия, как мироощущение – всеобща. Это логос внутри человека, трепет его души. А сам поэт – айсберг, в котором лучшее часто находится под водой.
