Чезаре Борджиа и его победы
I
Согласно запискам Иоганна Бурхарда, месса в Сикстинской Капелле, которую там отслужили 6-го января 1501 года, вышла скучной. Служить ее должен был сам святой Отец, но он прибыл слишком поздно, и его заменил прокуратор Oрдена Сервитов, посвятивших себя Богородице. А отец-прокуратор был известен как человек, в присутствии которого от тоски только что мухи не дохли, так что недовольство церемониймейстера папского двора можно понять - как-никак, он привык к красочным зрелищам. В этот же день, поближе к вечеру, "золотая дверь", открытая для паломников по случаю Юбилейного Года, была закрыта и даже заложена кирпичами.
Праздники действительно были позади, начинались обычные будни.
С этим положением вряд ли согласились бы обитатели городка Реджио - 22 января через него прошли французские войска под командой Ива д’Алегре. Платить за хлеб, вино и прочие нужные им припасы они не стали, а попросту разграбили городок, забрав себе все, что нашли нужным, и кое-что сверх того - а тот факт, что французы шли на помощь Чезаре Борджиа, гонфалоньеру Церкви, жителей Реджио ничуть не утешил. Ива д’Алегре и его солдат король Людовик послал под Фаенцу как своего рода аванс. Где-то поближе к лету предполагалось, что французские войска начнут поход на Неаполь, и тогда им могла бы понадобиться помощь Чезаре. Как-никак, у него под командой было уже несколько тысяч солдат, под командой опытных людей, вроде Вителоццо Вителли или Паоло Орсини - все это могло бы очень пригодиться. Ну, французская подмога Чезаре, увы, не помогла - его внезапное нападение на Фаенцу в середине января провалилось - но к февралю военные действия как-то отошли на второй план. Зимой все-таки воевать неудобно, хотя бы потому, что кормить коней становится затруднительно.
В отсутствии травы приходится переходить на сено, а сено надо заранее запасать и его трудно перевозить. Так что получается, что конницу зимой лучше держать поближе к конюшням.
Раз уж воевать было пока нельзя, Чезаре Борджиа занялся устройством своих новых владений. Он постарался сделать так, чтобы его новые подданные его полюбили. Например, учредил в Имоле благотворительное учреждение, названное в его честь Ла Валентина[1]. А в Форли он уплатил налоговую недоимку, которую город задолжал Святому Престолу.
Не следует думать, конечно, что меры по укреплению новой власти ограничивались благодеяниями - отнюдь нет. На местах распоряжались назначенные Чезаре губернаторы, как правило - каталонцы из его ближайшего окружения - и эти люди возражений не терпели, и расправа у них была короткой.
В феврале 1501 года Чезаре Борджиа был совершенно уверен и в своих силах, и в своем могуществе, и в том, что он совершенно необходим своим союзникам, французам и венецианцам. Это видно хотя бы из того, что именно в это время в его владениях вдруг случилось чрезвычайное происшествие.
14 февраля 1501 года на дороге между Порто Чезанатико и Червией была похищена Доротея Караччиоло.
II
Обстоятельства дела были таковы: Доротея Караччиоло, придворная дама Элизабетты Гонзага, герцогини урбинской, отправилась на север, в Венецию. Там ее ожидал супруг, Джованни Баттиста Караччиоло, военный на службе Светлейшей Республики, и вообще человек почтенный и заслуженный. Но прекрасная Доротея до места своего назначения так и не добралась, потому что ее и ее спутников остановил на дороге конный отряд из пары дюжин лихих молодцов. Представляться они не стали, и даже никого не ограбили, а просто завернули придворную даму герцогини урбинской в плащ, и увезли ее в неизвестном направлении. Все было проделано так быстро и четко, что наводило скорее на мысль о заранее запланированной засаде, чем о случайном похищении разбойниками.
А поскольку случилось это на территории, подконтрольной Чезаре Борджиа, и было известно, что за порядком в своих новых владения он следит строго, то к нему с протестом явилась целая делегация. В нее входил венецианский посланник, синьор Маненти, посол Франции, барон де Транс и даже Ив д’Албер, командир французского вспомогательного отряда, в принципе подчиненный Чезаре.
Герцог встретил их очень любезно, и сказал, что по существу дела он ничего сказать не может, но обещает самое тщательное расследование. Он даже намекнул, что, как ему кажется, у похищенной дамы был любовник, капитан Диего Рамирес, офицер папских войск. Но дон Диего был направлен на службу в Урбино, и где он находится в данный момент, герцогу Валентино неизвестно.
Ну, ему не поверили.
Венецианский посол заявил формальный протест в Ватикан, на что папа Александр ответил ему следующее:
"…Акт похищения настолько гнусен и отвратителен, что я не могу даже измыслить кару, достаточную для того, чтобы наказать по заслугам того, кто это сделал. Если герцог [Валенитино] действительно виновен, то он просто сошел с ума…".
Король Франции, Людовик XII, был не менее категоричен. Когда венецианцы пожаловались ему на похищение супруги гражданина Светлейшей Республики на территории, подконтрольной Чезаре Борджиа, он ответил, что будь у него два сына, и один из них оказался бы виновен в похищении, он повесил бы его без всяких колебаний. Что сказать? Было совершенно очевидно, что ни папа римский, ни король французский не хотели вглядываться в дело о похищении Доротеи Караччиоло слишком пристально. Когда она, на ее большое счастье, в самом конце 1503 года, все-таки обьявилась живой и здоровой и была возвращена ее супругу, оказалось, что похищение было проведено по приказу Чезаре Борджиа, и все это время, с февраля 1501 года по декабрь 1503, то есть без малого три года, она провела у него в качестве рабыни.
Но тогда, в феврале и в начале весны 1501-го, ни король Франции, ни, тем более, Святой Отец, и не собирались ни во что такое вникать, тем более, что за Чезаре появились грехи поважнее похищения знатной дамы.
В апреле он вторгся во владения союзной Франции Республики Флоренции.
III
Случилось это после очередного сражения под Фаенцей. В середине апреля город отбил было неожиданный наскок папских войск, но запасы иссякали, артиллерия врага делала свое дело - и в итоге было достигнуто соглашение о капитуляции. Фаенца сдавалась в обмен на обязательство, что ее не будут грабить. Асторре Манфреди был волен уехать, куда он захочет, но Чезаре отнесся к нему так дружески, и так искренне поздравлял его с героической обороной, стяжавшей Асторре славу по всей Италии, что он решил остаться в лагере у своего бывшего противника. С Фаенцей как с военной проблемой было покончено - и войска Чезаре пошли дальше. Его называли теперь герцогом Романьи. Собранные им воедино владения начинали напоминать уже некое государство, и он был совсем непрочь округлить его границы за счет Флоренции.
Республике пришлось туго, собственных сил для обороны она не имела. Беду на какое-то время удалось отвести, воззвав к посредничеству короля Людовика. В результате был достигнут некий компромисс - Флоренция "нанимала" войска Чезаре на службу за 30 тысяч дукатов в год, и оплаченные таким образом солдаты должны были присоединиться к французскому походу на Неаполь. Правда, Флоренция вовсе не собиралась выполнять подписанное соглашение - во-всяком случае, не собиралась выполнять его прямо сразу. Проблема состояла в том, что у Республики не было готовых денег на выплату этой союзной контрибуции. К тому же, оплачиваемые ей отряды подчинялись злейшему врагу Флоренции, Вителоццо Вителли. Тут были свои счеты. Брат Вителоццо служил Республике в качестве кондотьера, был сочтен изменником - не без оснований - и в результате оказался захвачен и казнен. Та же судьба могла постигнуть и самого Вителоццо, он спасся только чудом. С тех пор не было у Флоренции врага хуже него. И оплачивать его солдат, только потому, что он в данный момент служит герцогу Валентино, флорентийцам не хотелось.
Чезаре Борджиа играл свою большую игру. У него была надежда получить предлог для нападения на Флоренцию - и он потребовал от Республики, чтобы ему заплатили немедленно, а сам двинул свое войско в поход, якобы на Пьомбино. Проблема тут была только в том, что он тем самым пересекал владения Республики, при этом не только без ее разрешения, но еще и в опасной близости к самой Флоренции. И уже находясь на ее территории, он сообщил, что ему нужна "...союзническая помощь..." в виде половины артиллерии, защищавшей город. Совершенно неизвестно, как повернулось бы дело, если бы король Людовик не начал наконец свой неаполитанский поход. В середине июня его войско в 12000 пехотинцев и 2000 конных парадным строем прошло через Рим и получило папское благословение. Чезаре пришлось оставить все прочие дела и срочно выставить обещанные им 4000 солдат на помощь своему могущественному союзнику. Свои дела с Флоренцией он покуда отложил, Республике было так или иначе некуда деться. Ну, к сказанному можно прибавить еще одно интересное обстоятельство - король Людовик Двенадцатый, будучи в Риме, поговорил со Святым Отцом, и сообщил ему, что Ив дьАлегре считает, что держать в тюрьме знатную даму как-то негоже, и в силу этого ходатайствует об освобождении Катерины Сфорца из ее заключения в замке Святого Ангела. И король по зрелом размышлении считает нужным это ходатайство поддержать. Катерину Сфорца освободили почти немедленно, 30 июня 1501-го года.
Из Рима она уехала под французской охраной.
IV
Ну, с Ивом д’Алегре все более или менее ясно: графиню Катерину после падения Форли взял именно он, а когда отдал ее в руки Чезаре за очень приличный выкуп, он и в мыслях не держал, что тот так с ней обойдется. Так что то, что именно он ходатайствовал о ее освобождении - это более или менее понятно, и даже предсказуемо. А вот для того, чтобы понять, почему король решил дать этому ходатайству ход, да еще и с присоединением собственного веского слова, нужны некоторые объяснения.
Еще в самом начале итальянского похода был у Жоржа д’Амбуаза, кардинала Руанского, один памятный разговор с второстепенным флорентийским дипломатом. Он был даже и не посол, а так, технический сотрудник, заведовавший Второй Канцелярией Республики Флоренция. Так вот, этот клерк кардиналу надерзил: когда всемогущий Жорж д’Амбуаз, первый министр короля Франции, сказал ему, что "...итальянцы ничего не понимают в военных делах...", он получил в ответ замечание, что французы зато ничего не понимают в политике, а иначе они не усиливали бы всеми силами своего привилегированного союзника в ущерб прочим.
Мысль свою собеседник кардинала даже и усилил, пояснив, что чем сильнее Папство будет становится с французской помощью, тем независимее оно поведет себя в дальнейшем, и совсем не обязательно так, чтобы это оставалось в интересах Франции. Кардинал был умным человеком - он признал справедливость такого замечания, и не стал сердиться за такой вот как бы выговор, сделанный ему лицом столь незначительным. Он даже стал вежливее со своим собеседником. Надо полагать, поведение Чезаре Борджиа в начале и середине 1501 года напомнило его французским союзникам о сделанном им предупреждении - герцог Валентино начинал вести себя настолько вольно, что его действия уже начинали создавать политические проблемы. Ограбление купеческой Флоренции не вызывало у советников короля Людовика никаких особенных эмоций - но они все-таки предпочитали, чтобы "...выкуп за защиту..." шел в казну Франции, а вовсе не в сундуки Чезаре Борджиа. Оставила свой след и история с похищением Доротеи Караччиоло - то, что это дело рук Чезаре, знали и в Венеции, и во французской ставке. Но что же было с ним делать, если Чезаре Борджиа располагал теперь уже собственным войском в несколько тысяч солдат, и оплачивал его с помощью папской казны? Даже если он нагло лез во владения Флоренции, и принуждал ее к платежам, которые могли бы в иных условиях пойти самому Людовику XII, то все же было куда лучше иметь его другом, а не врагом. По крайней мере - до тех пор, пока в нем не пройдет надобность. В общем, было принято компромиссное решение - поход на Неаполь пойдет так, как он и намечался, "...в тесном союзе с верным своему сюзерену герцогом Валентинуа...". Но чтобы герцог не слишком зарывался, ему будет дана некая символическая затрещина - и в качестве этой затрещины требование освобождения Катерины Сфорца пришлось очень кстати. Графиню Катерину освободили без всяких споров - семейство Борджиа знало, когда надо уступить. Но некие выводы из случившегося были все-таки сделаны - как только это оказалось возможным, в подвалы Замка Святого Ангела был брошен бывший властитель Фаенци, Асторре Манфреди. Его упрятали там так быстро, хорошо и надежно, что пожаловаться Людовику Двенадцатому он не успел. Чезаре уже познакомился с “…рыцарскими порывами…” короля Франции.
Столкнуться с ними еще разок он не захотел.
Примечания
1. В порядке напоминания: Чезаре называли в Италии герцог Валентино, по его французскому титулу, переделанному на итальянский лад.
Каштаны, рассыпанные на пиру, и иные забавы
I
В числе причин провала итальянского похода Карла VIII указывалось, например, на то, что он "...не хотел поделиться...". Советники его наследника, короля Людовика XII, не хотели наступать дважды на те же грабли. Они прекрасно помнили, что тогда, в кажущемся уже далеким 1494 году, королей Неаполя выручили их кузены, короли Арагона. Поэтому сейчас, в неаполитанском походе 1501 года, королю Фердинанду Арагонскому была предложена доля в добыче, и при этом весьма щедрая. Людовик XII был уже авансом провозглашен папой королем Неаполя - но зато вся Апулия, то есть добрая половина тех земель, что составляли это королевство, отходила Aрагонy. Было сочтено, что честный дележ будет лучше войны, с ее риском и огромными расходами - и король Фердинанд согласился, что лучше получить половина королевства Неаполь в качестве подарка, чем драться за то, чтобы королевство осталось у его родни. Соглашение было скреплено папским благословением - Франция и вся Испания, то есть и Кастилия, и Арагон, вступали в новый Священный Союз, объявляли крестовый поход - ну, и давали прочие обещания, связанные с вящим преуспеянием дела Христова ... Термин PR (public realtions) еще не был изобретен, но пользу хорошей пропаганды все понимали и тогда, и в этом смысле союз с Папством был Людовику XII очень полезен. Одно время, собственно, казалось, что и Федериго Арагонский, король Неаполя, согласится с такой сделкой - положение его становилось безнадежным, а французы предложили ему что-то вроде отступного: в обмен на отречение он получал французский титул и поместья во Франции.
Но король был отважен, его покинули еще не все его бароны - и он решился защищаться. У него даже оставались некие союзники в Паской Области - семейство Колонна, не чая ничего хорошего ни от французов, ни от Чезаре Борджиа, решилось на сопротивление. Король Федериго думал также, что ему удастся зацепиться за укрепления Капуи - но 24 июля ворота города были открыты изменой, и в Капую ворвались папские войска. Последовала неслыханная резня. Утверждалось, что число убитых в городе превысило четыре тысячи человек, число изнасилований исчислению не поддается. Согласно "Истории Италии", написанной Франческо Гвиччиардини, Чезаре велел, чтобы самых красивых женщин не терзали, а отводили к нему - он задумал создать себе нечто вроде импровизированного гарема. Трудно представить себе, что он мог насколько контролировать своих солдат - скорее всего, он просто забирал себе кого-то из тех пленниц, кто попался ему на глаза и понравился - но легенда Борджиа была уже в полном цветении. Франческо Гвиччиардини, человек очень и очень скептичый, не усомнился в излагаемой им версии, он полагал Чезаре способным на все, даже на то, чтобы отнять у насильника его добычу.
Взятием Капуи поход и закончился. Федериго Арагонский сдался королю Людовику - и что интересно, тот не стал забирать назад своего предложения об отступном платеже. Федериго получил что-то вроде пенсии - поместья во Франции, где он мог доживать свой век в тишине и покое. Чезаре Борджиа был все-таки прав.
Королю Франции действительно были свойственны рыцарские порывы.
II
Семейство Колонна дорого заплатило за свою безумную отвагу - теперь их гнали из всех их замков и военных оплотов, и дело шло настолько успешно, что вскоре сам Святой Отец отправился из Рима в поездку с целью обозреть лично “…владения Церкви, отнятые ею из рук неправых и неверных ее викариев…”. Сначала папа Александр двинулся в Сермонетту, потом - Кастелгондолфо, и там даже покатался на лодке по озеру Албано. Его, естественно, приветствовали кликами: "Борджиа! Борджиа!", но вряд ли Святой Отец придавал этому хоть малейшее значение. То, что перепуганные обитатели завоеванной области будут кричать что угодно, лишь бы их пощадили, он понимал с полной отчетливостью, да и вообще людское мнение о нем, будь оно хорошее, или плохое, занимало его очень мало.
Он с ним совершенно не считался - а иначе он вряд ли бы оставил свою дочь Лукрецию в качестве своего заместителя в Ватикане. Теперь она вела все каждодневные дела Церкви, вскрывала письма, направленные Святому Отцу, и даже отвечала на них - предварительно, впрочем, запрашивая мнение специалистов по каноническому праву. Бурхард в своих записках сообщает нам о следующим эпизоде: кардинал Лиссабонский, Хорхе да Коста, сказал Лукреции, что обычно при обсуждении какого бы то ни было вопроса вице-канцлер Священной Канцелярии делает заметки, которые потом ложатся в основу принятого решения - и решение это тоже записывается. Это значит, что кто-нибудь должен сделать запись и о состоявшейся между ними беседе.
Лукреция возразила, сказав, что она и сама может прекрасно записать содержание их разговора, на что Хорхе да Коста сказал:
“Ubi est penna vostra ?” - "Но где же ваше перо?".
Это была поистине соленая шутка, и соль ее состояла в том, что слово "penna" означало не только "перо", но и "пенис". Лукреция расхохоталась, но намек поняла, и передала свои обязанности по ведению папской корреспонденции по принадлежности, в его секретариат. Иоганн Бурхард, надо сказать, был глубоко возмущен тем, что ей не пришло в голову посоветоваться с ним по этому вопросу - уж в чем, чем, а в соблюдении внешних приличий церемониймейстер Ватикана понимал профессионально. У него, конечно, не хватало чувства юмора. Но вообще-то он был прав - зрелище женщины в возрасте 21-го года, живущую в папских апартаментах, открывающую его письма и ведущую административную работу, которую обычно поручали кардиналам самого высокого ранга - это поражало и римлян и людей, приезжавших в город, и пожалуй, еще посильнее, чем удивительные зрелища Юбилейного Года.
Слухи о "...немыслимом разврате Борджиа..." получали свежую подпитку. Уж сколько очевидцев могло засвидетельствовать тот факт, что Лукреция Борджиа, юная красавица с довольно скандальной репутацией, бывшая "...дева, мужем нетронутая...", представшая беременной перед комиссией, определившей ее в этом качестве, сейчас ведет дела Церкви, связанные даже с юридическими вопросами. Папа Александр тем временем занимался самой интенсивной деятельностью, связанной с пополнением его казны. Все, что принадлежало его бывшему старому другу, кардиналу Асканио Сфорца, было конфисковано. В случае с кардиналом венецианским, Зеном, Святой Отец даже прибег к такой экстраординарной мере, как отмена завещания и захват имущества покойного. Это вызвало трения в отношениях со Светлейшей Республикой Венеция, но Александр VI пренебрег даже этим. Ему были остро нужны деньги. Во-первых, войско Чезаре Борджиа стоило очень дорого, во-вторых, у папы появился новый проект.
Он решил выдать Лукрецию замуж.
III
Уж какие чувства испытал герцог Феррары, Эрколе д’Эсте, когда узнал, что в качестве жениха Лукреции Борджиа Святой Отец хотел бы видеть его старшего сына, Альфонсо д’Эсте, сказать трудно. Но, по-видимому, он встретил эту идею без восторга, и начал делать все возможное, чтобы такого брака избежать. Некий тактический союз с семейством Борджиа был вполне приемлем, несмотря на сделанную ими попытку отобрать у герцога Феррару. Но Альфонсо был не просто сыном Эрколе д’Эсте - он был его старшим сыном и наследником. Иметь в качестве невестки и матери своих будущих внуков даму, уже дважды побывавшую замужем, расставшуюся со своим первым мужем в результате скандального развода, а со вторым - в результате того, что его удушили в собственной постели по приказу его шурина - нет, все это не выглядело привлекательной перспективой.
В конце концов - кто они такие, эти Борджиа? Дочь Эрколе д’Эсте, Изабелла, была замужем за властителем Мантуи, Франческо Гонзага - и она решительно возражала против того, что ее брат возьмет в жены Лукрецию Борджиа, и вся родня со стороны мужа была с ней вполне согласна. Елизавета да Монтефельтро, герцогиня Урбино (урожденная да Гонзага), была просто вне себя от негодования - как смели какие-то нувориши, Борджиа, посягать на родство со старинными княжескими родами д’Эсте, Гонзага, Монтефельтро? Положим, это был некоторый перегиб - сама Элизабетта да Гонзага не погнушалась породниться с Монтефельтро, которые еще относительно недавно были простыми кондотьерами - но ее мысли были недалеки от тех, которые имелись и у ее родственников из семейства д’Эсте.
Но папа Александр Шестой был человеком настойчивым, и он нашел способ сломить сопротивление своей будущей родни. Людовику XII было желательно провести некие преобразования в организации Церкви в пределах его государства - и папа назначил Жоржа д’Амбуаза, первого министра короля, легатом Святого Престола во Франции. В обмен на это король согласился "...похлопотать насчет замужества Лукреции Борджиа..." - и уже его сватовство семейству д’Эсте отвергнуть было трудновато. Эрколe I, герцог Модены, Феррары и Реджо-Эмилия был мудрым государем и человеком практичным - и он решил, что раз уж нельзя отказаться от предлагаемого ему союза, то надо извлечь из него максимальную пользу. И он заломил за свое согласие неслыханную цену - он потребовал, чтобы к предлагаемому ему приданому Лукреции размером в 100 тысяч дукатов было приложено еще и "... одеяние невесты ...", равное по стоимости ее приданому. В "одеяние" по обычаю входили всевозможные одежды, утварь и драгоценности - и цена всего этого зависела от состояния роднящихся семей, и оговаривалась в специальном соглашении - но стоимость его в 100 тысяч золотых как-то даже и прецедента не имела. Но папа Александр VI был широким человеком, и для любимой дочери ему было ничего не жалко.
Он согласился.
IV
О перемене своего статуса Лукреция Борджиа узнала из того, что на банкетах ей стали подавать еду на серебряной посуде - согласно обычаю, даже в высшем обществе такая честь подобала только замужним женщинам, а не девицам и не вдовам. Ее брак с Альфонсо д’Эсте был формально заключен в мае 1501 года, и в Риме его отмечали в высшей степени торжественно: папа Александр объявил о нем в консистории кардиналов, в городе звонили все колокола, и вообще повсюду - по крайней мере, в теории - царило всеобщее ликование. Расхождение между теорией и практикой имело причины, и состояли они в том, что папа Александр даровал Ферраре право не платить налог в папскую казну, полагавшийся Святому престолу по статусу номинального "...сеньора Феррары...". Кардиналы возражали против такой уступки и говорили, что семейные интересы данного конкретного папы римского не должны ставиться выше интересов Папской Области как светского владения Церкви.
Но Александр VI не посчитался с их возражениями - дело было слажено. Брачный контракт был подписан 26 августа в Риме, а шесть дней спустя в Ферраре, в герцогском замке Белфиоре, брак был заключен, хотя пока что и заочно - Лукреция все еще оставалась в Риме. Она, правда, отправилась в церковь Святой Марии дель Пополо - возблагодарить Богородицу за дарованное ей счастье. Понятное дело, дочь папы Александра не могла пойти в церковь просто так - ее сопровождала целая процессия, в которой было три сотни всадников, включая послов Франции и Испании, и четырех епископов. В знак радости Лукреция по обычаю подарила свою накидку одному из своих шутов - странный обычай, но шуту так не показалось. Накидка была шита золотом и стоила по меньшей мере три сотни дукатов - и он помчался по улицам Рима с этой накидкой на плечах и с криком:
"Да здравствует мадонна Лукреция, великая герцогиня Феррары!".
В замке Святого Ангела со стен палили пушки, улицы Рима были украшены и иллюминованы - а 15 сентября в Ватикан прибыли послы из Феррары, Джерардо Сарацени и Этторе Белиннгхери, оба почтенные юристы и дипломаты с большим опытом. Они должны были приветствовать свою будущую герцогиню, но она оказалась утомленной, и вместо нее с ними беседовал кардинал Франческо Борджиа. Послам сообщили, что мадонна Лукреция пребывает в своих покоях, потому что нуждается в отдыхе, ибо пиры и церемонии, связанные с ее браком, непременно требуют ее присутствия, и частенько затягиваются до глубокой ночи. Вполне понятно - пиры задавал новый Чезаре Борджиа, герцог Романьи, брат мадонны Лукреции. И всем было известно, что уж кто, кто - а он истинный мастер повеселиться. Где-то в самом конце октября для отца и для любимой сестры он устроил в своих покоях в Ватикане целый праздник. Пир и правда вышел поистине замечательный.
Он, можно сказать, вошел в историю как “…банкет рассыпаемых каштанов…”.
V
Согласно нашему бесценному источнику, запискам Иоганна Бурхарда, дело с банкетом было обставлено так: в число приглашенных гостей включили и 50 проституток. Их как раз примерно в это время стали называть куртизанками - а до того они были просто "грешницы" или "блудницы". Понятное дело, герцог Романьи не поскупился. Нанятая им "группа сопровождения" - если уж мы будем прибегать к современной терминологии - состояла из самых молодых и красивых женщин, каких только можно было найти в Риме, иx услуги стоили существенных денег.
После ужина, когда гости уже изрядно набрались вина, а сумерки сгустились до того, что столы уставили канделябрами с зажженными свечами, начались танцы. Куртизанки и в этом искусстве разбирались вполне профессионально, это им требовалось для успеха в их основном занятии, так что танцы пошли очень оживленными, особенно после того, как они разделись. Ну, а потом по знаку распорядителей пира канделябры переставили со столов на пол, а по полу рассыпали каштаны. Теперь куртизанки должны были собирать их, ползая на четвереньках между зажженными свечами - гостям же было предложено поохотиться не за каштанами, а за девушками. Пир плавно перешел в фазу свального греха, причем тех, кто показывал наиболее впечатляющие результаты, награждали чем-нибудь ценным.
Судейство было самым что ни на есть честным и объективным, поскольку состязания проходили на глазах у всех, да и жюри состояло не из каких-нибудь посторонних арбитров, а из самих участников оргии. То, что "...пир с рассыпанием каштанов..." состоялся и проходил примерно так, как это описано выше - это совершенно бесспорно. Бесспорно так же и то, что на пиру были и папа Александр, и его дочь, Лукреция Борджиа - банкет, в конце концoв, давался в их честь. Но что интересно, так это то, что оспаривается факт их присутствия на банкете в то время, когда там началось самое интересное – “…сбор каштанов…”. Доказательств нет - ни "за", ни "против". Выдвигается предположение, что будущая герцогиня феррарская не захотела бы порочить свое честное имя, оставаясь на таком пиру, в то время как в Риме присутствовали послы ее свекра, герцога Феррары. Честно говоря, аргумент этот кажется мне слабым, и не потому, что скандальная версия всегда интереснее.
Но на вещи все-таки есть смысл смотреть в контексте событий. И вот как раз для освещения контекста нам есть смысл взглянуть в записки Бурхарда еще разок. Вот что мы там находим:
“…какой-то крестьянин пришел в Рим через ворота Виридария (возле Ватикана), ведя в поводу двух кобыл, груженных дровами. Его перехватили папские слуги, которые отняли у него лошадей, срезали веревки, державшие груз, скинули его на землю, и отвели кобыл во внутренний двор дворца. Туда же выпустили четырех жеребцов из папских конюшен - и они немедленно начали драться и кусать друг друга, стараясь взгромоздиться на кобыл и покрыть их. Папа римский и его дочь, донна Лукреция, смотрели на это зрелище с балкона с видимым удовольствием, и звонко смеялись…”.
То есть папа Александр вместе с дочерью решил посмотреть на конскую случку, нашел это зрелище забавным, и даже и не подумал как-то скрыть это свое развлечение от тысячи глаз, за ними наблюдавших. И мнение послов Феррары на этот счет его нимало не обеспокоило. И даже более того - утверждалось, что сразу после представления Александр Шестой и его дочь удалились в его личные покои и оставались там вдвоем и наедине довольно длительное время. Утверждалось также, что они там занимались любовью, но проверить это утверждение никак нельзя.
В него, правда, верил весь Рим - но, конечно, злые языки чего только не наболтают ...
