Рассказ
Посвящается первокурсникам 2023/2024 уч.г.
Пятигорского государственного университета
В тексте используются стихи
Маргариты Готман с разрешения автора.
Я сам расскажу
о времени
и о себе
В.В. Маяковский
— На этом повестка расширенного заседания комитета ВЛКСМ биолого-почвенного факультета МГУ исчерпана, заседание закрыто. Запишите в протокол. — пафосно протрубил Фу-Фу (точнее — секретарь комитета комсомола биофака Феликс Фурин) со своей трибуны. С той самой, с которой, не так давно, громил вейсманистов-морганистов и прочих апологетов продажной буржуазной девки-генетики академик-орденоносец товарищ Трофим Лысенко. — Но прошу не расходиться, есть ещё ряд технических вопросов.
Экий хитрец! В протокол запишут текущее время окончания, а он ещё час будет мурыжить, но зато потом получит строку в партхарактеристике, что-то вроде «Решает вопросы оперативно, не склонен к затягиванию обсуждения».
— Костров, Миша! — (о, это — я) — ты у нас — иностранный сектор, тебе к среде подготовить тезисы к политинформации на тему «Миролюбивая политика СССР в ответ на агрессивное расширение НАТО», раздать их групоргам, провести инструктаж, написать отчёт в университетский комитет ВЛКСМ!
— Комиссар, — (Фу-Фу очень любил, когда к нему так обращаются, но я за глаза прозвал его «Пыльный шлем», ибо был этот комиссар каким-то нудным, пыльным, фуфушным, но чрезвычайно активным и громким) — у нас же зачётная неделя на носу, сессия, а мне еще доклад к конференции по генетике сдавать в научный отдел, все сроки горят.
— Так, Костров, попрошу не забывать о партийности в науке! Пока Запад бряцает оружием вдоль границ нашей Родины – миролюбивая политика должна идти впереди твоих личных научных интересов. Ладно, в помощь тебе пойдёт товарищ…товарищ… — глаза «Пыльного шлема» заскользили по задним рядам аудитории — товарищ Ельчук.
Фамилия незнакомая, мало ли тут народа болтается, а вдвоём все ж веселее. Познакомимся, а раз Ельчук, то зайдём в «гайку», возьмём по бутерброду с салом и с килькой, горилки по соточке, и разберём прокля́тых натовских агрессоров по косточкам. В конце концов, Феликс прав — без этой партийности карьеры не сделать, ни в науке, ни в поле. Понимать это я начал давно, и не зря лез во все эти комитеты и бюро. Да и повышенная стипендия моя была не только за хорошую учёбу, но и за эту «общественную нагрузку». Народ завозился, начал расползаться, пока не накрыло кого-то ещё.
— Это вы — Костров? — услышал я сзади невероятно мелодичный девичий голосок. — Товарищ Фурин дал указание нам скооперироваться.
Вот тебе, бабушка, и «гаечка» с соточкой…На меня смотрела пара огромных зелёных глаз из-под пушистых ресниц — Ельчук Рита, филфак, первый курс. Прикомандирована по межфакультетскому обмену с целью приобретения опыта у старших товарищей.
Насчёт старших товарищей — это она в точку, это — ко мне. Третий курс после «экватора» — сила, мощь, опыт, интеллект, особенно на фоне вот таких юных барышень. Могу научить многому! О, вот тут мои мысли понеслись семимильными скачками: какая там «гаечка» — перспективы открывались значительно более широкие!
Дело в том, что предки умотали с утра на дачу, оставив меня работать над докладом. Отец даже уступил свой кабинет с библиотекой. После того как он, доктор биологических наук, получил Сталинскую премию, мы переехали из коммуналки в Марьиной Роще в свежепостроенную высотку на площади Восстания и ощутили редкостное для той поры счастье отдельной просторной квартиры.
Загружая дачным скарбом новенький «Москвич-402», отец отдавал последние руководящие указания:
— Дробимость, комплементарность гена — за этим будущее! Я на эту тему даже мяукнуть не смел, а теперь, слава Создателю, с лысенковщиной покончено, тебе — все карты в руки! Сам Гайсинович читал твою предыдущую работу и положительно отозвался, а тут, возможно, и рецензию напишет. Цени! Так что за стол, и чтоб — пар из ушей!
— Сынок, — это уже, матушка — больше двух часов подряд за книгами не сиди, делай перерыв и гимнастику для глаз, помни, у тебя астигматизм! И не сутулься! Щи на плите, в «Кулинарии» заберёшь заказ — зразы, котлеты по-киевски и салат «Мимоза». — мамуля незаметно сунула мне в руку голубовато-серенькую 50-рублёвку.
Так что генетика с натовцами чуток подождут, от них не убудет. Пора с новой коллегой поближе знакомиться. А коллега — хороша, до чего хороша! Миниатюрная, худенькая, остроносая, две толстенные косы цвета зрелого одесского каштана. Глазищи с ресницами и волшебный голосок я уже упоминал, одета неброско, но и мы ж не на танцульках.
— Я тут первый раз, у вас всё такое интересное! — корпус биофака действительно стоит в стороне от других основных зданий МГУ и скрыт вековыми липами. В коридорах — запах мышей, опилок, карболки, витают легенды о призраке шестиногой собаки и сбежавших из вивария крысах-мутантах — всё это специфически действует на неподготовленную психику неофитов, особенно — нежных филологинь.
Прогулялись до моей родной лаборатории. Мышатина шибает в нос ещё сильнее, стены под потолок уставлены клетками, в одних — бурлит жизнь, в других — снимает свою жатву смерть, наука, увы, требует жертв. Среди стеллажей — одинокая фигура в заляпанном халате — наш затворник с замысловатым именем Маркслен. Светлый ум, горящие научным фанатизмом глаза, прожжённые химикатами покусанные руки — быть ему великим учёным, если не сожрут «пыльные шлемы».
— Рита, это — Маркслен, Маркслен, это — Рита!
— Угу. — бурчит франкенштейн, ничто, никто и никогда не сможет отвлечь его от предметных стёкол и чашек Петри. — Как твой доклад?
— А вот над ним-то как раз сейчас упорно работаю, отвечаю я, открывая одну из клеток — очередное испытание моей прелестнице.
— Рита, это — Лёня, Лёня, это — Рита.
Большой белый крыс радостно рысит по протянутой руке, обегает мою шею по плечам, щекочет щёки и нос голым розовым хвостом, оставляет на воротнике крысиное приветствие.
— Привет, Лёня, как дела — звонко смеётся девушка, подставляя ему ладошку.
Ах, что за ладошка, что за пальчики — тонкие, длинные, аристократичные. Крыс их обнюхивает, обшаривает, облизывает, я б также не отказался, но у меня всё впереди ещё.
— На самом деле его зовут К-148МФ. К — это контрольная группа, поэтому его Маркслен не колет всякой дрянью, а холит, лелеет, кормит до отвала, взвешивает и измеряет. Крыс авторитетный, только уж очень на нашего завлаба похож. — вновь серебряный колокольчик её смеха наполняет мрачноватые чертоги, лучшее, что слышала эта лаборатория с момента своего основания.
К метро подходим, уже взявшись за руки и болтая о какой-то чепухе, словно мы сто лет знакомы. Договариваемся встретиться через три часа на Горького у входа в театр имени Ермоловой, сам театр нам сейчас неинтересен, но место приметное. Времени заскочить переодеться (ей — в общагу, мне — домой) вполне достаточно.
А планы у меня наполеоновские. Произвести сногсшибательный эффект на юную первокурсницу, записать на свой боевой счёт ещё одну победу, насладиться триумфом. Всё идёт к этому, никто не сможет устоять перед моим обаянием! Рыбка и так плывёт в сети, дело за малым, впереди — самое интересное.
Место встречи было выбрано удачно, и его, как известно, изменить нельзя.
— Ого, Миша Костров, ты ли это? Настоящий «иностранный сектор!» — по Рите можно было сверять часы.
Удивляться было чему: шузы на манке, узкие трузера жёлтого вельвета, красные соксы, дивный, в клеточку, джакет цвета зелёнки из пузырька, оранжевый таёк с фиолетовой пальмой и чёрной обезьянкой — вот он, блестящий, манящий, презираемый жлобами, критикуемый «Крокодилом», образец настоящего советского стиляги, стиляги из Москвы. Причём, самостройными в этом луке были только шузы и дудочки, а всё остальное – натуральная фирма, фазер мой слыл больши́м демократом и баловал подарками из своих заграничных командировок.
Спутница моя выглядела вполне достойно: белый сарафан в тёмный горошек от совпаршива, ярко-красные крупные бусы, белоснежные кружевные носочки (ой, это зря!), чёрные «лодочки», в колер к ним — простенький ридикюль. Небось, с пол-общаги собрала всё лучшее, чтоб постараться не ударить в грязь лицом. Косы расплела, замечательный тяжёлый сноп раскидан по плечам и модно подвязан широкой лентой цвета насыщенного малахита. Не чувиха, однозначно, но и не жлобиха, вполне годно.
Хиляем по переходу через Брод, на другой стороне все наши уже кидают брэк, сползаясь к входу в заветный «Коктейль-холл».
— Хелло, Мик! (Мик — это я)
— Хай, Дэн! Хай, Пол! Хай, Макс! Лиззи, ю лук гуд! Кэт, — вери найс! Барби, шикарный хаер!
— Ой, а это кто тут такой красивый? — весёлая стайка окружает полукольцом нас со спутницей.
— Марго… — хватает на лету юная филологиня и берет инициативу в свои руки, слегка краснея и делая зачем-то книксен.
Чувихи недовольно фыркают, чуваки беззлобно гогочут и по очереди представляются.
— Так, братцы кролики, харри ап, шевели поршнями, нас ждут великие дела! — подгоняет Дэн, он у нас заводила и имеет свои способы проникновения в обход толпы, жаждущей попасть в заветную дверь.
Эх, друзья мои, если хотите увидеть настоящую жизнь посреди столицы первого в мире социалистического государства, то обязательно загляните в «Коктейль-холл» по адресу улица Горького, 6! Если, конечно, хватит толщины кошелька, смелости и терпения выстоять очередь. Атмосфера тут непередаваемая, чучей клянусь!
Заказываю подруге «Шампань Коблер», три шарика пломбира с шоколадно-ликёрной поливкой и кофе по-венски, себе — коктейль попроще и капучино, дома такой не сделаешь. Вмиг улетает моя повышенная стипендия, но не в деньгах счастье!
Дринкаем, растягивая удовольствие, болтаем ни о чём, зубоскалим под аккорды джазового квартета.
— Миша, то есть, Мик, тут так здорово! Какие друзья твои забавные! — шепчет мне в ухо подружка. — И вообще, сегодня у меня с утра столько нового и интересного!
У тебя всё первое и самое интересное будет вечером — по-мефистофельски про себя хохочу я, обнимая девушку за талию.
— Послушай, Мик, твои олды на викенд свалили? — отводит меня в сторону Макс.
— С утра ещё.
— Мне бы на пару часиков к тебе на хазу, нужно Барби подтянуть по сопромату. За мной не заржавеет, ты меня знаешь.
— Чувачёк, сорян, но у меня свои планы на сегодня.
— Ооо, Марго! — подмигивает корешок и отваливает. Найдёт, небось, себе гнёздышко, не впервой.
А процесс идёт в нужном направлении, — -Рита расслабилась, раскрепостилась. Непередаваемая атмосфера и «Шампань Коблер» своё дело делают на отлично.
— Послушай, а хочешь, я тебе свои стихи почитаю? — филология рулит!
— Конечно, хочу! Только не здесь. Поехали ко мне, там и почитаешь. К тому же, у меня все материалы по НАТО дома. Посмотрим, обсудим…
От станции «Площадь Свердлова» до моей «Краснопресненской» всего три остановки с пересадкой на «Белорусской». Огромная высотка нависает, затмевает, подавляет волю.
Провёл гостью через холлы и лифты блестящего сталинского ампира — детища гения архитекторов Посохина и Мдоянца, наблюдая за восторгом провинциалки.
На хазе расположились в «зале», жестом фокусника высыпал в хрустальную конфетницу шоколадную продукцию фабрики «Рот-Фронт» — «Мишка косолапый» (ха-ха, такая аллюзия) и «А ну-ка, отними!», выставил две бутылки лимонада с оригинальным названием «Лимонад» («Вкус и аромат напитка выражен сложной композицией лимона, яблока и груши» — гласит надпись на этикетке). Эх, жаль, нету «Шампань Коблера», но он своё дело уже сделал. И началось представление!
Почётное место в «зале» занимает новейшая радиола высшего класса «Дружба» завода им. Молотова — корпус дорогого полированного дерева, 11 ламп, желтоватый заманчивый свет шкалы настройки, магический зелёный глаз индикатора, три скорости, мягкий мощный звук. В отцовском кабинете — целый стеллаж пластинок. Увлечённый меломан, фазер тратит практически все свои инвалютные суточные с заграничных симпозиумов на музыку, да ещё заказывает своим коллегам-профессорам. Это вам не самопальный «рок на костях», не «скелет моей бабушки», а настоящие Columbia Records, Polydor, EMI, Decca.
— Пока чуваки с чувихами кочумают от джаза, он умирает, медленно, но верно. Все эти Бенни Гудмен, Дюк Эллингтон, Эдди Рознер и прочие «Чаттануги-чучу» — уже не хай кволити! Рок-н-ролл, твист — за ними будущее! Билл Хейли, Чак Берри, наши ровесники Элвис Пресли и Бадди Холли — вот те монстры, которые займут умы и выпотрошат манюшки из кошельков пипла. Король умер — да здравствует король!
Ставлю одного из них на проигрыватель, и мы стиляем сначала «атомным», затем «канадским». А у девчонки не хило получается, глаза блестят, волосы летают, мордашка розовеет! Пора переходить на «двойной гамбургский», а это, как всем известно — вариация слоуфокса, медленно и романтично. Включаю «Онли ю» от группы «Плэттерс», и мы плывем в танце, всё ближе прижимаясь друг к дружке.
Целую — так и знал, целоваться совершенно не умеет… Но я нежен и настойчив, она не сразу, но отвечает, сначала робко, потом всё увереннее. С удивлением понимаю, что поцелуй её действует на меня, как бокал «Шампань Коблера», выпитый залпом: пузырьки побежали по жилам, сладость ликера растеклась по рту, аромат лимона и вишни вскружил голову.
— Погоди, погоди, я обещала тебе почитать стихи…
— Потом, обязательно, потом — бормочу я, осторожно отыскивая на платье крючочки и пуговки.
Внезапно извернувшись, Маргарита выскакивает из объятий, ланью бросается в сторону к окну, полузакрывшись шторой, словно щитом, собравшись, как перед прыжком в пропасть, вдруг начитает говорить:
Королевою быть — не из лёгких удел —
(Счастье в мире земном слишком зыбко),
И непросто средь тысячи будничных дел
Сохранять, словно маску, улыбку.
Возле трона её — сотни рыцарей в ряд!
Комплиментов звучат водопады,
Льются трепетно-нежные звуки сонат
И волнующие серенады...
Только знает ли кто, что, когда отзвучат
Менестрелей журчащие трели,
Та, в чьей власти дарить либо рай, либо ад,
Вновь рыдает в холодной постели?..
Я как-то трусливо отступаю, спотыкаюсь о край софы и глупо падаю на мягкие пуфы, не в силах подняться.
Девушка, тем временем, становится увереннее, голос набирает силу, при этом оставаясь мягким и нежным:
Мне тебя не хватает... Прости за банальность.
Без банальностей жизнь наша — сложностей рой.
Ведь слова — шелуха, за которой реальность
Слов и мыслей, что душу терзают порой.
Мне тебя не хватает... Ну что за нелепость?!
Где же мудрость толстенных прочитанных книг?
Столько лет возводить неприступную крепость
И внезапно разрушить — всего лишь за миг?!
Мне тебя не хватает... И я проклинаю
Километры лежащих меж нами дорог!
Никого ни о чём не прошу, просто знаю:
Ты поймёшь даже то, что пишу между строк...
Мне тебя не хватает... Хоть я понимаю,
Слишком сложно всё это: ты там, а я — тут...
Счастье — это наркотик. К нему привыкаю.
И мечтаю о дозе счастливых минут!
Я был ошарашен, сбит с ног, словно Томас Николлс, внезапно пропустивший «троечку» от Владимира Сафронова на недавней олимпиаде в Мельбурне. Сбежал кое-как, трусливо, на кухню, проблеяв «приготовлю кофе». Нужно было собраться, прийти в себя.
Сломал три спички, зажигая конфорку, просыпал кофе мимо турки…
«Дурак! Идиот! Ничтожество! Напыщенный самовлюблённый болван! Мефистофель несчастный! Да как ты мог??? Поставить её на одну доску с румяными батонами и примитивными барухами? Она же, она же… такая…такая… Мик, крутой чувак, профессорский сынок… Да ты мизинца её не стоишь! Глупый пустой мальчишка в сравнении с ней!»
Вернулся в комнату — девушка сидела на краешке софы, напряжённая, с прямой спиной и ладонями на острых коленках. Я осторожно присел рядом, тоже на краешек, поставив между нами жостовский поднос с двумя дымящимися чашками. Тяжёлый аромат робусты помог заполнить паузу.
— И это — всё сама? Это же — гениально! Как ты смогла вот так прочувствовать и передать — ёмко, образно, нежно? Чудеса! Да наши восходящие звёзды — Белла Ахмадулина и Римма Казакова с тобой рядом меркнут совершенно! Пей кофе, остынет…
Рита послушно взяла тонкими пальчиками чашку.
— Правда? Не врёшь? Понимаешь… — она сделала маленький глоток, горький и резкий напиток придал ей сил. — Ты у меня — первый. Вот, целовалась сейчас впервые, и прочла их впервые тоже. Тем более — мужчине. Первый человек в мире, кому я доверилась, понимаешь? Мне очень, очень неловко…
— Погоди, сейчас и ты у меня будешь первая! — я убежал в комнату, малость помешкав, вернулся с листком бумаги в левой руке и диском в правой.
— Вот – сингл Чака Берри, на 45 оборотов, по одной песне с каждой стороны. «Maybellene» — это самое новое, самое хитовое и крутое на сегодняшний день в рок-н-ролле. А это — он же, только на бумаге. У отца есть печатная машинка, фирменная «Олимпия», он меня к ней приучает: «обезьяна стала человеком, когда освоила клавиатуру». В целом так: диссертации, статьи разные принимают только в печатном виде. Вот и осваиваю, становлюсь человеком потихоньку. Короче, беру песню, разбираю слова, делаю дословный перевод и печатаю в две колонки. — я завёл радиолу, поставил тонарм на чёрную дорожку, сероватый лист протянул Маргарите.
Отодвинув в сторонку поднос с пустыми чашками, она устроилась на софе поудобнее, поджав под себя изящные ножки, не отрываясь от листка и шевеля губами, прослушала всю песенку до конца.
Мэйбеллин,
Вай ю кэнт би тру?
Мэйбеллин,
Вай ю кэнт би тру?
Ю дан стартед бэк дуинг зе синг
ю юзет ту ду.
Эз ай воз мотивэшин оувер зе хилл
Ай соу Мэйбеллин ин коуп де вилл
Кадиллак роллин он зе оупен роуд
Насин аутран май ви эйт форд
Кадиллак донт воут найнти файв
Бампер ту бампер роллинг сайд бай сайд.
— Любопытно. А зачем тебе всё это?
— Как зачем? Обязательно кто-то захочет спеть. С аккордами всё просто — любой гитарист их сможет снять самостоятельно, в меру своих способностей. А с текстом как быть? «На костях» половины слов неслышно, поэтому, чтобы петь — берём этот лист и поём. А перевод — просто для понимания сути. Эх, было бы здорово перевести в рифму!
Поэтесса вдруг вскочила и заходила из угла в угол, словно пантера по клетке.
— Таак… Петь по-английски будут однозначно с рязанским акцентом - позорище, смех один. Делать художественный перевод — совсем непросто. Только зачем эти сложности? Берём ключевую фразу и подгоняем под неё любую русскую, главное — чтоб в музыку и ритм ложилось. Потом ваяем простейший текст, лишь бы попадать в ноты и хоть какая-то рифма, а смысл — дело десятое. Далась тебе эта Мэйбеллин! Вот смотри: — девушка запустила пластинку с начала, скинула с торшера абажур — получилась стойка микрофона и, приплясывая, запела в унисон с Чаком:
Может быть,
На закате дня
Может быть,
Я встречу тебя…
— Стоп, стоп, старушка, хочешь сказать, что переводить не обязательно, достаточно сделать похожий текст?! Йоо-хо! — и мы заскакали в безумном термоядерном танце, хором перепевая бедного побледневшего негра:
Ты моя, бейби! Ты моя!
Может быть, я встречу тебя!
Ура — ура! Скоро наши песни будет петь вся Москва!
— А зачем нам преклоняться перед западом? — Рита легко восстановила дыхание после этих невероятных прыжков. — Давай свой рок-н-ролл сочиним! Или твист. Например, про кота. Живёт у нас в общаге за углом чёрный кот, а его никто не любит, шпыняют почём зря. Потому что он перебегает всем дорогу. А кот на самом деле — добрый.
— Давай! Про кота! Про чёрного! Про белого! Про рыжего! Про трёхцветного!
— Милый генетик, трёхцветные — только кошки…
В этот раз она целовалась значительно смелее, но давать рукам волю и торопить события мне расхотелось однозначно.
…
Мы просидим, взявшись за руки всю короткую ночь, пока «утро не раскрасит нежным светом стены древнего Кремля», болтая о вещах, невероятно важных для нас: стихах, полётах в космос, целине, музыке, мирном атоме, молодёжном фестивале, который откроется всего-то через пару месяцев…
Проголодаемся, и будем, смеясь и толкаясь, наперегонки черпать суповыми ложками «Мимозу» прямо из салатницы, закусывая «Бородинским». По прохладе, уворачиваясь от струй поливальных машин, побежим к открытию станции метро «Краснопресненская» — новенькой, сверкающей, такой же юной и прекрасной, как и наша Москва, как вся советская страна, как и мы сами.
Я вернусь домой, и, полный энтузиазма, сяду за отцовскую замечательную «Олимпию» и на одном дыхании напишу самый лучший в мире доклад по генетике, раздроблю эти чёртовы гены на атомы, намешаю попурри из неаллелей и гаплоид! Прости меня, мамуля, но я не буду делать гимнастику для глаз, у меня же — пар из ушей, некогда отвлекаться на глупости.
А потом, мы с моей королевой, в две головы и четыре руки, так разберём-раскурочим этих натовских милитаристов, что они вкус трюфелей с шампиньонами в своём Брюсселе позабудут вовеки веков. Стихи отпечатаем и отнесём в «Московский комсомолец», в «Юность» — с руками оторвут! Прости меня, Феликс, я больше не буду звать тебя «пыльным шлемом», ты — умница и гений кадровой политики!
И ждёт нас столько света, счастья, любви и разных интересных свершений, сколько смогут принять и осилить наши молодые, крепкие тела и души! Впереди у нас — вечность!
А как же «Шампань Коблер»? А он своё дело сделал, спасибо ему. Штука весьма вкусная, но в жизни — не самая важная
