Стихам своим я знаю цену.
Мне жаль их, только и всего.
Но ощущаю как измену
Иных поэзий торжество.
Даже те, кто любил Адамовича, долгое время относились к нему свысока. И было почему: сначала один из многочисленных «жоржиков», составлявших свиту Михаила Кузмина, потом – один из Жоржей (Иванов-Адамович), вечной комической пары из всевозможных воспоминаний. Уединиться и стать самим собой Адамовичу удалось только в Париже.
И никогда ты к небу не был ближе,
Чем здесь, устав скучать,
Устав дышать,
Без сил, без денег,
Без любви, в Париже...
Иногда русским поэтам судьба отмеряет долгий срок. Не к добру такая щедрость. Долгий срок – это чтобы ещё при жизни поэта окончательно забыли.
Не было под конец жизни никого мрачнее в русской литературе, чем «щастливый» Вяземский, и только век спустя Адамович смог с ним потягаться. Критика-Адамовича, спасибо Цветаевой, ещё помнили, а вот поэта забыли, на Родине уж совершенно.
Есть поэты, к которым я отношусь несправедливо. Умом всё понимаю: талант или даже гений, а полюбить стихи не могу, восхищаюсь, но как-то вчуже. Виноватым себя чувствую, а ничего не поделаешь. Всё же поэзия – явление иррациональное: полюбить не заставишь, разлюбить не сможешь.
К Адамовичу я тоже отношусь несправедливо, но тут нет никакого чувства вины. Поэт он из невеликих, а я люблю его стихи, никогда не учил наизусть, но многое помню. И сам Адамович считал в поэзии главным не то, что заучиваешь наизусть, а то, что случайно запоминаешь.
Куртку потертую с беличьим мехом
Как мне забыть?
Голос ленивый небесным ли эхом
Мне заглушить?
Что-то в этих строчках, право, есть! А сколько голосов, которым отзывается небесное эхо, звучат для меня попусту?
«Nil admirari» – «не удивляйся», – сказал Гораций, и написанное Адамовичем – это стихи того, кто не может и не хочет удивляться. Предельный случай поэзии.
Адамович унаследовал от Боратынского известную холодность, но отказался от точности формулировок. Так получилось ещё мрачнее.
Одоевцева писала, что Адамович плохо помнил собственную биографию и очень удивлялся, когда ему рассказывали о событиях его юности. Казалось, все силы Адамовича ушли на литературу и то, что с литературой связано. Вот он и удивлялся: так я, выходит, ещё и человек! С каким-то интересным прошлым! Надо же…
Такой растворённости в литературе не бывает у больших поэтов, которые по-свойски управляются со словом. Василий Пушкин, умирая, жаловался на то, как скучны статьи Катенина, Александр Пушкин – просил морошки.
Адамовичу припоминали всё то злое, что он говорил о русских писателях. Хулитель Набокова, Цветаевой.
Это верно, если слушать Набокова и Цветаеву, но не читать Адамовича.
И творчество Набокова, и творчество Цветаевой Адамович высоко ценил и прямо писал об этом, невзирая на все личные и литературные распри.
Критика Анненского «Книги отражений» является продолжением его поэзии, а поэзия понуждается критическими мыслями: «мухи-мысли ползут, как во сне, / вот бумагу покрыли, чернея…» «Книга отражений» отражает «Кипарисовый ларец» и сама отражается от его лаковой поверхности.
У Адамовича всё не так. Умник и остроумец в критике, он намеренно скуп на слова и на мысли в поэзии.
Может быть, единственным другом Адамовича был Георгий Иванов и, может быть, эта дружба сохранилась, несмотря на всю холодность или даже неприязнь последних лет. Всё-таки их музы были сёстрами… И не так важно, сколько кому таланта досталось… Оба они входили в Цех Поэтов, на обоих так или иначе повлиял Гумилёв.
Адамович, Георгий Иванов и Одоевцева жили в Петрограде в одной квартире.
«Георгий Иванов шутя говорил, что Адамович феноменально, гениально, нечеловечески скучает, и это заменяет ему вдохновение», – писала Одоевцева.
Имена, имена, бесчисленный ряд имён, весь неудобочитаемый пантеон советской литературы: Гладков, Сейфуллина, Серафимович – обо всех Адамович написал. Как представишь, что надо всё это прочесть! А советская литература всё не унималась, чтобы бесконечно множился этот сизифов труд критика.
Одним из псевдонимов, которым пользовался Адамович, как раз и был «Сизиф»!
Адамович был критиком на злобу дня, но и классикам от него иногда доставалось. Я не знаю, кто ещё так третировал Фета.
И даже Пушкину перепадало. По словам Адамовича, Пушкин по сравнению с Марциалом писал «темно и вяло», и был даже глупее Канта! А всё значение «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова» – в отдельных гениальных строчках, над которыми нависает громада остального, в принципе, лишнего текста.
«Величие замысла» претило Адамовичу. Интересно, что он думал о «Божественной комедии». Поэт, назвавший один из своих сборников – «Чистилище»!
Читая Адамовича, поневоле вспоминаешь о роковом «или-или» русской поэзии. Пушкин – Лермонтов. Если любить Лермонтова так, как его любил Адамович, то поневоле начнёшь отстраняться от Пушкина.
Адамович с ужасом вспоминал, как в молодости он намеревался доработать и выпустить «Исправленного Пушкина».
Адамович отметил, что Маяковский в главном наследует Гоголю. Дар преимущественно сатирический, а когда пытается создать что-то положительное, то решительно ничего не выходит.
Достаточно было в статьях Адамовича всякого случайного и несправедливого. Ну так если писатель не готов ради красного словца отделать родного отца, то делать ему в литературной критике нечего.
Адамовичу, автору несильной, аккуратной поэзии, Цветаева была противопоказана, её плодовитость казалась ему ужасающей. Но писать о русской поэзии и не упомянуть Цветаеву было невозможно.
«Надо очень любить поэзию Цветаевой, чтобы терпеть её прозу», – писал Адамович, и трудно с ним не согласиться. Когда Цветаева решила выяснить свои отношения с Адамовичем в прозе, её участь была решена. Статья «Поэт о критике» написана бранчливо и глупо. Явно звучит «сухой, дерзко-срывающийся голос». А на это выражение Цветаева прям-таки накинулась:
Первое, что я почувствовала – невязка! Срывающийся голос есть нечто нечаянное, а не нарочное. Дерзость же – акт воли. Соединительное тире между «дерзко» и «срывающимся» превращает слово «дерзко» в определение к «срывающимся», то есть вызывает вопрос: как именно срывающимся? не: от чего срывающимся?
Может ли голос сорваться дерзко? Нет. От дерзости, да. Заменим «дерзко» – «нагло» и повторим опыт. Ответ тот же: от наглости – да, нагло – нет.
И это едва ли треть ее дерзко-срывающихся ламентаций! Уже и понять ничего невозможно, а Цветаева всё никак уняться не может.
Полемика с Цветаевой никому никогда не оставляла места для спора – «безумная Марина» сама доводила себя до белого каления, сама отвечала на свои доводы и захлёбывалась правдой, отплёвывалась ложью, не особо трудясь отличать одну от другой.
В своих статьях Адамович редко что-то доказывал и редко с чем-то спорил. Ему было достаточно высказать мысль, и не волновали её дальнейшие пути. В этом смысле он был идеальным противником для Цветаевой.
Если уместно здесь добавить, то в Цветаевой не было ни на гран ума и таланта, только голимые дурость и гениальность, но уж их было отсыпано с избытком.
Есть в Книге Бытия такая история: взбирается на высоты Валаам, дабы проклясть народ Израиля, а Б-г что-то такое сотворяет с его голосом, что вместо проклятия получается благословение. Цветаева, дабы опорочить Адамовича, собрала цитаты из его «Литературных бесед», назвала она этот сборник – «Цветник». Почему-то Цветаевой показалось, что противоречия губительны для репутации критика. Но как есть изменчивая, протеевская природа поэзии, так ей соответствует протеевская природа критики.
Лев Толстой, когда его обвиняли в непоследовательности, возражал, что он не попугай, чтобы всегда повторять одно и то же.
Если нет времени читать бесчисленные статьи Адамовича, можно прочитать «Цветник», и сразу станет ясно, с каким умным и талантливым писателем мы имеем дело.
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь вас нет.
Когда Адамович решил подытожить в стихах взаимоотношения с Цветаевой, появилось едва ли не единственное его пошлое стихотворение.
Мало кого из критиков будешь читать, если рассматриваемое произведение неинтересно. А вот Адамовича можно читать, даже если бы он писал критическую статью о расписании поездов. А может, и в самом деле есть у девяти муз нелюбимая младшая сестра – муза критики.
Кому кроме Адамовича удавалось писать самодовлеющую критику? Пушкину? Это не пример: у Пушкина любая заметка, записка, отписка, описка – великая литература. Анненскому. Пожалуй, и всё. Даже критические статьи Чуковского читаются не как литература, а как история литературы.
Как-то на заседании «Зелёной лампы» в пылу спора Мережковский вскрикнул: «Господа, с кем же вы? С Христом или с Адамовичем?»
В пушкинскую эпоху играли все: не только воображение, но сама История метала свой пёстрый фараон. Надо было быть тихим, незаконнорожденным сыном века, как Жуковский, чтобы не поддаться общей истерии.
Адамович стал азартным игроком в те времена, когда такое пристрастие много чего индивидуального говорило о человеке. Это уже была беда, ущербность, признак душевного нездоровья.
А проигрывал Адамович с воистину пушкинским размахом. Если он забывал о своих эпических провалах, то мог заглянуть в «На берегах Леты» – там Одоевцева услужливо напоминала, где и сколько.
На земле была одна столица,
Всё другое – просто города.
Только окончательно покинув Петербург, Адамович стал настоящим петербуржским поэтом. Сам Адамович очень серьёзно относился к разделению поэтов на московских и петербуржских. Все у него были на месте, только москвич Ходасевич незадолго до эмиграции понял, что он петербургский, а не московский поэт.
Друзья! Слабеет в сердце свет,
А к Петербургу рифмы нет, – писал Адамович, забыв о знаменитом сонете Волошина.
Ходасевич рассказывал, что Адамович, Георгий Иванов и Оцуп ограбили и убили в Петрограде какого-то богача, труп расчленили и выбросили в Неву. Адамовичу досталось нести голову. Адамова голова…
Как всё это не сопоставить с уголовной хроникой недавних лет?
Сам Адамович отметился в истории русской литературы худшей сплетней: с его лёгкой руки пошли ходить по эмиграции истории о коллаборационизме Георгия Иванова и Одоевцевой. И если оправданием Ходасевича служит то, что в его истории никто не верил, то Адамовичу так не повезло.
Набоков пародийно вывел Адамовича в романе «Дар» под именем Христофор Мортус. К огорчению автора, Адамович признал пародию удачной. Следующая набоковская шутка в «Пнине» была уже откровенно сзади ниже пояса: Жорж Уранский. Уранистами в те времена называли мужеложцев.
«Философским» смыслом «Парижской ноты» было передать правду без прикрас, что бы это ни значило. Адамович почитался поэтами «Парижской ноты» как наставник и вероучитель.
В отличие от гумилёвских, последователи Адамовича все были одним миром мазаны, как под одну гребёнку стрижены.
Адамович – поэт тонких чувств, тонкий поэт. Но определение «тонкий» после пушкинской эпиграммы на Воронцова звучит как-то сомнительно.
Многие голоса русской литературы отшумели, а тихий, подлинный голос Адамовича звучит до сих пор.
О, ангел мой, холодную заботу,
Сочувствие без страсти и огня
Как бы по ростовщическому счету
Бессмертием оплачиваю я.
Так писал Адамович о любви, так разочлась с ним русская литература.
***
Куртку потертую с беличьим мехом
Как мне забыть?
Голос ленивый небесным ли эхом
Мне заглушить?
Ночью настойчиво бьется ненастье
В шаткую дверь,
Гасит свечу... Мое бедное счастье,
Где ты теперь?
Имя тебе непонятное дали,
Ты – забытье.
Или, точнее, цианистый калий -
Имя твое.
***
Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись... И то не всегда.
И только. Но брезжил над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет.
***
Наперекор бессмысленным законам,
Наперекор неправедной судьбе
Передаю навек я всем влюбленным
Мое воспоминанье о тебе.
Оно, как ветер, прошумит над ними,
Оно протянет между ними нить,
И никому не ведомое имя
Воскреснет в нем и будет вечно жить.
О, ангел мой, холодную заботу,
Сочувствие без страсти и огня
Как бы по ростовщическому счету
Бессмертием оплачиваю я.
***
Ночью он плакал. О чем, все равно.
Многое спутано, затаено.
Ночью он плакал, и тихо над ним
Жизни сгоревшей развеялся дым.
Утром другие приходят слова,
Перебираю, но помню едва.
Ночью он плакал. И брезжил в ответ
Слабый, далекий, а все-таки свет.
Аникин Дмитрий Владимирович. Родился в 1972 году в Москве. По образованию — математик. Предприниматель. Публикации в журналах и альманахах: «Prosodia», «Слово\Word», «Перископ-Волга» «Нижний Новгород», «7 искусств», «Сетевая словесность», «Клаузура», «Русский колокол», «Русский альбион», «Русское поле», «Русло», «Золотое Руно», «Новая Литература», «Зарубежные задворки», «Русский переплёт», «Великороссъ», «Камертон», «Тропы», «Новый енисейский литератор», «Фантастическая среда», «Айсберги подсознания», «Русское вымя», «Фабрика Литературы», «Точка зрения», «9 муз», «Арина», «Littera- Online», «Поэтоград», «Вторник», PS. Лауреат конкурса «Золотое перо Руси». Шорт-лист конкурсов «MyPrize 2024», «Мыслящий тростник». Автор книг «Повести в стихах», «Сказки с другой стороны», «Нечетные сказки».
