Посмотрел недавно запись интервью с известным критиком Анной Наринской и услышал интересную для себя мысль о том, что традиционные споры о подлинности авторства Шекспира, по сути, не что иное, как недоверие к понятию гений. Точка зрения антистратфордианцев сводится, преимущественно, к тому, что житель маленького городка в предместьях Лондона (Стратфорд насчитывал в то время около полутора тысяч жителей) Уильям Шекспир был малообразованным сыном перчаточника. Поэтому приписываемые гениальному поэту тексты являются, по всей видимости, коллективным творчеством британской аристократии шестнадцатого века, эпистолярными шалостями баронов, герцогов и, возможно, их жен. Наринская напоминает в этой связи о номинальном образовании Бродского. Как известно, у будущего нобелевского лауреата не было не только высшего, но даже среднего образования – он окончил лишь семь классов и, возможно, именно свобода от насилия, названного советским литературным каноном, впоследствии помогла ему стать поэтическим феноменом.
Услышав предположение Наринской, я невольно подумал о том, что известные разговоры об убийстве Есенина также являются, кроме всего прочего, следствием вышеупомянутого скепсиса. Назовем его синдромом недоверия к гениальности. Не буду сейчас долго и аргументированно отстаивать одну из версий смерти поэта. Скажу лишь, что аргумент, основанный на небрежностях проведенной в 1925 году, судмедэкспертизы, ошибках в милицейском протоколе (которые, действительно, имели место быть), а, стало быть, попытках замести следы убийства, не выдерживает сколько-нибудь пристальной критики.
Однажды мне посчастливилось пообщаться с практикующим советским, а позже российским патологоанатомом и поговорить на самые разные темы, включая самоубийство Есенина. Не будучи приверженцем определенной версии есенинского конца, специалист тем не менее поведал мне примерно о следующем (воспроизвожу его слова по памяти). “Если вам доведется заглянуть в архивы и наугад взять в руки любое судебное заключение о смерти, вас, скорей всего, ожидают любопытные сюрпризы. С большой долей вероятности, при внимательном изучении выбранного вами дела в нем обнаружатся мелкие (а иногда и крупные) шероховатости, ошибки, несостыковки а, возможно, и откровенные ляпы. И уж, конечно, всегда найдется материал для разнообразных придирок, особенно если изучающий ставит перед собой именно задачу придраться,” – заверил эксперт. Этот разговор состоялся лет пятнадцать назад, и говорили мы о тогдашней современности или о не слишком далеком прошлом. Поэтому вывод о неминуемой процессуальной неразберихе в стране, еще не полностью залечившей в 1925 году раны недавней гражданской войны, напрашивался сам собой.
Однако цель этих заметок не разбор причин смерти Есенина, а разговор о недоверии к понятию «гений», простите за вынужденный рефрен. О непонимании или о нежелании признать факт того, что на этой земле изредка появляются на свет индивидуумы с не обязательно линейным и отличным от нашего среднестатистического, восприятием реальности, с иной амплитудой эмоциональных колебаний и перепадов. Я слышал много различных обоснований упомянутой версии убийства и одним из перлов их, как говорят криминалисты, доказательной базы стала реплика одной, уже не молодой и не скажу, что безнадежно безграмотной дамы: “Зачем же ему было убивать себя, если он был таким молодым и красивым”? Но абсолютным апофеозом подобного взгляда на событие стало другое высказывание: “У Есенина не могло быть клинической депрессии – он был простым крестьянским парнем”! Я специально привел самые неотразимые по степени убедительности примеры, но спектр мнений ревнителей версии убийства, как известно, куда более широк и непредсказуем. За аргументацией даже самых непредвзятых представителей этой линии мысли почти всегда стоит изначально ошибочная презумпция одинаковости человеческих мотиваций, попытка поставить гения на собственное место.
Вышеописанный “синдром недоверия” распространяется не только на признанные величины прошлого, но и на крупные, неординарные дарования современности, хотя можно ли безошибочно определить грань за которой заканчивается “талантливость” и начинается “гениальность”? Как бы то ни было, часто воспроизводимые сентенции о том, что книги Виктора Пелевина – не что иное, как плод коллективного труда литературных батраков, а самого писателя не существует в природе - тоже результат вышеописанного коллективного скепсиса. Я, конечно, не ставлю Пелевина в один ряд с Есениным и, тем более, с Шекспиром, да и жанр несколько иной. Речь, тем не менее, идет о большом современном писателе. Да, о неровном, повторяющем себя любимого, а в последние годы будто желающим убедить нас в безраздельности своих познаний, в непредсказуемости своей фантазии и поэтому местами трудно читаемом. И все же романы Пелевина “Generation П” (1999), а несколько позже “Числа” (2003) остаются блестящей зарисовкой российских девяностых и постиндустриального общества в целом.
В самом начале своего творческого пути Пелевин выбрал, на мой взгляд, правильную стратегию максимальной отстраненности от писательского цеха и любых литературных тусовок, равно как от большинства журналистских (выражусь помягче) дерзаний. Но является ли это основанием для домыслов о подлинности писателя-Пелевина? Мистификаторы уверены в том, что известный обществу визуальный образ популярного прозаика — не более чем картинка, крышующая смелый проект неизвестных криэйторов от литературы. Но при всем уважении к Виктору Олеговичу должен заметить, что для персонификации подобного фэйка можно было выбрать куда более раскованную и красноречивую в живом общении фигуру, нежели замкнутый автор “Generation П”. Откуда столь непоколебимая убежденность в том, что постсоветская реальность не способна породить (сейчас я стану объектом желчных возражений) аутентичные литературные дарования?
С историей спора об авторстве “Тихого Дона” я знаком лишь поверхностно, но смею предположить, что у истоков данных сомнений, кроме тривиальной зависти, стоит некоторая одиозность имиджа М. А. Шолохова (то, каким писатель виделся инициаторам споров об авторстве романа). Автором эпоса о донском казачестве и нобелевским лауреатом должен был стать кто-то более изысканный и образованный, нежели Миша Шолохов (напомню, что в момент первой публикации романа последнему было всего 23 года) с его простоватым юмором и крестьянской хитрецой. Несмотря на то, что это книга о народной стихии, написанная с широким использованием местных диалектических особенностей и речений. Допускаю, что статский советник Федор Крюков, литератор с казацкими корнями, но получивший блестящее петербургское образование, по мнению “сомневающихся”, больше соответствовал роли автора известного всему миру бестселлера. Естественно, я сейчас передаю возможные рассуждения скептиков, в основе которых заложено все то же недоверие к гениальности в различных его вариациях. У скептиков есть давно сложившееся представление о том, каким должен быть гений (или крупный талант), поэтому любой “засветившийся”, но не соответствующий этому эталону художник становится возможным объектом их неусыпных подозрений. Появился даже новый термин “дубиальность” (от английского doubt), означающий сомнение в подлинности авторства.
Я вспомнил о самых характерных, на мой взгляд, случаях недоверия к гениальности (к большому таланту), о нескольких самых настойчивых, известных мне, поисках плагиата и подлога. Но в литературном воровстве в разные годы и в разной форме обвиняли Гете, Бальзака, Стендаля, Джека Лондона, Герберта Уэллса, Тургенева, Набокова, Ильфа и Петрова, К. Чуковского и целый ряд других, известных и менее известных авторов, которых объединяло одно — синдром недоверия к масштабу их дарования. Но даже если обвинения в заимствовании сюжетов для отдельных произведений упомянутых литераторов имели под собой реальные основания, они справедливы лишь фрагментарно, не отменяя подлинности и аккумулятивной значимости таланта перечисленных выше фигур.
В то же время, автор этих заметок – убежденный противник известной сентенции о том, что поэт в России (и не только в ней) больше, чем поэт; писатель – инженер человеческих душ, а литература - нечто большее, чем искусство, поскольку формирует ценности, взгляды, паттерны поведения и т. д. Сегодня эта мировозренческая позиция продолжает терять своих многочисленных адептов и, слава богу, ибо, отражая реальность в крайне искаженной форме, ведет к весьма опасным, иногда фатальным, разочарованиям.
Как Достоевский мог быть антисемитом? А Бродский имперцем и автором оскорбительных строк об украинцах? Как он мог поносить недавних друзей и коллег по цеху? Как Есенин посмел дружить с чекистами, а Горький петь дифирамбы гэпэушной охране Гулага? Все очень просто, гениальность не гарантирует нравственной высоты и скажу больше, хорошо, что реальность именно такова. Иначе мир был бы слишком сусально скучен и логично предсказуем. Смешон и противоположный стереотип, едва ли не обязующий талантливого человека быть мерзавцем. Неприятное впечатление оставляют многочисленные “низвергатели гениев”, искатели блох, люди, не щадящие времени на натяжку фактов и изобретение самых нелепых теорий о нечистоплотности канонических фигур.
Подытожу сказанное наименее претенциозным образом. Литератор это ремесло, такое же, как плотник, сантехник или банковский клерк. Ремесло не более и не менее почетное, нежели перечисленные выше профессии, но оставляющее больший простор (или возможность) для творчества, а значит, и гипотетической, редко реализуемой гениальности. Февраль, 1925
Сергей Григорьевич Шабалин — поэт, журналист, эссеист. Номинант премии “Московский счет”, лауреат журнала “Новая Юность”, член редколлегии журнала “Слово\Word”, член союза писателей Москвы. В 2002–2003 продюсер и ведущий литературной программы “Стойло Пегаса” на радио “Новый Век” (Н-Й). Родился и вырос в Москве, в 1977 уехал вместе с семьей в США. Учился в “Квинс Колледж”. Окончил ньюйоркский художественный колледж «Сenter for the Media Arts» (факультет дизайна). Работал охранником, таксистом и др. Стихи, эссе и статьи публиковались в журналах “Время и мы”, «Новая Юность», “Континент”, “Новый Журнал”, «Дружба народов», “Prosodia”, “Зинзивер”, “Арион”, в газетах “Новое Русское Слово”, “Независимая газета”, “Труд” и др. Автор четырех сборников стихов. В настоящее время живет в Нью-Йорке.
