Историческая новелла (часть вторая, начало в №124)
Наш поручик Ржевский тем временем обосновался и на рынке компьютерных игр. Российская компания “Сатурн Плюс” под протекцией компании "Бука" представила игру-квест "Приключения Поручика Ржевского" (2000). Наряду с популярнейшими Штирлицем и Чапаевым, отвага и гусарство бьют здесь через край. Создатели игры, оставя в стороне довольно-таки сальный юмор, рассказывают историю жизни сего забавника. Текст изобилует крутыми сюжетными поворотами с героями как реальными, так и вымышленными, литературными. Ему, к примеру, вроде бы довелось общаться с изощренным сердцеедом Джакомо Казановой (1725-1798) или же вдруг нежданно-негаданно посетить светский раут (“кислотную дискотеку”) с современным диджеем и рэп-исполнителем Богданом Титомиром. Ржевский погружается на самое дно океана, аж на 80000 вёрст вглубь, причем делает это вкупе с жюль-верновским капитаном Немо. И уж совсем зловещим выглядит топор, который наш герой нежданно-негаданно презентует Родиону Раскольникову для расправы над отвратительной старухой-процентщицей (“Преступление и наказание” Федора Достоевского).
Но, пожалуй, в первую голову наш герой одержим неукротимым женолюбием. Приметна телевизионная игра-аркада “Поручик Ржевский” (2010), где этот ухарь главенствует... в борделе. Ведь давным-давно известно: гусарская сила неисчерпаема, а наш поручик готов делать это самое сутки напролет и где угодно – на сеновале, на природе, на крыльце, на корабле, так что даже самые закоренелые недотроги так и льнут к этому русскому мачо. Слышен сладострастный женский визг: “Открывайте шампанское, гусары в городе!” Везде, где появляется поручик, барышни теряют голову, чувствуя неугомонного самца. О нем говорили, что Ржевский любит заниматься сексом, не отстегивая при этом шпор (и даже не снимая сапог). А тот и рад стараться, ведь амурные дела – это как раз “конек” Ржевского: нет барышни, что устоит перед его чарами – он уломает любую. Перед нами сколь непродолжительный по времени, столь и интенсивный игровой процесс. А участники интерактивной игры должны помочь Ржевскому быстро и качественно “обслужить” плотоядных барышень. Лозунг его однозначен, красноречив и категоричен: «Быстрее, выше, бодрее».
Память о Ржевском увековечена разно. Что до живописи, ваяния и зодчества, то здесь приходит на ум, прежде всего, рисунок Сергея Мироненко, участника группы под названием “Мухоморы”, – “Поручик Ржевский” (1978), выполненный в стиле московского концептуализма. А в 1979 году создатель жанра так называемой ”свободной притчи” Владимир Овчинников представил картину с аналогическим названием. К середине же 1990-х годов востребованность такого гусара «денисо-давыдовского типа» достигла пика популярности. Искусствоведы лишь разводили руками, толкуя о создании разных монументов с изображением сего гусара как о его “необъяснимой потребности”. Многие не в силах растолковать, почему на постсоветском пространстве и, в частности, с XXI века “изустному” фольклорному Ржевскому ставятся рукотворные памятники. Он увековечен и в камне, и в чугуне, и в бронзе. Очень точно выразился на сей счет некий анонимный любитель военной истории: “Очень приятно, когда памятники ставят не на постамент, а вот так просто. Создается ощущение живого человека”. Сказано это об уютном дворике “Гусар”, расположившемся в Минске, на пешеходной улице рядом с городским Музеем по адресу: Революционная, 8. Изваял бронзовый памятник известный белорусский скульптор Владимир Жбанов (1954-2012), чей образ гусара явился скорее плодом его художнического воображения. Надо заметить, что скульптуры Жбанова поставлены Ржевскому в самых разных концах России. Они называются ещё контактными, ибо задуманы таким образом, что с ними можно сфотографироваться в обнимку. Поручик изображен здесь восседающим на лавочке в форменном мундире и поправляющим пышные усы, явно на случай, если мимо продефилирует любая приятная во всех отношениях дама. Самые эмансипированные из барышень награждают служивого поцелуем, чем, надо думать, нимало не смущают последнего. И что же наш поручик? Ему ли, лихому рубаке и светскому льву, краснеть от таких женских вольностей? Он и за талию приобнимет, и нежное словцо на ушко шепнет: и даму не опорочит, и собственную честь не уронит. Бронзового гусара, на кованой ажурной лавке и в небрежно-залихватской позе, мы находим и стоящим между реками Самарой и Волчьей, что в городе Павлограде, перед заводоуправлением ПО “ПХЗ, на территории поселка им.18 сентября”. Согласно одной из неподтвержденных версий, наш герой был одно время поручиком Павлоградского гусарского полка, который был сформирован в конце XVIII века и именовался сперва “легкоконным”, и лишь впоследствии “гусарским”. Расположен памятник в часе езды от Днепра (Днепропетровска) в южной части живописного сквера и слывет столь удачным, что после официального открытия в 2006 году стал визитной карточкой главного административного корпуса Павлоградского химического завода. И это, без преувеличения сказать, одна из ярчайших местных достопримечательностей. Эффект загадочности и даже таинственности, коими окутана история его создания, вызывает повышенный интерес не только павлоградцев, но и жителей сопредельных областей. В центре же внимания – центральная фигура Ржевского в полном гусарском обмундировании, с высоким султаном над кивером; левой рукой он опирается на спинку скамьи, а правой поглаживает длинный ус. Современный российский поэт Геннадий Фоков резюмирует:
Здесь провинция, не Невский,
Но зато поручик Ржевский,
Обаятельный гусар,
Павлограду дал пиар.
Смотрит лихо, крутит ус.
Он для дам – козырный туз.
Все элементы памятника – от мимических складок, передающих хитровато-бесшабашное выражение лица, вплоть до последней детали портупеи – выполнены столь мастерски, что никого не оставляют равнодушным. Более того, поток желающих сфотографироваться под его сенью с каждым годом все растет. Существует поверье: «Коли девушка коснётся развесистых усищ сего любвеобильного гусара – будет её суженый усатым; а если потереть в каком ином месте – быстрее забеременеешь». И это-то «другое небезызвестное место» у павлоградского Ржевского и впрямь всегда блестит. Неудивительно, что демографическая кривая в городе устремляется вверх год от года.
В 2010 году чуть ли не такой же литой поручик оседлал скамейку на улице Михаила Щепкина (зд.4Б), что у здания популярного торгового центра “Манеж” в Курске. Здесь близ гусара в грациозной позе замер пасущийся рядом его верный бронзовый конь. Как в Минске и Павлограде, здесь воссоздана точная копия композиции того же неутомимого Владимира Жбанова. Образ этого “курского Ржевского” приправлен здоровым чувством юмора, выполнен в весьма своеобычном колорите. Ведь куряне также претендуют на то, чтобы их губернский город считался малой родиной нашего героя анекдотов. Тем более, что тамошний краевед Михаил Лагутич указал на одного из однофамильцев Ржевского, который якобы жительствовал в Курской губернии в 1831 году. Выдержанный в сугубо классическом стиле, курский Ржевский, равно как и его прочие братья-близнецы, поглаживает пальцем извечный длинный ус. И вовсе не удивительно, что все сии монументы стали местом паломничества влюблённых пар. Многие верили в сказание: если подержаться за бронзовую статую, то исполнится любое заветное желание. Куряне – признанные знатоки города – даже завели специальный кондуит, в коем содержались многочисленные, по большей части комплиментарные, отзывы, такого, например, толка: “Интересная скульптура, внимание к деталям. Детям очень нравится, да и взрослые не прочь сфотографироваться в этом месте”. “Мне нравятся такие скульптуры! – делится впечатлениями другой “фанат” Ржевского. – Теплеет на душе после сложного трудового дня... Серость рутины и суеты отступает, как только приблизишься к фигурам и почувствуешь их великолепие! Побольше бы в городе подобной красоты!” Между прочим, скульптуру эту называют еще “Проигравшийся гусар”, а то и “Влюбленный гусар”. Думается, что оба определения справедливы: ведь, по слухам, наш герой был успешен не только в любви, но и в картах. Одна из игр именовалась “Гусарские кегли”: “Велят намазать пол в коридоре мылом, в одном конце расставляют пустые бутылки из-под шампанского, а в другом конце коридора ставят некую девицу на четвереньки и заставляют всячески ублажать мужчин; затем пинают её под зад, чтоб дальше проехала и больше бутылок сбила”. Или вот такой разрез: “Четыре гусара пишут пулю (преферанс), куда приглашают несколько девиц, работающих по найму. Одна из барышень лезет под стол; другая же, напротив, уже сидит на столе и по лицу должна определить этого кайфующего гусара. Если она угадывает, то получает деньги и “с чистой совестью” идет домой: а коли нет, то она меняется местами с девицей под столом. Задача гусаров – не отпустить всех девиц до тех пор, пока не кончится “пуля”, то есть игра в преферанс”. Или же такое озорство: “Гусары садятся за стол, ставят в банк по рублю, наливают по стакану водки и пьют. После этого старший объявляет: – Прячьтесь, идёт медведь! Все лезут под стол. Через минуту он объявляет: «Медведь ушёл, вылезайте!» – все выползают. Игра повторяется до тех пор, пока из-под стола не вылезет только один игрок, он-то и объявляется победителем и получает в качестве приза весь банк”.
Поэт-блогер Сергей Разенков на просторах русского интернета опубликовал стихи с энергичным зачином “Удачлив Ржевский в боях и картах. 1812 г.” Тем удивительнее, что на сайте литературно-ролевого клуба в Рунете (Гусарский клуб) от лица Ржевского дана неожиданно резкая отповедь в стихах, адресованная записным карточным шулерам:
Играешь грязно ты, мерзавец?
Но я гусар, а не засранец!
Ответишь головой!
И, словно в листопад великий,
Смешались в кучу бубны, пики,
И жалкого прохвоста крики
Слились в протяжный вой...
В городе Ржеве, с которым иногда прямо связывают фамилию поручика, на местном пивоваренном заводе (ОАО Ржепиво) с середины 1990-х годов выпускается и пользуется большим спросом пиво «Поручик Ржевский» (светлое, жигулевское и премиума сортов). А близ завода (на ул. Марата, 50) вальяжно расположилось одноименное кафе. Да что там провинциальные кафе! В честь Ржевского названы респектабельные рестораны Москвы (Ордынский тупик, 4), Санкт-Петербурга (ул. Ломоносова, 6), оформленные дизайнерами именно “под Ржевского”, то бишь, в стиле начала XIX века. В стране действует целая сеть общепита: в других городах-миллионниках и в затрапезных глубинках под вывеской знаменитого героя работают рестораны, забегаловки, «тошниловки». Диапазон присутствия Ржевского в современной постсоветской культуре весьма широк. Существуют даже портянки его имени в аляповатой подарочной упаковке. Наконец, портрет поручика, закручивающего свой длинный гусарский ус, изображен на упаковке ржаного заварного хлеба «Ржевский», выпускаемого ЗАО «Щелковохлеб». Хотя на этом список артефактов, посвященных Ржевскому вроде бы закрыт, предпринимаются попытки осмыслить наново этот образ, именно в патриотическом духе. Имеются в виду хлопоты ваятеля из Узбекистана Фархода Надирова о возведении такого монумента в Ржеве, о чем тот неоднократно беседовал с мэром города Романом Крыловым. ”Тип мужчин, к коему он принадлежит, – настаивал Надиров, – можно охарактеризовать в трёх словах: силён, мужествен, обаятелен. В поручике преобладают положительные качества – храбрость, любовь к Родине, верность долгу, слову, друзьям”. А эти высокие подвиги, по мысли Надирова, свойственны героическому Советскому Солдату, чей мемориальный комплекс посвящен памяти павших в кровопролитной Великой Отечественной войне (скульптор Андрей Коробцов). Он высится вдоль дороги на пересечении двух главных улиц города-героя. По мнению инициаторов проекта, этот Солдат должен был быть вооружен знаменитым ППШ (пистолет-пулёмет Шпагина). Надиров стоял на том, что речь должна здесь идти именно о юном и бравом военном, который призван вдохновлять российскую молодёжь на служение Родине. Хочется надеяться, что этот в буквальном смысле контактный памятник все же будет, в конце концов, воздвигнут. Ведь такая скульптура призвана не только радовать глаз ржевцев и гостей города, но также привлекать внимание к малоизвестным фактам его истории. Но прошло уже немало времени, а статуи нет как нет.
В июле 2012 года, к двухсотлетию Бородинского сражения, в стотысячном подмосковном Долгопрудном, на площади Василия Собина, вальяжно разместился ещё один “птенец гнезда Жбанова”. И у этой скульптуры отполировали то, “что надо”, так что преемственность традиции налицо. Достаточно сказать, что с момента установки памятника здесь, как и в некоторых других провинциальных городах, наблюдается заметный рост рождаемости. Не символично разве, что если в 2010-м в Долгопрудном жили около 91 тыс. человек, то нынче уже более 116 тысяч! Количественно здесь почему-то первенствуют мальчики – прямые “наследники” гусара. Не потому ли долгопрудненцы говорят, что место памятника Ржевскому (а он находится аккурат рядом с администрацией города) выбрано не вполне корректно; надо было переместить его к зданию местного ЗАГСа! Хотя с этим городом никто из Ржевских связан не был (городу всего-то 55 лет!), Ржевского здесь чтут, и память о нем хранят, как зеницу ока. Вот лишь некоторые отзывы горожан за 2023 год: "Можно отдохнуть после напряженного дня и вспомнить знаменитые, озорные и веселые анекдоты про этого персонажа... Нельзя и устоять, чтобы не сфотографироваться, классная, реально классная фотка, спасибо тому, кто установил её там!” Есть и записи юморные: «Нормальный поручик. С дамами приветлив. Правда, на замечания, чтобы ногу убрал со спинки скамьи, не реагирует... А может, и к лучшему – а то вызвал бы ещё на дуэль... Детям нравится, студенты трут палец, так что, видимо, всё стоит на своём месте... Прикольная скульптура, сфоткаться – самая тема... Весёлый и смешной памятник олицетворяет полностью весёлый нрав и гусарскую душу поручика...» Иные, правда, стремятся в шутку воскресить усопшего: “Нет ничего лучше, чем попить пивка с поручиком Ржевским теплым летним вечером”. Впрочем, есть замечания и местных критиканов: “До сих пор сидит без сабли, которую украли лет девять назад... Скульптура красивая была изначально, когда только установили, но сейчас кивер отпилен, сабля, наверное, сдана в цветмет”.
В 2016 году в городе Адлере (пер. Перепелиный, д.5 в Олимпийском парке Сочи близ популярной гостиницы "Арт отель поручик Ржевский") воздвигли еще одну оригинальную композицию, которая возводилась около четырех месяцев. Возглавил работы известный скульптор Константин Гилев на ООО "Каменный пояс" в известном своим чугунным литьем городке Касли. Статуя была отлита из цельного чугуна на Каслинском чугуннолитейном заводе. Сперва сей монумент был выполнен в малом масштабе, затем вылепливался из пластилина; делалась и его гипсовая копия, и, наконец, выливалась в специальную форму из пригодного для этих целей крымского песка. Памятник удался на славу: он как будто пребывает в постоянном движении, передавая эмоциональность и энергетику эпохи. Он вполне натуралистичен. Поражает точность деталей: мундир, головной убор – кивер, украшенный султаном, сумка-ташка. Отлитый вензель «А» с цифрой “I” внутри – “Александр Первый” – и натуралистичны и исторически выверены. Вместе с тем, наш герой, вальяжный и манкий, походит на балагура и дамского угодника, так что черты храбреца соединены здесь с образом гуляки и ловеласа: бровь многозначительно приподнята, чуть прищуренный взгляд лукав и проницателен. Пуская в ход свои чары, Ржевский опять-таки подкручивает свой ус, так, что кажется, что тот так и прирос к нему навеки. И неслучайно жители тех мест рассказывалют о неотразимом поручике характерный анекдот: – Ржевский, а почему Вы все время отдыхаете именно в Сочи? – Ну, как же! У меня здесь столько друзей! Таня Иванова, Лена Петрова, Галочка Сидорова! – Хорошо Вам, поручик! Мне бы так. – Ну... врагов тоже хватает... Вася Иванов, Петя Петров, Гриша Сидоров...
* * *
Здесь впору завершить рассказ о бесшабашной гусарской молодости Павла Ржевского. Приходится признать, что вторая половина жизни не прибавила к его повсеградной широкой славе решительно ничего нового: он теперь нисколько не связан с Марсовым ремеслом; да и о его амурах того времени положительно ничего не известно. Собственно говоря, последним местом его военной службы стал нижегородский Драгунский полк, куда его в июле 1817 года перевели в чине полковника. Сей полк называли иногда “непобедимым”; и в самом деле, в Отечественную войну 1812 года нижегородцы участвовали в баталии при Салтановке в обороне Смоленска, в Бородинском же бою прикрывали легендарную батарею Николая Раевского (1771-1829). Отличились они и в знаменитой контратаке генерала Алексея Ермолова (1777-1861), после чего были отведены в глубокий резерв. Во вторую же половину сей военной кампании полк находился в авангарде генерала Михаила Милорадовича (1771-1825). Гусары геройствовали в сражениях при Малоярославце, Вязьме и Красном. А в заграничных походах 1813 и 1814 годов полк участвовал в блокадах Молдина и Гамбурга, а также в победоносном сражении под Лейпцигом. Служить здесь, а тем более штаб-офицером (т.е. от майора до полковника), было сколь престижно, столь и ответственно. Тем удивительнее, что уже через несколько месяцев Ржевский подал прошение об отставке, как он пояснил, “за болезнью и ранами”. Так что в октябре 1817 года он уже полковник в отставке и с почетным правом ношения вполне щегольской униформы.
Как же экипирован был тогда этот наш отставной герой? Можно себе представить лацканного покроя темно-зеленого цвета мундир с черными погонами, золоченым горжетом (металлическим воротником) и обшлагом с золотыми же петлицами и отворотами фалд. Бравый командир в недавнем прошлом, он, наряду с виц-мундиром с эполетами, украшал теперь одежду специфической ветки доломанами, ментиками, чачкирами, воротниками, обшлагами и чепраками. Бросались в глаза и рисунки шитья, а заодно приборные металлы и цвет меха ментиков. В качестве головного убора был установлен кивер новомодного образца с гвардейской кокардой спереди, на коей красовалась броская эмблема. При этом конструкции касок драгун и кирасир несколько раз менялись. Ношение же усов и бакебардов было привилегией гусар и улан, а вот бороды брились тогда нещадно. Кроме торжественной и походной формы, Ржевский мог использовать вне строя и повседневный длиннополый сюртук, который был свободнее и удобнее парадной одежды. При сюртуке этот самый “настоящий полковник” надевал не тяжелый и громоздкий кивер, а легкую двуугольную шляпу или же введенную накануне войны 1812 г. мягкую фуражку с козырьком. Зимой он носил шинель с пелериной на плечах; а подчас кутался в теплые кавказские бурки с мягкими покатыми плечами. Здесь уместно вспомнить высочайший приказ Александра I о категорическом запрете ношения «партикуляра» (т. е. гражданского платья), что стало для Александра Грибоедова поводом написать в комедии «Горе от ума» (1824) едкие строки: «Мундир! Один мундир! Он в прежнем их быту когда-то укрывал, расшитый и красивый, их слабодушие, рассудка нищету». Отставка Павла Алексеевича длилась почти девять лет.
Известно, что все эти годы он всячески обихаживал и лелеял нежно любящую его престарелую мать, которая поселилась в одной из его московских усадеб. (В марте 1826 года он и похоронит ее в Первопрестольной, на Ваганьковском кладбище, чтобы потом, под общей с ней могильной плитой, упокоиться там и самому.) Впрочем, она, Глафира Ивановна Ржевская-Маскле (1758-1826), получившая от второго мужа дворянскую приставку “де” вкупе с французской фамилией, сопровождала Павлушу и в другие его поместья, что в Рязанской и Тульской губерниях. Хозяином Павел Алексеевич оказался оборотистым и рачительным владельцем 887 крепостных душ. Одно из имений, Настина Поляна (Кутуково), купленное по случаю у князя Андрея Горчакова, расположилось в Спасском районе Рязанской области, в тени живописных хвойно-широколиственных лесов, что на берегу реки Осетр. Климат в тех местах благодатный, умеренно континентальный, с умеренно холодной зимой и тёплым мягким летом. Межевая дача имения составляла 221 десятину: из них пашня – 180 десятин, сенные покосы – 7 десятин, непосредственно леса – 32 десятины. Оценивалось имение в 321,000 рублей – сумма по тем временам весьма внушительная. Еще одно, правда, весьма скромное владение нашего героя – сельцо Мильшино Веневского уезда Тульской губернии. Сегодня от усадьбы не сохранилось практически ничего, лишь покосившаяся каменная церковь Рождества Пресвятой Богородицы с двумя приделами св. Ильи и чудотворца Николая. Каменный храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы, где наличествовали два придельных алтаря, был построен еще в 1801 году. В настоящее время этот полуразрушенный храм находится в зарослях деревьев старинного парка. Сама же колокольня частично разрушена, а в бывшей трапезной обвалился свод. Население же самого сельца Мильшино, исключительно русское, не превышает сегодня и 6 (!) человек.
Историк Игорь Тихонов охарактеризовал Павла Ржевского как “бунтаря и вольнодумца, хотя бы потому, что тот состоял в нескольких масонских ложах”. Что же, здесь очевидна оглядка на его именитого отца, Алексея Андреевича Ржевского (1837-1804), который некогда был одним из видных масонов своего времени, связующим звеном между петербургскими и московскими масонами. Он входил с 1774 г. в ложу «Девять муз», а затем и в ложу «Латона» (1775) под именем «Eques е bona spe» («Рыцарь доброй надежды»). В апреле 1783 года Ржевского-старшего удостоили звания префекта петербургской масонской ложи. Состоял он и в ордене розенкрейцеров, где был надзирателем второго градуса. Он, в частности, живо обменивался письмами с издателем и харизматическим просветителем Николаем Новиковым (1744-1818), а также с видным мартинистом Иваном Лопухиным (1756-1816), который, как, впрочем, и он сам, сочетал православные взгляды с увлечённостью масонской мистикой. (Здесь надо иметь в виду, что масон старался помочь продвинуться по службе всякому, кто состоял в ордене, а масонский диплом был как бы залогом, обеспечивавшим реальное восхождение по служебной лестнице.) Павел Ржевский, по всей видимости, приобщился к масонству еще в Заграничном походе 1813-1814 годов, о чем упомянул декабрист барон Андрей Розен: «После вторичного взятия Парижа русские и прусские войска стояли несколько лет сряду в крепостях и городах Франции… <…> Борьба политических партий, наполнявшая тогда Францию, находила в молодых иноземцах самых внимательных и самых понятливых зрителей и слушателей». Павел Ржевский был впоследствии назначен мастером стула “Ложи Трех добродетелей (Trois Vertus)” (1816-1819), а затем, с 1817 года, он занимал пост “блюстителя хоругви” (член высшего тайного масонского правления) в ложе “Капитул Феникса” (1778-1822), знаменовавшей собой “символ победы над смертью и дьяволом”.
Не чужд был Павел Алексеевич и изящной словесности. Проживая по большей части в Первопрестольной, он стал завсегдатаем “Арзама́сского о́бщества безве́стных люде́й» (или просто «Арзама́са» (1815-1818)) — закрытого дружеского общества, объединявшего сторонников нового “карамзинского” направления в литературе). «Арзамас» поставил себе задачу бороться с архаическими литературными вкусами, а участники его именовались не иначе как “новаторами”, в противовес “архаистам” – адептам “Беседы любителей русского слова” (1811-1816), освященной именами тогдашних корифеев – Гаврилы Державина (1743-1816), Александра Шишкова (1754-1841), Александра Шаховского (1777-1846) и других литературных “староверов”.
Особенностью их культурного противостояния было то немаловажное обстоятельство, что “архаисты” витийствовали в официозном Петербурге, тогда как “новаторы” действовали в куда более раскрепощенной древней столице. При этом Павла Алексеевича, принимавшего в обществе непосредственное участие, неизменно именовали “наш московский Павел Ржевский”. В число “арзамасцев” входили не только неофиты, но и маститые словесники, как то: Василий Жуковский (1783-1852), Василий Пушкин (1766-1830), сам Александр Пушкин, Петр Вяземский (1792-1878), Константин Батюшков (1787-1855), автор шуточных стихов и переводчик Вольтера Алексей Пушкин (1781-1825), поэт и издатель “Дамского журнала” Петр Шаликов (1768-1852), баснописец, “русский Лафонтен” Иван Дмитриев (1760-1837), харизматичный “татуированный граф” Федор Толстой-Американец (1782-1846), князь Сергей Гагарин (1795-1852), Александр Воейков (1779-1839) и другие. Из общественных деятелей особо выделились впоследствии видные николаевские министры Дмитрий Блудов (1785-1864) и Сергей Уваров (1786-1855). “Арзамасцы” часто называли себя “кавалерами пробки”. Они также носили имена героев баллад Жуковского. Самого же Жуковского называли Светланой, Вяземского – Асмодеем, Батюшкова – Ахиллом, Александра Пушкина – Сверчком, Филиппа Вигеля (1786-1856) – Ивиковым Журавлем и т.д.
Вместо торжественной официальности здесь царила веселая раскованность, а взамен глубокомысленной серьезности выставлялось напоказ нарочитое шутовство. Жуковский констатировал: “Буффонада явилась причиной рождения «Арзамаса», и с этого момента буффонство определило его характер. Мы объединились, чтобы хохотать во всё горло, как сумасшедшие; и я, избранный секретарем общества, сделал немалый вклад, чтобы достигнуть этой главной цели, т.е. смеха; я заполнял протоколы галиматьёй, к которой внезапно обнаружил колоссальное влечение”. Князь Вяземский набросал такую стихотворную зарисовку:
Веселый шум, пенье и смехи,
Обмен бутылок и речей, -
Так празднует свои потехи
Cемья пирующих друзей.
Всё искрится – вино и шутки!
Глаза горят, светлеет лоб,
И зачистую в промежутке
За пробкой пробка – хлоп да хлоп!
Нас дружба всех усыновила,
Мы все свои, мы все родня,
Лучи мы одного светила,
Мы искры одного огня.
Имя Павла Ржевского упоминается в анналах общества, и пример тому – шуточная эпиграмма Василия Пушкина “Ответ именинника на поздравление друзей”:
“Граф Толстой и князь Гагарин,
Наш Остафьевский боярин [т.е. Вяземский],
Ржевский, Батюшков – Парни
Расцветают в наши дни.
Вам всё шутки, мне же горе
И моя подагра вскоре
Ушибет меня, друзья,
Жалкий именинник я”.
Как видно, Ржевский, не в пример этому “жалкому имениннику”, изрядно “расцвел”, ибо оказался в приятной компании, рядом с Вяземским и Батюшковым. Но особенно близок этому бывшему гусару был давний товарищ по оружию, глава российских партизан, генерал-лейтенант, а по совместительству, крупный поэт, Денис Давыдов (1784-1839). Вот с каким пиететом обращались к нему “арзамасцы”:
Денис! Тебе почет с поклоном,
Первоприсутствующий наш!
Командуй нашим эскадроном
И батареей крупных чаш.
Правь и беседой, и попойкой;
В боях наездник на врагов,
Ты партизан не меньше бойкой
В горячей стычке острых слов.
Нет сомнения, что многие из таких развеселых “кавалеров пробки” (предавшихся, как они выражались, беззастенчивому “пьянолению”) тщились примерить на себя лавры Давыдова. Каждый из них почитал за честь, стремился всячески подражать литературному учителю “Средь наших мирных братских оргий // Вторым ты по Денисе будь”. Важно и то, что ближайшее окружение Александра Пушкина в 20-е и 30-годы годы было тесно связано с арзамасской традицией. И хотя о непосредственных литературных контактах великого поэта с самим Павлом Ржевским сведений нет, сомневаться в них не приходится.
Высоко вероятна и встреча этих наших визави в роскошном московском особняке княгини Зинаиды Волконской (1789-1862), что находился на углу Козицкого переулка и Тверской ул., №14, (ныне здесь разместился Елисеевский магазин), ослепительной красавицы с блестящим образованием. Хозяйка этого московского литературного салона (1824-1829), писательница, поэтесса, певица и композитор, полиглот, знавшая 9 (!) языков, видная фигура русской культурной жизни России, она находилась в самом средоточии умственных и литературных страстей XIX века, стала его одухотворенным символом, похожим и на речной факел, и на живительный поток одновременно. Ее артистический дар и глубокий полный голос – контральто, буквально завораживали современников. Это о ней писал Пушкин:
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений…
И в самом деле, она обладала редчайшим и удивительным даром соединить, связать людей, воодушевить их на собственное творческое движение. Тот же Вяземский свидетельствовал: “Тут соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты... представления итальянских опер”. Писатели и поэты зачитывали здесь свои произведения. Бывал и польский поэт Адам Мицкевич (1798-1855), читавший «Дзяды» и «Крымские сонеты».. (Художник Григорий Мясоедов написал впоследствии картину «Пушкин и его друзья слушают декламацию Мицкевича в салоне княгини З. А. Волконской».) Да и сам “наше все” в 1826 году дебютировал здесь своим стихотворением “Чернь”. Дмитрий Веневитинов (1805-1827), Василий Пушкин, Жуковский, Боратынский, Гоголь, Вяземский, Антон Дельвиг (1798-1831), Вильгельм Кюхельбеккер (1797-1846), Александр Одоевский (1802-1839), Петр Чаадаев (1794-1856) – словом, все, кто жил в Москве, непременно посещали особняк этой «Северной Коринны». Посещали салон и лейб-гвардейцы, и выделялся среди них, конечно же, Денис Давыдов. Примечательно, что в 1825 году Зинаида Волконская стала членом московского «Общества истории и древностей российских», став первой женщиной, удостоившейся такой чести. Позднее она была причислена к “Галерее великих россиянок”. Она ставила своей целью регулярно знакомить иностранных ученых и шире весь европейский мир, «с древностями и достопримечательностями России». И хотя в полной мере это удастся осуществить лишь спустя столетие (академику Игорю Грабарю), начало всему было положено именно этой “царицей муз”.
В августе 1826 года Николай I, вступив на престол, определил отставного полковника Ржевского в камергеры, то есть, сделал одним из двенадцати царедворцев ближнего круга, имевших привилегированный доступ в личные покои государя. Неизменным атрибутом сей “особы, приближенной к императору” являлся камергерский ключ, который обыкновенно изготовлялся из драгоценных металлов в виде рельефного изображения двуглавого орла и вензеля правящего монарха, трубка же ключа была обвита дубовыми листьями. Именно этот самодержец ввел единый стандарт ключа, остававшийся неизменным вплоть до самой Февральской революции (менялись лишь форма герба, абрис орла да инициалы правителя). Его носили на левом бедре, на золотом шнуре. Как это подобало произведениям ювелирного искусства, украшения на нем предопределялись замыслом искусного мастера. В некоторых дворянских родах звание камергера носили несколько членов семьи подряд. Вспомним хотя бы Александра Грибоедова: («[Покойник был] с ключом, и сыну ключ умел доставить»). Хотя напрямую по наследству такие высокие придворные должности, как правило, не передавались. Не то семейство Ржевских. Отец, Алексей Андреевич, был камергером еще при Екатерине II (1773). Отчим же Павла Алексеевича Ипполит Маскле получил эту должность еше в царствование Александра I (причем, по ходатайству его натуральной русской жены, пользовавшейся весом при Дворе). Да и наш Павел Ржевский придавал особое значение своему камергерству (которое обрел уже после смерти хлопотливой матери). Видно, что в этой череде он был отнюдь не первым (добавим: и не последним) представителем сего рода.
В ноябре 1827 года наш герой из полковника был разом переименован в коллежского советника, то есть в ранг VI класса с титулованием “Ваше высокоблагородие”. С тех самых пор жизнь Ржевского была связана исключительно с Первопрестольной русской столицей. Тот же грибоедовский Фамусов воскликнул в сердцах: “Решительно скажу: едва // Другая сыщется столица, как Москва!” Если говорить о его новоявленном мундире, приличествующем сему классному чину, то он имел половинное шитьё на воротнике и обшлагах. Покрой мундира общий — однобортный, с тремя пуговицами на груди и тремя на обшлагах, на коих обозначалось официальное ведомство. Использовались также общегражданские двубортные сюртуки с нашивными галунными петлицами, имеющими два параллельных просвета (наподобие погон полковника) с изящной эмблемой в центре. Чтобы иметь представление об этом не малом чине, достаточно обратиться к русской классике: Скалозуб (Грибоедов, “Горе от ума”), Чичиков (Гоголь, “Мертвые души”), Александр Адуев-младший (Гончаров, “Обыкновенная история”), Кандид Тарелкин (Сухово-Кобылин, “Смерть Тарелкина”). Да и отец Пети Бачева в повести Валентина Катаева “Белеет парус одинокий” чванился тем, что дослужился до коллежского советника.
Этому предшествовало определение Павла Алексеевича в Экспедицию Кремлевского строения (март 1826 года) чиновником особых поручений. То была привилегированная государственная Контора, ведавшая строительными и ремонтными работами в Кремле. На неё было возложено строительство и эксплуатация царских дворцов в Москве и её окрестностях, содержание дворцовых земель, подготовка и проведение коронационных торжеств, подготовка, организация и проведение мероприятий, связанных с приездом в Белокаменную их Величеств и членов августейшей фамилии, а также иностранных сиятельных особ, других сливок общества и так далее. В ведении задействованного при этом чиновничьего аппарата оказались право на выдачу разрешений на застройку, а также контроль за строительством и, конечно же, весьма солидные материальные ресурсы. Осуществлялась масштабная работа по благоустройству и инженерному оборудованию Москвы, для чего была выделена беспроцентная ссуда на астрономические пять миллионов рублей. Наиболее крупным мероприятием Конторы стало строительство Большого Кремлевского дворца.
В августе 1831 года Экспедицию Кремлёвского строения реорганизовали в Московскую дворцовую контору, при которой было образовано Московское дворцовое архитектурное училище (названное впоследствии школой живописи, ваяния и зодчества). Согласно уставу, в ее ведении находились Петровский дворец, Александринский летний дворец, Запасный дворец, Коломенский дворец, Царицынский дворец, дворцовые здания, Кремлевские сады, Петровский парк и сады, Нескучный сад и др. К началу 1840-х годов штат Конторы составил 259 человек, в том числе президент, вице-президент, советники и канцелярия (44 человека), служители при дворцах (111 человек), смотрители (17 человек), служители чертежной (20 человек), садовой части (60 человек) и Оружейной палаты (7 человек). На содержание чиновников, наем курьеров, курьерских лошадей, канцелярские материалы и прочее ежегодно отпускалось 66, 692 руб. Неудивительно, что “спаленная пожаром” Москва была довольно скоро восстановлена. Город сохранил план, структуру основных высотных акцентов и смысловых характеристик, усадебный тип градостроительства. Изменился и стиль жилой застройки. Благодаря архитектурно-строительному надзору важной особенностью Первопрестольной стали единые архитектурные ансамбли, а типовым стал одно-двухэтажный дом с мезонином. В златоглавой Москве возрождались и новые величественные храмы.
Ржевскому довелось стать одним из ближайших помощников сенатора и тайного советника Александра Башилова (1777-1847/1848), чье восхождение по служебной лестнице напоминало жизненный путь самого Павла Алексеевича. Герой Русско-турецкой войны, Отечественной войны 1812 года (за что был удостоен ордена Святого Георгия IV класса), Башилов по состоянию здоровья был в мае 1813 года отправлен в почётную отставку и вернулся в строй только с началом Русско-турецкой войны 1828-1829 годов, когда был перечислен в распоряжение московского военного генерал-губернатора. А с апреля 1831 года по 1844 год Башилов состоял в должности директора Комиссии строений, оставив по себе добрую, благодарную память москвичей. Достаточно упомянуть его знаменитый "воксал", возведенный в 1835 году по проекту архитектора Михаила Быковского. То было хотя и деревянное, но весьма элегантное здание с так называемыми “комнатами для отдыха”. Всего за пять рублей здесь можно было лицезреть театральные представления, слушать концерты, принять участие в модных танцах, балах, играх. Были открыты рестораны, бильярдные, читальни, а по вечерам сверкали фейерверки. Примечательно, что в личной библиотеке Александра Пушкина сохранилась книга Башилова "Изложение об устройстве воксала в Петровском парке в Москве" (1836) с дарственной надписью автора, где тот горячо благодарил адресата за то, что тот “поощрял на поприще словесности... слабый труд [его] мгновенного досуга” и уничижительно аттестовал себя “поэтом-ремесленником XIX столетия”. Московский почт-директор Александр Булгаков (1781-1863) оставил ностальгическое вопоминание о вечере в доме Башилова, 17 июля 1833 года c участием Ржевского: “Башилов пригласил все власти. Дом тесен, было много и жарко”. Здесь собралась “вся свита великого князя”, а среди именитых гостей значатся князь Виктор Кочубей (1768-1834), графы Дмитрий (1778-1859) и Алексей (1776-1854) Васильчиковы, граф Андрей Гудович (1782-1867), Николай Репнин-Волконский (1778-1845), князь Павел Гагарин (1789-1872), Александр Писарев (1780-1848), Михаил Загоскин (1789-1852), Юрий Бартенев (1792-1866), Степан Жихарев (1787-1860) и т.д. С неизменным сановитым видом сидели за накрытыми столами “и сам губернатор, и вице-губернаторы, и полицмейстеры”. Ну, как не вспомнить здесь бессмертные слова из “Горя от ума”: “Что за тузы в Москве живут и умирают!” Развлекали этих тузов “цыгане, актеры, певцы, человек до шестидесяти”. Впрочем, дом Башилова являл собой не фешенебельный и просторный особняк, а скорее скромное дачное имение на загородной проселке у Петровского парка, что на севере Москвы. Нынче улица, где оно некогда располагалось, носит имя Башилова, под чьим руководством и проводились многотрудные работы по ее благоустройству. Неудивительно, что название сей местности перешло на три улицы в современной Москве: Башиловская, Старая Башиловка (ныне улица Марины Расковой) и Новая Башиловка, ставшая частью третьего транспортного кольца столицы. Важно и то, что именнно с подачи Башилова Ржевский получил в декабре 1834 года очередной чин статского советника. То был сугубо гражданский чин, и теперь Ржевский носил одну звезду на погонах со специальным плетением (в армии подобных погон не было, так как чина, равного статскому советнику, там не существовало). И обращаться к нему стали не иначе как «ваше высокородие”.
Дальнейший карьерный рост нашего героя продолжился при Московском военном генерал-губернаторе князе Дмитрии Голицыне (1771-1844), который главенствовал над Белокаменной почти четверть века (!). Москвичи ценили сего градоначальника за доступность, гостеприимство и справедливость, да и сам император осыпал его милостями, дав ему титул светлейшего князя (апрель 1841 года), орден Святого Андрея Первозванного и свой портрет, украшенный алмазами, вкупе с целым иконостасом весьма почетных наград. Среди них орден Святого Георгия III-IV степеней, орден Святого Александра Невского с алмазными знаками, орден Святого Владимира I-II степеней, золотой шпагой “за храбрость” с алмазами, а также бронзовой и серебряной медалями “В память Отечественной войны 1812 года” и др. В ноябре 1831 года Голицын был определён в свиту государя с пожалованием ему звания генерала, а в октябре 1834 года был назначен шефом Орденского кирасирского полка. Что до Ржевского, то с марта 1840 года он выполнял при Голицыне ответственную должность чиновника особых поручений, в чью компетенцию входили разного рода контрольно-инспекторские дела, а также разрешение запутанных и всякого рода нештатных ситуаций. Теперь уже статский советник, он стал незаменимым помощником губернатора, и, точно как и его патрон, был потомственным дворянином и имел яркое гусарское прошлое. Круг обязанностей Павла Алексеевича был весьма широк: предоставление начальству необходимых сведений о положении дел в столице и на местах; управление крестьянами, контроль над оборотом земель и формами землевладения. По существу, Ржевский контролировал весь московский бюрократический аппарат: организовывал ревизии в учреждениях, проводил расследования по вопросам административного и политического управления, вел следствия по жалобам о нарушении прав собственности и земельным спорам, ведал вопросами цензуры. Неудивительно, что для полноты сведений он часто колесил по городам и весям губернии, вел путевой журнал, куда заносил свои живые впечатления и предложения. Задача состояла не только в том, чтобы донести до Голицына свое видение обстановки, но и предложить способы разрешения возникавших напряжений, контролировать эффективность принятых мер. Среди мероприятий губернаторства Дмитрия Голицына надлежит отметить устройство Воскресенского сада над старым руслом Неглинной, строительство зданий Большого и Малого театров. Тогда же состоялась закладка храма Христа Спасителя, возведение постоянного Москворецкого моста, открытие Первой Градской и Ново-Екатерининской лечебниц, обустройство бульвара на Кремлевской набережной, строительство триумфальных ворот у Тверской заставы, отведение для приезжающих в Москву евреев-торговцев Глебовского подворья (в качестве единственно возможного места их проживания) и другое. Граф Модест Корф (1800-1876) свидетельствовал, что по получении известия о кончине этого «преблагороднейшего и предобрейшего» князя православную Москву захлестнули торжественные панихиды, причём в память Голицына слагали панегирические стихотворения, его именем называли даже драгоценности «эмалированные траурные перстни и кольца». Правая рука светлейшего, Павел Ржевский в глазах москвичей заслужил свою толику уважения, любви и авторитета.
В августе 1841 года Ржевский был высочайше утвержден членом Попечительского совета заведений общественного призрения в Москве. Надо заметить, что к началу 1830-х годов из-за финансовых проблем и внушительного числа требовавших капитального ремонта зданий возникла необходимость изменения деятельности приказов, действовавших в России еще в годину Петра Великого. В 1828-1834 годах были учреждены Попечительные советы заведений общественного призрения, названные в честь покойной императрицы Марии. Совет назначал смотрителей, персонал, направляя и контролируя их деятельность. Однако приказы по-прежнему должны были ежегодно выделять деньги на содержание подведомственных Попечительным советам заведений. Председательствовал в них генерал-губернатор, в чьем непосредственном подчинении находились смирительные и работные дома.
В состав Совета входили гражданский губернатор, городничий, городской глава, главный смотритель заведений, губернский врач, а также уездный предводитель дворянства. Из числа членов Попечительных советов избирались попечители, утверждаемые верховной властью; они надзирали сразу за двумя заведениями призрения. К числу попечителей относился и Ржевский, чьи предложения относительно конкретных заведений должны были пройти утверждение этого высшего Совета в Москве. В результате порядок значительно улучшился, для чего пришлось обильно финансировать обширный штат заведений. Это, впрочем, не отменяло материальные трудности, решаемые за счет московских доходов, что, понятно, отнимало немалые средства у самого дела призрения. Достойно внимания и то, что правительство финансировало заведения из казны лишь в столицах. К середине 1840-х годов интерес к деятельности приказов фактически сошел на нет, так что судьба их была предрешена. На вопрос, востребован ли был Ржевский и на этом ответственном посту, можно ответить только утвердительно: аккурат в день его назначения в Совет (22.08.1841) он был пожалован “почетным Знаком за XXV лет беспорочной службы”. И то была не единственная подобная награда, ранее он получил еще два подобных знака «...за XX лет, а затем и за XXX» лет труда (1845). Такие Знаки присуждались за выслугу лет на государственной службе «в награду постоянно усердного и беспорочного, в продолжении немалого времени служения..., как доказательство Монаршего уважения и благоволения к скромным, но не менее существенным достоинствам служащих».
Как лицо сугубо штатское, Ржевский носил эти награды исключительно на Владимирской ленте. Форменный ремень был украшен отрезком орденской ленты, полагавшейся награждённому имярек, который в свою очередь украшала прорезная пряжка в виде дубового венка, в центре которого были помещены римские цифры, обозначавшие реальный срок службы. Впрочем, сей Знак был все-таки не орден, но поощрение рангом ниже (хотя, как это подобало статскому советнику, Павел Алексеевич мог бы претендовать на более престижные ордена Святого Станислава и Святой Анны II степени, так называемой “Анны на шее”). Напомним, что такую “Аннушку”, украшенную алмазами, получил в 1828 году статский советник Александр Грибоедов да и иные видные сановники. Если же говорить о легендарных военачальниках, то можно назвать таких пассионариев, как генералиссимусы Александр Суворов и Михаил Кутузов. Впрочем, преимущество полноценного ордена над Знаком часто оказывалось мнимым. Характерный пример тому – московский градоначальник и многажды орденоносец Дмитрий Голицын, который в 1830-х – начале 1840-х годах не получал ровно никаких орденов, зато носил Знаки отличия беспорочной службы – «За ХХХ лет....» (1832), «За XXXV лет... » (1839) и «За XL лет...» (1842)...
Наконец, в июле 1842 года Ржевский был утвержден попечителем богоугодных заведений Московской губернии, а затем Общим Собранием Попечительского Совета ему было предоставлено попечительство над серпуховскими, коломенскими и бронницкими уездными заведениями. На ниве благотворительности он оставил весьма заметный след. Ну, как тут не вспомнить Артемия Землянику, попечителя богоугодных заведений из гоголевского «Ревизора», очень толстого, неповоротливого и неуклюжего человека, но при том проныры и плута, услужливого и суетливого. Карьерист и доносчик, он только имитирует деятельность, откровенно манкируя должностными обязанностями и приговаривая: “Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет...” Павел Алексеевич, надо сказать, не имел с таковым “благотворителем” решительно ничего общего.
Новый и, пожалуй, заключительный виток его служебного восхождения начался в 1848 году, когда наш герой был определен чиновником в Канцелярию московского военного генерал-губернатора, графа Арсения Закревского (1783-1865), члена Государственного совета и кавалера почти всех российских орденов. Исправный служака, самодур, отдавший Белокаменной свыше десяти лет, он был лютым врагом инакомыслия, чем весьма потрафлял Николаю I. Царь открыто благоволил к Закревскому и сразу же после его назначения будто бы сказал: "За ним я буду как за каменной стеной". Усилиями графа из столицы выселяли лиц, ведущих антиправительственные беседы, искореняя в обществе любые «плевелы вольнодумства и стремления к безначалию». Закревский и подведомственная ему чиновничья команда (среди которой особо выделялся Ржевский) зарекомендовали себя как ревностные блюстители государевой воли. Они неуклонно проводили в жизнь самодержавные идеи, иногда завиральные и диковатые. Так, писателя Сергея Аксакова (1791-1859) заставили перестать носить русский зипун и сбрить бороду, так что в результате тот даже перестал появляться в обществе. По городу ходили анекдоты: “Чем отличаются жандармы Закревского от беременной женщины? – Женщина может не доносить, а жандарм обязательно донесет”. В другой раз генерал-губернатор отдал приказ, чтобы все собаки в Москве, кроме ошейников, в предосторожность от укушения имели еще и намордники. Знаменитый острослов, светлейший князь Александр Меншиков, который недолюбливал Закревского, как-то обедал в московском Английском клубе. Завидев обер-полицмейстера Ивана Лужина (1802-1868), он с серьезным лицом спросил: "В Москве все собаки должны быть в намордниках. Так? А почему же я встретил утром собаку Закревского без намордника?" Однако Закревский совершал и благие дела. Например, не дал разориться купцу, который влюбился в некую аферистку, заставившую его подписать векселя на все свое имущество. По Москве циркулировали стихи, посвященные "Арсеник-паше", как называли градоначальника: “Ты не молод, не глуп и не без души, // К чему же возбуждать и толки, и волненья? // Зачем же роль играть турецкого паши // И объявлять Москву в осадном положеньи?” К слову, Александр Меншиков (1787-1869), с именем которого связывали эту остроту, получил выговор от самого императора, на что он ответил, будто на самом деле говорил, что Москва “не в осадном, а в досадном положеньи”. А еще по Белокаменной передавали сплетни, что поклонники генерал-губернаторской супруги быстро попадают в камергеры, а любовники дочери – в камер-юнкеры. Да и по воспоминаниям, жена Закревского Аграфена Федоровна (1799-1879), ветреница и хохотушка, была красивой, темпераментной и эксцентричной дамой, открыто пренебрегавшей светскими условностями. "Она давала обильную пищу злословию, и по всей Москве ходили сплетни на ее счет", – писала современница. Предмет увлечения почти всех ее ровесников, и Евгения Боратынского, и Петра Вяземского, она вошла и в Донжуанский список Александра Пушкина, который посвятил ей стихотворение "Портрет": “С своей пылающей душой, // С своими бурными страстями, // О жены Севера, меж вами // Она является порой // И мимо всех условий света // Стремится до утраты сил, // Как беззаконная комета // В кругу расчисленном светил...”
Что же до Павла Алексеевича Ржевского и благоустройства города, то сделано и впрямь было немало: строительство водоподъемного здания при Бабьегородской плотине, работа по водоснабжению Арбатской и Тверской площадей, преобразования и ремонт Сокольнического, Замоскворецкого и Мытищинского водопроводов. Началась и прокладка телеграфных линий от Москвы до Нижнего Новгорода и от Москвы до Харькова. В начале 1850-х годов состоялось открытие выставки мануфактурных изделий, а вскоре открылись школы шелководства при Московском обществе сельского хозяйства; было также перестроено пострадавшее при пожаре здание Большого театра. Однако выявить степень непосредственного участия Ржевского в тогдашних преобразованиях Первопрестольной, к сожалению, не представляется возможным. Видно только, что начальство было весьма довольно его трудами: недаром вскоре его произвели в гражданские генералы, сделав действительным статским советником. Истый благотворитель, он был одержим учреждением капиталов для выдачи многосемейным беднякам, активно занимался призрением бедных (хотя и свободнорожденных) детей. Главное же в том, что он всячески содействовал увеличению числа браков, умножая тем самым московское народонаселение. Пикантность ситуации состояла в том, что, сам в прошлом закоренелый холостяк, Ржевский, не имевший (по крайней мере, официально) собственных детей, преобразился вдруг в ярого противника безбрачия. Думается, гусарский дух к тому времени из него совсем повыветрился. Но вошел он в историю культуры не столько как камергер, видный чиновник и администратор, образцовый москвич и москвовед, но, прежде всего, как бравый безшабашный гусар, герой нескончаемых уморительных анекдотов и именно этим остался притягательным для потомства.
Лев Бердников. Родился в ноябре 1956 года в Москве. Историк культуры, писатель и эссеист. Кандидат филологических наук. Член Русского Пен-центра, Союза писателей Москвы, Союза писателей XXI века. Автор 18 книг и более 700 публикаций в мировой печати на русском, английском, украинском и датском языках. Живет в Лос-Анджелесе.
