Маршрутка — последняя на сегодня — подъехала на посадку, и люди, спасаясь от непогоды, старались поскорее нырнуть в её урчащее брюшко. Ветер гнал жалкие клочки снега по ледяным колдобинам и кочкам, намерзшим после вчерашней короткой оттепели с дождем. Аделаиде, с одной стороны, тоже хотелось в маршрутку, с другой стороны, растянуться во весь рост на льду в преддверии Рождества никак не входило в её планы. Поэтому приходилось выбирать золотую середину: изображать некий гибрид кузнечика, кенгуру и тушканчика, и скакать по сложной поверхности с максимально возможной в заданных условиях скоростью. Расстояние до вожделенной машинки сокращалось намного медленнее, чем требовалось. Водитель, конечно же, видел в зеркале неуклюжую женскую фигурку, которой оставалось несколько метров до цели. То ли он был принципиальным женоненавистником, то ли решил немного поразвлечься, но маршрутка рявкнула, плюнула грязными ошмётками из-под колес прямо в лицо несостоявшейся пассажирке и, вульгарно виляя задом на скользкой дороге, укатила.
Аделаида — да ладно, можно просто Дэля, как мама всегда зовёт — попыталась оттереть грязь с только вчера выстиранной белой дутой курточки, но только ухудшила картину, превратив серые пятна в замысловатые разводы.
Автобус, который должен прийти минут через двадцать, довезет её не почти к самому дому, как маршрутка, а на другой конец соседнего микрорайона. Оттуда или сорок минут пешком по ночным улицам с редкими синюшными пятнами фонарей, или минут пятнадцать напрямик через неосвещённый пустырь. Ветер немного утих, и начали падать реденькие, чахлые, белые осадки, неуверенно касавшиеся земли, словно сомневаясь в своем праве называться снегом. Приехал автобус, несколько минут подырчал для порядка, не открывая двери, потом решил не длить интригу и запустил немногочисленных пассажиров в салон. Дэля впитывала в себя тепло, словно его можно было накопить про запас на предстоящий в финале поездки беспощадный пеший путь. Снежинки прилипали на миг к стеклам снаружи и осыпáлись. Их становилось всё больше и больше. Фары изредка проезжавших встречных машин захватывали в луч белые балетные стайки, вышвыривали за пределы света, и крошечные кружевные юбочки увязали в смоле тьмы на обочинах.
Салон постепенно пустел, и до конечной доехала только Дэля. Водитель шваркнул дверями, и автобус рванул с места, словно жеребец, прозевавший старт на скачках. Стало тихо до мурашек по коже. Снег шёл бесшумно и уверенно, словно ночной тать. Дэле тоже следовало идти. Правда, с уверенностью было плоховато. В обход долго и страшно. Время-то к полночи почти... Через пустырь быстрее, хотя тоже страшно. Зато на дальнем его краю виднелся родной шестнадцатиэтажный дом с жёлтыми, неравномерно разбросанными по фасаду пупырышками святящихся окон.
Не успевшую толком промерзнуть землю уже изрядно припорошило снегом, ноги мягко пружинили, но не скользили — и это было даже приятно. Белая курточка всё дальше продвигалась в глубь поля, сливалась с фоном. Снегопад постепенно набирал силу, и дом вдалеке становился похож на призрачный волшебный кристалл со всё еще видными янтарными вкраплениями. Покорительница пустыря решила для поддержки духа петь вслух — всё равно никто не слышит. Она тихонько завела любимое и очень подходящее к моменту: «Tombe la neige, tu ne viendras pas ce soir... Tombe la neige, et mon coeur s'habille de noir...» Дэля обожала эту сладко-печальную песенку Сальваторе Адамо, хотя соратники по джазовому ансамблю вечно хихикали над ней из-за такой сентиментальной привязанности. Вот и сейчас она шла и с чувством напевала: «Tu ne viendras pas ce soir, me crie mon desespoir, mais tombe la neige, impassible manege».
Увлекшись исполнением, любительница романтики не заметила, что снег стал совсем густым и превратился в сплошное непроницаемое белое марево. Внезапно она остановилась, замолчала и огляделась. Конечная остановка автобуса с корявым навесом исчезла из поля зрения. Контур дома с тёплыми окошками тоже больше не просматривался. Даже высунувшаяся из рукава ладонь была едва видна и быстро стала мокрой от растаявшего на ней множества снежинок. Дэля натянула перчатки, надвинула капюшон. Это не помогло в выборе направления движения. Сквозь плотную ткань снега сверху просвечивало синеватое пятно луны. Девушка шагала и шагала, а под ногами по-прежнему ощущался не асфальт, а мягкая почва. Курточка не сильно защищала от холода, руки и ноги постепенно коченели, откуда-то изнутри поплыл озноб... Стоп. Есть ведь мобильный телефон. Надо позвонить. А кому? Милый друг Гарри вчера ласково сообщил, что хочет сделать Аделаиде подарок к Рождеству: более не отягощать её своим присутствием. Потом послал воздушный поцелуй и смотался, судя по всему, навсегда. Небольшая потеря. Давно надо было вытурить в шею этого безмозглого, самовлюбленного красавчика. Всё руки как-то не доходили. Но дома-то теперь никого нет. Позвонить в полицию? В пожарную? В «скорую»? Спасателям? «Спасите наши души»! Экранчик мобильного засветился, сообщил: нет связи, попытайтесь позже — и погас. Вот те и здрасти!
Дэля начала медленно вращаться вокруг собственной оси: как в сказке — трижды обернуться и превратиться в царевну. Но, похоже, ближайшая перспектива — превратиться в ледышку, то есть, попросту окочуриться. А почему бы и нет?.. Лежать на снегу, в белой курточке, смотреть, как из тёмной синевы медленно спускаются лохматые белые хлопья, слиться с ними в одно, и, оторвавшись от земного притяжения, начать свой последний танец под любимую мелодию... «Mais tombe la neige... Impassible manège...»
И тут чуткий слух уловил чьи-то тяжёлые, небыстрые шаги: гуп... гуп... гуп... Минуту спустя в белой пелене, едва подсвечиваемой луной, проглянула великанская чёрная тень с остроконечной верхушкой. Она молча шла на девушку. Гуп... Гуп... Гуп...
Аделаида вдруг подумала: снежный человек! Йети... Вчера по телеку показывали. Они появляются в разных местах земли под покровом ночи и оставляют гигантские следы. Говорят, они уносят женщин в свои горные берлоги — и бедняжки больше никогда не возвращаются к людям! Кошмар! Надо что-то срочно придумать. Белая курточка! Надо лечь в снег — и страшный пришелец пройдет мимо, не заметив добычу. Или он может унюхать? Откуда ветер дует? И-эх, была не была! «Добыча» быстро шлёпнулась в снег, сразу набившийся за шиворот и в рукава. Тень уже поравнялась с ней — и в этот момент у Дэли засвербело в носу. Раздался чих, в полной тишине показавшийся просто оглушительным. Йети притормозил и спросил вполне человеческим, но слегка осипшим голосом: «Эй! Кто здесь?»
Почти рядом с его ногами вновь раздалось: «А-а-пчхи-и-и!» Пришелец опустился на корточки: «Эй, мадам, что Вы тут делаете?» Аделаида решила держать марку и независимо заявила: «Я тут лежу!»
Йети удивился: «Да-а? И давно-о?» Ответом было молчание.
Остроконечная тень кивнула: «Так-так... Рановато праздновать начали, мадам... До Рождества ещё всё-таки пару дней, надо бы обождать... Или так сильно трубы горят? Не удержались? Сколько Вы на грудь приняли, не подéлитесь секретом?» Реакции снова не последовало. Тогда йети ухватил «мадам» за шкирку и рывком поставил на ноги: «Ну, хватит дурочку валять! Шевелись! А то задница к снегу примерзнет! Иди домой! Слышишь? Или ты совсем ничего не соображаешь?»
Нет, такого обращения Дэла никому не позволяла, будь он хоть четырежды снежный или даже ледяной! Она возмущенно пискнула: «Послушайте, по какому праву Вы так со мной разговариваете? Что за грубости?» Чёрная фигура озадаченно примолкла, потом поинтересовалась: «Вы вообще кто?»
И тогда прозвучал достойный ответ гордой скво: «Я Аделаида!»
Йети неожиданно выказал изрядное знание географии: «Ну, хорошо хоть не Аддис-Абеба! Мне почему-то Австралия ближе, чем Эфиопия!» «Скво» возмутилась: «Я совсем не та Аделаида, что Вы думаете! То есть, я Аделаида, но не город! Меня еще Дэля можно называть. Поняли? Какой Вы же бестолковый!»
Собеседник задумчиво повторил: «Дели? То есть, Вы себя в Индии ощущаете? Ага, я, кажется, начинаю понимать... Вы давно там на учёте состоите?» Дэля окончательно вышла из берегов: «Вы что, псих? Какая Индия? Снег идёт! В Индии может идти снег, скажите? На каком учёте в Индии? У вас там в горах все такие полоумные или только Вы?»
Йети опять задумчиво пробурчал себе под нос: «Горы... Теперь уже горы... Интересно, это делирий алкогольного генеза или же тут какой-то сложный подострый психоз?» — и уже громче: «Девушка, Вы только не волнуйтесь! Давайте позвоним Вашему доктору, и он поможет! Как его фамилия, вспоминайте!» Девушка подумала про себя: «Караул! Мало того, что йети, так еще и чокнутый! Этого мне только не хватало!», а вслух произнесла: «Вы заговариваетесь, понимаете? Произнóсите полную ерунду! Это может быть серьёзно! Так некоторые заболевания начинаются! Может, Вам «скорую» вызвать?»
Снежный мужик вдруг сказал: «Так я и есть «скорая»! Я на «скорой» работаю! Но сейчас без машины! Я смену сдал! Понимаете? А ещё я разбил сегодня свой мобильный... Уронил случайно на кафельный пол в коридоре — и экран треснул! Давайте я с Вашего мобильного позвоню ребятам на подстанцию, они на машинке приедут и Вас отвезут в больничку, как положено в таких случаях! Договорились? Где Ваш телефончик?» Дэля заорала: «Стоп! Вы что, в самом деле на «скорой»работаете? Значит, Вы не йети? Отвечайте! Вы йети или не йети?!»
«Миленькая, Вы, главное, не расстраивайтесь! Ети? Кого Вы ищете, объясните? Вы видите ещё кого-то? Как Вы говорите? «Ети»? В смысле, эти, да? Эти или те? Вы голоса слышите какие-то, вот этих самых «етих»?» «Идиот! Я Вас вижу и Ваши глупости слышу! Мне вполне достаточно! Вы знаете, кто такие йети? Снежные люди, в смысле? Я же сразу поняла, что Вы тупой и безграмотный! И псих, к тому же!»
«Погодите, девушка! Давайте разберемся, кто есть кто! Попробуем сначала. Назовите мне сегодняшний день недели, будьте добры!» «Та-а-к! Меня про дозу на грудь спрашиваете, а сами не знаете, какой день недели сегодня? Сами-то сколько уже в себя влили, а? Вы хронический алкоголик или так, запои временами? Ладно, помогу Вам! Пятница сегодня! Пят-ни-ца! Дошло?»
«Ну, допустим... А число, месяц, год?» «Нет, наверное, Вы всё-таки хроник! Допились! Объясняю: три дня до Рождества! Три! Или Вы уже забыли, когда у нас Рождество? Забыли, да?»
«Хорошо! Даже лучше, чем я думал! Давайте вернемся к Аддис-Абебе... Тьфу, то есть, к Аделаиде! Почему вдруг Вы заговорили об Австралии? Вам кажется, что Вы в Австралии?» «Нет, я больше не могу... Это же надо, какой тупица! Я же Вам чётко сказала: меня зовут Аделаида. Имя такое, понимаете? А-де-ла-ида! Не город! И-мя! Дошло?»
«А упомянутая Вами столица Индии Дели — тоже Ваше имя? Я правильно понимаю?» «Слушайте, Вы в детстве ничем таким тяжёлым не переболели? Головой не ударялись? Бывают разные случаи, между прочим... Из гуманных соображений повторю: меня зовут Аделаида, краткое имя Дэля! Так меня мама называет, к Вашему сведению, а она филолог, между прочим! Дэ-ля! Не Дели, не Бомбей и даже не Калькутта! Уяснили?»
«Угу... Кое-что понял... Но теперь такой вопрос: Вы зачем в снег улеглись? Жить надоело? Такой способ суицида придумали, правильно я догадываюсь?» «Слушайте, Вы что, не поняли? Я же от Вас пряталась!»
«От меня? Прятались? Но я Вас не искал и даже не собирался! Это у Вас такие игры подсознания? Вам хотелось с кем-то в прятки поиграть? У Вас было сложное детство?» «Это Вас мама, наверное, с горшка уронила, как у нас в детском саду говорили! Я же Вас сразу спросила: Вы йети или не йети? А Вы мне так и не ответили, кстати! Только я думаю, что даже у снежного человека мозгов больше, чем у Вас!»
«Минуточку, Аделаида! Дэля... Если у Вас навязчивая идея о снежных людях, то Вы, наверное, знаете, что они, согласно легенде, обитают в Гималаях и горах Кавказа... Вы в нашей беседе как раз горы упоминали... Вы ощущаете себя сейчас в горах?» «Я ощущаю себя замерзшей, голодной и хотящей домой! А что Вы на снежного человека не тянете, мне уже ясно!»
«Ну, положим, я тоже домой хочу! Я как раз туда направлялся, между прочим, когда Вы поперек тропинки лежали и чихали. Кстати, если Вы хотите попасть домой, то почему бы Вам этого не сделать? Где Ваш дом?» «Да в том-то и дело, что я не знаю! Как это можно теперь понять, скажите?»
«Гм, обычно люди понимают, где их дом! Вот мой дом, например, совсем недалеко отсюда. А Ваш?»
«Да мой тоже где-то рядом! Сразу за пустырём! Но я же из-за этого снегопада теперь его не вижу и не знаю, куда идти!»
«Не сочтите за труд, назовите улицу и номер Вашего дома!» «Да пожалуйста! Аксёновская, 16. Только толку от этого никакого! Я не понимаю, в какую сторону идти! Кружу тут уже час... Или больше...»
«Ну, пойдемте, я Вас отведу к Вашему дому. Во-он он, совсем близко! Мы с Вами почти соседи. Я в двадцатом номере живу». «Значит, Вы точно не снежный человек?»
«Если я ещё немного тут постою, то, пожалуй, вполне сойду за него. А с чего Вы решили, что я вот этот самый йети?» «Так Вы же шли такой огромный, и голова острая... И луна светила...»
«Голова у меня обычная, круглая. А капюшон на куртке остроконечный. Дует же, ушам холодно — вот я его и надвинул... Ну, идемте, а то нас тут и правда заметёт!»
Он взял Делю за руку и повёл. Она шла и думала: «Сейчас заведёт неизвестно куда — и всё! Поминай как звали...» Но альтернатива замерзания на пустыре тоже не грела душу, поэтому приходилось плестись за этим не то психом, не то просто болваном. Вдруг через снежную круговерть стал виден тот самый призрачный кристалл с сияющими янтариками! Дом! Окна светятся! Вот он, родненький!
Дэля попыталась выдернуть руку, но провожатый держал крепко и только недоуменно обернулся: «Что случилось? В чём дело?» Она хотела было сказать, что дом нашёлся, но в этот момент снежный мужик вдруг заорал и куда-то провалился. Девушка сделала шаг вперед и тоже ухнула в какую-то яму, пребольно ударившись о землю рёбрами и хребтом, так что дыхание перехватило. Её спутник глухо отреагировал: «С приземлением! Хотел бы я знать, когда они успели выкопать эту траншею! Я вчера тут шёл — всё было нормально!»
Аделаида живенько ответила: «Так они сегодня с утра копали... Даже экскаватор пригнали!»
Мужик сразу озверел: «А сказать заранее нельзя было? Вы что, совсем идиотка? Если Вы знали, что тут яма, то какого рожна молчали? Вам нравится коллективный вид суицида, да? Так я Вас разочарую: тут глубина один метр, это не смертельно!» Собеседница в долгу не осталась: «Вы просто злобный неадекват! Я забыла, что тут с утра копали! Понимаете? За-бы-ла! У Вас, наверное, мания преследования! Псих несчастный! Я себе, наверное, позвоночник и ребра сломала-а-а! А Вы-ы-ы...» Слёзы, как оказалось, давно ждали своего часа и наконец вырвались на волю...
Она услышала тяжёлый вздох: «Да, пожалуй, перебор... Извините... Я просто голодный, злой и уставший... С самого утра на ногах... Ёлки-палки... А теперь я еще и ступню подвернул, когда падал. Перелом вряд ли... Слишком маленькая глубина траншеи. И позвоночники так просто не ломаются, не выдумывайте... Впрочем, это можно легко проверить!» Мужик развернул Дэлю к себе лицом и быстро расстегнул у неё на куртке «молнию». Она немедленно заорала: «Не смейте! Уберите свои лапы! Псих! Извращенец! Что Вы себе позволяете?» «Извращенец» холодно ответил: «Даже не мечтайте! Ваши худосочные прелести меня мало волнуют! Тем более, что дома жена и семеро по лавкам! Стойте спокойно и не дергайтесь!» Он быстро и очень профессионально ощупал ей ребра, развернул тылом, простучал позвоночник сверху донизу, снова повернул, застегнул «молнию» до самого верха, хмыкнул: «Нету никаких переломов! Максимум: ушиб ребер! Давайте отсюда выбираться!», затем подтянулся на руках и уселся на край траншеи. Попробовал встать на ноги, охнул, снова уселся на землю и подвёл итог: «Кажется, мне повезло меньше, чем Вам! На левую ногу стать не могу. Давайте меняться шарфами».
Аделаида опешила: «С какой тихой радости? Очень нужен мне Ваш шарф!» — «Зато мне Ваш нужен. Мой короткий, а Ваш длинный. Им можно ступню неплохо зафиксировать. Всё равно ничего другого подходящего под рукой нет. Я шею мою каждый день, блох на мне нет, так что не побрезгуйте!» Он кинул ей широкий, пушистый, светлый мужской шарф, пахнущий чем-то горьковато-грустным, забрал вязаный тёмный женский и ловко соорудил из него подобие повязки для стопы, предварительно сняв ботинок. Став на колени, помог Дэле выбраться на поверхность. Увидел толстый кол в конце траншеи, видимо, забитый сегодняшними «копателями», на четвереньках дополз к нему, с усилием выдернул из земли и, опираясь на импровизированную трость, наконец, выпрямился в полный рост, совсем не такой гигантский, как сперва показалось в сером свете луны.
Девушка увидела, как лицо мужчины искривила гримаса боли, и предложила: «Давайте я попробую искупить свою вину хотя бы немного. Действительно, глупо, что я забыла об этой дурацкой траншее, которую сегодня копали прямо на моих глазах. Мой дом ближе, чем Ваш. Давайте уж как-нибудь доковыляйте, поднимемся ко мне, у меня, кажется, есть настоящий эластичный бинт. И обезболивающие таблетки и мазь, возможно, тоже найдутся. Палку поищем. Или позвоните от меня Вашей жене, может у Вас дома есть костыли, а? Здесь же недалеко, можно запросто принести. Идёмте, прошу Вас! Кстати, как Вас зовут? А то Вы моим именем так подробно интересовались, а сами не представились».
Мужик немного подумал, потом махнул рукой: «Ладно, пошли, это рациональная мысль! А зовут меня Иштван. Мой отец был венгр по национальности. Имя не сокращается. Просто Иштван». — «А меня Аделаидой в честь бабушки-немки нарекли. Нестандартные у нас с Вами имена».
Они медленно двинулись к дому. Наконец, вошли в подъезд, на лифте поднялись на двенадцатый этаж. Гость притормозил: «Вы предупредите своих домашних, что тут один пострадавший на минуту заявится, а то они удивятся! Мужа предупредите, что цель моего позднего визита исключительно медицинская. Так оно спокойней будет!» Аделаида покачала головой: «Нет там ни домашних, ни диких. Никого вообще. Одна я живу. Так что проходите, не стесняйтесь». Они вошли к Дэле в квартиру, и Иштван просто рухнул на диван, стоявший в гостиной: «Простите, что уселся без приглашения. Больно очень...»
Шарф на ноге был насквозь мокрый от растаявшего на нем снега. Дэля присела на корточки и быстро размотала шарф, превратившийся в длинную грязную тряпку. Ступня была синяя и ледяная на ощупь. Девушка метнулась в ванную, принесла тазик с теплой водой и погрузила туда несчастную конечность. Иштван застонал, потом тихонько поблагодарил и вздохнул: «Вот, навязался я на Вашу голову... Теперь возитесь со мной. Вы мне дайте эластичный бинт и обезболивающее, если есть — и я потопаю восвояси. Поздно уже, Вам отдыхать надо, а тут непрошеный гость расселся... Да еще и шарфик Ваш испортил...»
Стопа порозовела и потеплела. Аделаида открыла ящик комода и вытащила оттуда один за другим эластичные бинты разной ширины, упаковки с таблетками, тюбики с мазями: «Вот, смотрите сами и выбирайте, что нужно... Я в этом мало что понимаю. Сейчас воду принесу, чтобы лекарство запить».
Медик отобрал всё необходимое, принял таблетку, втёр мазь в кожу и начал бинтовать ступню. Не прекращая процесс, он поинтересовался: «Вы часто падаете, ушибаетесь? Откуда такой арсенал дома? Любая аптека позавидует!» Дэля помрачнела: «Падаю я редко, и мне вся эта дребедень без надобности. Просто это от одного придурка в наследство осталось. Он большим теннисом увлекался и с каждым синяком или царапиной носился, как с тяжёлым увечьем! То кисть, видите ли, растянул, то мизинец зашиб — и такая драма начинается, что туши свет, кидай гранату! Как же он свои драгоценные припарки забыл?! Небось, опять припрётся. Надо замок менять, вот что!»
Иштван закончил бинтовать ногу и внимательно взглянул на девушку: «А зачем Вам нужен был придурок? Зачем Вы его терпели? Это что, мазохизм?» Она фыркнула: «Вы опять начинаете свои психические вопросы задавать? Оно Вам надо? Хотела — терпела! Руки у меня не доходили его выставить. Некогда мне ерундой заниматься, понимаете? А теперь он сам слинял, так что мне и стараться не пришлось! Ну, что, будете дальше со мной в психбольницу играть? Не надоело? Кстати, вот Вам мобильный, звоните супруге, а то она, небось, там уже разволновалась. Да и семеро по лавкам тоже за папенькой скучают! Ну, что такое? Телефон жены наизусть не помните? Ай-ай-ай! Звоните на домашний! Или тоже забыли? Слушайте, может, Вы сами псих? Признавайтесь!»
Гость поднялся с дивана, опираясь на всё тот же траншейный кол: «Спасибо Вам, Дэля! Вы меня очень выручили! Если можно, дайте мне полиэтиленовый пакет, я поверх повязки натяну и закреплю. Ботинок не налезет, опять бинт промокнет, пока дохромаю до дома. А шарф новый я куплю и Вам занесу, как только смогу нормально передвигаться». «Не стоит. У меня еще три таких. Только другого цвета».
«А зачем Вам ещё три таких?» «Вы почему-то с первого раза не понимаете, что Вам говорят. Я же объяснила: другого цвета. Разного цвета они. Розовый, сиреневый и бежевый. А тот, который запачкался, был цвета спелой сливы. Теперь ясно? Я сама их связала».
«А один — это мало или как? Я просто не вижу логики. Функция у них одинаковая. Надевать четыре шарфа сразу — это абсурд, так ведь? Тогда зачем столько?» «Да это же элементарно! Если Вам хочется надеть сиреневый шарфик, то как можно вместо этого напялить розовый? Или наоборот... Дошло?»
Иштван длинно вздохнул: «Ещё раз благодарю Вас! Простите, что причинил столько хлопот. Пойду я. Доброй ночи!» Он сделал шаг в коридор — и в этот момент вдруг во всей квартире погас свет. Дэля охнула: «Короткое замыкание, что ли? Та-а-к... Предохранители в порядке... Сейчас выгляну на лестницу... Ух, ты... Нигде нет света, во всем подъезде! Теперь из окна посмотрю... Слушайте, все дома тёмные стоят. Похоже, какая-то авария на подстанции. Вот это номер! Погодите-ка, это значит, что и лифты не работают! Как же Вы будете по лестнице в полной темноте с такой ногой спускаться, да еще с двенадцатого этажа? А Вы вообще на каком этаже живете? На четырнадцатом? Так-так... Никуда не годится! Придется Вам у меня ждать, пока свет включат. Звоните жене, а то она там совсем с ума сойдет или в розыск подаст!»
Гость решительно возразил: «Нет, Аделаида, я и так злоупотребил Вашим добрым сердцем! Как-нибудь спущусь, потом поднимусь. Завтра выходной. Так что спешить некуда!» Он доковылял до двери, вышел на площадку, шагнул на ступеньку лестницы, пошатнулся, двумя руками ухватился за перила и чудом не скатился вниз. Дэля взяла его за руку, как маленького, и вернула обратно в квартиру: «Вот диван, садитесь и сидите! Я сейчас...» Через несколько минут она вкатила стеклянный столик на колесиках: «Я бутерброды сделала. И сок в стаканы налила. Да, вот еще печенье и шоколад... Электроплита, микроволновка, чайник — ничего ведь не работает! Придется нам на сухом пайке время коротать. Мне на работу завтра вечером, так что успею выспаться, не переживайте. Ешьте, пожалуйста! Мы же оба голодные, как уличные цуцики».
Иштван принюхался: «О! С красной рыбой! И с сервелатом... Вы же, наверное, к Рождеству купили, а теперь меня кормите». — «Ах, мечтала картошки нажарить, так теперь хоть рыбки поедим!» Иштван принялся за угощение и блаженно замычал: « М-м-м... Очень неплохой эквивалент жареной картошки... Кстати, девушки должны воздерживаться от такого блюда на ночь, если хотят сохранить фигуру!» Аделаида хихикнула: «Мне это не угрожает! Не в коня корм! Точнее, не в лошадку! Вы же сами успели оценить мои худосочные прелести, когда стучали по мне там, в траншее!»
Гость перестал жевать: «Не обращайте внимания... Это просто профессиональная болтовня, отвлекающий маневр... Вы сразу возмутились и перестали брыкаться, а я зато смог Ваши ребра прощупать и позвоночник простучать». Хозяйка поинтересовалась: «Но жена и семеро по лавкам — это ведь не маневр, правда? Вы что, с супругой поссорились? Я Вам уже сколько раз предлагала ей позвонить — а Вы и ухом не ведете! Ну, даже если поругались — всё равно нехорошо заставлять домашних так волноваться за отца семейства!»
Иштван молча доел бутерброды, допил сок... После довольно длинной паузы он вздохнул: «Ну, Дэля, простите ещё раз... У меня в квартире, как и у Вас, «ни домашних, ни диких». Я живу один. Кот, правда, со мной обитает. Он, конечно, парень неглупый, но по телефону всё же разговаривать не обучен».
Аделаида поднялась из-за стола: «Пойду поищу свечи... Что ж сидеть в полной темноте...» Она нашла тройной подсвечник, спички и зажгла свечи, потом передвинула кресло и уселась напротив гостя, не задавая никаких вопросов. Иштван прервал молчание: «Пожалуй, расскажу свою историю... Иначе Вы обо мне невесть что подумаете... Тем более, при свечах тянет на откровенность...Так вот... Была семья, была нормальная работа. Я психиатр по профессии. Вы это уже на себе ощутили, так ведь?» Он улыбнулся, потом снова погрустнел: «Я работал в психиатрической клинике, дело свое любил и знал назубок. А потом скоропостижно скончался мой дорогой шеф и учитель. А с новым начальством отношения не сложились настолько, что я уволился и устроился врачом на «скорую». Моей супруге — красивой женщине, талантливому модельеру — довольно быстро наскучили мои бесконечные суточные дежурства при чахлой зарплате. Мы разошлись. Вскоре она вышла замуж за успешного греческого бизнесмена и уехала на его родину, взяв с собой нашу дочь-подростка». «Могу я спросить, Иштван? А родные? Есть у Вас родители, братья, сестры?»
«Никого. Вообще никого. Моя мама, Фаина Бердник, влюбилась однажды в студента-венгра Иштвана Миклоша, он ответил ей взаимностью и вскоре сделал предложение. Парень к тому времени как раз получил диплом и уехал в Венгрию, чтобы подготовить всё для свадьбы, а потом вернуться за невестой. А невеста вскоре поняла, что беременна. Ей тогда двадцать лет было. Жених не возвращался, не писал. Отправленные по его домашнему адресу письма остались без ответа. Мои будущие дед и бабка требовали, чтобы влипшая в историю Фаня избавилась от плода, хотя срок был уже приличный. Но дочка сказала: «Нет!» — и перешла жить в общежитие. Потом на свет появился я и был назван в честь неизвестно куда девавшегося отца. Мама говорила, что Иштван не мог ее обмануть. И это оказалось правдой. Я уже был подростком, когда однажды в нашу комнату постучался черноволосый мужчина лет сорока. Мама сразу угадала в нем знакомые черты и вскрикнула. Это был Ласло, брат моего отца. Он и рассказал нам печальную историю. Иштван тогда, до моего рождения, прилетел в Будапешт и поездом добирался до родного города. Его тело с проломленной головой обнаружили на железнодорожной насыпи по ходу следования состава. Документы были при нем, а вот денег ни копейки. Убийцу, кстати, так и не нашли.
Родня ничего не знала ни о невесте, оставшейся в другой стране, ни о том, что она ждет ребенка. Письма, приходившие на имя погибшего сына, они складывали в ящик комода, не имея мужества их читать. Лишь после смерти родителей Ласло нашел эти письма и узнал таким образом о существовании мамы и меня. На конвертах был обратный адрес, и он при первой возможности нас разыскал. Дядя не мог помочь материально, поскольку сам был отцом четверых детей и зарабатывал не слишком много. Забрать нас в Венгрию тоже было невозможно ни с какой точки зрения. Ласло иногда присылает мне открытки с видами Будапешта или озера Балатон. Своих кузенов и кузин я никогда не видел. Мама умерла три года назад».
В комнате зависла тишина. Дэля впервые за весь этот безумный вечер рассматривала своего визави. На пустыре ей было не до того — она ведь спасалась от «страшного йети»! Потом в квартире при ярком свете она носилась то с тазиком, то с причиндалами для оказания помощи пострадавшему. Да и вообще, кому это надо: рассматривать многодетного папаню, не то психа, не то санитара, так и не снявшего ни куртку, ни дурацкую, растянутую, как блин, вязаную шапку, да еще и склонившегося над собственной ступней! И вот теперь, при свете свечей, оказалось, что напротив нее сидит симпатичный, ещё совсем не старый мужчина с небольшой темной бородкой, коротко стриженными, но всё равно несколько торчащими в разные стороны волосами, почти чёрными глазами, в которых отражались пляшущие огоньки. У него была квадратное туловище, к которому как бы прилагался комплект бревен: больших— шеи, рук, ног, и маленьких — толстых, коротких пальцев кистей, напоминавших чурбачки. Гость всё же в процессе еды расстался с верхней одеждой, под ней обнаружился джемпер в коричневую и желтую полоску, и весь этот антураж в целом почему-то напомнил Дэле толстенького озабоченного шмеля. Внезапно она подумала: наверное, у него мохнатые лапы и брюшко — и улыбнулась про себя. Но тревожные язычки пламени, освещавшие её глаза, видимо, легко выбалтывали их тайны.
Иштван моментально отреагировал: «Вы обнаружили в моем рассказе что-то смешное? Позвольте полюбопытствовать: что именно Вас так развеселило?» В его голосе звучала откровенная досада: мол, зря разоткровенничался. Но Аделаида, мысленно обругав себя идиоткой, поспешила объясниться: «Простите, пожалуйста! Вспомнился перепуг на пустыре, когда я Вас приняла за снежного человека, а Вы меня — не то за психбольную, не то за наркоманку со стажем!»
«Дэля, интересно, а что я мог подумать, обнаружив в столь поздний час на заснеженном пустыре девушку, лежащую поперек тропинки с загадочным выражением лица? А потом услышал, что она называет в качестве своего имени разные города мира и несёт какую-то ахинею про горы, снежного человека и так далее? Запаха алкоголя я не унюхал, поэтому стоял и думал: то ли бедняга перебрала дозу наркотиков, то ли обострился какой-то психоз. Лишь когда мы свалились в траншею, я понял, что ошибался, и Вы вполне вменяемы. Ну, бывает... В полевых условиях диагностика душевных состояний может быть затруднена!»
Девушка хихикнула: «Да уж, Вы старались изо всех сил! Наверное, если бы под рукой была смирительная рубашка, то она бы на мне очень быстро очутилась! Но, если серьезно, то Вы меня спасли... Может, это смешно, но я на пустыре из-за снегопада и почти нулевой видимости заблудилась и кружила фактически на месте, не понимая, в какую сторону идти и где мой дом. Я перепугалась жутко, что вскоре замерзну. Курточка белая, и никто мой труп до весны или, по крайней мере, до оттепели не обнаружит. И тут возникли Вы и показались мне просто гигантским. А по телевизору как раз накануне передача про йети была. Ну, вот, меня сразу замкнуло, и надо было спасаться! Спрятаться некуда, и я приняла мгновенное решение замаскироваться! Белая курточка позволяла слиться со снежным покровом. Если бы не мой дурацкий чих, Вы бы протопали мимо! А я бы отправилась на тот свет из-за переохлаждения, не дойдя пару сотен метров до родного дома».
Гость улыбнулся: «Да, история такая, что расскажи кому-нибудь — не поверят! Но, к счастью, всё обошлось. Я, как выясняется, спас Вас, а Вы очень помогли мне. Так что квиты!»
Дэля посмотрела в окно: «А снегопад так и не прекратился... Ну и ночка! Иштван, я не знаю, утешит Вас это или нет, но могу Вам рассказать свою историю. Она удивительным образом похожа на Вашу собственную, но как бы вывернутую наизнанку. Так вот... Я появилась на свет здесь, в этом городе, но мой отец — натуральный немец. Он родился в Германии, там же окончил университет, получил диплом магистра экономики и занялся бизнесом, поначалу весьма успешно. Через пару лет он женился, родилась дочь. Когда девочке исполнилось пять лет, отношения её родителей изрядно разладились, как и дела фирмы, и супруги разошлись, впрочем, без официального расторжения брака. Герхард Кронберг— так зовут моего отца — решил попробовать свои силы на ставших доступными рынках Восточной Европы.
И вот представьте себе, Иштван... Тридцатипятилетний бизнесмен, красавец-мужчина, прибыл в наш город и организовал совместное предприятие. Понадобилась секретарша со знанием немецкого и английского. Моя мама как раз окончила инъяз и нужными языками владела, к тому же была очень хороша собой. Владелец предприятия немедленно положил на неё глаз и принял на работу, за которую платили в несколько раз больше, чем учителю в школе. Очень скоро молоденькая интеллигентная Лидочка по уши влюбилась в импозантного шефа, ни одним словом не упомянувшего о жене и дочери в Германии. Роман стремительно развивался, Кронберг роскошно ухаживал за очаровательной секретаршей, обещал жениться и, в конце концов, затащил её в постель. Он, правда, предупредил, что с детьми торопиться не стоит. Однако то ли моя мать решила пренебречь этим предостережением, то ли сам шеф был недостаточно осторожен, но беременность всё же наступила. Лидочка решила до поры до времени помалкивать, а потом поставить любовника перед фактом. Однажды она в отсутствие начальства зашла в его кабинет, чтобы положить на стол свежую почту. Там лежало распечатанное и, видимо, случайно оставленное среди бумаг письмо от матери Герхарда, Аделаиды Кронберг. Любопытство взяло верх, и послание было прочитано. Фрау Кронберг сообщала сыну, что его дочь Корнелия часто спрашивает, куда делся папа, и было бы неплохо, чтобы Герхард, наконец, вернулся в семью. Бедная Лида поняла, что её просто водили за нос, и о замужестве нечего мечтать, но на всякий случай списала с конверта обратный адрес несостоявшейся свекрови. Любовнику о своём печальном открытии она ничего не сказала и продолжала вести себя как ни в чем не бывало.
Всё же настал день, когда шеф заметил растущий животик секретарши. Он пришел в неистовство, заявил, что ребенок не от него, ни о какой женитьбе не может быть и речи, обозвал Лиду всеми словами, которым он быстро научился в нашем городе, велел срочно избавиться от беременности — и немедленно уволил, правда, ткнул в руки пухлый конверт с немецкими марками и выписал солидное выходное пособие. Предприятие (кстати, не оправдавшее надежд хозяина) было закрыто, штат распущен, а сам Герхард упаковал чемоданы и отбыл на родину. Мама и не подумала убить в утробе собственное дитя и стала размышлять, что же делать дальше. С уютной, но дорогой квартирки, снятой Герхардом, пришлось съехать. Ее родители, узнав о беременности, заявили, что она «связалась с немчурой, фашистюгой проклятым», а, значит, больше им не дочь и пусть катится на все четыре стороны.
Последней надеждой Лиды была бабушка по линии отца Федосья Тимофеевна. Баба Феня, жившая одиноко в двухкомнатной квартире после смерти мужа, пожалела внучку на сносях и выделила ей комнату. Туда моя мама и принесла меня из роддома. Она назвала меня Аделаидой в честь немецкой бабушки, а в качестве отца ребенка в метрике значился Герхард Кронберг. Денег, оставленных им, хватило на первый год моей жизни, потом Лида устроилась работать учительницей, а баба Феня, еще вполне крепкая старуха, с энтузиазмом взялась нянчить правнучку, то бишь, меня.
Когда мне исполнилось три года, мама нарядила меня в новое платьице и повела в фотоателье. Полученная фотография явственно свидетельствовала о неоспоримом сходстве ребёнка со слинявшим на родину немецким отцом и была вложена в заказное письмо, адресованное в Германию, госпоже Аделаиде Кронберг. Там же находились нотариально заверенная копия моего свидетельства о рождении, наши домашний адрес и телефон и краткое изложение причин и обстоятельств моего появления на свет.
Через месяц в нашей квартире раздался телефонный звонок. Подошла мама и долго говорила по-немецки. С той поры мы стали регулярно получать через разных курьеров денежные суммы, достаточные для вполне пристойного существования в нашем городе. Я уже ходила во второй класс, когда нас навестила и сама бабушка Аделаида — пожилая, но всё еще красивая и статная женщина. Мама постоянно учила меня немецкому, так что с гостьей я могла неплохо общаться. Фрау Кронберг осталась довольна смышлёной, хорошенькой, вежливой внучкой, очень похожей на своего отца. Перед отъездом Аделаида позвала меня и маму и заявила, что Герхард категорически отверг свою причастность к моему рождению, что денежные пособия мы будем получать и дальше, но больше она пока ничем помочь не может. Велела как следует учить немецкий и английский и вообще прилежно учиться. Когда я достигну совершеннолетия, она оплатит мне высшее образование в одном из немецких университетов. Соответствующая сумма будет положена на мое имя в одном из банков Германии.
Но жизнь распорядилась иначе. Я еще училась в школе, когда мы узнали, что фрау Кронберг тяжело заболела и очень быстро ушла в мир иной. С тех пор материальная помощь прекратилась. Однако мама к тому времени твердо стояла на ногах, преподавала немецкий и английский в вузе и неплохо зарабатывала. Федосьи Тимофеевны уже тоже не было в живых, но она давно переоформила квартиру на маму, и мы остались там жить после бабушкиной смерти. В тридцать девять лет мама вышла замуж за коллегу-преподавателя, а еще год спустя у меня появился брат. Я уже была на старших курсах, когда меня через маму разыскала моя немецкая сестра Корнелия и сообщила, что бабушка Аделаида завещала мне серьезную сумму денег. Я приехала на родину моих предков. Отец к тому времени навсегда убыл в Аргентину, так что я его так и не увидела. Сестра подарила мне фотографии отца и бабушки Аделаиды. На полученное наследство я приобрела квартиру, в которой мы с Вами сейчас находимся, Иштван».
Гость покачал головой: «Ну и ну! Ваша история еще похлеще моей, Дэля... Но сейчас, Вам, наверное, нелегко приходится, раз работаете по вечерам и так поздно возвращаетесь домой. Да еще по такой погоде... А снегопад, кстати, до сих пор не утих... Посмотрите в окно, как густо летят хлопья... Прямо как в той старой песне, знаете? Он неожиданно приятным, чуть хрипловатым голосом пропел: «Tombe la neige, tu ne viendras pas ce soir. Tombe la neige, et mon coeur s'habille de noir»,— и смущенно продолжил: «Только не смейтесь, ладно? Эта песенка мне в душу давно запала. Может, как предупреждение о том, что однажды я встречу девушку с синими глазами, лежащую в поле под луной и снегопадом...»
Дэля тихонько ответила: «Это Вы сейчас будете смеяться. По крайней мере, некоторые мои коллеги надо мной часто потешаются... Вроде не к лицу мне такие сентиментальные песни любить. А ведь именно эти самые слова я напевала, когда шла через пустырь сквозь снег. И мне казалось, что эта мелодия будет звучать надо мной, замерзающей в чистом поле... Но тут появились Вы... Ну, а дальше Вам известно...»
«Вам не к лицу любить такие песни? Могу я узнать, кто Вы по профессии и где трудитесь? Если это не секрет, конечно...» «Да нет, какой тут секрет! Я окончила консерваторию по классу духовых инструментов, духовик по специальности... Слышали о такой? Играю в симфоническом оркестре оперного театра на флейте. Это мое основное место работы. Но есть еще одна работка, вечерами — и вот там я душу отвожу по полной программе. Там я на саксе играю... На саксофоне...» Дэля кашлянула и тут же охнула: «Ребра ушибленные... Я, когда еще свет был, тоже обезболивающее выпила, а сейчас, видно, уже перестает действовать».
Иштван вспомнил о своих докторских обязанностях: «Возьмите подсвечник и снова загляните в ящик с перевязочными материалами. Может быть, там есть тейпс — такие самоклеящиеся полосочки. Найдёте — тащите сюда! Поможем Вашим ребрам!»
Полосочки-таки нашлись. Гость скомандовал: «Повернитесь ко мне спиной и поднимите джемпер! Сейчас наклеим!» Дэля зашипела: «Ну, вот ещё! Не надо мне ничего клеить! Само пройдет!» — но при этом неловко дернулась и снова ойкнула. Иштван был непреклонен: «Так, бросьте Вы!» Он поймал свою пациентку за руку, притянул поближе, развернул к себе спиной и без лишних церемоний задрал на ней свитер. Девушка чувствовала лёгкие прикосновения пальцев, наклеивающих крест-накрест полоски на пострадавшие ребра. Ей опять почудился шмелик-трудяга, перебирающий лапками на цветочном лепестке. Он даже сопел тихонько от усердия. Дэля снова подумала о мохнатых лапках и брюшке и — совершенно неожиданно — о том, что доктор, наверное, так же сопит в постели, когда занимается любовью! И — идиотка, одно слово: идиотка! — прыснула, почти неслышно, как ей казалось!
Иштван как раз завершил свой труд, бережно вернул свитер на место и терпеливым психиатрическим тоном поинтересовался: «Опять про снежного человека вспомнили?», на что получил ответ: «Нет-нет, просто было немного щекотно, извините!» И тут Дэля услышала тяжелый, расстроенный вздох. Она поспешила исправить ситуацию: «Спасибо огромное! У Вас такие умелые руки! И дышать стало намного легче! Вы снова меня спасли!» Гость не слишком поверил в её восклицания и глядел недоверчиво. Потом сменил тему: «Мы остановились на том, что Вы для души где-то играете на саксофоне... Но не в театре. А где?»
«Есть такая джазовая группа «Золотой шмель»... Может, слышали?» «Не только слышал, но и несколько раз ходил на их концерты! Я люблю хороший джаз! Здорово играют ребята! А саксофонистка у них действительно потрясающая! Её зовут Леди Ронки! У неё удивительная манера игры: кажется, будто саксофон с тобой разговаривает... Словами, понимаете? Не звуками музыки, а словами! Вы, наверное, знаете эту девушку?»
Аделаида молча поднялась с кресла (ребра действительно почти не болели) и откуда-то из темноты извлекла саксофон, тускло блеснувший отраженным светом свечей. Она поднесла инструмент к губам. И комната наполнилась той самой мелодией, которая обоим была по душе. Снежинки летели на пламя и умирали... А в поле шел одинокий человек и жаловался ночному небу, как плохо жить без любви, а умирать без любви еще хуже... Снег падал, нападáл на человека и хотел его забрать в небо... Ведь жить — это так больно, так тяжело...
«Разве не прекрасно, — шептал снег, — парить яркой белой звездой в синем воздухе, прикоснуться к земле, сделать её невероятно красивой и исчезнуть навсегда? Или влететь в красный цветок огня и стать его частью, белой пыльцой над пестиком свечи... Я заберу тебя с собой... Не перечь, ты просто еще не понял своего счастья стать мной...» Но упрямый, глупый человек шёл и тяжело дышал... И снег таял в его дыхании, и снегопад ослабевал... А потом женщина возникла рядом, и дышать вдвоём было теплее, и снег отступил, и вернулся в свое далекое небо... А двое ликовали ему вслед, потому что это была их жизнь, и они её отняли у снега и у смерти и подарили друг другу...
Она опустила саксофон и молча смотрела в окно. Сильный ветер нёс хлопья прямо на стекло. Иштван нарушил тишину: «Да... Жизнь — собачья штука, но и мы отнюдь не такие слабаки, какими кажемся на первый взгляд. Надо уметь побеждать... Вы ведь об этом сейчас рассказывали, Леди Ронки?»
Деля повернулась к нему: «А Вы умеете читать музыку, оказывается... Это не каждому дано. Но, прошу Вас, Леди Ронки — это для концертов... Сценическое имя... Всего лишь искусно перетасованные буквы моего полного имени и фамилии моего отца, которого я никогда не видела и уже не увижу...»
«Значит, моя первая мысль была правильной... Когда я Вас увидел там, в снегу на пустыре, я подумал: девушка, невероятно похожая на Леди Ронки! Но мне тогда всё же не пришло в голову, что это Вы и есть! После тех концертов, где Вы играли, я часто думал о Вас: как может человек разговаривать музыкой? И еще о том, какая Вы красивая девушка... Но это были абстрактные размышления... Как если бы смотреть на картину средневекового мастера и восхищаться красотой изображенной на ней женщины, но знать, что встреча с ней невозможна! И вот что вышло: я сижу у Вас в квартире на диване и ем Ваши бутерброды! Но самое ужасное заключается в том, что Вы мыли мне ногу! Леди Ронки, чудо из чудес, звезда джаза — мыла ногу мне, затюканному и потрепанному жизнью доктору «скорой»!»
Аделаида испуганно воскликнула: «Я сделала Вам больно, когда мыла ступню? Я старалась очень осторожно, но я же не медик... Мы с мамой месяца три ухаживали за бабушкой Феней — она слегла незадолго до смерти. Но это, конечно, очень маленький опыт. Простите!» Гость саркастически заметил: «Прежде Вы ухаживали за бабушкой, а теперь за почти что дедушкой! Мне уже сорок один стукнуло! А Вы еще совсем юная!»
Дэля рассердилась: «Вы специально на себя наговариваете? Кокетничать изволите? Чтобы я начала Вас разубеждать? Вы ведь нормальный симпатичный мужчина, совсем не старый — и Вам это отлично известно! Тогда зачем это депрессивное нытьё, господин психиатр?»
Доктор очень внимательно заглянул ей в глаза и... И тут зажёгся свет! Невыносимо яркий! Иштван сразу засуетился, задул свечи, потянулся за курткой, напялил свою дурацкую шапку, ухватился за траншейный кол, стоявший рядом с диваном, поднялся, прислушался к гудению сразу ожившего лифта и похромал на выход, нудно извиняясь за причиненные хлопоты и благодаря за помощь, ужин и приют.
После его ухода Аделаида везде выключила свет, подошла к окну, состроила снегу рожу: «Что, добился своего?» В ответ он сыпанул в стекло очередную тысячу снежинок: «А ты не раскатывай губу! Ишь, спасительница одиноких психиатров выискалась! Он тебя вежливо послал куда подальше, разве не так?» Расстроенная музыкантша не нашла убедительных возражений, немножко поплакала в голос — всё равно никто не слышит! — и отправилась спать.
Утро, точнее, уже почти полдень, оказалось ослепительно ярким, как тот внезапно включившийся ночной свет. Снегопад убрался восвояси. Дэля решила осуществить вчерашнюю мечту и нажарить картошки. Она рассеянно снимала кожуру с клубней, размышляя о ночном приключении, пока не обнаружила, что картофелин уже вдвое больше, чем нужно. Дальше притворяться перед самой собой смысла не имело — и на сковороду уже откровенно шмякнулись четыре отбивные — четыре, Карл! Значит — идём навещать раненого йети, похожего на шмеля! Правда, номер квартиры полосатенького психиатра неизвестен — но разве это может служить препятствием для акта женского милосердия?
Итак, загружаем в пакет судки с жареной картошкой и отбивными, внимательно разглядываем себя в зеркале, вполне удовлетворяемся увиденным — и вперед! Вот он, двадцатый дом... Едем на четырнадцатый этаж... Шесть квартир... Под звонком возле одной из дверей написано: «Бердник И.И.» Иштван Иштванович? Ага! Отлично. Звоним. Тихо. Ещё раз... Ещё дольше и сильнее жмём на кнопку звонка — и результат тот же... Может, он там помер, а? Или лежит без сознания? Нет, от растяжения связок стопы вроде пока никто не умирал. Интересно, куда это он ушился с хромой ногой и с колом вместо костыля? Или увидел из окна, как музыкантша топает к нему в подъезд, и решил не открывать? Валяется там на диване и ржёт, считая звонки! Ну, всё! Пьесу пора завершать! Пакет с судками вешаем на дверную ручку и с гордо вскинутой головой покидаем это шмелиное гнездо!
Вечером после концерта группы «Золотой шмель» публика долго не отпускала музыкантов, и в итоге последняя маршрутка опять ушла из-под носа. Оставалось снова ехать автобусом. На улице потеплело, на конечной остановке под ногами хлюпала снежная каша. Нечего было и думать тащиться через пустырь. Значит, предстоит топать в обход по улицам. Дэля вздохнула и двинулась было в путь, но в этот момент — ох, неужели опять всё начинается заново?! — из-под навеса остановки выплыла чёрная квадратная тень, на этот раз не с остроконечной, а с круглой головой! Девушка уже собиралась пуститься наутёк, но тень почему-то опиралась на костыли и передвигалась медленно и неуклюже, а потом и вовсе остановилась и заговорила человеческим голосом: «Дэля, не пугайтесь, это я, Иштван!»
Та немедленно взбеленилась: «Как же не пугаться, если Вы меня опять напугали? Что за манера внезапно появляться, как привидение в шотландском замке? И вообще, как Вы сюда попали, скажите на милость? По снежной каше на костылях шагали, через траншею сигали? Или Вы в обход в трудный поход отправились? Что Вы здесь делаете?»
«Привидение» вздохнуло: «Ну, вот, Вы рассердились! А я хотел Вас за картошку с отбивными поблагодарить, судочки вернуть и просто домой проводить! Мало ли какие тут снежные люди шатаются! А попал я сюда очень просто: меня Жорик привез! Вот, знакомьтесь!» — В нескольких метрах от навеса обнаружился прежде не замеченный Дэлей автомобильчик «Пежо», напоминавший жука-бронзовку, как по цвету, так и по форме.— «Это Пежор Парижевич, для друзей просто Жорик! Как любой месье преклонного возраста, он иногда нуждается в поправке здоровья и находился на излечении в авторемонтной мастерской. Я ребятам с подстанции сегодня позвонил, рассказал о поврежденной ступне, так они примчались, меня на рентген и к травматологам свозили, ногу как следует запеленали, костыли выдали! Потом мы Жорика забрали, и он меня катает везде и всюду! А пока мы ездили, у меня на дверной ручке пакет с провиантом появился! Очень вкусный провиант, между прочим! В знак особой признательности мы с Жориком намерены доставить такого замечательного повара прямо к подъезду! Мы не обнаружили Вас выходящей из последней маршрутки и решили на всякий случай съездить на конечную. И, как видите, не зря!»
Через пять минут машинка уже тормозила возле дома номер шестнадцать. Но Иштван не собирался так быстро прощаться: «Я намерен напроситься к Вам гости, но не просто так, а с умыслом. Вы вчера мимоходом высказали намерение поменять замок, чтобы предотвратить дальнейшее появление на Вашей территории некой особи мужского пола, именуемой «придурком». Замок я сегодня по по ходу дела приобрел и собираюсь его поставить, если нет возражений. Инструменты у меня с собой».
Аделаида коротко ответила: «Возражений нет. Пойдемте». Пока психиатр возился с дверью — надо сказать, весьма умело — хозяйка напекла гору блинов (а собиралась ужинать кефирчиком — девушкам вредно на ночь мучное!), достала из холодильника сметану (а иначе что за блины — без сметаны?) — и гость снова воздал должное её кулинарным талантам! За кофе он между делом ввернул: «Вот, теперь Вы гарантированы от непрошеных визитов. Одно непонятно: зачем такой красивой девушке придурок?»
Дэля пожала плечами: «Хотите знать? Ладно, Вам как доктору расскажу... На четвертом курсе консерватории я по большой любви вышла замуж за пятикурсника Илью Левина — подававшего большие надежды пианиста. С детьми по обоюдному согласию не спешили: сперва всё же карьера! Однажды его пригласили на престижный международный конкурс пианистов, проходивший в США. Мой супруг занял второе место! Я ждала его, представляла, как мы отпразднуем такую замечательную победу! Но конкурс закончился, а Илья не торопился возвращаться, ограничивался короткими сообщениями: всё в порядке, занят, не трезвонь. Однажды муж всё-таки позвонил и заявил, что остается в Соединенных Штатах, поскольку его как талантливого пианиста приняли на постоянную работу в симфонический оркестр. На контакт Илья выходил всё реже и реже, даже с днем рождения меня не поздравил, а год спустя попросил развод. Я не стала возражать — и брак был расторгнут.
Получив диплом, я устроилась на работу в оперный театр, потом организовалась наша джазовая группа. Однажды на дне рождения у коллеги из оркестра я познакомилась с известным в городе эстрадным певцом, можно сказать, поп-звездой местного значения. Мой новый поклонник вскоре сделал мне предложение, но я не хотела снова связывать себя официальными отношениями, и мы просто стали жить в гражданском браке. Гарри оказался капризным, мнительным и ревнивым придурком. Мне надлежало с ним постоянно нянчиться. А я, знаете ли, устаю после спектаклей и концертов, и мне не до сюсюканья. В конце концов, он несколько дней назад собрал свои вещи и ушёл, преподнеся это как подарок мне к Рождеству. Думал меня уязвить, а я на самом деле рада. Вот такая история, Иштван... Если Вам после моего рассказа неприятно, а, может, даже противно со мной общаться, то скажите, я пойму...»
«Дэля, да почему же мне должно быть неприятно? Мало того, что эти, пардон, козлы Вам вот так жизнь портили, так еще Вас в этом винить? Да ни в коем случае! Ну, допустим, «придурка» ничего, кроме себя самого, не интересовало! Но первый Ваш супруг как тонкая личность должен был понимать, какая бесценная жемчужина рядом с ним! Однако выбрал карьеру. Порадуйтесь, что он оставил Вас довольно быстро. Случись предательство позже — Вам было бы еще больнее отдирать от себя этот брак, эту любовь! Вы его любили, так ведь?»
«Иштван, Вы отличный психиатр! Всё сразу по полочкам разложили! Любила? Да. А потом как будто целый кусок души отмер, а с ним вместе и любовь. Жемчужина, говорите? Знаете, если с жемчугом плохо обращаются, например, чем-то едким поливают, он мутнеет. Я раньше светилась вся... Это правда... А теперь вроде серой луны сквозь тучи в ту ночь снегопада, помните? Леди Ронки — это всего лишь отсвет Аделаиды... Тем более, что она скоро перестанет существовать...
Ох, что Вы вскинулись, доктор? Я не собираюсь сводить счеты с жизнью. Исчезнет Леди Ронки. А я останусь, не волнуйтесь. И это не раздвоение личности. Просто группа «Золотой шмель» в ближайшем будущем сойдет со сцены. Там все, кроме меня, законченные наркоманы! Они, видите ли, творческие личности и нуждаются в стимулах. Контракт с ними я продлевать не стану».
«Вы очень талантливы, Дэля! Почему бы Вам не создать свою собственную джаз-группу? Подумайте в этом направлении. А я, пожалуй, пойду. Блины были потрясающе вкусные. И еще одно: я задолжал Вам ужин при свечах. Позвольте Вас пригласить на Рождество в мою обитель на четырнадцатом этаже! Или я опоздал, и у Вас этот вечер уже занят?»
«Вечер свободен, Иштван! Музыканты на Рождество тоже отдыхают. Так что я принимаю Ваше приглашение!» «Спасибо, Дэля! Я очень рад. Если позволите, мы с Жориком заедем за Вами в половине седьмого, чтобы Вас по дороге всякие тени не пугали!»
В означенный день Аделаида облачилась в шифоновый брючный костюм цвета индиго, удачно оттенявший синие глаза и темно-русые волосы до плеч, дополнила ансамбль кулоном и серьгами из лазурита. Поставила в полиэтиленовый пакет кастрюльку с приготовленной уткой по-пекински, сверху пристроила поднос с любимым кремовым рулетом. Приготовила подарок: вязаную шапку и шарф цвета кофейных бобов. Иштван позвонил в дверь ровно в половине седьмого, увидел подарок, просиял, немедленно стащил с головы свой дурацкий «блин» и надел обновки. Взглянул на себя в зеркало и заявил, что выглядит почти как голливудская звезда!
В квартире на четырнадцатом этаже гостью встретил черный кот с белой манишкой. Хозяин представил его: «Вот, прошу любить и жаловать: Ефим Борисович Кисман, доцент котологических наук!» Вошедшая сделала книксен и скромно попросила у «доцента» разрешения войти. Ефим строго взглянул на даму, пробурчал нечто вроде «весьм-м-я-а м-м-р-ря-а-д...» и пропустил её в комнату.
Стол был накрыт в классическом стиле: столовое серебро, хрустальные бокалы и салатницы, фарфоровые тарелки с закусками. В центре всей этой красоты стоял серебряный подсвечник с пятью свечами. На хозяине были белоснежная сорочка и черный джемпер с народным орнаментом на рукавах и по низу — венгерские мотивы. На горячее Иштван приготовил мясо по-венгерски. Прежде чем сесть за стол, он замялся и сообщил, что тоже хочет преподнести подарок, но не уверен в его привлекательности: «Вот, взгляните... Если не нравится, скажите сразу. Я тогда что-то другое придумаю... Но только честно говорите, ладно?» Он взял лежавшую на комоде картину в простой рамке и показал гостье. У Дэли на секунду перехватило дыхание. Она увидела поле, метель, серую луну сквозь тучи — и себя, лежащую на снегу... Доктор смущенно пояснил: «Вот, иногда пытаюсь рисовать... Конечно, это никуда не годится, я ведь не художник... Но всё же решил Вам показать... Ужасно, да?» «Нет, Иштван, это... В общем, это Ваше соло на саксофоне! Понимаете, да? Здесь Ваша душа... И немножко моя... Вон там, на снегу... Вы её увидели тогда и спасли. А сейчас Вам не хочется отпускать мою душу. И Вы это нарисовали».
Он зажег свечи, погасил верхний свет, разлил в бокалы красное вино: «За наши души, Дэля! Да будет им светло! С праздником Вас! С Рождеством!» Они сидели друг напротив друга, болтали обо всем и ни о чём, делились смешными историями из студенческой жизни, обсуждали кулинарные достоинства приготовленных блюд... Говорили, говорили, говорили... Чтобы спрятать за многословием то, что на самом деле оба хотели сказать. Но так за весь вечер и не сказали. Ефим Борисович пытался воздействовать: громко тарахтел на манер разболтанного трактора, ободряюще бодал пушистой башкой то колено хозяина, то лодыжку гостьи — но эти двое только рассеянно гладили его между ушей и снова несли всяческую чепуху. Он по очереди запрыгивал к ним на колени, заглядывал в глаза и требовательно орал: «Идиоты! Это же ваш шанс! Смелее! Трусы несчастные!» Но мужчина и женщина пытались скормить разошедшемуся Фиме вкусняшки со стола и не желали его понимать. В конце концов кот презрительно фыркнул и удалился в коридор: мол, сами разбирайтесь, придурки!
Дэля поднялась, поблагодарила за чудесный ужин, взяла картину и сказала, что ей пора! Иштван подхватил костыли и пошел провожать гостью до дома. На пороге её квартиры он склонился между костылей, церемонно поцеловал ей руку, пожелал доброй ночи — и укатил вниз на лифте. Дэля наблюдала через окно, как ковыляет прочь этот олух... Нет, эта дубина стоеросовая! Нет, это бревно бесчувственное! Псих! Охламон! Психиатр, больной на всю голову! Впрочем, может, он ничего не имел в виду, кроме как отдать должок? Так ведь он выразился? «Я Вам должен ужин при свечах». Ну, вот, теперь ничего не должен... И нечего... И не надо... И сколько можно быть дурой? И не пора ли поумнеть? Он просто красиво рассчитался за оказанную помощь... И не нужно ничего несусветного воображать!
Она отвернулась от окна. Картина стояла на комоде, прислоненная к стене. Луч луны падал на неё и смешивался со светом луны нарисованной. Зачем он это рисовал? Тоже, чтобы не остаться в долгу? Но можно было намалевать портрет доцента Фимы или какой-нибудь натюрморт, на худой конец... А тут поле... И душа, готовая отлететь, но в последний момент оставленная в теле под снегом... И он это понял. И показал, что понял. Тогда долг ни при чем? А что при чем? Руку он ей, видите ли, поцеловал! Йети чокнутый!
Прошла неделя. От психа на костылях не было ни слуху, ни духу. Вечером после спектакля Дэля всё же успела вскочить в последнюю маршрутку. Рядом с ней уселся сосед с десятого этажа, сыну которого музыкантша раз в неделю давала уроки игры на трубе. Когда подъехали к дому, он галантно подал руку выходящей из машины даме, потом широким жестом распахнул перед ней дверь подъезда. Дэля уже почти вошла внутрь, когда краем глаза заметила торопливо удаляющуюся в сторону двадцатого дома квадратную прихрамывающую тень, правда, уже без костылей. Она замешкалась, сосед терпеливо ждал, придерживая дверь. Ну, не бежать же за этим ненормальным психиатром, в конце концов! И Аделаида вошла в предупредительно вызванный лифт.
Следующая неделя ничем не отличалась от предыдущей. Двадцатый дом хранил молчание. Шестнадцатый дом демонстрировал женскую гордость. В середине января вдруг случилась оттепель, и солнце дебоширило от души, то направляя лучи прямо в глаза прохожим, то разворачивая гигантские лужи на пешеходных дорожках. В субботу днём Дэля тащила из продуктового магазина тяжелую сумку и ругала себя, что, как всегда, накупила больше, чем собиралась. Пришлось усесться на почти что высохшую лавочку и отдохнуть, а заодно и под солнышком побыть, запрокинув голову и блаженно щурясь. Однако через минуту кто-то весьма ощутимо двинул её в бок. Возмущённая Аделаида открыла глаза и узрела рядом на лавке Ефима Борисовича. Кот снова боднул её и громко мяукнул. Дэля пробормотала: «Фима, тебе чего? Ты откуда тут взялся? А куда ты хозяина подевал?» Хозяин тоже обнаружился. Иштван, опять напяливший на голову свой дурацкий «блин», стоял в нескольких метрах от лавки и не приближался, а только вежливо поздоровался, отводя взгляд: «Добрый день, Аделаида! Как поживаете? Не скучаете?» Дэля фыркнула: «Нет, не скучаю! Развлекаюсь, как могу! Например, вечерний бег с препятствиями через пустырь... Или приятная ночная прогулка в свете фонарей вокруг микрорайона... Очень романтично! Особенно вчера под дождем!»
Доктор, не приближаясь, ещё более вежливо заметил: «Надеюсь, в сопровождении нового друга? Или это старый друг, который, как гласит пословица, «лучше новых двух»?» В ответ последовал «удар прямой наводкой»: «Ах, мой сосед с десятого этажа? О, с ним я развлекаюсь регулярно! Каждую среду с пяти до шести вечера. Он просто в восторге! Более того, в соседнем подъезде на шестом этаже я тоже бываю! По вторникам с четырёх до пяти! В обоюдное удовольствие! Но мне и этого маловато! Подумываю еще двух несовершеннолетних из восемнадцатого дома соблазнить! Это будет очень занятно! Не правда ли, господин психиатр?» Иштван, почуяв серьезный подвох, озадаченно молчал. Аделаида продолжила, не сбавляя накала: «А вот некоторые соседи иным образом развлекаются! Они шпионят из-за угла, а потом удирают, как суслики! Ну, что ж, кому что по душе!»
Оказалось, что психиатры тоже краснеют. По крайней мере, физиономия Иштвана приобрела кумачовую окраску. До него кое-что начало доходить: «Дэля... Это Ваш сосед был... А по средам... Вы уроки музыки соседям даёте, да? Я правильно догадался? Дэля, ну, не сердитесь... Простите осла... Я подумал... Впрочем, это уже не имеет значения, что именно я подумал... Простите, прошу Вас!»
Дэля со всем мыслимым королевским величием поднялась с лавочки, элегантно подхватила тяжеленную сумку, выпалила: «Вы правы! Уже не имеет ни малейшего значения, что именно Вы подумали! Фима, пусти! Пусти, я сказала!» — и пошла прочь гордой походкой воинственной женщины африканского племени масаи.
Конечно же, этим субботним вечером она опять прозевала последнюю маршрутку и потащилась домой на автобусе. День как не задался с утра, так и заканчивался. К ночи подморозило. На конечной ледяная каша застыла причудливыми буграми, и лучшей возможности поломать все четыре конечности сразу представить было трудно. Дэля успела сделать два шага, три раза споткнуться и продемонстрировать самой себе чудеса эквилибра. И тут под ноги ей метнулось нечто чёрное и истошно орущее. Музыкантше удалось сохранить баланс, лишь приняв позу новорожденного телёнка. Ефим Борисыч скептически мяукнул: мол, хороша, нечего сказать! Навстречу двинулась знакомая квадратная тень, неся на вытянутой руке нечто длинное и развевающееся на ветру. «Смирительная рубашка, — подумала Дэля. — Он решил меня повязать. И ведь не убежишь по такой скользоте...»
Иштван, широко ставя ноги, как заправский моряк на палубе корабля, подошел совсем близко: «Я купил тебе пять вязаных шарфов: малиновый, оранжевый, лиловый, ярко-жёлтый и цвета изумрудной зелени. Вдруг тебе захочется надеть оранжевый, и ты же не идиотка, чтобы в таком случае нацепить малиновый! Или наоборот... И хватит опираться на руки! Так мы до Жорика не доковыляем! Фима, мы идём, не ори!»
Доктор Бердник крепко ухватил Делю за шкирку, потянул вверх, поскользнулся и шлепнулся вместе с ней на ледяные кочки. Они лежали рядышком под разноцветными полотнищами, словно два уставших от полета попугая лори. Из мохнатой лиловой тучи посыпались белые резные звездочки, и вскоре снег захватил всё пространство от мутной оловянной луны до чёрного кота с белой манишкой.
Эмилия Песочина родилась в Харькове в семье преподавателей английского языка. Доктор медицины. В 2001 г. эмигрировала в Германию. Член Врачебной палаты Нижней Саксонии. Четыре сборника стихов: «Ковчег и качели», «Чужой город», «Волкополье», «Разговор со звездой». Публикации стихов и прозы в журналах «Этажи», «Витражи», «Артикль», «Новый Журнал», «Новый свет», «Лава», «Новый континент», «Веси», «Сетевая словесность», «Дальний Восток», «Дегуста», «Времена» и др. Стихи и проза включены в международные сборники и альманахи «Эмигрантская лира», «45-я параллель», «Графит», «Время Визбора», «Артелен», «Звезда Рождества», «Ассоль», «Сто слов», «Редкая птица» и др. Член Харьковского Клуба песенной поэзии им. Ю. Визбора. На стихи Эмилии написано более двухсот песен, вошедших в состав более тридцати песенных дисков, создано множество клипов. Лауреат, дипломант и финалист международных литературных конкурсов «Эмигрантская лира», «Русский Гофман», «ПТИЦА», «Пятая стихия», «Созвездие духа»,«Звезда Рождества», «Редкая птица», «Есть только музыка одна», «Человек, судьба, эпоха», «Грани мастерства» и проч.
