В течение трех дней я играла роль послушной подчиненной почти идеально, что было одновременно и легко и трудно: легко – потому что все, что нужно было делать – это сидеть и смотреть в сторону докладчика, а трудно – потому что докладчики были скучные и зазнавшиеся, как, например, та, которая начала свой доклад заявлением о том, что она, мол, проживает в Мартас-Винъярд, а затем велела нам выйти вперед и разделиться на группы по предметам одежды. Одна группа – юбки, вторая – штаны. Далее она снова заставила нас разделиться, но уже по цвету верхней части наших костюмов и по типу обуви. Я еле-еле всё это выдерживала. После этого она велела нам собраться в группы по принципу любви к бродвейским мюзиклам – те, кто любит мюзиклы – в одну сторону, а те, кто их не любит… – но таких не нашлось. «Нет, я больше не могу в этом участвовать», – сказала я и ушла. Моя руководительница следила за мной взглядом полным негодования и непонимания; я ожидала от нее какой-то реплики, но она почему-то молчала, только очень сердито и долго на меня смотрела. Когда все наконец вернулись к своим местам, докладчица сказала, что так же, как мы только что делились на группы, наши ученики должны будут сортировать карточки по группам: речевые группы или семантические, такие как одежда, обувь, еда и т.д.
Но то было вчера. Сегодня последний день собраний, а завтра начинаются летние каникулы. Нам раздают материалы под названием «Единый комплекс заданий с инструкциями». И вот уже перед нами стоят два новых докладчика, готовых нас развлекать. Один - вернее одна - из них читает вслух текст из бумажек, которые она нам только что раздала, как будто мы сами их не в состоянии прочитать. – Из "Пробных программ «Единого комплекса»" мы узнаем, что, обучение с требовательным оцениванием приводит к значительным результатам в учебной программе и педагогике.
Она сообщает нам, что в этом предложении ключевым словом является «требовательный», и сейчас мы будем смотреть короткое видео о требовательности. Она нам читает вслух еще несколько предложений из бумажек, лежащих перед каждым из нас на столе. Потом выключает свет и на экране появляется слово «строгость», и сразу после этого появляется кукла в унылом костюме учителя и строгих учительских очках. По всей видимости, эта кукла изображает директора - точнее, директрису - школы. В следующей сцене эта кукла заходит в классную комнату. Другая кукла, одетая так же, но изображающая учительницу, указывает на ряд вопросов на доске и потом стоит в ожидании ответов от учеников. Не получив правильных ответов, учительница раздражается и распускает класс. В этот момент главная кукла сообщает учительнице важную новость о том, как необходимо быть строгой. Кукла говорит с английским акцентом и её голос звучит чопорно, как голос английской директрисы, столкнувшейся с недостатками американской системы школьного образования.
– Tребовательность, – повторяет кукла-директриса, – вы должны применять требовательность.
Кукла, изображающая американскую учительницу, спрашивает с грубоватым американским акцентом: – Но что такое требовательность?
Ведущая смотрит вокруг: есть вопросы? Но поднятых рук нет, а потому и вопросов нет. Наша роль на таких сессиях, т.е. собраниях т.н. "профессионального развития" – уважительно слушать, самим не говорить. Докладчица продолжает: - Навыки чтения американских студентов во всемирном рейтинге образования оцениваются по сравнению со многими странами как сильно отстающие. Мы хотим знать, почему. Пытаясь найти ответ, мы пришли к проблеме недостатка требовательности.
Она выдерживает паузу, чтобы снова посмотреть, есть ли поднятые руки. Поднятых рук опять нет. Она продолжает.
– В листах DOK ( «Глубины знаний»), которые лежат перед вами, вы увидите четыре уровня, относящиеся к рубрике «описать-объяснить-интерпретировать». Уровни DOK следующие: первый – вспоминание; второй – навык, концепция; третий – стратегическое мышление; четвертый – расширенное мышление. Что мы делаем на первом уровне: классифицируем, считаем, определяем, рисуем, идентифицируем, иллюстрируем, маркируем, перечисляем, сопоставляем, измеряем, называем, цитируем, вспоминаем, повторяем, распознаем, утверждаем, группируем, рассказываем, используем.
Теперь следующая докладчица выходит к подиуму и начинает читать с того места, где остановилась первая: – Что мы делаем на втором уровне: распределяем по категориям, определяем причины и следствия, классифицируем, собираем и отображаем, сравниваем, конструируем, различаем, оцениваем, отображаем на графике, идентифицируем закономерности, делаем выводы, интерпретируем, наблюдаем, модифицируем, организовываем, прогнозируем, связываем, показываем, суммируем, используем контекстные ключи.
Возможно, они готовили эту презентацию как дуэт, потому что, как только докладчица останавливается, её помощница подхватывает: – Третий уровень: оцениваем, приводим доказательства, сравниваем, строим, критикуем, разрабатываем логические аргументы, дифференцируем, делаем выводы, объясняем явления в терминах концепций, формулируем, выдвигаем гипотезы, исследуем, пересматриваем, используем понятия для решения нестандартных проблем.
Она на секунду останавливается и смотрит на нас. Потом живо объявляет: – Четвертый уровень: анализируем, применяем концепции, соединяем, создаем, критикуем, проектируем, доказываем, синтезируем.
Мне хочется её спросить, откуда она взяла эти слова, где она их нашла – в словаре Вебстера? Или же, как все мы грешные, просто пользовалась компьютерной программой, хотя бы для того просто, чтобы перечислить все эти слова в алфавитном порядке? Насколько она верит в пользу этих терминов? Неужели она и правда считает, что вместо того, чтобы учить детей получать удовольствие от чтения, учителя должны заставлять их оценивать, анализировать, строить, делать выводы и дифференцировать? Рука моя сама тянется верх, но я одерживаю победу над ней и приказываю ей остаться лежать на столе, потому что знаю, что мой вопрос будет воспринят как чисто риторический, а ответ докладчицы представит мое «получение удовольствия от самого чтения» вместо всех этих никому ненужных терминов, как отживший свое взгляд на мир, слишком наивный, чтобы быть воспринятым всерьез.
Докладчица говорит, что нашей задачей является правильно определить уровень каждого ребенка, а затем помочь выбрать упражнения для чтения на каждом таком уровне.
– Другими словами, знайте своего клиента, – говорит она.
Клиент. Это слово - последняя капля. Я больше не могу сдерживать свою руку. И будто недостаточно того, что я ее подняла, я еще и машу ею в воздухе, как нетерпеливый ребенок.
– Ученики – не клиенты!
Наступает глубокая тишина. Докладчица была не готова к возражениям. Она привыкла к послушной публике, молча и покорно выслушивающей её, какую бы чушь она не несла, так как наши зарплаты зависят от нашего хорошего поведения. Я в ударе, и ведь я всего лишь слегка коснулась причины всех проблем в моей работе. Страх нашей группы отображается в неловких позах остальных учителей - многие сидят неестественно уставившись в стену, изо всех сил стараясь на меня не смотреть. Всеобщее молчание длится до неловкости долго.
– А ведь это действительно имеет значение, – говорю, – это слово «клиенты», потому что если мы будем думать об учениках как о «клиентах», то этим мы позволим рыночному менталитету подмять под себя образование. Я уверена, что в странах, которые по уровню образования опережают США, рынок не доминирует в образовании, как у нас. Когда мы позволили рынку взять верх, мы сделали главным то, что никогда не было главным в образовании. Если мы хотим опередить другие страны в сфере образования, первое, от чего мы должны отказаться, – это от коммерческого менталитета, вот именно от этого отношения к студентам как к «клиентам».
Мой монолог оказался достаточно долгим, чтобы дать докладчице время сориентироваться. Она отвечает: – В тех странах рейтинг грамотности высок, потому что лишь определенный процент населения получает образование.
– В большинстве этих стран уровень грамотности составляет 100%, что, конечно, выше, чем у нас, – отвечаю я.
Моя руководительница выходит из-за угла, откуда она по-видимому всё утро наблюдала за нами. Она обычно проводит собрания в таком угле, откуда она готова наброситься на любого, кто вот-вот заснет или вздумает шепотом переговариваться с соседом.
– У нас демократия, – гордо заявляет она. – Мы обучаем всех.
– В Финляндии тоже демократия, – отвечаю. – Как и в Южной Корее. Как и в большинстве стран, чьи результаты намного превосходят наши.
Моя руководительница повторяет, на этот раз громче и резче: - У нас демократия! – и на мгновение мне становится интересно, знает ли она, где на карте находятся Финляндия и Южная Корея, не говоря уже о том, демократии они или диктатуры.
Теперь я должна быстро решить, как далеко я готова зайти в этом споре с Сиренити. У меня было так много споров с ней, что я заранее знаю, чего ожидать: угрозу дисциплинарного взыскания и письмо в моем т.н. «личном деле», ведущее к увольнению. Я решаю на этом остановиться, но вдруг одна из учительниц в другом конце зала встает и быстрыми шагами направляется в мою сторону. Она размахивает перед моим лицом бумагами, которые нам раздали докладчицы и указывает на круг, разделенный на четыре уровня "Глубины Знаний": — А в старой стране, в той стране, где Вы жили в детстве, где, как Вы говорите, все так хорошо умеют читать, могут делать вот это? – она показывает на слово «Доказать». – И вот это? – она показывает на «Применить концепцию». – И вот это? – она показывает на «Синтезировать», «Соединять» и «Вспоминать».
Ее зовут Сюзэн и «старой страной» (the old country) она всегда называет Россию, как будто Советский Союз моего детства был не более, чем городком черты оседлости, из которого ее предки уехали в конце девятнадцатого века. Каждый раз, когда я упоминаю что-то о моем детстве в Советском Союзе, она говорит: «А, старая страна», и обычно добавляет ещё что-то, чтобы продемонстрировать свое мнение о старой стране и об ее отсталости. Конечно же, в "старой стране" не учат синтезировать, оценивать, сравнивать и исследовать.
– Вся эта терминология не имет никакого отношения к обучению чтению и получению удовольствия от чтения, — говорю я. — Единственная цель происходящего здесь – снабдить докладчиков темой на весь день, чтобы им было о чем говорить, пока мы делаем вид, что они на самом деле учат нас тому, как надо учить по новой системе.
Внезапно я вижу тень Сиренити, которая встала между мной и Сюзэн. Сиренити – женщина высокая, широкая, мощная во всех отношениях, поэтому она полностью отгораживает меня от Сюзэн и Сюзэн от меня. Она приказывает мне выйти из зала, и мне приходится идти за ней в коридор и выслушивать очередной выговор.
– Вы думаете, что вы здесь самая умная, Вы бросаете вызов докладчику, задаёте вопросы...
– Разве нам нельзя задавать вопросы?
– Если Вы считаете себя такой умной, Вам не следует здесь работать.
– Сегодня четвертый день наших собраний. Я терпеливо выносила эту скуку три дня, целых три дня я ничего не говорила, мне приходилось выслушивать всю эту ерунду, но сегодня мое терпение подошло к концу.
– Уходите, – говорит она, – и никаких споров с докладчиками! Здесь проводится сессия профессионального развития!
От негодования у Сиренити перехватывает дыхание, и она решается на главную угрозу, слишком рано выкладывая свой главный козырь: — Я положу письмо в Ваше дело!
– Кажется, я снова попала в Советский Союз, – говорю я по дороге обратно в зал.
Возможно, коллега, которая сидит справа от меня, не заметила, что меня вызвали в коридор, а может заметила, но не поняла, что, общаясь со мной, она рискует навлечь неприятности и на себя. Она наклоняется ко мне и говорит:
– Американские дети, вообще, не читают.
– Моя дочь постоянно читает, – говорю я. – И читает она потому что... –
Сиренити стоит прямо за нами. – Может, нам стоит поучиться у Вас! – говорит Сиренити с сарказмом, – Вы считаете себя такой умной. Мне кажется, Вы слишком умная для нас, для этой работы. Может, Вам стоит поискать другую работу!
Не знаю, в чем я провинилась на этот раз. Нам разрешено разговаривать шепотом, что мы и делали. Сиренити какое-то время молчит, видимо, в ожидании вдохновения, которое не заставляет себя ждать. Сиренити любит разыгрывать свою козырную карту: «Положу письмо в Ваше дело!» От этого возгласа ей заметно легчает. Она по-видимому считает, что этими словами она смогла заткнуть мне рот до конца собрания.
Что-то странное происходит, какое-то странное волнение охватило наших учителей. На этот раз уже не я, а кто-то другой спорит с докладчицей. Мой приятель Джон, один из двух наших учителей-мужчин, спрашивает, считает ли докладчик справедливым новое требование, согласно которому от нас ожидают создание ежедневных индивидуальных учебных планов для каждого ученика в дополнение к шести учебным планам, которые мы составляем для наших групп каждый день. Приготовление шести учебных планов в день отнимает слишком много времени, говорит мой приятель Джон, и получается, что наша нагрузка больше, чем нагрузка обычных учителей. Например, говорит он, те, кто преподают один предмет, скажем, физику, пяти группам восьмиклассников, должны подготовить только один учебный план и просто переписать его пять раз; и правильно ли он понял, что теперь, помимо шести учебных планов в день, нам полагается составлять еще и индивидуальные учебные планы для каждого ученика?
Даже не глядя, я чувствую внезапную нерешительность Сиренити. Мне ясно, что она задается вопросом, подойти ей к Джону, чтобы заставить его замолчать, как она только что сделала со мной, или же остаться возле меня, чтобы приглядывать за мной в случае, если мне снова заблагорассудится спорить с докладчицей. Настал перерыв, и когда все стали выходить из зала, я увидела, что Дженнифер, одна из наших учителей, разговаривает о чем-то с Джоном, что мне показалось довольно необычным, поскольку раньше я видела ее всегда сидящей молча, с лицом, как маска, то есть с совершенно нейтральным выражением, таким, как у большинства моих коллег во время всех наших собраний.
Перерыв подходит к концу, и все возвращаются на свои места. Дженнифер поворачивается ко мне и говорит: – «Клиент» – это просто фигура речи!» Я все еще думаю о Сиренити и о том, каким тоном она сказала «Вы считаете себя такой умной!» и «Я положу письмо в Ваше дело!», и о том, что она называет демократией, и мне хочется спросить ее, если у нас демократия, то почему она позволяет себе так разговаривать с так называемыми подчиненными.
– Это была просто фигура речи! – Дженнифер повторяет с негодованием. Я помню, как она сидела на всех собраниях с одним и тем же выражением лица, из года в год, с одним и тем же выражением, ничего не говоря, как будто она не человек, а манекен, и её роль заключалась в том, чтобы сидеть неподвижно по восемь часов в день, каждый день в новом костюме. До этого момента я не видела в ней способности выражать какие бы то ни было чувства или мнения, поэтому меня немного удивляет её негодование, вызванное моим неподчинением докладчице и начальнице. – Она использовала слово «клиент» как фигуру речи, а Вы начали с ней спорить из-за этой фигуры речи. - Дженнифер с негодованием повторяет: - Это была всего лишь фигура речи!
– Я знаю, что она не считает учеников настоящими клиентами, они ведь не платят нам. Это вроде бы и так всем ясно. Но ведь это имеет значение - какие именно фигуры речи мы выбираем, и то, что она выбрала именно эту, а не какую-нибудь другую фигуру речи, о чем-то говорит.
– Вы это всё сами начали, а теперь нам всем из-за этого будет...
– Я просто хотела сказать, что не нужно делать из образования бизнес, даже думать об образовании как о бизнесе. На примере этого слова, я ей хотела показать, что наше восприятие обучения учеников настолько пронизано рыночным мышлением, что мы используем фигуры речи, заимствованные из бизнеса, к образованию не относящиеся. И возможно, именно поэтому мы отстаем от других стран в этой сфере. Не потому, что мы демократия, а они – нет.
– То есть, мы отстаем от других стран, потому что используем фигуры речи?
– Нет, мы отстаем, потому что вместо образования, как сферы, в которой каждый честно старается сделать что-то, что действительно пойдет на пользу ученикам, единственное, о чем мы все печемся – это собственная прибыль. Мы делаем то, что нам велят чиновники от образования, даже если это негативно сказывается на нашем преподавании; мы молча сидим на этих собраниях т.н. "профессионального развития," независимо от того, какую чушь несут докладчики, потому что мы получим нашу заветную прибавку к зарплате, только если будем казаться послушными. А докладчики весь день выступают перед пленной публикой, потому что это им надо для своей зарплаты. И наши супервайзеры приглашают докладчиков на эти собрания так называемого "профессионального развития," очень хорошо понимая, что тема докладов не имеет никакого отношения к тому, с чем мы на самом деле сталкиваемся в нашей работе, но для них важнее собственная зарплата, и они просто выполняют указы собственных начальников, которые сами поступают точно так же; каждый из нас думает о своем маленьком долларе, а компании – о своем большом долларе, и наверное, именно поэтому в наших классных комнатах стоят горы ящиков с никому не нужными учебными материалами, а нужных материалов нет.
Докладчица объявляет, что теперь мы будем анализировать сочинение ученика с точки зрения четырех уровней «Глубины знаний» (DOK patterns). Все послушно отмечают что-то в своих бумажках. Зачем мне здесь с кем-то спорить? Собрание, наконец, закончилось. Расходимся по домам.
Нина Косман родилась в Москве. Эмигрировала в 1972 году, с 1973-го живет в США. Поэт, прозаик, драматург, художник. Автор шести книг стихов и прозы (трех сборников стихов на русском и на английском, двух сборников рассказов и романа на английском). Поэзия и проза в оригиналах и переводах публиковались в США, Канаде, Испании, Голландии, Японии. Изданы три книги английских переводов стихов Марины Цветаевой.
