Стоял жаркий июль 1951 года. Алка, правда, утверждает, что год был не 51-й, а 50-й. Возможно, она и права. Ей лучше знать. Ведь это у неё на веранде разворачивались главные события. Ладно, пусть! Итак, стоял жаркий июль 1950 года. Учебный год и экзамены оказались позади. О новом учебном годе пока и думать не хотелось. Поэтому за календарём мы из принципиальных соображений не следили. Правда, дни недели, в отличие от дат, определялись чётко. Они были строго регламентированы кулинарными стандартами дачников, проживавших в прямом смысле в тесном, но относительном содружестве дачного коллектива по улице Герцена, что на 12-ой станции Большого Фонтана.
Уже с утра жужжание работающих в унисон примусов слегка заглушало доносящееся неясное бормотание прибоя (неясное потому, что оползни тогда ещё не успели приблизить море к дачам на 12-й станции) и вплеталось в звонки трамвая №18, проходившего в те годы прямо вдоль береговой линии. А вместе с жужжанием примусов от веранды к веранде докатывались волны кулинарных ароматов, соревнуясь с полынно-пыльным запахом нагретой степи и солоновато-тинным запахом моря. Об ароматах цветов на клумбах я умалчиваю, потому что по неизвестной причине в те времена на дачах сажали в основном ничем не пахнущие майоры – яркие некрупные оранжево-красные цветы с жёстким венчиком и прямым жёстким стеблем (возможно, это была дань отшумевшей в недавнем прошлом войне).
Так вот, у всех дней недели был свой запах. В понедельник на каждой веранде булькали кастрюли и скворчали сковородки, а в воздухе весьма недвусмысленно пахло рыбой. Это дачники дружно утилизировали улов супруга Мадам Стороженко – дворничихи коллектива. Кличка «Мадам Стороженко» была естественной данью нашего увлечения Катаевым. Муж Мадам всю неделю трудился где-то на заводе, кажется, на «радиалке», а в воскресенье регулярно на целый день уходил на рыбалку. Причин тому было много. В первую очередь, рыбалка – это хобби (даже тогда, когда этого слова в нашем лексиконе и в помине не было). Во-вторых, рыба, в отличие от Мадам, всегда безмолвствует. В-третьих, возможность добавить что-то в негустой бюджет семьи, значило обеспечить себе покой на неделю.
Мадам Стороженко появлялась в понедельник рано утром на полянке, окружённой скоплением веранд и громогласно выпаливала одну и ту же тираду: «Ой, люди добрые, рятуйте! Выручайте! Опять мой паразит, бездельник натаскал бичков, чтоб его с теми бичками холера узяла! А что мине одной с такой прорвою робыты. Уж купуйте их, клятых, хоть по дешевке. Задаром отдаю…».
Хотя на Привозе рыбу можно было купить и дешевле, но за ней надо было ехать на 18-м, будь он неладен, трамвае. А потом ещё и возвращаться. Кроме того, после воскресного так называемого «отдыха» все были без сил и без продуктов. Почему? Поймёте дальше. Если вы в те годы жили на даче, то и вопросов у вас нет.
Вторник, всем известно, самый лучший базарный день. Во вторник со всех веранд тянулся аромат куриного бульона и шёл обмен информацией о достоинствах купленных кур. Причём вес кур завышался, а цена и возраст занижались. Неудачи типа надутой через гузнышко курицы или раздавленного в ней желчного пузыря, естественно, замалчивались. Только моя бабушка, Розалия Григорьевна, купив вместо цыплёнка когтистую, волосатую, жилистую маломерку и проварив её безрезультатно целый день до вечера, самокритично философски заметила: «Наверное, это был старый цыплёнок».
В среду морские и степные запахи перебивал аромат жареных котлет. Потому что по средам еженедельно на дорожке нашего дачного коллектива возникала грузная фигура однорукого Пети, приносившего слегка привявшие полоски филейчиков, кругляши задней части и антрекоты с устрашающе чёрно-красным разрубом хребетных костей. Петя работал грузчиком в мясном корпусе, что делало, учитывая его однорукость, его фигуру довольно загадочной. Поговаривали, что у него на запрятанной в рукав культе есть все пять пальцев или что у него имеется стальной протез-крюк, которым он пользуется при погрузке и разгрузке. Торговаться с одноруким инвалидом казалось неудобным. Но ещё неудобнее, сложнее было добираться лишний раз 18-м трамваем до Привоза. Поэтому, критически обследовав с помощью носа куски мяса, хозяйки раскошеливались и приступали к священнодействию приготовления обеда.
По четвергам на дачных верандах, бесцеремонно устраивая раннюю побудку, появлялся Кривой Андрей с огромными кусками уже разрубленной камбалы. Почему одноглазую рыбу продавал одноглазый Андрей и вообще, почему все наши поставщики были увечными – оставалось загадкой. Впрочем, калек после войны хватало. Мадам Стороженко своей избыточной, как казалось, укомплектованностью всеми органами и конечностями плюс мощными голосовыми связками и бойко подвешенным языком компенсировала недостаточность конкурентов.
Итак, четверг снова был рыбным днём (не с нашей ли дачи пошла узаконенная рыбная диета 70-х годов?). Но пахло намного резче, чем в понедельник. Потому что камбала – это тебе не бычок. В ней рыбный дух намного забористей. Бычок, особенно в ухе, в отношении запахов ведёт себя довольно скромно. Но жареная камбала концентрирует на себе всё внимание. Так что спутать четверг с понедельником никак было не возможно.
В пятницу и субботу в кулинарных изысках дачников наблюдались разброд и шатание, но так как даже за рыбным четвергом всегда идёт пятница (да и остатки рыбы с четвергового обеда на пятничный завтрак не давали запутаться), а в субботу, как правило, начиналась подготовка к варке воскресного борща, то и эти дни были тоже точно определены.
А борща в воскресенье требовалось много. Это был день врагов. Собственно говоря, «врагами» именовались близкие и дальние родственники, друзья и просто знакомые, с восходом воскресного солнца возникавшие на дачных дорожках вместе с детьми и воплями: «А вот и мы! Не ждали?!».
Так что в понедельник с веранды на веранду летел вопрос: «Сколько у вас вчера было врагов?». Но это ничего не значило. Врагов, то есть гостей, кормили, отправляли на пляж, снабдив подстилками, мыли после них горы посуды, уступали им шезлонги и раскладушки, на которых вознамеривались отдохнуть после рабочей недели отцы семейств. И даже разбирали ссоры многочисленной привезенной детворы, не всегда будучи уверенными, что вытерли сопли и слезы или дали подзатыльник своему сорванцу.
Это именно тогда родился анекдот про Рабиновича, которому Господь, несмотря на прегрешения усопшего, дал место в раю, мотивируя тем, что у бедняги при жизни была дача, на которую съезжались по воскресеньям гости.
Поэтому в воскресенье варился борщ, который при экстремальных обстоятельствах можно было перелить в большую кастрюлю (при случае в ход могло пойти и ведро) и долить водой. Но однажды традиционное воскресное меню было нарушено. Собственно, об этом мой рассказ, а всё остальное – лирическое отступление, необходимое, чтобы вы прочувствовали дачную атмосферу 51-го или, пусть уж будет, 50-го года.
Надо сказать, что все дачки в нашем коллективе были маленькие – одна комнатка с верандой. Самая крошечная дачка была у самой многочисленной семьи по фамилии Переплётчик. Было совершенно непонятно, как такая орава на ночь размещалась в 12-14 метровой комнатёнке и такой же (если не меньше) веранде. Стоя спали они или на потолке укладывались? Поскольку каждое непонятное явление становится чуть понятнее, если его обозначить каким-либо названием, то семейство Переплётчиков получило прозвище «Еврейский аттракцион».
Воскресные гости и для них не были исключением. Кроме того, у Переплётчиков была большая родня в Гайсине, Тульчине, Балте (чуть было не написала в Бойбереке и Касриловке) и в других славных городах Одесской и Винницкой областей. Не знаю, была ли у них родня, говоря шолом-алейхемовским языком, в Егупеце, но в Москве нашёлся дядя, который вместе с тётей и внуком заявился к ним на дачу в том же жарком июле 51-го или 50-го года. Как разместили тётю и внука – это секрет переплётчикова аттракциона. С дядей оказалось проще. Он приехал спасать зрение в знаменитый институт Филатова, так что на лежачее место у Переплётчиков дядя не претендовал.
Зато в ближайшее воскресенье, оказавшись за столом в центре внимания (московский гость, а как же иначе?), дядя рассказал, что с ним в палате находился молодой репатриант, красавец, потерявший зрение оттого, что когда его снимали во время выступления в миланской опере Ла Скала, он слишком долго смотрел на яркие софиты и они «выжгли» ему глаза.
– Понимаете, – говорил дядя, – он мог и отвернуться, но эти испортило бы роль, а Артур, так красиво зовут молодого человека, не мог себе такого позволить. Герой, одно слово, герой! А поёт как! Такого голоса даже у нас в Москве в Большом не услышишь!
Романтическая история тут же разнеслась по всему дачному коллективу.
Молодой, красивый, репатриант то ли из Франции, то ли из Италии (иначе как бы он попал в Ла Скала?), певец, слепой!!!
– Ой, ему же надо есть наваристые бульоны, – сказала Эти Мироновна – хозяйка, у которой мы снимали дачу. – Я как зубной врач это вам абсолютно компетентно говорю.
Слово «компетентно» стало пусковым механизмом. Со всех сторон, как из рога изобилия, посыпались кулинарно-медицинские советы-рецепты. Возник такой гул и атмосфера накалилась так, как будто одновременно заработали все дачные примуса. Уже прощаясь, они говорили:
– Интересно, а нашу икру из синеньких он пробовал у себя во Франции или Италии? – с сарказмом вопрошала Дина Михайловна. – Я так уверена, что нет!
– А блинчики из абрикос? – вмешалась Ива Анатольевна.
– Ах, оставьте эти ваши кулинарные фокусы с падалицей, – оборвала её Генриетта Александровна.
Страсти стали разгораться не на шутку.
– Ша, женщины! – прервал дискуссию немного освоивший одесскую «терминологию» дядя, – Женщины, ша! Я в следующее воскресенье привожу молодого человека, а вы обеспечьте стол. И никаких борщей!
– Почему «никаких борщей»? – попыталась возразить Катерина Тарасовна. – Он что, во Франции или Италии пробовал настоящий украинский борщ?!
Но её уже не слушали. Каждая хозяйка отправилась на свою веранду обдумывать личный вклад в предстоящий обед, своё коронное блюдо.
Итак, в ближайший воскресный день с каждой веранды потянулся одуряющий аромат, призванный удостоверить индивидуальную кулинарную квалификацию хозяйки.
Но всё перебивал концентрированный (благодаря математическому умножению на число дачных хозяек) запах куриного бульона.
К часу дня дядя с молодым человеком добрались до дачи. И началось! Столы сдвинули на той самой полянке, куда выходило большинство веранд.
Каждая хозяйка притащила своё, сотворённое по секретному бабушкиному рецепту блюдо. Икра из синеньких была не менее чем в пяти вариантах. Куриные бульоны по наваристости и плотности могли бы соперничать с холодцами. Копчёные и солёные скумбрии-«качалки» отливали золотом и серебром. Даже Мадам Стороженко принесла блюдо жареных бычков, сгоняв сынишку за первой партией улова к отцу.
А разговоры! А расспросы! Правда, одесские женщины, что бы о них не говорили, народ деликатный (чего не скажешь об их телосложении). О том, что случилось со зрением, они не спрашивали. Но так как Артур совершенно определённо заявил, отвечая на вопрос, что самые красивые женщины в мире – это испанские цыганки, то, скорее всего, враньё то, что он родился незрячим, а романтическая история, преподнесённая дядей – правда. А иначе, как бы он определил, кто первые красавицы мира? Правда, после этих слов о красавицах-испанских цыганках некоторые наши дамы стали вздыхать, мол, как жаль, такой молодой и так плохо видит… Совсем плохо.
Но в целом день и обед удались. Правда, молодой человек не пел. Опять-таки, из деликатности никто не решался попросить его спеть. Как это будет выглядеть? Сначала покормили обедом, а теперь делай им бесплатный концерт? Неприлично! А тут за разговорами и ужин подошёл, всё на той же полянке, под теми же деревьями. А там и луна в ветвях запуталась: затрещали цикады и смолкли звонки 18-го трамвая. Наступила ночь. А с ней пришла проблема, где устроить на ночь гостя. Дядю умудрились как-то вписать в переплётчиковский еврейский аттракцион. Но как быть с молодым человеком?
После совещания решили устроить его на веранде (благо, ночь тёплая) у Алкиной мамы. Причины были весомые. Алкина мама была певицей Одесского оперного театра. Сама Алка заканчивала уже школу имени Столярского. Так что решение было естественным. Нельзя сказать, чтобы Алкина мама приняла предложенную ей честь с восторгом. Муж её в то лето работал где-то в другом городе. У неё 16-17 летняя дочь, невинная девушка. А тут вдруг молодой человек из страшного капиталистического мира, да ещё армянин, а армянский темперамент известен всем! Было отчего придти в волнение. А тут ещё и дочь глаз не сводит с молодого красавца! Впрочем, вся молодежь, вся наша дачная компания (кто в молодости жил на даче, знает, что дачная компания – это совсем особый коллектив, сплочённый не школьными буднями, а праздником солнца и горячего песка, волейболом и вечерними эскападами через забор в Дом отдыха либо санаторий на танцы или в так называемый кинозал, то есть на площадку, где на натянутое между деревьями полотнище проектируется часто рвущаяся лента. Это ночные посиделки на обрыве над морем, в которое опрокинулось ночное небо и по которому прочертила дорожку луна, и разговоры под неумолчный треск цикад)… Так вот, вся наша дачная компания не сводила глаз с гостя и, затаив дыхание, слушала его рассказы…
А потом он без всяких наших просьб запел!..
Напрасно Алкина мама всю ночь беспокойно поглядывала в окно, выходящее на веранду, на то, что там происходит. А потом и она заслушалась. Не могла оперная певица не оценить красоту и вокальное мастерство гостя. Постепенно вокруг Алкиной веранды собрались все дачники нашего коллектива. Да что нашего! Пришли и с соседних дач.
Голос молодого певца разносился далеко в ночной тишине. Он летел и к замершему морю, и в пахнущую пылью и полынью степь, и к небу, к звёздам. Он достиг ушей живущего на соседней даче кумира одесских меломанов Доната Донатова, и замечательный певец пришёл и, стоя вместе со всеми под Алкиной верандой, слушал и слушал следующие одна за другой арии, баркаролы, неаполитанские песни…
Вскоре слава замечательного певца (которому, кстати, Филатов, вернул зрение) разнеслась по всему Советскому Союзу. Но мы, дачники с 12-й станции Большого Фонтана, всю жизнь гордились тем, что первое выступление в СССР ставшего теперь уже легендой Артура Айдиняна состоялось в 1951 или 1950 году в нашем маленьком дачном коллективе на Алкиной веранде.
